Структура имамата Шамиля

После гибели Гази-муллы и Гамзат-бека имамом мюридов в 1834 году был провозглашен Шамиль. Под его властью и знаменем мюридизма объединились разрозненные племена горцев Чечни и Дагестана, поставившие основной целью войну против России.

Шамиль развил мюридизм в структурированную политическую систему, организовал в горах администрацию, войско, сосредоточив в своих руках значительные финансовые средства. Все подчиненные Шамилю области разделялись на наибства. Для исполнительной власти при каждом наибстве состояло от ста до трехсот мюридов. Наибства в свою очередь делились на округа под управлением начальников-му'азунов. Под их руководством находились вооруженные всадники-муртазики.245 Для снаряжения муртазиков были установлены особые правила: они призывались на службу и формировались в отряды по наибствам от ста до пятисот человек, каждым отрядом руководил муртазик высшего ранга.246

Главным административным органом в управлении имамата стал диван — совет, в который вошли высшие духовные лица, мудиры и наибы. Военно-административный аппарат имамата составили мюриды — ученики и последователи Шамиля в возрасте от 15 лет и старше. Они не получали жалования, а кормились за счет населения. В целом же Шамиль унаследовал подати, которые раньше платились князьям, ввел новую подать по шариату — закят. Процентный сбор со всего движимого имущества мусульман составил 12% с урожая, 1% со скота, 2–5% с наличных денег. Набеги на русские владения также использовались для пополнения казны, пятая часть которой (хумс), согласно шариату, принадлежала правителю.

В войске Шамиля была установлена строгая дисциплина, за проступки полагалась жесткая система наказаний. Главная ставка делалась на партизанские действия, которые определяли характер Кавказской войны. С этим справлялись успешно, поскольку у Шамиля было много воинов-добровольцев из всех уголков Северного Кавказа. Задания набирать добровольцев и присылать их в ставку имама получали все посланники и наибы Шамиля. В стане имама были осетины, кумыки, кабардинцы. Особенно высоко ценилась храбрость. Многие из добровольно примкнувших к Шамилю соседей заняли в имамате высокие должности.

Кроме наибских мюридов, которые несли военную службу, выполняли административные, карательные и прочие функции, существовали мюриды тариката, целиком посвятившие себя служению религии и составляющие как бы привилегированную касту. Постепенно сопротивленческое движение горцев обрело форму мюридизма, которое по своему существу было близко тарикату накшбандийя. В основу мюридизма было положено аскетическое самоотречение человека для познания божественного откровения. Проводниками между рядовыми мюридами и высшей волей Аллаха стали наставники-мюршиды, которых ученик должен был слушать беспрекословно. Приверженцы мюридизма считали, что умма сбилась с праведного пути и поэтому необходимо убедить и заставить народ строго следовать предписаниям ислама. Основные заповеди мюрида гласили следующее: Мюрид должен быть постоянно занят молитвами и служением Всевышнему; он должен стремиться заменить свои дурные привычки хорошими, очистить свое тело от осквернения грехами и сердце от вражды и ненависти к ближнему и заняться тем, чтобы обновить свое нравственное существо; во всех делах уповать на Бога с полной верой в него; освободить себя от подчинения телесным потребностям, кроме самых необходимых для существования человека — избегать роскоши, излишеств в пище, удобства в жилье; мюрид обещал избрать себе наставника-мюршида и неуклонно слушаться его.247

Суфийское движение в разной степени охватило весь Северный Кавказ. Мюриды настаивали на введении среди мусульманских народностей шариата в противовес местным обычаям-адатам. Но некоторые горцы воспринимали попытки введения у них шариата негативно. Например, в Осетии, где все общественные дела — такие, как война, мир, распределение пастбищ и вод, решались на собрании-ныхасе, или Кабарде, где судопроизводство исстари осуществлялось также народными судами-хасами, формируемыми из числа старейшин, их решение имело силу закона. Введение шариата подрывало права и власть традиционных судов, их служители были вынуждены сопротивляться, что вызывало ответные репрессии со стороны мюридов.

