Сомнение

"Пусть только сомнения не заслонят свет нахож­дений."

(Аум, 599).

Вера творила чудеса; вера спасала; вера вела к победе и рождала героизм. Даже в малых делах, даже в обыденной жизни мы не раз убеждались — насколько успешнее было то, что сопровождалось верой в успех, в себя, в помощь Высших Сил. Но так ли бывало там, где допускалось сомнение? Вело ли сомнение к спасению, к победе, к успеху и героизму? Каждый скажет — никогда; напротив: там, где появлялось сомнение, вместе с ним всегда при­ходили разрушение и гибель. Особенно там, где борьба требовала длительного напряжения, где уже истощались последние силы и терпение, в час, когда уже был пред­решен успех и до полной победы оставался какой-нибудь миг, если появлялось сомнение — страшные силы хаоса врывались в эту брешь, и прекрасное строение рушилось накануне завершения. Этот момент последнего напряже­ния особенно излюблен темными для нанесения решитель­ного удара, для посылки смертельных стрел сомнения. А ведь сказано: "Мы много скорбим, когда видим малодуш­ные уклонения или нежелание поставить себя на край пропасти. Но чем можно нагнести энергию, как не край­ним положением?..." (Сердце, 30).

Представим человека, который может пройти по уз­кому бревну через пропасть. Он может сделать это легко, просто и прекрасно. Но в безобразные конвульсии пре­вратятся его движения, если хотя бы на миг он допустит сомнение. Можем представить, во что обратился бы труд­нейший акробатический трюк, если бы акробаты усомни­лись в своих способностях? — Вместо восхищения зрители почувствовали бы страх и жалость к трагически-неуве­ренным исполнителям. Конечно, появление сомнения не всегда означает полную неудачу, но качество достигнутого страдает всегда. Как часто вместо прекрасной победы, которая была так возможна, благодаря сомнению выяви­лись жалкие и уродливые результаты. Представим, как кто-то, полный лучших чувств, понес своему другу дар, полный великого значения. Представим его священное состояние в этот момент и те прекрасные мысли, которые должны окружать такое деяние. Как безобразно было бы следствие, если бы тот, кому предназначен дар, усомнился бы вдруг в доброкачественности намерений дарителя и обвинил бы его в нечестных побуждениях.

Но если в обычной жизни сомнение так разрушительно, то сколько же вредно оно там, где непосредственно состя­заются силы духа и разрушения. Учение говорит, что сердце может жить, лишь питаясь связью с Миром Высшим, что лишенное этой связи сердце начинает разлагаться. Сколь же чудовищно сомнение, если оно способно обрезать эту серебряную нить совсем или исказить общение!

Вспомним глубоко символичное повествование о сомне­нии Евангелия: "... лодка была уже на середине моря и ее било волнами, потому что ветер был противный. В четвер­тую же стражу ночи пошел к ним Иисус, идя по морю. И ученики, увидевши Его идущим по морю, встревожились и говорили: это призрак; и от страха вскричали. Но Иисус тот же час заговорил с ними и сказал: ободритесь это Я, не бойтесь. Петр сказал Ему в ответ: Господи, если это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде. Он же сказал: иди. И вышел из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу; но видя сильный ветер испугался и, начав тонуть, закричал: Господи! Спаси меня. Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: маловерный! зачем ты усомнился?" (От Матфея, гл. 14, ст. 24—31).

Как прекрасна была вера Петра в своего Учителя. Как вспыхнули центры, нейтрализовавшие вес при виде Владыки, идущего по водам, и вдруг легкая тень сомнения — и ученик стал утопать. Хорошо, что он еще не усом­нился в силе Учителя и позвал на помощь. Истинно, только верой в своего Гуру человек может идти к нему верхним — единственным — путем, и когда, настойчиво атакованный стрелами сомнения, он позволит удержаться в сознании хоть одной из них, то разверзается черная бездна вод, и на поверхности высшей сферы не остается даже следа его.

Так в самых высоких и самых обычных примерах можно проследить убийственный вред сомнения. Недаром вера противополагается сомнению — этому чудовищному пожирателю психической энергии, которой мы поднима­емся в Огненный Мир. Как можно идти, если мы не верим в Учителя, как можно двигаться, если мы не верим в наш путь, как можно сражаться, если мы усомнились в могу­ществе данного оружия?

Подошедший к Учению, подходит к развитию своего шестого принципа — интуиции, поэтому не удивительно, что уже развитый пятый принцип — интеллект, некогда признанный господин, не может отдать свою власть без боя. Нет такой власти, которая сдалась бы без сопротивления, значит, нет такой власти, которая бы водворилась не путем битвы и победы. Как ветхий мир восстает против Нового, так же неизбежно восстание интеллекта. И сколько духов пало у заповеданной ступени. Вот почему сомнение так сильно своей логичностью. Но логика интеллекта — это ограниченная логика очевидности. Действительность позна­ется лишь высшей логикой — чистотою сердца.

