Глава I

Разделение боговдохновенной теологии здесь не приводится. Даются лишьвведение и три раздела, требующих исследования, а именно: учение о законномиспользовании человеческого разума при решении вопросов божественных, учениео степенях единства в государстве божьем и учение об эманации Священногописания И вот, великий государь, когда наш маленький кораблик (а мог ли он бытьиным?) проплыл по всему древнему и новому миру наук (насколько удачно иверно, пусть судят об этом потомки), что еще нам остается, как не исполнитьнаши обеты, завершив наконец плавание? Но ведь есть еще священная илибоговдохновенная теология. Однако если бы мы собирались говорить о ней, тонам пришлось бы пересесть из утлого челна человеческого разума на корабльцеркви; только он один, вооруженный божественным компасом, может найтиправильный путь, ибо теперь уже недостаточно звезд философии, которые до сихпор светили нам в пути. Таким образом, было бы самым правильным обойтимолчанием также и эту область. Поэтому мы не будем касаться того, какиеследует установить подразделения в этой науке, и, сознавая ничтожность нашихсил, скажем в форме пожеланий лишь несколько слов. Мы это делаем с тембольшим основанием, что не видим во всей теологии буквально ни одной областиили направления, которые оставались бы совершенно заброшенными илинеисследованными -- столько рвения проявили люди, сея здесь и пшеницу, иплевелы. Итак, мы укажем на три приложения к теологии, касающихся не самогоматериала, который дает или должна дать теология, а только способа изложенияэтого материала. Однако в отличие от того, что обычно делалось в предыдущихразделах, мы не будем приводить на эту тему ни примеров, ни правил,предоставив это делать теологам. Как мы уже сказали, это лишь своего родапожелания. 1. Власть Бога распространяется на все существо человека, включая какего разум, так и волю, дабы человек полностью отрешился от самого себя иприблизился к Богу. Поэтому, как мы обязаны подчиняться божескому закону,даже если воля наша сопротивляется этому, так же мы должны верить словубожьему, даже если разум сопротивляется этому. Ведь если бы мы верили толькотому, что оказывается согласным с нашим разумом, то мы принимали бы толькофакты, а не их творца; а ведь так мы относимся к показаниям дажесомнительных свидетелей. Но та вера, которая была дарована Аврааму за егоправедность, распространялась на такие вещи, которые вызывали смех Сарры ',в этом отношении являющейся своего рода воплощением естественного разума.Таким образом, чем нелепее, чем невероятнее представляется нам какая-нибудьбожественная тайна, тем большая честь воздается Богу, когда в это верят, итем славнее торжество веры. Ведь даже грешники, как бы сильно они нимучились угрызениями совести, видя тем не менее надежду свою на спасение вмилосердии божьем, тем большую честь воздают господу, ибо всякое отчаяниеявляется оскорблением Бога. Более того, если мы внимательнее обдумаем всеэто, то придем к выводу, что вера есть нечто более достойное, чем знание,подобное нынешнему нашему знанию. Ведь в процессе познания ум человеческийиспытывает воздействие со стороны чувственных восприятий, которые отражаютматериальные вещи, в вере же душа испытывает воздействие более достойногоагента -- духа. Иначе обстоит дело в состоянии блаженства, потому что тогдаверы уже не будет и "мы познаем, как и познаны будем". Таким образом, мы можем заключить, что источником священной теологиидолжны быть слово и пророчество божьи, а не естественный свет и нетребования разума. Ведь сказано в Писании: "Небеса возвещают славу божью" ^но мы нигде не встретим слов: "Небеса возвещают волю божью". Об этойпоследней говорится: "Для закона и свидетельств, если не станут онипоступать согласно с этим заветом" ^ И это имеет силу не только в такихвеликих таинствах божества, как творение, искупление, но применимо также и кболее совершенному истолкованию морального закона: "Любите врагов ваших,творите добро ненавидящим вас" и т. д., "чтобы быть детьми отца вашегонебесного, посылающего дождь и праведным, и неправедным" *. Эти словапоистине заслуживают того, чтобы о них было сказано: "Ибо твой не каксмертных облик" ^ ибо эти слова превыше естественного света природы. Болеетого, мы знаем, что языческие поэты, особенно если они прибегают к патетике,нередко жалуются на то, что моральные законы и учения (впрочем, значительноболее снисходительные и мягкие, чем божественные) недоброжелательны к людями противоречат будто бы естественной свободе:...