Этиология

Квинтесенцией Симбиотической этиологии является следующий процесс. Естественные попытки отделения оказываются, по причине страха родителей, заблокированными или же активно караются. В это же время природные способности ребенка к эмпа-тическому отражению встречают чрезмерную поддержку и одобрение со стороны родителей, которые для подкрепления чувства собственной значимости и безопасности нуждаются в состоянии слияния с ребенком.

Все исследования развития, не зависимо от того, носили ли они характер естественного наблюдения или эксперимента, подтверждают наличие у ребенка на самых ранних месяцах жизни принципиальной потребности в родителях — для заботливого удовлетворения потребностей, для отношений и соответствующих регуляций. Осуществленный Stern (1985) обзор результатов исследований развития регистрирует факт необычайно сильной привязанности между матерью и младенцем в первый год жизни. Хотя Stern оспаривает психоаналитическую концепцию иллюзии слияния с матерью, все же его работы свидетельствуют о том, что детский опыт действительно основывается на исключительной бихе-виоральной унии с матерью и что с очень раннего возраста общая чувствительность ребенка к другим людям, принимающая особые формы в случае с матерью с особым характером, имеет необычайно важное значение.

Вместе с потребностью отношений и всего, что с ней связано, появляется естественная человеческая потребность индиви-дуации. Когда она впервые проявляется у младенца? По моему мнению, ответ на этот вопрос зависит от того, какой тип автономии мы имеет ввиду. Уже в первые дни жизни ребенок инициирует и предпринимает попытки сепарироваться от опекуна через зрительный контакт, над которым он осуществляет контроль. Характерные проявления отсутствия интереса со стороны родителей или вмешательства могут появляться уже с момента, когда этот канал начнет использоваться как средство для проявления чрезмерной близости либо дистанции. Ребенок развивает и увеличивает свою способность выходить за орбиту родительского влияния, когда начинает ходить, примерно на 10-ом месяце жизни. Mahler отметила, что в ходе «фазы упражнений», инициированной этой переменой, ребенок становится более независимым, в своих действиях проявляет чувства собственной значимости, более устойчив к трудностям и в целом более склонен идти на риск. Наверняка ребенок будет развиваться иначе, если в этих первых переживаниях встретит поддержку, радость и свободное разрешение, чем если эти первые проявления независимости будут восприняты со страхом, будут встречены наказанием или чрезмерным сдерживанием. Исследования развития показывают, что уже десятимесячный ребенок ждет от матери сигнала, подтверждающего безопасность его смелых шагов (Emde and Sorce, 1983). Боязливая, чрезмерно хлопотливая мать будет постоянно сигнализировать, что такие попытки инициации небезопасны, а ребенок непреднамеренно осуществит интроекцию ее общей, исполненной страха, точки зрения. В итоге детский подход к такого типа самоэкспрессии не будет результатом прямого опыта, попыток и возможных ошибок, а станет скорее адаптированным стандартом — излишне консервативным, стесняющим и вызывающим страх.

Такая инкорпоративная интроекция внешних стандартов является прототипом общей Симбиотической идентичности. Это идентичность, усвоенная целиком как функция опыта, приобретенного в отношениях с родителями, но не идентичность, которая была развита из целостного опыта интеракции между self и окружением. Из этого факта вытекает определенный терапевтический принцип, который, согласно моему опыту, оказывается полезным в случае с любым Симбиотическим характером. Выражаясь проще, главные тезисы этого принципа таковы: «Это не то, кем ты являешься на самом деле» и «Это не ты». Такого типа прямое вмешательство снова и снова напоминает личности о необходимости проверки ее стандартов, убеждений, реакций и т.п. на основе ее актуального восприятия самой себя и окружающего ее мира и таким образом направляет процесс индивидуации и приглашает развивать истинное self.

Эксперименты в психологии развития (напр. Stern, 1985) показывают, что дети открывают для себя факты существования в мире других независимых мыслей, а также то, что другие переживают изменяющиеся субъективные состояния уже между седьмым и девятым месяцами жизни. Более же натуралистические наблюдения, проведенные Mahler, показывают, что пятнадцатимесячные дети проявляют уже более заметную активность, свидетельствующую о понимании ими собственных переживаний как отличных от переживаний других людей, но разделяемых с другими. Период повторного сближения (от 15 до 24 месяца) связан с возвращением ребенка от фазы упражнений к более интенсивным отношениям с родителями. Он начинается в момент, когда ребенок начинает приносить родителям разные предметы, скорее всего желая, чтобы они разделили с ним его детский опыт отношений с ними. Хотя исследования развития свидетельствуют, что дети еще ранее осознают существование отдельной субъективности, однако, возможно только в период повторного сближения они начинают полнее оценивать последствия этого факта и более очевидным образом на его основании действовать.