Шамиль, безусловно, не мог не учитывать влияние традиционной системы судопроизводства, складывающейся у народов Северного Кавказа на протяжении столетий. Упрочив свою власть среди горцев, Шамиль частично оставил адатное судопроизводство на подчиненных территориях и ввел некоторые нормы шариаты. Новую судебную инстанцию стали составлять муллы, подчиненные му'азунам. Ведение судебных дел было передано судьям-кадиям. Имам счел необходимым смягчить некоторые наказания, полагающиеся по шариату: так, в гражданском судопроизводстве смертная казнь была заменена штрафом. Но военные законы оставались очень жесткими: горцам запрещались всякие, в том числе и торговые отношения с русскими и лояльными им фамилиями. За несвоевременную явку на военную службу, контакты мюридов с прорусскими семействами горцев, за незначительные ослушания военных командиров полагалось наказание в виде палочных ударов и помещение виновных в яму. За тяжелые преступления — неподчинение военному начальству, побег со службы, шпионаж в пользу русских, измену и подобные преступления полагалась смертная казнь.

Мухаммад Тахир аль-Карахи в своей хронике рассказывает о случае, когда Шамилю стало известно, что некоторые мужчины из аула Андаль вступают в тайные сношения с русскими. Имам приказал своему наибу Рамадану провести расследование и жестоко наказать нарушителей. Рамадан отправился к жителям Андаля, «сделал среди них розыск и узнал, что трое мужчин продавали бурки Воронцову». Убив «предателей», он отсек им головы и, насадив на колья, выставил на пути, по которому русские водили коней к водопою. На лоб одной из голов была повешена записка: «Это воздаяние тем, кто ходил к вам. До сих пор мы вами не занимались. Но отныне вы увидите, что произойдет между нами и вами».248

В религиозном рвении мюриды ушли гораздо дальше официальных служителей мечети. Полного согласия между ними и мусульманскими проповедниками не было. Последние жили с многочисленных натуральных и денежных сборов, определенной платы за совершение религиозных обрядов. Например, кабардинский зажиточный слой населения был обязан вносить для главного кади ежемесячный сбор 50 копеек серебром с каждой семьи.249 Представители дворянских и княжеских родов Чечни редко становились муллами и имамами, как правило это были выходцы из нижнего сословия, все это откладывало некоторый отпечаток презрения по отношению к чеченскому духовенству со стороны считающих себя привилегированным сословием мюридов. С другой стороны, в Дагестане мусульманские ученые-улемы состояли в основном из зажиточных людей, а «ученый горец, не имеющий большого тохума (фамилии) или происходящий из простого сословия, хотя бы он хлебнул семь морей наук, не имеет никакого особенного значения в гражданском быту».250 Чеченские муллы в свою очередь болезненно воспринимали утверждения сторонников мюридизма о том, что их имам общался непосредственно с Аллахом, а шейхи постигли высшую степень божественного откровения. За выступления против мюридизма и джихада мусульманские служители культа подвергалось гонениям и репрессиям со стороны мюридов (вплоть до смертной казни).

Фанатизм мюридов был обращен и против нововведений и традиций, привнесенных русскими или просто не соответствовавших «букве ислама». Все это со временем стало восприниматься как тяжелое бремя жителями Чечни, встретившей изначально (в 1840 г.) Шамиля с распростертыми объятиями. Кстати, нельзя не заметить, что и приняли-то они Шамиля с радостью по той причине, что испугались распространившегося среди них слуха о предстоящем разоружении, обращении всех чеченцев в податное сословие и о введение у них отбывания воинской повинности в российской армии.251 Слухи эти были во многом оправданны: дважды в течение 1840 года, во время передвижений генерал-майора Пулло по Чечне, с населения было взыскано более 10 тысяч рублей серебром штрафа и изъято до полутора тысяч ружей.252

Однако и Шамиль не смог поколебать демократических основ жизни чеченцев. За каждую попытку сопротивления власти имама или уклонения от исполнения его приказаний вся семья виновного, а порой и весь аул, подвергались военной экзекуции, которая выражалась в том, что в это селение ставилось на постой дагестанское войско. Кроме того, поскольку за каждого, кто вступал в войско Шамиля, брались поручительства о лояльности с десяти его членов рода, то и при наказании провинившегося мюрида на весь его род накладывался штраф. Естественно, что это вызывало все большее недовольство населения Дагестана и Чечни. Но до полного раскола в среде горцев было еще далеко. Он произойдет лишь после трагического похода имама в Грузию в 1853/54 году. А до этого времени, недовольные жестокостями наместника императора на Северном Кавказе генерала-адъютанта Воронцова253, адыги, кабардинцы (в том числе и кабардинцы-христиане), осетины неоднократно обращались за помощью к Шамилю, просили вступить в их владения.