что природа прощает, -- завистно То отрицают права ^ То же самое сказал индус Дендамид послам Александра: "Я, правда, слышалкое-что о Пифагоре и других греческих мудрецах и убежден, что это быливеликие люди, однако у них у всех был один недостаток -- они с излишнимпочтением и уважением относились к какой-то фантастической вещи, называемойзаконом и обычаем" ". Поэтому не может быть сомнения в том, что значительнаячасть морального закона недоступна по своей возвышенности для естественногосвета. В то же время в высшей степени правильно то, что люди обладают уже отприроды некоторыми нравственными понятиями, сформированными под влияниеместественного света и естественных законов, такими, как добродетель, порок,справедливость, несправедливость, добро, зло. Однако следует заметить, чтовыражение "естественный свет" может быть понято в двояком смысле: во-первых,в том смысле, что этот свет возникает как результат чувственных восприятий,индукции, разума, аргументов, согласно законам неба и земли; во-вторых, втом смысле, то этот свет озаряет человеческую душу неким внутреннимпрозрением, повинуясь закону совести, этой искры, этого отблеска стариннойпервозданной чистоты. В этом последнем смысле душа становится причастнойнекоему свету, помогающему увидеть и понять совершенство морального закона,однако этот свет не является абсолютно прозрачным, в какой-то мере помогаяпрежде всего разоблачению пороков, но не давая достаточно полногопредставления о том, в чем состоит наш долг. Поэтому религия, будем ли мырассматривать ее как таинство или как наставницу в морали, рождается избожественного откровения. Тем не менее в духовной области человеческий разум находит достаточноразнообразное и широкое применение. И апостол имел основание назвать религию"разумным почитанием Бога" ^ Достаточно вспомнить обряды и символы древнегозакона: ведь они все были разумными и имели определенное значение, резкоотличаясь от языческих и магических церемоний, которые можно было бы назватьглухонемыми, ибо они, как правило, ничему не учат нас и даже не пытаютсянамекнуть на что-либо. Христианская вера, как и во всем остальном, обладаеттем преимуществом перед другими, что умеет сохранить золотую середину в том,что касается разума и рассуждения, являющегося продуктом разума, тогда какязыческая и магометанская религия представляют в этом отношении двекрайности. Ведь языческая религия вообще не имеет никакой твердой веры илиопределенных догматов; наоборот, в религии Магомета запрещена любая попыткаразмышления; так что первая изобилует различными ошибками и заблуждениями, авторая являет собой хитрый и тонкий обман; святая же христианская вера идопускает, и запрещает апелляцию к разуму и рассуждению в должных границах. В вопросах, касающихся религии, человеческий разум может найти двоякоеприменение: он может стремиться понять само таинство, и он же можетстремиться понять, какие выводы должны отсюда следовать. Что касаетсяпроникновения в таинство, то мы знаем, что Бог не отказался снизойти донаших слабых способностей и так раскрыл нам свои таинства, что мы прекрасноможем понять их; он как бы привил свои откровения к стволу понимания ипонятий, доступных нашему разуму, и сделал свои наставления способнымиотомкнуть нашу душу, подобно тому как ключ подгоняют к форме замка. Однако ив этом отношении мы отнюдь не должны забывать о собственных усилиях, потомучто если сам Бог опирается на помощь нашего разума, желая раскрыть своизамыслы, то тем более следует, чтобы и мы всесторонне использовали его, дабыкак можно лучше воспринять божественные таинства и проникнуться ими; тольконадо помнить при этом, что мы должны расширять наше понимание в соответствиис величием божественных таинств, а не пытаться втиснуть их в узкие рамкинашего разума. Что же касается выводов, вытекающих из познания божественного таинства,то мы должны знать, что здесь разуму и логическим аргументам принадлежитлишь второстепенная роль и значение их относительно, а отнюдь непервостепенно и абсолютно. Ведь только тогда, когда твердо установленыосновные положения и принципы религии (причем они полностью исключены изобласти рационального анализа), открывается наконец возможность делатьвыводы из этих принципов, следуя аналогии. В естественных науках такоеположение не может иметь места. Там анализу разума подчинены уже самипринципы -- и эта задача, повторяю, выпадает на долю индукции, а отнюдь несиллогизма; при этом эти принципы ни в чем не противоречат разуму, так чтопервая и средняя посылки выводятся из одного и того же источника. Иначеобстоит дело в религии, где первые посылки не только существуютсамостоятельно и не требуют подтверждения со стороны, но и не подчиненыэтому разуму, который выводит из них следствия. Это касается не толькорелигии, но и других наук, как более, так и менее важных, а именно: там, гдепервые посылки берутся произвольно, а не логически обоснованно, там разум неможет принять никакого участия. Так, например, в шахматах или в другиханалогичных играх исходные правила и законы чисто произвольны и условны идолжны приниматься такими, какими они существуют, и не подвергаться никакомуобсуждению; но, чтобы выиграть или умело провести игру, для этого необходимыи искусство, и разум. Точно так же и в человеческих законах существуютнередко так называемые максимы -- чисто произвольные положения, опирающиесяскорее на авторитет, чем на разум, и поэтому не подлежащие обсуждению. Ноопределение того, что более справедливо, не абсолютно, а относительно (т. е.