Нет такой ступени, которую бы не стерег недремлю­щий враг — испытание, и не каждый готов к любому испытанию. Но есть ступень, которую должен пройти каждый, решивший приобщиться от великой чаши Уче­ния. Эту ступень стережет сомнение. Оно придет рано или поздно, придет неизбежно, чтобы встретить путника, дерзающего о высотах. Будем готовы встретить его пред­анностью и верой, ибо оно страшно тем, что приходит под личиной ложной добродетели, и распознавать его нелегко. Так не выдержавший испытание может никогда и не уз­нать того, кто приходил к нему. Оно придет в скромной одежде жалости или в розовом платье добродетели, оно не побрезгает пышным хитоном мнимого великодушия или фарисейской шапочкой религиозности. Оно придет "раскрашенное и завитое", но чуткий сердцем, зоркий глазом, судящий лишь по следствиям скажет — вон. И тогда упадут розовые одежды, скрывающие струпья раз­ложения, и Учитель улыбнется путнику, взошедшему на новую ступень.

Сочельник, 1938 г.

"ГЛОРИЯ МУНДИ"

"Не вызывайте к себе внимание — это поража­ет заградительную сеть".

Многие стремятся к известности и популярности, но немногие знают о той опасности, которую таит в себе мировая слава. Жажда известности поистине является эпидемией нашего времени, и причины, ее вызвавшие, отнюдь не светлые. Какая честь попасть в многотиражную газету и знать, что тысячи прочтут твое имя или тысячи будут любоваться твоим портретом. О тебе будут не только читать, но тебя запомнят, о тебе будут думать и разгова­ривать. Да, о тебе будут думать, и стрелы мысли будут лететь по назначению. И чем больше будет тираж, чем больше будут созвучать массам сообщения, тем большие тучи мыслей, как грозные клубы мощной энергии, полетят к ауре человека. Они вступят во взаимодействие с излу­чениями и могут повлиять не только на настроение, но на всю жизнь и даже физическое состояние. Если это были мысли восторга, почитания или радости, они вызовут и соответственную реакцию. Под таким воздействиями че­ловек становится способным на великие деяния. Трус мо­жет стать храбрецом, скряга — благотворителем, и даже голос посредственности может оказать известный прогресс под влиянием получаемых энергий.

Но другая картина получается там, где в душу чело­века вонзятся отрицательные мысли зависти, осуждения, ненависти или тяжести. Если одно ничтожество вырастает за счет любви, то другая посредственность может сломить­ся или совсем погибнуть под натиском разрушительных энергий, посылаемых массами. Ибо нужно быть истинным великаном, чтобы противостоять натиску толп. Немногие посланные были выставляемы под этот ураган, порожда­емый темными противниками. Свою известность они не­сли, как крест, и всегда отличались от мирских знамени­тостей тем, что возвышали толпы, но не возвышались последними.

Редко бывало так, чтобы известность пользовалась исключительно благоприятными посылками. Слава и го­ловокружительный успех рождают много завистников, и когда скоропроходящий восторг толпы, требующей все нового и нового, пресыщается своим кумиром и ослабева­ет, скопленная энергия ненависти обрушивается мощной волной, привлекая все новых и новых сторонников. От­сюда спившиеся знаменитости, великие артисты, погиба­ющие под забором, самоубийства или мука потерянной популярности — голод, вызванный прекращением посы­лок, — униженное самолюбие, ревность к соперникам и т.д. Некогда великие кумиры становятся жалкими и ни­чтожными, становятся тем, что они есть и были на самом деле, и даже смерть не всегда избавит от соприкасания с мыслями людей.

Многие подвижники уходили в леса и пустыни — не случайно. Многие выдавали себя за умерших — не слу­чайно, ибо среди людей много энергии уходило на нейт­рализацию следствий несовершенного мышления толп.

Человек, живущий в городе, часто ежесекундно при­влекает к себе внимание. О нем думают пассажиры трам­вая, в котором он едет, о нем думают сидящие у окна, когда он проходит по улице, о нем думают, любуясь его платьем или наружностью, о нем думают проходящие мимо мужчины и женщины. Не удивительно, что утон­ченный горожанин, вырываясь на лоно природы, чувст­вует себя так хорошо и отдыхает душой.

Город иногда дает хорошие возможности совершенст­воваться, но это никогда не погасит стремления к природе, стремления туда, где Божественное ощущается так близ­ко, где

В тихом таинстве степных раздолий,

В дикой прелести лесной глуши,

Ничего нет трудного для воли

И мучительного для души.

Но когда необходимость вынуждает к пребыванию в скопищах людей, избегание внимания толпы является не­обходимым гигиеническим условием каждого труженика на благо эволюции.

17 августа 1937 —10 мая 1938