И не с кем говорить, и не с кем танцевать

А С. Грибоедов. Горе от ума

 

В XVIII — начале XX века социальная жизнь дворянина распределялась между службой (государственной или военной) и домом. В провинции барин мог быть сосредоточен только на хозяйственных заботах по устройству усадьбы. Жизнь женщины протекала в семье и сводилась к роли хозяйки дома. Домашние визиты, прогулки, посещение церкви вносили разнообразие в размеренную жизнь, где «завтра то же, что вчера», однако не могли полностью заполнить нишу, связанную с проведением досуга. Посещение балов, маскарадов, раутов, театра предполагало общение в тех формах, которые были противопоставлены, с одной стороны, деловым разговорам на службе, с другой — беседам в интимном домашнем кругу.

Общение представляло собой ничуть не менее важную сторону бала, чем танцы — «организующий стержень вечера» (Ю. М. Лотман). Подтверждением может служить тот факт, что балы посещали лица, вообще не участвующие в танцах, например пожилые люди или беременные женщины. При этом танцевальная зала приобретала функции клуба.

На балах общение проходило в танцевальной зале (во время танцев и в перерывах между ними), за ужином и во время игры, которая была непременным спутником танцевального вечера. Несмотря на то что бальное общение было менее официальным и допускало определенные вольности, оно было регламентировано нормами светского этикета, что кардинальным образом отличало его от «анархии» маскарада.

Однако важно отметить, что бал начала XVIII века значительно отличался от балов последующих эпох менее жесткими этикетными установками, недаром петровские ассамблеи имели статус «вольных собраний». И все же многие детали определялись требованием соблюдать правила «политеса».

Правила «политеса» можно было почерпнуть из различных руководств по этикету, появлявшихся в то время. Одним из самых известных пособий такого рода является «Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению», впервые увидевшее свет в 1717 году. В нем мы можем обнаружить и правила, касающиеся поведения на танцевальных собраниях: «...с кем танцуя, не подлежит никому неприличным образом в круг плевать, но на сторону», «...немалая отроку есть краса, когда он смирен, а не сам на великую честь называется, но ожидает пока его танцевать пригласят». Подобные замечания и наставления были весьма актуальны: для большинства присутствующих на ассамблеях участие в них было тяжким испытанием, экзаменом на знание правил поведения в обществе.

После смерти Петра I танцевальные собрания все более регламентировались различными предписаниями, при этом постепенно вырабатывался бальный этикет, окончательно сложившийся к началу XIX века.

Бальный этикет включал в себя культуру бальных помещений (бальных зал, курительной, буфетной, игровой комнат), бальных аксессуаров, одежды и, конечно, умения танцевать. Как отмечает Е. Дуков: «Для бала большое значение имело обрамление: архитектоника зала, окружающего его пространства... даже сервировка стола — словом, все, что можно отнести к его „раме"»

Становление бальной культуры повлияло и на то, что в русском языке из французского появились такие слова, как бонтон (от bon ton — хороший тон), моветон (от mauvais ton — дурной тон, невоспитанность), авантажный (от avantage — производящий благоприятное впечатление), бонвиван (от bon vivant — человек, живущий в свое удовольствие кутила) К середине XIX века получили распространение многочисленные руководства по поведению на балах, танцевальных вечерах и маскарадах В них подробно излагав лись правила светского этикета, которые состояли в том числе в умении ходить, стоять, сидеть, кланяться, вести беседу и танцевать так, как того требовали учтивость и уважение к обществу Совершенство в хороших манерах заключалось в естественности, непринужденности и уверенности движений и жестов < Изящество, сказывающееся в точности движений, являлось признаком хорошего воспитания >

На бал приглашали заранее — хозяева вечера рассылали специально приготовленные пригласительные карточки Если танцевальный вечер предполагался «без церемоний», то приглашали прийти «просто» Это" освобождало женщин от необходимости одеваться по-бальному