Но в целом система управления в имамате приобретала все больший теократический характер, и «благодаря религиозной оболочке движения центральная власть оказывается теократической».254 Постепенно вся система управления была подчинена этому принципу: представителями власти на местах становились как правило муллы, а более крупные должности занимали ученые-улемы. «Одним словом, — заключает Н.И. Покровский, — руководство имамата сверху донизу — духовное руководство».255

Дореволюционные и советские исследователи считали, что длительность Большой Кавказской войны, большая вовлеченность в нее широких слоев населения всего Северного Кавказа во многом связана с тем, что движущей силой в имамате стала проповедь джихада — священной войны против неверных-кяфиров и уклоняющихся от участия в джихаде мусульман. Но некоторые зарубежные исследователи уверены, что мусульманские лидеры Северного Кавказа не были против того, чтобы пойти на компромисс с русскими и что изначально призыв к джихаду носил другой характер: на первое место ставилась необходимость утверждения шариата и искоренение адатов, священной войне отводилось второстепенное место в неопределенном будущем; однако в связи с тем, что подход российской администрации к горцам был враждебным, произошла переориентация на джихад как на борьбу с неверными. «Такое отношение к мюридизму, — говорит Гаммер, — объясняется традиционной неприязнью русских к исламу и... ко всем другим вероисповеданиям, исключая поддерживаемую государством православную церковь».256 Нам кажется, что это утверждение зарубежных коллег не может быть отнесено ни к периоду восстаний шейха Мансура и Гази Мухаммада, ни тем более к эпохе противостояния русских имамату Шамиля: слишком глубоки были антагонизмы в мировоззренческих установках, слишком много поставлено на карту в общем геополитическом раскладе.

Осетия в планах Шамиля

Осетии в планах Шамиля отводилось важное место: именно здесь проходил транзитный путь в Грузию, через территорию которой Шамиль мог поддерживать контакты с единоверцами-турками. Как и много лет назад, при арабских халифах, Дарьяльские ворота (Баб-уль-Лан) вновь стали важным стратегическим звеном в планах распространения ислама на Северном Кавказе.257 Приближенный Шамиля Сафар-заде аль-Хаджи Юсуф Эфенди258, перейдя на сторону русских, передал им карту владений, на которые распространялась власть Шамиля.259 Эта единственная, составленная на арабском языке, карта Шамиля свидетельствует, что Северная Осетия была включена в сферу интереса имама, однако твердых позиций он здесь не имел.260

Религиозная конфронтация была одной из движущих сил происходящий событий. Митрополит Ставропольский и Бакинский Гедеон при описании вновь открывшегося в 1834 году в Моздоке духовного училища, в котором обучались православные кабардинцы и осетины, высказывает предположение, что именно из-за него Моздок не раз подвергался нападениям со стороны последователей Шамиля.261 Но кроме того, Моздок был важен стратегически, как срединная точка между Кабардой, Осетией и дорогой на Грузию. 29 сентября 1840 года наиб Шамиля Ахверды-Магома переправился через Сунжу, вторгся в Моздок и станицу Луковскую, откуда пытался поднять восстание в Кабарде. Нападение было отбито русскими, но тем не менее, наиб с отрядом вернулся через Сунжу без преследований.262 Генерал Клюки фон Клугенау сообщал в связи с этим, что «...шариат Шамиля не был признан на правом фланге, и этому виной Ахверды-Магома, который вздумал было взять с черкесов контрибуцию по 2 рубля серебром с дома и был оттуда прогнан».263

Генерал Медем, реально оценивая ситуацию, писал: «Весною 1840 года мы были слабы на левом фланге и в Владикавказе, и не могли подавить первые успехи Шамиля...».264 Летом 1841 года центр военных действий сместился к назрановским аулам, откуда Шамиль также планировал проникнуть на территорию Осетии, в Кабарду и отрезать Кавказскую Линию от Грузии.265

