Если центральной концепцией политического мышления стала доктрина "Москва — Третий Рим" в разнообразии ее вариантов — от великодержавного покровительства до повиннического мессианизма, то основой духовного развития является идеал Святой Руси, стремление к созданию на Русской земле очагов царства Божиего, нравственного воспитания народа, противостояния всему варварскому, жестокому, бесчеловечному, чего всегда в избытке хватало на нашей земле. Это противостояние утонченности и насилия в отечественной истории выразил в терминах "икона и топор" американский исследователь Д. Биллингтон [29].
О расцвете древнерусской духовности после крещения Руси говорилось выше. В период же борьбы с монгольским игом первым молитвенником за многострадальную Русь, душой ее возрождения, а позднее небесным заступником стал преподобный Сергий Радонежский (ок. 1321-1392), который сочетал аскетическое пустынножительство с практическим служением своему народу, как повествуется об этом в житии преподобного, написанном Епифанием Премудрым. Через всю подвижническую жизнь пр. Сергия проходит тема Троицы, которую непревзойденно воплотил в знаменитой иконе Андрей Рублев [3, т. 4, с. 256-429].
Рублевская «Троица» является не только шедевром иконописи, но и прекрасным воплощением русского богословствования и философствования средствами искусства. В ней представлены тринитарная (от слова — троица) концепция мироздания, образ благоустроенного бытия, символ восхождения духа, величие подвига самопожертвования, возвышенный смысл духовной трапезы и таинства евхаристии. Она также имеет конкретно-историческое содержание, ибо написана для преодоления "ненавистной розни мира сего" в раздираемой насилием и междоусобицами Русской земле.
Мистическое богословие в этот период развивается под влиянием исихазма (от греческого "исихийя" — покой, безмолвие), или паламизиа, называемого по имени его основателя св. Григория Паламы, афонского подвижника и богослова XIV в. Религиозно-философское учение о "Фаворском свете", внутренней духовной сосредоточенности, особых приемах медитации, просветлении плоти и гармонии духа с тварным миром оказало значительное влияние на русскую культуру, которая в XV-XVI вв. не переживала вместе с Западом эпохи Ренессанса, но, напротив, именно в это время испытала взлет наибольшей духовности, характерной для зрелого средневековья.
Вместе с исихазмом на Руси появляются славянские переводы, сделанные преимущественно на Балканах, сочинений Дионисия Ареопагита, Симеона Нового Богослова, Иоанна Лествичника и др. Особенно важен Corpus areopagiticum, т.е. свод сочинений Псевдо-Дионисия Ареопагита, включающий творения «О небесной иерархии», «О божественных именах», «О церковной иерархии», «О таинственном богословии» и ряд посланий. Важное философско-антропологическое значение имел перевод «Диоптры» Филиппа Пустынника, представляющий драматический диалог Души и Плоти [22].
Крупнейшим русским исихастом выступил преподобный Нил Сорский (ок. 1433-1508), в миру Николай Майков, монах, побывавший в Палестине, Константинополе и на Афоне, основавший по возвращении скит на р. Соре близ Кирилле-Белозерского монастыря. Ему приписывают несколько трудов, из которых важнейшим является «Устав», в коем применительно к монашеской практике содержатся тонкие психологические размышления "о делании сердечном и мысленном блюдении". Пр. Нил рассматривает учение о страстях, выделяя пять стадий их формирования: "прилог" (первоначальное впечатление), "съчетание" (заинтересованность), "сложение" (увлечение), "пленение" (подчинение), собственно "страсть" (порабощение). Даются и рекомендации по борьбе с дурными влечениями путем отсечения их на ранних стадиях, внутреннего сосредоточения, повторения Иисусовой молитвы, памяти о жизни вечной. Сочинение пр. Нила создано под влиянием патриотической и аскетической литературы, в том числе «Лествицы» Иоанна Лествичника и «De coenobiorum institutis» Иоанна Кассиана Римлянина, основателя галльского монашества [8, с. 142-145].
Литература:
Громов М.Н. Идеал Святой Руси./История философии. Запад-Россия-Восток. Книга первая. Философия древности и средневековья.- М.:Греко-латинский кабинет, 1995 - с.463-464