Первое замечание во всех руководствах по бальному этикету отводилось умению танцевать < Скажите, пожалуйста, кому будет приятно, если его бьют коленами, или наступают дамам на ноги и боксируют их по бокам Вы не догадываетесь, что не умеющий танцевать кавалер ли дама — несчастье, это Св Петр на острове Мартинике, залитый огнем и лавою Таким образом, вы, не умеющие танцевать, вступая в танцы, жарите нас на огне > Не умеющим танцевать рекомендовалось воздерживаться от посещения танцевальных вечеров

Бальный этикет обусловливал всю «грамматику> танцев вольного вечера, всю его стройную композицию По словам Ю М Лотмана, бал < складывался в некоторое целостное театрализованное представление, в котором каждому элементу (от входа в залу до разъезда) соответствовали типовые эмоции, фиксированные значения, стили поведениям

Появление на балу было расписано во всех деталях Правила вежливости требовали, чтобы, входя в бальную зал гость приветствовал сначала хозяев дома, а затем знакомых, < сообразуясь > с полом и возрастом присутствующих Оставить хозяев без приветствия считалось непростительной ошибкой, и в этом случае приглашенным приходилось использовать весь потенциал своего остроумия и находчивости, чтобы загладить вину Любопытный эпизод из бальной жизни находим мы в письме А Я Булгакова к брату от 17 октября 1808 года «В среду был бал у бывшей княгини Прасковьи Юрьевны Гагариной, что теперь за Кологривовым Я приехал на бал в полночь Так как Кологривов очень тучен, то я тотчас его заметил и раскланялся с ним, но 0 существовании его жены я совершенно забыл поставил свою шляпу, надел перчатки и пустился в пляс, а о хозяйке дома и не помышляю. Проходит с час времени. Я танцую польский с Софьей Пушкиной, переходя из комнаты в комнату, наступаю кому-то на ногу, при окончании танца оборачиваюсь и вижу… О Боже,

Г-жа Кологривова! Что делать? С чего начать? „Добрый вечер, сударыня" или „Прошу тысячу извинений", но я был так смущен, что не сказал ни того ни другого. „Сударыня, — пробормотал я наконец, — желаю видеть вас в 1879 году в этот же день вполне здоровой, красивой и любезной, как сегодня, а себя более вежливым и менее рассеянным. Как видите, я назначаю весьма продолжительное время для моего воспитания и потому надеюсь, что к назначенному сроку буду вполне приличным юношей"». Эта шутка вызвала восторг у Кологривовой, и А. Я. Булгаков был прощен

Девушка не могла появиться на балу под руку с молодым человеком, даже с женихом Обычно глава семейства вел под руку дочь, а сын — мать Отец с дочерью заходили первыми. Если дочерей было две или более, они следовали за родителями.

Этикет требовал, чтобы на частном балу хозяин дома и его сыновья протанцевали по крайней мере по разу со всеми танцующими дамами В свою очередь, приглашенный молодой человек старался прежде всего пригласить на танец хозяйку дома и ее дочерей, а только после этого других дам, начиная с тех, в чьих домах он принят.

Приглашая даму на танец, кавалер делал ей поклон и произносил одну из подобных фраз: «Позвольте, сударыня, иметь честь пригласить вас на кадриль», «Не откажите мне в удовольствии танцевать с вами этот вальс» или «Могу ли надеяться, что вы удостоите меня и не откажетесь протанцевать со мной мазурку?» Танцующие девушки были обязаны принимать приглашение всех без исключения кавалеров Строгий этикет запрещал кавалеру обнимать девушку — во время танца его рука должна была слегка прикасаться ладонью к середине спины девушки внизу талии. С замужней женщиной допускалось больше свободы- кавалер мог обвить рукой ее талию. После танца кавалер благодарил свою даму легким поклоном или пожатием руки и отводил ее на место, кланялся ей и удалялся, если же дама была знакомой, он мог продолжить с ней светский разговор, который носил французское название batons rompus (через пятое на десятое).