Большое значение придавалось завоеванию не только духовного, но и экономического пространства. И русские были вынуждены прилагать максимальные усилия для защиты своих экономических интересов в Центрально-Северном Кавказе. С 1843 года в Осетии велись разработки серебро-свинцовых месторождений: России требовался металл для обеспечения армии на Кавказе боеприпасами. Выбор остановили на Садонском месторождении: для разработки в сорока километрах от него в 1849 году было основано селение Алагир. В 1850 году началось укрепление Алагира и переселение сюда 380 семейств горных мастеровых из Уральских, Алтайских и Луганских заводов. «Хотя станица находилась в стороне от разбойничьих туземных аулов, — говорил очевидец, — тем не менее, по тогдашнему времени необходимо было чем-либо защитить ее от нападений шаек абреков и вторжений полчищ Шамиля».266

Совместными усилиями мастеровых и военных, под руководством саперов, вокруг селения был выкопан ров, который наполнили водой, отведенной от реки Ардон. Земляной вал вокруг станицы обсадили большим количеством колючего кустарника: опыт строительства подобных оборонительных сооружений широко применялся при возведении казачьих станиц на Северном Кавказе. Внутри вала были устроены четверо ворот с вышками, на которых постоянно находились часовые. Ворота закрывались на ночь, вход и выход из селения в темное время суток строго контролировался. По валу с четырех сторон были установлены пушки, которые обслуживались артиллеристами, командированными от военного ведомства.

Все мастеровые состояли на правах военнослужащих. Они также обеспечивались ружьями от артиллерийского ведомства, в свободное от работы время обучались под руководством унтер-офицеров навыкам стрельбы в цель, инструктировались на случай нападения войск Шамиля, в том числе обучались обращению с орудиями. До момента пленения Шамиля ни осетины, ни другие горцы не принимались для работы на руднике: работа на заводе велась русскими казенными мастеровыми и частично мастерами-греками (многие из которых были выходцами из Трапезундского пашалыка Османской империи).267

В мае 1845 года состоялась военная экспедиция генерала Воронцова в резиденцию Шамиля в селении Дарго. Непродуманность экспедиции русским командованием и хорошая подготовленность мюридов Шамиля привели к полному поражению русских. Длительный переход через лесистые горы, непрерывный бой во время всего перехода и, наконец, вхождение в сожженное заранее Шамилем Дарго, ввергли русских в критическое состояние. Недостаток боеприпасов, почти полное отсутствие продовольствия, большое число раненых лишили отряды Воронцова мобильности. Вспомогательная колонна с продовольствием и боеприпасами, двигавшаяся с боем через перевалы, потеряла за два дня 1500 человек убитыми и ранеными. С большим трудом проходило возвращение к Тереку, мюриды ликовали: «Народ джихада стрелял из пушек и нападал так, что любовь к нанесению поражений заставляла забывать все несчастья».268

Русские офицеры, участвовавшие в операции, так характеризовали ее: «Даргинская экспедиция, недостаточно обдуманная заранее не только в деталях, но и в основании своем, принесла те невыгодные для нас последствия, которые в то время мы всегда были вправе ожидать».269 Шамиль и его сподвижники, «восхищенные своими удачами... задумали отторжение, или лучше сказать отвоевание, покорного нам населения уже не только в горах, но и на плоскости».270 Из 9500 человек, составлявших отряд Воронцова «выбыло из строя» 3510 человек, среди них были 3 генерала, 28 штаб-офицеров и 158 обер-офицеров. Парадокс заключался в том, что за «успешно проведенную экспедицию» Воронцов был награжден княжеским титулом.271