Как заметил Spitz (1982), в это же время дети открывают для себя всю прелесть слова «нет». Подобно молодежи с их громкой музыкой и экстравагантными прическами, дети в фазе нового сближения начинают проявлять свою автономную идентичность демонстрируя противоположную точку зрения. То, как ребенок будет чувствовать себя, представляя этот вид автономии и домогаясь такого проявления внимания, будет зависеть от того, как окружение будет реагировать на различные формы экспрессии его идентичности и поисков нового вида интимности. В этот ограниченный начальный период индивидуации мы могли бы задать себе несколько важных вопросов: Может ли ребенок позволить себе некоторое ограниченное отрицание? Может его сопротивление встречает некритичную лояльность и удовлетворение его желаний, а возможно оно жестоко наказывается? Имеет ли он возможность некоторых интерсубъективных переживаний, а если так, то происходит ли в них изменение в роли ведущего и роли ведомого? Ставится ли этот интерсубъективный опыт в зависимость от выполнения ребенком каких-либо наших желаний или контроля над какими-то сторонами его личности?

Такого рода опыт — самый ранний, который уже влияет на индивидуальное чувство независимости — чувство значительно ослабленное в случае с любым Симбиотическим характером. Типичная Симбиотическая личность ищет определения своих жизненных ценностей вне себя самой. Она имеет очень ограниченное сознание собственных предпочтений и того, что ей не нравится, поскольку она не получила разрешения на их спонтанное развитие и адекватной поддержки в этой области. Отражая других, она испытывает большую защищенность — она присваивает себе фальшивое self, что является для нее «операцией безопасности». В свою очередь переживания агрессии, асертивности и особенно противопоставления воспринимаются как опасные.

Несколько другой тип проблем, касающихся автономии, зарождается, как показал Фрейд, под влиянием требований среды по социализации ребенка. Около второго года жизни другое отношение формируется к вопросам туалета, а также другим социальным требованиям. То, каким образом реализуются эти задачи, наверняка влияет на чувство автономии ребенка. Соответствует ли время предъявления ему таких требований уровню его умений и появляющейся предрасположенности быть социализованным? Является ли позиция родителей в этом вопросе жесткой или же они способны быть гибкими? Встречает ли ребенок в случае ошибки или неудачи мягкую корректировку или серьезное наказание и унижение? Разрешен ли ребенку какой-либо вид самоконтроля или же он фактически или символически преодолен (например, едой, клизмами и т.п.)? Иными словами, существует ил какая-либо интеракция между способностями, стремлениями и талантами ребенка и желаниями среды, или же он оказался жестоко подчинен и каким-либо другим способом травмирован? Разрешены ли умеренные проявления его воли или же они решительно ломаются? Если дело дойдет до сокрушения воли, то жизненная проблема выйдет за рамки простого подчинения и, как мне кажется, точнее будет отделить возникшую формацию от Симбиотической, определив ее как мазохистскую. Однако вероятно обе эти проблемы — мазохистская и Симбиотическая — как правило появляются вместе, поскольку представляют собой варианты разных форм одной и той же фрустрации. Если я их разделяю, то не по причине привязанности к какой-либо модели развития, но ввиду их клинической полезности. Не смотря на то, что в обоих типах характера имеется определенное сходство и то, что они могут параллельно сосуществовать в одной личности, все же в области симптомов и терапевтических задач можно обнаружить очевидные различия. Три представленные формы автономии мы можем охарактеризовать как проявления индивидуальных представлений о собственной ценности, риске и самоконтроле. Наши жизненные воспоминания содержат такие переживания, которые дают нам шанс дополнительно чему-то научиться или пересмотреть прежние убеждения — у нас всегда есть возможность что-то изменить. В то же время первые несколько переживаний в этих областях жизни приобретают, особенно для молодых людей, исключительное значение, если вдобавок эти переживания носили травмирующий характер и если есть большая вероятность, что умения, стратегии и способы защиты, использованные для того чтобы справиться с этой травмой, могут закрепиться. Эта вполне реальная блокировка развития будет оказывать давление на всю последующую жизнь в моменты, когда придется прибегать к недоразвитым формам чувства автономии. Также родители, у которых возникали проблемы с детскими проявлениями экспрессии автономии на десятом месяце жизни, будут иметь подобные трудности с дальнейшими формами автономной экспрессии. Таким образом, первая ситуация, когда проблема становится важной, предоставляет общий образец будущих форм конфронтации.