Танцевать более трех раз с тем же партнером в течение одного вечера считалось моветоном, исключение делалось для женихов и невест или при проведении бала в узком домашнем кругу

Девушкам и молодым людям не следовало играть в азартные игры. Напротив, если хозяева дома просили их спеть или исполнить что-либо на фортепиано, отказ считался неприличным В антрактах между танцами иногда устраивались разнообразные игры и фанты, участие в которых для молодых людей также было желательно.

Мужчины не имели права сидеть в присутствии дам или спиной к кому-либо При приближении дамы кавалеры обязательно уступали ей место, однако предпочтительнее было предложить свободный стул

Бальные беседы обычно сводились к обсуждению спектаклей, постановок, концертов, спортивных событий, вопросов литературы и искусства Известный самоучитель де Колиньяра советовал кавалерам говорить «с матерью семейства о детях, с молодой девушкой — о развлечениях, с автором — об издании, с художником — о предмете искусства». Ю М Лотман отмечал «„Мазурочная болтовня" требовала поверхностных, неглубоких тем, но также занимательности и остроты разговора, способности к быстрому эпиграмматическому ответу. Тем не менее он имел свою прелесть — оживленность, свободу и непринужденность беседы между мужчиной и женщиной, которые оказывались одновременно и в центре шумного празднества, и в не-возможной в других обстоятельствах близости». Во время разговора советовалось воздерживаться от банального обсуждения погоды и здоровья, избегать разговоров о родных и посторонних людях

Этикет не позволял осведомиться о здоровье пожилых людей и начальников Рассказывая о ком-либо, надлежало вместо фамилии, имени и отчества говорить «мой знакомый», «моя знакомая» разговоры необходимо было вести тихим голосом и без излишней веселости, на языке понятном всем присутствующим Излишняя эмоциональность и фамильярность не приветствовались При произнесении фразы на иностранном языке ее не следовало переводить, чтобы не показывать, что собеседники не владеют иностранным языком Дамам не рекомендовалось говорить о нарядах и украшениях, мужчинам — о коммерции, технике и политике

В этом смысле подчеркнуто экстравагантно выглядело на балу поведение декабристов «Федор Глинка — один из активнейших и трогательно благородных людей эпохи, писатель, боевой офицер, полковник гвардии и полунищий бессребреник, идя на бал, записывает «Порицать 1) Аракчеева и Долгорукова, 2) военные поселения, 3) рабство и палки, 4) леность вельмож, 5) слепую доверенность к правителям канцелярий " Он идет на бал как на кафедру — „греметь" и поучать»

Молодые офицеры на балах зачастую не танцевали, а обсуждали политэкономические теории. Это был особый тип поведения, который отличал дворянского революционера На бытовом уровне он проявлялся в демонстративном пренебрежительном отношении к развлечениям «Все виды светских развлечений танцы, карты, волокитство — встречают со стороны декабристов суровое осуждение как знаки душевной пустоты» Уже в 1861 году Федор Глинка писал в стихотворении «Воспоминанье о былом»

...И молодые офицеры,

Давая обществу примеры,

Являлись скромно в блеске зал,

Их не манил летучий бал

Бессмысленным, кружебным шумом.

У них чело яснелось думой,

Из-за которой ум сиял...

Балы предоставляли еще и отличную возможность для получения или передачи информации, которую невозможно было получить официальным путем. Здесь можно было сознательно дезинформировать собеседника, здесь мгновенно распространялись сплетни, слухи и т д Именно такая ситуация резюмирована в одном из последних монологов Чацкого в комедии А С Грибоедова «Горе от ума»

 

Что это? Слышал ли моими я ушами

Не смех, а явно злость

Какими чудесами?

Через какое колдовство

Нелепость обо мне все в голос повторяют

И для иных как словно торжество.

Другие будто сострадают"!

О' Если б кто в людей проник.

