Рославлев старший. Стойте, я ни за что не отвечаю. Добрый путь! Вы
великий импровизатор! Я ни за что не ручаюсь, полчаса бывают иногда важнее
года в судьбе человека, решают ее на всю жизнь, и самые твердые, неломкие
намерения разбиваются вдребезги, как детские игрушки. Прах и дым - всё наше
мужество, Еще два слова об вашей сестре!
Неужли никогда в ней кровь
В час мысли не была в волненьи?
Ужель не знает, чт_о_ любовь,
Чт_о_ сердца трепет, восхищенье?
Или в невинной простоте
Любовь по слуху только знает,
И в полной блеска красоте,
Как нежна роза, расцветает?
Ах, точно ль для ее души
Еще счастливец не сыскался,
Который счастия б в тиши
Любви блаженством наслаждался?
Ах! нет, - он, верно, верно, есть,
Напрасно я влекусь мечтами;
Нет, не моей душе процвесть:
Любовь, блаженство, радость с вами!
Юлия. Давеча я с первого свидания с вами не мог предаться совершенной
искренности. Теперь выведу вас из заблуждения: сердце сестры моей давно уже
неравнодушно.
Рославлев старший. К кому? как? неравнодушно! и уже давно? Почтмейстер,
лошадей!.. во всем обман и неудача! Под каким рожден я несчастным
созвездием!
Юлия. Будьте терпеливы, дайте всё до конца открыть вам; но пуще не
перебивайте меня ни в одном слове.
Рославлев старший. Ах, чем вы меня успокоите? Говорите!
Юлия. Не знаю, с чего начать вам рассказ, истинный, но едва вероятный;
не знаю, как он на вас подействует, с трудом решаюсь; конечно, судьба этого
хотела; мы не даром с вами здесь встретились.
Рославлев старший. Какое таинственное начало!
Юлия. На пути от Люблина в Краков стоит замок ветхий, брошенный
богатыми владельцами; Юлия, девушка им сродни, оставалась дома с пожилою
наставницею; здесь она провождала большую часть времени: посещала хижины
поселян, пользовала недужных, утешала скорбных. Она сама рано познала
сиротство, и своею печалию научилась разделять ее вчуже. Так текли годы,
наступила пора непреодолимого любопытства, желанья видеть свет;
родственники, друзья покойных отца и матери, приглашали ее в Варшаву; она к
ним отправилась. Столица королевства закипела тогда новою жизнию: в ней
толпилось множество ваших соотечественников. Один из них, по крайней мере
для приезжей Юлии, казался заметнее прочих, она его слишком заметила, он был
приятен, имел очаровательный голос. Он искусно играл на гитаре, а объяснялся
еще лучше.
Рославлев старший. Ах, боже мой! уж это не я ли?
Юлия (в сторону). Вот не самолюбив! (Громко) Вы, конечно.
Рославлев старший. Продолжайте, продолжайте, да как же я об этом ничего
не знал.
Юлия. И как вам знать! Зачем, однако, вы меня перебили? я просил вас
дотерпеть до развязки.
Рославлев старший. Мог ли я выдержать? Продолжайте ради бога,
продолжайте!
Юлия (в сторону). Потеряла всю нить, как сведу, сама не знаю. (Громко)
Вы тогда кружились в шумных веселостях, могли ли заметить смиренную
провинциальную девушку, и которая, может быть, не смела равняться красотой с
вашими знакомыми, в обществах старалась отдаляться, боялась быть отличной?
Вы предпочитали тех, которые вперед себя выставляли, - она была стыдлива,
следственно, по-вашему, робкая невинность вас бы самих обробеть заставила.
Наконец, она вас любила, а вы без примечания проходили мимо той, в чьей
груди единственно вами билось сердце живейшим бескорыстнейшим чувством.
Рославлев старший. Ах! это самая истина; я только теми и занимался,
которые обманывали меня. - Но почему всё это вам известно, неужели эта Юлия,
ангел на земле, сестра ваша?
Юлия (сбрасывает с себя конфедератку и шинель). Я сама.
Рославлев старший. Боже мой! Какое превращение!
Юлия. Вот уже месяц, как я из Варшавы от вас и от самой себя бежала.
Здесь мне понравилось, здесь, где я никому не известна, старалась припомнить
то время, когда душевное свое спокойствие употребляла на успокоение других.
- Ах! другим хорошо; но мне где найти утешение? Прочих тайн моих вам,
кажется, открывать нечего: я от вашего передового узнала, что вы сюда
будете, схватилась за первый способ, который мне вообразился, чтобы видеть
вас и говорить с вами под чужим именем. Теперь я всё объяснила, что сердце
мое обременяло; прощайте и помните, это был - последний наш разговор,
последнее свидание. Рославлев старший. Как! чтоб мне с вами расстаться! едва
верю всему, что слышу... иногда в романах начитывал что-то подобное... Я вне
себя, я в восторге; нет, нет, я вас не пущу, сударыня!
Слуга (входит). Лошади готовы.
Рославлев старший. Убирайся! пошел вон! Ах! повторите... мне еще раз об
любви вашей, мною вовсе не заслуженной, и не говорите о расставанья,
Пан Чижевский (входит). Ясновельможный...
Рославлев старший. Будь проклят, и оставь нас одних!
Юлия. Я вам повторяю: мы более не увидимся. Иначе, какое же вам
ручательство, что я не одна из тех кокеток, которые на всё отваживаются для
достижения цели?
Рославлев старший. Я... чтоб смел приравнять вас... (Входят
жиды-музыканты и гудят какой-то танец) Тс! Вот вам деньги; после, после я
вас позову, а теперь проваливайтесь сквозь землю! (Бросает им червонец) Нет,
прекрасная Юлия, мы теперь соединимся навсегда. (Юлия старается от него
освободиться. Он бросается на колени и в таком положении следует за нею до
самого цветника)
Юлия. Или вы поезжайте, или я скроюсь отсюдова туда, где никто меня не
сыщет.
Рославлев старший. Нет! нет!
(Антося и Лудвися входят)
Антося. Этакое презрение к нашему полу!
Лудвися. На коленях всю комнату изъездил!
Рославлев старший. Оставьте нас; вам будет праздник, только после,
идите! (Рославлев младший, в виде больного, треплет его сзади по плечу)
Рославлев старший (вскрикивает). Что это! больной на ногах! мертвецы
воскресают.
Рославлев младший (сбрасывает с себя одежду). Узнаешь ли?
Рославлев старший. Брат?
Рославлев младший. Как видишь, и вот моя жена, рекомендую!
Рославлев старший. Какое дьявольское сплетение!
Антося