В апреле 1846 года Шамиль вторгся в Кабарду, стремясь поднять всех жителей на вооруженное восстание против русских. Очевидец из стана имама говорит, что уже после того, как его отряды пересекли Терек, «Имам думал сделать здесь остановку на некоторое время для того, чтобы испытать хваленые качества черкесов. Но когда он нашел их землю гладкой и ровной, на которой не видно ни лесов, в которых можно было бы укрыться черкесам, ни ущелий, в которых можно было бы их поселить, то пропало его стремление, и он пожалел о своем приходе».272 Плохие предчувствия не обманули Шамиля: большая часть населения, считая, что имам опоздал и о его планах известно русским, никак не отреагировала на призывы имама, который через территорию Осетии вынужден был отступать к Терско-Сунженскому хребту. 18 апреля 1846 года в районе осетинского аула Эльхотово подразделения генерал-лейтенанта Фрейтага нанесли отряду Шамиля тяжелое поражение.273 Бросая отставших, он стал отступать от Терека к Сунже.274 Попавшие в плен мюриды возносили свои жалобы ко Всевышнему, самым страшным в этих жалобах указывалась невозможность в заточении у «гяуров» совершать предписания ислама:

Да, и я жалуюсь, прося Аллаха о братьях в религии,

Которые остаются в оковах, пленниками у русских.

Разве они могут совершать молитву, находясь

В заключении у противника — сурового врага.

Над ними надзиратель сердитый, упорный,

С неприятной речью и злоперечащим нравом.

Какое уж там омовение, какое уж обращение к кыбле

И соблюдение времени молитвы для этого узника.

Откуда им питье и пища,

Чистые и очищающие в тюрьме уруса?275

Сильно страдали в период кабардинских походов Шамиля жители Эльхотово: они были вынуждены оказывать содействие русским военным по защите Дарьяльского ущелья и в то же время принимать войска Шамиля на постой, когда он захватывал Эльхотово в ходе боя. Таким образом, осетины оказывались между двумя враждующими сторонами — русскими военными с одной стороны, и наибами Шамиля с другой. Аналогичное предположение (что Шамиль «мстил эльхотовцам за то, что они жили мирно с русскими») высказывал в середине ХХ века советский историк М.С. Тотоев.276

Докладывая Николаю I о неудаче, которую потерпел Шамиль в Кабарде, генерал М.С. Воронцов писал: «Кажется, можно надеяться, что и в Дагестане неуспех сей произведет для нас полезное действие. Остатки бывших с ним в походе придут домой с печальными вестями о потере своих товарищей, тела которых лежат, брошенные, по всем дорогам его шествия, о трудностях и голоде, ими претерпенных, и о бездействии против нас здешних народов, которые, как Шамиль всегда уверял, ожидали только прибытия к ним имама, чтобы вооружиться единодушно против нас и потрясти владычество России на Кавказе».277

Но имам не собирался сдаваться: в 1847 году он попытался заручиться поддержкой тагаурских и дигорских владельцев. Шамиль поддерживал связь с ними через Магомета-Мирзу Анзорова — кабардинского князя, примкнувшего к Шамилю во время его похода на Кабарду в 1846 году и назначенного наибом Гехи и мудиром Малой Чечни.278 Осетины дали клятву Анзорову «предаться Шамилю при первом удобном случае».279

Впрочем, известно, что уже четырьмя годами ранее — в 1843 году, в стан Шамиля перешел сын крупного тагаурского алдара Алхаса Кундухова Хаджи Хамурза. В это время один из его младших братьев — Муса Кундухов, окнчивший Павловское военное училище в Петербурге, состоял в звании капитана российской армии в Отдельном Кавказском корпусе и имел немало наград от царского правительства. При том, что родной его брат посвятил себя, казалось бы, всецело служению России, Хаджи Хамурза (как вспоминал впоследствии сам Муса) «не мог равнодушно видеть русского, кто бы он ни был, и... поняв лучше меня русское правительство, упрекал меня в легковерии».280 При этом Хаджи Хамурза не переставал твердить, что «Русские на словах как злая мачеха, утешают счастливой будущностью, а на самом деле уничтожают все источники нашей будущей жизни, как на этом, так и на том свете».281 Хаджи Хамурза не переставал убеждать своих родных, что война с русскими — священное дело всех горцев, как северокавказцев-мусульман, так и христиан грузин и армян. Переход его к Шамилю вызвал немало подозрений относительно самого Мусы у сослуживцев, который был вынужден оставить главную штаб-квартиру в Тифлисе, где уже чувствовал себя «лишним человеком», и перебрался ближе к дому — во Владикавказский военный округ.