Что хуже в них

Душа или язык?

На балах завязывались знакомства и нередко решались вопросы карьеры, формировалось общественное мнение, и потому искусство общения здесь играло огромную роль

По окончании вечера гости обычно уезжали без особых прощаний, но в течение недели они обязаны были сделать хозяину благодарственные визиты.

 

 

ДЕТСКИЕ БАЛЫ И ПЕРВЫЙ ВЫЕЗД В СВЕТ

Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни.

Она в этот день встала в восемь часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности.

Л. Н. Толстой. Война и мир

Балы были местом, где происходило первое представление молодых людей обществу, именно здесь начиналась взрослая жизнь в высшем свете. Помимо этого у молодого человека появлялась уникальная возможность быть представленным «нужному лицу», до кабинета которого невозможно было добраться официальным путем, а на придворных балах — даже членам царской фамилии. Любопытный случай вспоминает Е. П. Янькова, наблюдавшая придворные маскарады 1822 года с хоров: «Не будучи чиновною и не имея доступа ко двору, мне никогда не приходилось видеть придворного бала, потому что балы в собраниях в присутствии высочайших особ — это совсем другое дело, чем бал при дворе. Очень мне любопытно было следить за всеми этими господами, как они старались незаметным манером друг друга оттереть и, будто бы случайно, стать там, где могли привлечь к себе внимание, или надеялись услышать милостивое слово. Все эти фокусы находящимся в зале незаметны, а с хор видно всех в одно время; смотри только, так вот и увидишь, куда все стремятся».

Девушка начинала выезжать в свет в возрасте 16—18 лет, когда она считалась невестой и когда двери светской жизни распахивались перед ней: она сопровождала мать во время визитов, помогала ей принимать гостей дома и начинала посещать балы. Е. П. Янькова вспоминала: «В мое время прежде 18—19 лет на балы не езжали, потому что вывезти рано — сочтут невестой, а это девушек старит. Довольно с них и танцевальных уроков: напрыгаются со своими подругами, что же еще?». Юноша того же возраста выезжал лишь на частные балы, первые появления молодого человека на больших балах были связаны уже с получением им офицерского чина или государственной должности.

Подготовка к первому выезду начиналась с детства. Малолетние дворяне осваивали хитрости танцевального искусства под чутким руководством учителей танца, которые либо проводили индивидуальные занятия, либо давали уроки детям сразу из нескольких семей. Обучение танцам начиналось с 5—6 лет, а в восьмилетнем возрасте дети обычно уже были знакомы с наиболее популярными танцами. С. Н. Глинка вспоминал, что его первый учитель г. Нодель считал свое ремесло делом высоконравственным: «Нодель говорил, что вместе с выправкой тела выправляется душа».

Известный танцовщик и балетмейстер А. П. Глушковский вспоминал, что «в начале 1800-х годов в Петербурге были превосходные учителя бальных танцев: Пик, Юар, а впоследствии Огюст, Дидло, г-жи Колосова, Новицкая, гг. Дютак, Эбергард». Надо отметить, что все они состояли на службе у Дирекции императорских театров. Москва славилась великим Йогелем и г. Мунаретти. В начале XIX века методика обучения бальным танцам отличалась строгостью и системностью. Если в 1850-х годах учителя обычно «натаскивали» своих учеников на модные танцы, то в начале столетия преподавание велось по всем правилам: детей заставляли помногу повторять всевозможные танцевальные движения. Во время этих занятий молодые дворяне приобретали грацию и «царственную» осанку на всю жизнь. Однако далеко не все родители могли платить за длительное обучение танцам и поэтому просили преподавателей начинать непосредственно с мазурки, польки, вальса. Некоторые учителя соглашались на эти условия. Как отмечает Глушковский, «это были учителя, которые никогда сами не учились танцевальному искусству, но быв музыкантами у хороших танцмейстеров, ездили с ними на уроки, замечали фигуры в танцах и некоторые па и потом сами принимались за преподавание, как фельдшеры, приглядевшиеся к больничному лечению, сами иногда имеют поползновение на звание врачей».