Комбинация блокировки развития с последовательно негативной реакцией окружения на попытки риска, на проявления собственной значимости и самоконтроля часто вызывает уменьшение потенциальных эффектов новых переживаний, которые могли бы привести к позитивным изменениям. По этой причине во всем остальном нормальный взрослый человек по-прежнему будет пользоваться защитой, стратегией и системой убеждений, которые являются почти прямой производной его опыта из самого раннего детства. Это феномен, который все мы с трудом можем воспринять, становится все более достоверным для терапевтов, которые случай за случаем получают возможность убедиться, как эта общая модель психопатологии подтверждается их профессиональным опытом. Также воспринимают его страдающие клиенты, которые на себе ощущают инфантильность собственного симптоматического поведения, отношений и чувств, словно оторванных от их взрослых переживаний и знаний. Особенно в ходе анализа они осознают, что симптоматическая часть их действительности основывается на такой модели мира и их личности, которая серьезно расходится с актуальной реальностью. Иногда без психотерапии, а чаще всего уже после небольшой ее дозы, они способны убедиться: «Это не я. Это не то, что есть на самом деле». Рассуждая о насущном недостатке self в Симбиотической характере, важно бывает понять, каким образом это self формируется. Следует уяснить также, как построены внутренние функции и структуры, а также каким образом внешние функции интернализуются и модифицируют существующие структуры. Лично я сам убедился, что психоаналитическая теория развития и наблюдения, равно как и концепции Пиаже, бывают чрезвычайно полезны, чтобы понять это. В принципе то, что зарождается внутри, домогается «оптимального удовлетворения» вырисовывающейся личности через соответствующее отражение ее вновь формирующихся умений. Этот «блеск в глазах матери» (Mahler), когда ребенок приобретает навык хождения, речи и когда проходит процесс индивидуации в течение периода детства вплоть до юношеского возраста, представляет собой проявление требуемой поддержки. В это же время окружение должно обеспечить оптимальную по своей силе фрустрацию умений, концепций и т.д., которые необходимы ребенку. Таким образом self развивается в ходе его тренировки. Выражаясь классическим языком, речь идет об укреплении self путем «тренировки функций». Интернализация, то есть процесс, при котором то, что является внешним по отношению к self усваивается и становится собственным, может быть представлена иерархическим образом На самом низком уровне развития или сознания, если мы пожелаем так это назвать, имеет место процесс, который будет называться «инкорпоративной интроекцией». В этом случае личность словно впитывает другого человека целиком, без ассимиляции его в пределы собственного self. He происходит некоего процесса переваривания, при котором то, что снаружи, переходит в то что внутри. Инкорпоративная интроекция в некотором роде напоминает концепцию Konut о перенесении в виде слияния, в которой личность воспринимает другого человека в буквальном смысле как часть самой себя, будучи не в состоянии ни осуществить необходимое разграничение, ни различить реальные границы.

Описывая это, я часто вспоминаю фотографию ужа, только что проглотившего кролика. Пока его пищеварительный процесс не разложит добычу, уж будет выглядеть не как уж, а скорее как бесформенная конфигурация ужа и кролика. В психологической литературе это часто определяется, как неассимилированный ин-троект или же как пример инкорпорации. Такого рода явление зачастую имеет место у молодой, или в какой-то другой области незрелой особы, которая становится сторонником и носителем какой-то веры: религиозной, философской или политической, не развив полного понимания лежащей в ее основе структуры убеждений. Такого типа шаги предпринимаются от недостатка хорошо развитого self, поскольку инкорпоративная интроекция поддерживает поврежденное self.

На более высоком уровне развития появляется процесс идентификации, в ходе которого личность копирует, заимствует либо сливается в своей идентичности с кем-то другим. В психоаналитической теории принято полагать, что первичная идентификация появляется в тот период младенчества, когда процесс различения между собой и другими у личности еще впереди. Вторичная идентификация — есть феномен того же рода, но она связана уже с различением факта отдельности других людей. Хотя работы Stern и других исследователей поставили под сомнение такое различение, по-прежнему стоит помнить, что процесс идентификации может проходить при разной степени его осознанности. Осознанная и избирательная идентификация происходит при более широком участии познавательных факторов и потому в смысле развития она более изысканна. Этот процесс можно сравнить с описанным Kohut процессом близнецового перенесения, в котором self и другой воспринимаются как идентичные, а также с понятием идеализационного перенесения, где личность старается воспроизводить и состязаться с какой-то (берущей над ней верх) особой.