Тем временем Хаджи Хамурза, прибывший в сопровождении проводника к главному наибу чеченцев Магомету Ахверди, также был встречен с большим недоверием: не русский ли шпион? Проводник был казнен, а Хаджи Хамурза доставлен к Шамилю, которому и представил «верных за себя поручителей». После этого его вызволили из-под стражи, Шамиль даже пообещал Кундухову-старшему, что если тот сумеет отличиться, со временем назначить его наибом по Осетии. Однако пребывание Хаджи Хамурзы в стане имама было недолгим: в 1844 году он был убит в одной из стычек с русскими.

В 1851 году к Шамилю переходит еще один старший брат Мусы Кундухова — Хасбулат. Многие из тагаурских алдаров собирались последовать его примеру. К этому времени в Осетии уже начал свою деятельность Комитет по разбору личных и поземельных прав горцев. Поводом для возмущения алдар послужило требование начальника Военно-Осетинского округа барона Вревского представления актов и грамот на право владения крепостными и земельными наделами. Поскольку большинство из алдар таких документов не имели, они решили, что лучше будет уйти к Шамилю, чем потерять все свои права и оказаться нищими. Посредником в сношениях алдар и Шамиля выступил Хасбулат Кундухов. Один из посланцев имама в Тагаурию был убит по дороге русским пикетом, изъятое у него письмо предназначалось Хасбулату. Испугавшись наказания, Хасбулат вместе с семьей бежал к Шамилю, поручив управление имением и аулом младшему брату Афоко.

Муса, который в это время находился в Варшаве в должности командующего Кавказским конно-горским дивизионом, узнав о случившемся, 18 апреля 1852 года сдал дивизион майору Султан Адиль-Гирею и отправился домой в четырехмесячный отпуск. Генерал Вревский помог Мусе получить свидание с братом в ауле мирных чеченцев. Вместе с Мусой к чеченцам направились его родственники, состоявшие на русской службе: ротмистр Заурбек и поручик Ислам Дударовы, полковник лейб-гвардии казачьего полка Касбулат Есенов. Попытки уговорить Хасбулата вернуться домой закончились тем, что и Есенов, и Дударовы согласились с Кундуховым-старшим: положение алдар становится невыносимым, и было бы неплохо, «чтобы пришел Шамиль с большою силою и, заняв Военно-Грузинскую дорогу выше города Владикавказа, заставил возстать тагаурцев, куртатинцев, алагирцев, дигорцев, назрановцев, затем Малую и Большую Кабарду (всего более 25000 дворов)».282

Муса Кундухов, трезво смотря на вещи (уже в период похода Шамиля в Большую Кабарду он характеризовал стремление князей объединиться против русских как «желание труса, который желает быть храбрым, да боится быть убитым»),283 вернулся во Владикавказ. Доложив о несогласии брата возвращаться начальнику округа барону Вревскому, он спешно отправился в Тифлис. Здесь Муса встретился с начальником Главного штаба генералом Вольфом, которому доложил «о неправильном взгляде ген. Вревского при разборе поземельных прав высшего сословия горцев».284

Шамиль по-прежнему продолжал рассылать своих наибов по всему Кавказу. Особая активность их деятельности в Осетии приходится на 1853–1856 годы — период Крымской войны. Русское командование просчитывало планы Шамиля. В 1852 году генерал А.И. Барятинский писал М.С. Воронцову: «Говорят, Шамиль действует с Магомет Эмином285, который, развлекая войска правого фланга и центра, дал бы ему возможность соединиться с осетинами и дигорцами, заранее подготовленными».286 При поддержке тагаурских алдаров и дигорских баделят Шамиль планировал установить контроль над Дарьяльским проходом, а в то время, пока «он будет у тагаурцев, Магомет Эмин должен был со своей стороны поднять Карачай и население Кабарды». Русские военные отмечали, что во всех отношениях «План смел и хорошо составлен».287 Но при попытке его реализовать, осведомленные заранее русские войска встретили Шамиля на границе с Ингушетией, и имам был вынужден отступить. Барятинский писал в связи с полученными им сведениями «о секретных происках» Шамиля у осетин: «Он надеялся вполне возмутить их и занять Военно-Грузинскую дорогу, но жители оказали ему большое сопротивление, так как видят кругом себя одни лишь русские войска, и отказали выдать ему заложников. Я думаю, что он не возобновит больше своих попыток».288 Но Шамиль еще несколько раз, без серьезных результатов, пытался реализовать свои планы у осетин.