В 1818 году в Москве на Рождественской улице в доме № 54 был танцевальный класс бывшего комического танцора императорских театров г. Мунаретти, куда ежедневно съезжались ученики разных национальностей, сословий и возраста, так как за уроки г. Мунаретти брал очень дешево. Танцмейстер практиковал такую систему взимания денег за выучку: он брал с каждого ученика по 25 рублей ассигнациями и возлагал на себя обязанность обучить их всем современным популярным танцам к определенному сроку. Чаще всего за подобной услугой обращались женихи и невесты, боявшиеся ударить лицом в грязь на свадьбе, но и детей среди учеников г. Мунаретти было немало. У него также давались маскарады, вход на которые был по билетам. По воспоминаниям современников, «танцкласс г. Мунаретти имел постоянный успех и приносил свою пользу». Хотя в профессионализме танцмейстера многие сомневались, москвичи любили его за доброту и готовность оказать услугу любому.

В XIX — начале XX века преподаванием занимались в основном танцовщики и преподаватели императорского балета. Княгиня Л. Л. Васильчикова вспоминала свои первые уроки танцев: «С детства мои современники и поколения старше моего брали уроки у старика Троицкого. Мы выстраивались в ряд в одном конце зала, а он сидел на другом против нас и, закинув ногу на ногу, поглаживая бакенбарды и хлопая в ладоши, если мы ошиблись, командовал нами, как солдатами. Горе неуклюжим — тогда Троицкий передразнивал нас и унижал нас публично. После его смерти мы учились у старика Чекетти. Все они были танцорами и преподавателями императорского балета и когда бывали в добродушном настроении, то в промежутках между нашими упражнениями они очень забавно рассказывали случаи из своей балетной карьеры».

Отшлифовывать технику танцев помогали детские балы, которые проводились в дневное время и часто были костюмированными. Одним из лучших учителей танцев в начале XIX века считался Петр Йогель, он же устраивал и самые популярные детские балы в Москве. Йогеля ценили за то, что < с искусством он соединял неоценимые достоинства общежития, был находчив, остер, всегда весел и любезен».

Глушковский сравнивает его с придворным времен Людовика XIV. Йогель не был профессиональным танцовщиком и изучил бальные танцы самостоятельно, но довел свое мастерство до такого совершенства, что практически не имел конкурентов среди танцмейстеров. Йогель занимался преподаванием бальных танцев более полувека — он начал давать уроки в 1800 году — и «поставил на ноги» не одно поколение москвичей. Е. П. Янькова, которая также пользовалась его услугами, вспоминала: «Дети мои учились танцевать у Йогеля. Он считался в свое время лучшим танцмейстером; был еще и другой Флагге, но этот не имел такой большой практики, а Йогеля всюду приглашали». Как отмечает Глушковский, балы Йогеля «как бы составляли середину между балами общественными и частными. Они соединяли в себе все преимущества тех и других, отлагая их неудобства. В них не было недоступности балов частных, на которые не всякий мог попасть, в них не было чуждаемости балов общественных». На этих балах правили веселость, патриархальность, простота и непринужденность Явиться на бал к своему любимому учителю считалось за приятный долг, и часто здесь веселились одновременно несколько поколений москвичей. Глушковский вспоминает, что ему приходилось видеть, как к Йогелю подходила пожилая дама, рекомендовавшая себя в качестве его ученицы, и представляла учителю свою дочь, внучку или даже правнучку, тоже ученицу Йогеля, и «невольно слеза текла по реснице старика» (там же).

Описание детского бала у Йогеля мы находим в «Войне и мире» Л. Н. Толстого: «У Йогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes*, выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, танцевавшие до упаду; это говорили взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся добродушный Йогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей, было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцевать и веселиться, как хотят этого тринадцати- и четырнадцатилeтниe девочки, в первый раз надевающие длинные платья».