На более высоком уровне развития появляется феномен, именуемый мною интернализацией, в которой уже происходят процессы ассимиляции или аккомодации, отвечающие за то, чтобы то, что принимается, стало фактически присвоенным. Таким образом, интернализация требует какой-то работы. Вероятнее всего будет необходимо также требующее времени усилие, основанное на согласовании поступающих извне идей, убеждений или функций с уже существующим опытом и средствами выражения self таким образом, чтобы добиться целостности и интеграции с другими формами экспрессии. Именно на этом основывается процесс ассимиляции. Еще больше усилий потребуется в случае возникновения необходимости применения описанного Piaget (1936) процесса аккомодации. В этой ситуации с целью комплексного усвоения нового, заимствованного извне материала личность вынуждена осуществить активное изменение какой-то части структуры своего self. Во всех примерах этой «преобразующей интернализа-ции» (Kohut, 1984) нужно будет проработать какие-то напряженности и фрустрации. Этот факт, как мне кажется, лежит в основе расхожего мнения, что «трудности воспитывают характер».

Каким же образом протекают все эти процессы в случае формирования self симбиотического характера? В большей или меньшей степени внешние требования процесса индивидуации не находят надлежащего отражения, признания и вознаграждения. В особенности же это касается идей, умений, амбиций и поведения, ведущего к различению между личностью и опекуном или к какой-либо форме сепарации. Наоборот, они игнорируются или даже активно наказываются. Для Симбиотической этиологии симптоматична ситуация, в которой опекун помогает личности избегать каких бы то ни было фрустраций, которые могли бы привести ее к необходимости развивать инициативность в решении жизненных проблем. Таким образом, налицо сочетание чрезмерно удовлетворяющей любые потребности зависимости с недооценкой собственной инициативы. В результате формируется «self, которое я не могу назвать своим собственным» — со сниженным чувством самоценности, значения собственного влияния, инициативы и идентичности.

Именно поэтому в значительной мере жизненная задача Симбиотической личности заключается в том, чтобы открыть и развить собственное self. Выражаться это будет в открытии врожденных умений, склонностей и талантов, которые по ходу могли бы преобразоваться в интересы, предпочтения, увлечения и т.д. Это может быть предрасположенность к занятиям спортом, искусством или наукой, которая, будучи некультивируемой, исчезла и поэтому как прежде требует выявления, поддержки и укрепления Одновременно требуется, конечно, своего рода повторное достижение степени собственного развития в области идентификации, идеализации и интроекции. Необходимо, чтобы Симбиотическая личность осознала собственную склонность или подверженность неполной или неадекватной интернализации тех структур и функций, которые должны до определенной степени развиться в ней на базе внешних образцов.

Я думаю, что самая главная трудность в лечении симбио-тического характера заключается в преодолении естественной выгоды для личности того состояния, в котором она пребывает — пассивного отношения к собственным внутренним импульсам и одновременно заимствования идентичности у других. Стратегии такого типа так глубоко укоренились, до такой степени не требуют усилий и настолько облегчают обретение временного чувства удовлетворения и избегание неприятных фрустраций, что их искоренение зачастую бывает очень трудным. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Симбиотическая характерологическая проблема часто обнаруживается у людей, имеющих склонность к компульсивному перееданию. Такого рода инкорпорация успокаивает, заполняет ощущаемую пустоту и часто служит отсечению неприятных чувств, снимая необходимость сохранять своего рода дисциплину в социальной и интеллектуальной жизни личности — дисциплину, которая у таких людей как правило более сурова, являясь следствием истории недостаточной поддержки в процессе индивидуации и чрезмерного поощрения состояния зависимости.

Подводя итог, основной посыл, который Симбиотическая личность получила от своего родителя, можно выразить словами: «Ты можешь получить от меня все блага, которые необходимы, только тогда, когда отречешься от собственного развития. Ты можешь иметь либо меня, либо себя». В такой ситуации автономия в какой бы то ни было форме становится опасной. В итоге потребность в ней оказывается вытесненной и вместе с ней будет подавлена естественная агрессия, необходимая для осуществления сепарации. Вместо этого зачастую развиваются и совершенствуются компромиссные решения классического невротического характера, благодаря которым появляется возможность создания некой видимости автономии с одновременной гарантией ужасающей перспективы оказаться брошенным. Именно в этом кроется причина внутреннего конфликта симбиотического характера, который можно объяснить при помощи классической психоаналитической модели: жажда автономии и страх перед ней. Поэтому дефицит симбиотического характера проявляется в блокировке развития, касающейся этой проблемы и приводит в последствии к неумению учиться. Это касается неспособности к четкому установлению границ self - другие, развитию чувства безопасности в рискованных ситуациях, чувства самоценности и в целом — хорошего ощущения собственного self. Вместо этого происходит развитие фальшивого self с хамелеоновой природой, при котором идентичность личности обнаруживается не в ней самой,я а в других людях.