В 1854 году в Осетию прибыл наиб Шамиля Арштинский. Под видом нищего он прошел через Салугардон и Алагир и добрался до Дигории, где посетил алдара Бахти Кубатиева. Он заручился поддержкой, что в случае необходимости мусульмане Дигории выступят «в поддержку Турции на стороне имама». В планы поддержки Шамиля были также посвящены баделята Абисаловы, Тугановы, Карабугаевы и члены рода Кубатиевых. После встречи с осетинскими баделятами, Арштинский проследовал далее, в Кабарду. Обстоятельства складывались так, что «...Дагестан зрел к восстанию. Кумыкская плоскость, Чечня, Владикавказский округ, Кабарда, все было бы увлечено малейшим успехом имама в каком-либо пункте».289 Однако силы имама были отвлечены бесславным походом в Грузию 1853/54 года. Автор хроники имамата впоследствии напишет: «В том сражении в Грузии были многочисленны утаивание добычи, измены и увеличение угнетения со стороны управителей и наибов. Они постепенно переставали повиноваться... Я даже слышал, как имам... толковал в одной из своих речей это сражение в Грузии как злополучное сражение».290

Шамиль был вновь разбит на подступах к Осетии в 1858 году. Русским военным, базирующимся во Владикавказе, стало известно через лазутчиков время, когда имам пройдет по Сунже из Аки-Юрта в Назрановские аулы. Двести владикавказцев в назначенный день заняли сторожевую линию в шести километрах от отряда. Кавалеристы, пехотинцы и артиллеристы с двенадцатью орудиями из Моздока расположились у входа в ущелье Терско-Сунженского хребта. Для отряда Шамиля, появившегося через несколько часов, засада русских войск была полной неожиданностью. «Вот тут-то потешились казаки! — вспоминал участник тех событий урядник Андрей Бочаров. — На расстояние пятнадцати верст гнали чеченцев, а в ущелье, на их несчастье, затрудняла им быстрое отступление болотистая речонка, где также немало погибло и было взято в плен их».291 26 августа 1859 года Шамиль был пленен у себя на родине — в дагестанском ауле Гунибе, что означало завершение длительной войны в восточной части Кавказа.

В 1860 году произошла перемена и в территориальному устройстве: правое крыло Кавказской линии стало именоваться Кубанской областью. Новое Кубанское казачье войско составилось из Кавказского линейного и Черноморского войск. Левое крыло Кавказской линии, названное Терской областью, составило Терское казачье войско. В 1860 году к Ставропольской губернии были присоединены калмыки Больше-Дербентовского улуса. В 1861 году по плану графа Евдокимова начал заселяться Закубанский край, что привело к так называемому покорению Западного Кавказа путем выселения нескольких сот тысяч горцев в Турцию.

Многие из осетин, как эмигрировавших в Турцию в XIX веке, так и в европейские страны в ходе гражданской войны ХХ веке, продолжали трепетно хранить предания об участии своих предков в шамилевских подвигах. В 1938 году издававшийся в Париже эмигрантский журнал «Кавказ» сообщал, что в одном из музеев Владикавказа (а именно — «Ворошиловском») продолжает сохраняться автораф имама Шамиля, «представляющий из себя сухой лист чинары», на котором черной тушью написано арабской графикой по-чеченски следующее: «Наибу Шалхику. Предлагаю тебе завтра быть на установленном месте, где я тебе дам надлежащий ответ. Имам Шамиль». Корреспондент «Кавказа» завершал это сообщение заверением, что «Документ этот сохраняется хорошо, листок почти не поврежден, надпись вполне разборчива».292

Думается, что многое в этом сообщении является вымышленным, прежде всего — сама легенда листка чинары, продолжавшего почти век хранить надпись, сделанную Шамилем. Но предания об имаме, даже спустя сто лет, были избраны для консолидации находящихся в эмиграции осетин, кабардинцев, чеченцев и представителей других народов Кавказа.