Детские балы становились своеобразными репетициями предстоящих взрослых балов, школой бального этикета. В начале XVIII века ассамблеи были местом, где русские люди всех возрастов учились развлекаться по-иностранному, где они постигали азбуку нового светского этикета, приобщались к плодам западной цивилизации. В последующие эпохи эту дидактическую задачу взяли на себя детские балы. Девочки на время этих балов превращались в элегантных 7ам, а мальчики — в галантных кавалеров Е А. Нарышкина приводит следующее описание детских балов, в которых она принимала участие, приехав из Парижа в Петербург в начале 1850-х годов «Изредка нас водили на детские балы. Нас всюду звали, по дружбе и уважению к моей матери.

Девочки, которых мы встречали, представляли для меня особый новый тип. Они были элегантны и нарядны, как настоящие маленькие дамы, и умели говорить светским жаргоном о светских вещах. В этом отношении я сознавала их безусловное превосходство надо мною; их апломб, миленькие манеры, легкий флирт с пажами, рассказы и смешки были для меня недосягаемы, и вместе с тем, я чувствовала что никогда не заговорила бы при них о том, что наполняло мою голову и мое сердце, так что моя роль с ними была довольно пассивная».

Постигая искусство взрослого общения, дети все-таки оставались детьми. Любопытный эпизод встречается в книге В. В. Вересаева «В юные годы»: готовясь к предстоящему семейному детскому танцевальному вечеру, юный Витя Смидович составлял план разговоров с дамами во время кадрили:

«У меня, кроме всех этих общих забот, была еще одна, своя. Я сидел у себя за столом над маленькой тетрадочкой в синей обертке, думал, покусывал карандаш, смотрел на ледяные пальмы оконных стекол и медленно писал. Записывал темы для разговоров с дамами во время кадрили:

О ЧЕМ И С КЕМ

С Любой.

1. Спросить, как будто не знаешь, с нею ли в одном классе учится Надя Соколова, и рассказать, что она училась у нас в детском саду.

2. Спросить, какие у них задают темы для русских сочинений. Высказать мысль, как глупо задавать сочинения на пословицы. Подробно доказать.

С Катей.

1. Спросить, почему она больше не надевает золотую рыбку, сказать, что очень к ней идет.

2. Спросить, почему их отца зовут Адам. Русские так не называют, а у поляков был Адам Мицкевич. Не поляк ли? Тогда, значит, у них совсем как у нас: отец — поляк, мать — русская.

3. Придумать еще что-нибудь.

С Наташей. Уверять, что очень обижен за рябчика. Веснушки.

С Зиной Белобородовой. Как мы катались на ледяных горах».

Для первого взрослого бала было принято надевать легкое, простое, не слишком декольтированное светлое (чаще всего белое) платье с маргариткой или розовым бутоном в волосах. Не принято было надевать никаких драгоценностей, кроме нитки жемчуга. Вот как описывают свои первые бальные платья Е. А. Сушкова-Хвостова и Е. А. Нарышкина:

«Платье мое было белое кисейное, обложенное сверх рубца a la grecque* из узеньких атласных руло, и с огромным бантом на груди; мне казалось, что никто не мог быть наряднее меня» (268,59); «Мне сделали по этому случаю белое тюлевое платье, очень воздушное и пышное. Я чувствовала себя хорошо одетой, и мне было особенно весело» (168, 135). Подобные бальные туалеты были приготовлены и для дочерей Е. П. Яньковой: «В 1814 году мы решили с Дмитрием Александровичем, что пора вывозить дочерей. Грушеньке был двадцатый год; если бы не нашествие неприятеля, может быть, я вывезла бы ее и прежде, но французы помешали; а тут и Линочке пошел уже восемнадцатый год, и я вывезла обеих вместе. И той и другой я сделала одинаковые платья, белые креповые, с белыми цветами на корсаже и на голове».

