Письмо CVI

Сенека приветствует Луцилия!

(1) Я не так скоро отвечаю на твои письма не пото­му, что так уж обременен делами: этих оправданий можешь не слушать, ведь свободен и я, и все, — если мы только пожелаем. Дела за нами не гонятся, — люди сами держатся за них и считают занятость признаком счастья. Так почему же я сразу не написал тебе? То, о чем

ты спрашивал, составляет часть моего труда. (2) Ведь ты знаешь, что я в нем хочу охватить всю нравственную философию и объяснить все относящиеся к ней во­просы. Вот я и колебался, отложить ли мне тебя или рассмотреть твое дело прежде, чем до него в своем месте дойдет очередь; и мне показалось, что человеч­нее будет не задерживать пришедшего из такой дали. (3) Потому я и этот предмет изыму из ряда связанных с ним и, если будет еще что-нибудь подобное, пошлю тебе по своей воле, без просьбы. Ты спросишь, что я имею в виду. — Все, о чем скорей приятно, чем полез­но, знать; вроде того, про что ты задаешь вопросы: те­лесно ли благо?

(4) Благо приносит пользу, то есть действует; а что действует, то телесно. Благо движет душу, в некото­ром роде лепит ее и удерживает, — а все это свойства тела. Телесные блага сами телесны, — а значит, и ду­шевные блага тоже, потому что и душа есть тело. (5) Бла­го человека не может не быть телом, потому что он сам телесен. Я солгу, если не признаю, что все питаю­щее тело или поддерживающее либо восстанавлива­ющее его здоровье — телесно; значит, и благо челове­ка есть тело. Я думаю, ты не сомневаешься, что страс­ти — такие, как гнев, любовь, грусть, — суть тела (мне хочется присовокупить и то, о чем ты не спрашива­ешь); а если сомневаешься, погляди, меняемся ли мы от них в лице, хмурим ли лоб и распускаем ли мор­щины, краснеем ли и чувствуем ли, как кровь отлива­ет от щек. Что же, по-твоему, может оставить столь явные телесные признаки, кроме тела? (6) А если страсти суть тела, то и душевные недуги тоже, — та­кие, как скупость, жестокость, все закоренелые и уже неисправимые пороки; а значит, и злоба со всеми ее разновидностями — коварством, завистью, спесью — тоже; (7) а значит, и блага тоже, во-первых, потому что они противоположны порокам и, во-вторых, по­тому что явят тебе те же приметы. Неужели ты не ви­дел, какую силу придает взгляду храбрость? какую ос­троту — разумность? какую кротость и покой — бла-гочестье? какую безмятежность — веселье? какую непреклонность — строгость? какую невозмути-

мость — правдивость? Значит, все это — тела; от них меняется и цвет кожи, и состоянье тела, над которым они и властвуют. Все названные мною добродетели суть блага, как и всё, что они дают. (8) Как усомниться вот в чем: все, что может к чему-либо прикоснуться, есть тело?

Тело лишь может касаться и тела лишь можно кос­нуться — так сказал Лукреций. А от всего названного мною наше тело не менялось бы, если бы не испытало прикосновений; значит, все это телесно. (9) Опять-таки, все, в чем достаточно силы, чтобы толкать впе­ред, принуждать, удерживать, приказывать, есть тело. Но разве страх не удерживает? Разве дерзость не толка­ет вперед? Разве храбрость не придает сил и не движет нами? воздержность не обуздывает и не отзывает вспять? радость не поднимает? грусть не давит? (10) На­конец, что бы мы ни делали, мы поступаем так по ве­ленью либо злонравия, либо добродетели; а что пове­левает телом, то и само есть тело, что дает телу силы, то тоже тело. Благо человека есть и благо его тела; зна­чит, оно телесно.

(11) Ну что ж, в чем ты хотел, в том я тебе угодил; а сейчас я скажу себе, что ты скажешь на это (я воочию вижу тебя): мы играем в разбойники; тратим время на ненужные тонкости, от которых становятся не лучше, а только ученее. (12) Мудрость и яснее, и проще, для благомыслия довольно прочесть немного. Но и фило­софию, как все остальное, мы загромождаем ненуж-ностями. В чтении, как и во всем, мы страдаем неуме­ренностью; и учимся для школы, а не для жизни. Будь здоров.