Основными качествами, которыми должна была обладать девушка при первом выходе в свет, были естественность, простота и непринужденность — именно они ценились более всего. Девушка с бутоном розы в волосах сама должна была олицетворять этот цветок. Идеальный образ дебютантки приводит Н. Ф. Павлов в рассказе «Московский бал»: «Перед ним, под яркими лучами, стояла лет семнадцати девица, небрежно слушая его, чуть-чуть отвечая ему и не останавливая ни на ком беспредметных взглядов. Она не была красавица в принятом смысле этого слова — и я рад... Она была не красавица, повторяю я, но взор, брошенный на нее, останавливался, точно не видал и не увидит ничего привлекательнее Нельзя было взглянуть мимоходом на ее черные глаза, черные волосы, немного смуглое лицо и живописный стан. В ее гордых взорах сияла волшебная власть, заставляющая нас иногда сознаваться, что можно умереть у ног женщины. Живою краскою подернуты были уста ее, как будто разогретые поцелуями любви. Семнадцатилетний румянец играл на щеках. Свежее творение, нетронутое еще бурею жизни, она являлась видимым выражением той прелести, которую поймешь чувством и не скажешь языком...»

В Петербурге существовала традиция устраивать рождественский бал для детей в здании Дворянского собрания. Это был любимый детский бал. «Всемирная иллюстрация» так описывала один из подобных праздников: «С раннего вечера маленькие посетители, в хорошеньких костюмах и полными задатками того кокетства в прекрасной половине их, которые впоследствии не преминут развиться до весьма приличных размеров, стали съезжаться в сопровождении маменек, папенек, гувернеров, гувернанток и даже нянюшек. Залитые огнем тысячи свечей, широко раскрывая удивленные и блестевшие не меньше свечей глазки, посетители группировались главным образом подле елки, увешенной и обставленной различными подарками, сюрпризами и конфектами»

Самый известный бал в русской литературе — первый бал Наташи Ростовой — состоялся 31 декабря 1810 года в Петербурге, в доме екатерининского вельможи на Английской набережной. Наташа Ростова была одета в белое дымковое платье на розовом шелковом чехле, с розаном в корсаже и волосах, которые были причесаны по моде a la grecque.

Для старших дочерей последнего русского императора — Ольги и Татьяны — первым официальным поводом выезжать в свет стали торжества 1913 года, посвященные 300-летию дома Романовых. Однако первый бал Ольги состоялся двумя годами раньше — осенью 1911 года в Ливадии по случаю ее шестнадцатилетия. На бал были приглашены не только представители рода Романовых, но и офицеры военного гарнизона, расквартированного в Ялте. Фрейлина А. Танеева так вспоминала первый бал дочери Николая II:

< Великая княжна Ольга Николаевна, первый раз в длинном платье из мягкой розовой материи, с белокурыми волосами, красиво причесанная, веселая и свежая, как цветочек, была центром всеобщего внимания. Она была назначена Шефом третьего гусарского Елизаветградского полка, что ее особенно порадовало После бала был ужин за маленькими круглыми столами». Для младших великих княжон — Марии и Анастасии — первый бал остался лишь мечтой, годы войны так и не позволили вывести их в свет.

Описание бала в романе Льва Толстого и мемуарах Екатерины Сушковой-Хвостовой позволяют в деталях восстановить картину первого выезда в свет в начале XIX века.

Значимость первого появления в обществе трудно переоценить, так как дальнейшая судьба девушки во многом зависела от него. С этим связано волнение, которое испытывали девушки, отправляясь на свой первый бал

<То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет Она поняла, все то, что ее ожидает только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале, и постаралась принять ту величественную манеру которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее, она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешной, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И это-то была та самая манера, которая более всего шла к ней» («Война и мир»).

То же волнение испытала Е. Сушкова: «Войдя в ярко освещенную залу, у меня потемнело в глазах, зазвенело в ушах; я вся дрожала. Хозяйка и дочь ее старались ободрить меня своим ласковым приемом и вниманием. Когда же я уселась и окинула взором залу, я готова была хоть сейчас уехать домой и даже с радостью, я не знала ни одной из дам и из девушек, а из знакомых мужчин был только один. „Протанцую, — думала я, — один только танец, не промолвлю ни словечка, вот и останется мне лестное воспоминание о моем первом бале". Но боязнь эта скоро исчезла, дамы и девушки заговорили со мной первые (тогда еще не существовала в свете претензия говорить и танцевать только с представленным лицом), а кавалеры беспрестанно подбегали, расшаркивались и говорили: „La premiere, la seconde, la troisieme contredanse"*. Добрый мой дядя, Николай, как нянька ухаживал за мною и радовался моим успехам. Первое мое явление в свете было блистательно, меня заметили и не забыли».

Волнение, непременно сопутствующее первым выездам в свет, было свойственно не только девушкам, но и юношам:

«Сережа был так сильно взволнован, что заметно было, как скоро и сильно билось его сердце под белым жилетом и что ему отчего-то захватывало дыхание, когда он вслед за князем Корнаковым, пробираясь между разнообразною, движущеюся толпою знакомых и незнакомых гостей, подходил к хозяйке дома. Волнение его еще усиливалось в то время, как он подходил к большой зале, из которой ясней стали долетать звуки вальса» (Л. Н. Толстой. Святочная ночь).

Появление на первом балу представляло собой подобие экзамена на аттестат зрелости, удача здесь обеспечивала дальнейший успех в свете. Однако даже после многолетнего изучения бального этикета многим не удавалось избежать ошибок в проявление бонтонности на первом балу Такие ошибки совершают герои Толстого: Сережа Ивиц («Святочная ночь») не знал, в какой руке положено держать шляпу, Наташа Ростова с трудом удерживала слезы, оставшись без приглашения в польском. Е. А. Сушкова-Хвостова вспоминала, что не смогла правильно понять относящееся к ней приглашение на танец: «...Единственный мой знакомый В. на этом бале, танцуя со мною кадриль, спросил меня:

„Танцуете вы мазурку?" — „Конечно", — отвечала я отрывисто, обидясь, что он осведомляется, умею ли я ее танцевать. Что же вышло? Заиграли мазурку, все уселись попарно, а у меня нет кавалера; знакомый мой взбесился, подлетел ко мне, говоря: „Как же вы мне сказали, что танцуете мазурку?"

— Да, — отвечала я.

— Где же ваш кавалер?

— Меня никто не позвал.

— Я звал вас, а вы сказали, что танцуете.

— Ах, Боже мой, я сказала вам правду. Я умею танцевать мазурку!».

Особый пункт бального этикета оговаривал порядок представления на балах. Молодых всегда представляли старшим, низших по социальному положению — высшим, мужчин — женщинам (исключение составляли высокопоставленные и духовные лица).

«— Позвольте вас познакомить с моей дочерью, — сказала графиня, краснея.

— Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, — сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном...» («Война и мир»)

Дочь не обязана была представлять своих знакомых родителям, а жена мужу; сын, напротив, представлял друзей родителям, а муж — жене.

Представление имело огромное значение — без него человек не имел права считаться «своим». Желая пригласить на танец незнакомую даму, кавалер предварительно просил общих знакомых или распорядителя бала представить его, в отдельных ситуациях он мог самостоятельно рекомендовать себя родителям девушки, подавая им визитную карточку, Однако даже после представления он мог рассчитывать танцевать с девушкой кадриль, вальс и польку но никак не мазурку и котильон — интимные и продолжительные предназначенные лишь для знакомых кавалеров, вхожих в дом родителей девушки. После представления на балу молодой человек был вправе рассчитывать на возможность в будущем нанести визит понравившейся ему девушке.