что согласуется с этими максимами), -- это уже дело разума и открывает намширокое поле для споров и рассуждений. Таким образом, речь идет о вторичном,производном характере того разума, который имеет место в священной теологии,основывающейся на воле божьей. Но точно так же как существует два пути приложения человеческого разумав божественных предметах, мы встречаем и два рода крайностей, возникающих вэтом случае: в первом случае -- это чрезмерное любопытство в исследованиитаинства, во втором -- это попытка придать выводам такой же авторитет, какимобладают и сами принципы. Ибо окажется учеником Никодема тот, кто настойчивостанет повторять вопрос: "Как может родиться человек, если он стар? "^ И нив коем случае нельзя назвать учеником Павла того, кто не вставляет время отвремени в свои проповеди слова: "Это я говорю, а не господь" ^ или "По моемумнению...", а именно такой стиль, как правило, подобает этим выводам.Поэтому мне кажется весьма полезным и плодотворным разумное и тщательноеисследование, которое, как своего рода божественная диалектика, могло быуказать пути и границы применения человеческого разума в вопросах теологии.Ведь оно бы могло действовать так же, как действуют препараты опиума, нетолько усыпляя пустую суету спекуляций, от которых время от времени страдаетшкола, но и в какой-то степени успокаивая яростные споры, потрясавшиестолько раз нашу церковь. Я считаю, что такого трактата у нас еще нет, ипредлагаю назвать его "Софрон", или "О правильном применении человеческогоразума в божественных предметах". 2. Исключительно важное значение для установления религиозного мираимело бы ясное и точное истолкование смысла христианского союза,установленного нашим Спасителем в следующих двух изречениях,представляющихся в какой-то мере несогласными друг с другом: если одноутверждает: "Кто не с нами, тот против нас", то другое гласит: "Кто непротив нас, тот с нами" ". Из этих слов ясно, что существуют некоторыеположения, несогласие с которыми неизбежно ставит человека вне этого союза,но что существуют и другие положения, с которыми человек может несоглашаться, оставаясь в то же время в этом объединении. Ведь узы,связывающие христианскую общину, ~ это "один Бог, одна вера, одно крещение"^ и т. д., а не один обряд, одно мнение и т. д. Мы знаем также, что хитонСпасителя нашего "был не сшит", но что одеяние церкви бывает пестрое. Вколосе нужно отделять мякину от зерна, но не следует срывать плевелы сколосьев в поле. Когда Моисей увидел египтянина, сражающегося с евреем, онне спросил: "Почему вы сражаетесь?", но обнажил меч и убил египтянина. Нокогда он увидел двух сражавшихся евреев, то, хотя они и не могли быть правыоба, он обратился к ним: "Вы же братья, почему же вы сражаетесь?" ^ Такимобразом, все эти соображения делают ясным, насколько важно и полезно датьточное определение того, что собой представляют и насколько далекопростираются те положения, которые отрывают человека от тела церквигосподней и исключают его из общины верующих. И если кто-нибудь думает, чтоэто уже было сделано, то пусть он еще и еще раз подумает и скажет, было лиэто сделано достаточно откровенно и мудро. А между тем если человекзаговорит о мире, он, вероятно, услышит знаменитый ответ Иеговы на вопросвестника ("Это мир, Иегова?"): "Что тебе мир? Оставь его и следуй за мной"^, ибо большинство людей заботится не о мире, а о своих интересах. Тем неменее я считаю правильным, чтобы среди тех сочинений, которых нам не хватаети которые необходимо создать, был трактат "О степенях единства в государствебожьем", ибо такой трактат весьма полезен и нужен. 3. Поскольку Священное писание является основным источником нашихсведений по теологии, необходимо особо сказать о его толковании. И мыговорим здесь не о праве толковать его, которое полностью принадлежитцеркви, а лишь о способах толкования. Таких способов два: методический исвободный. Ведь и та божественная влага, бесконечно превосходящая воду изколодца Иакова, черпается и распределяется почти так же, как это происходитс обыкновенной водой из колодца. Ибо обыкновенную воду можно либо сначаласобирать в водохранилища, откуда по множеству труб ее легко и удобнонаправлять в разные места, либо сразу же разливать по кувшинам, и затембрать ее из них, когда это необходимо. Первый из этих способов породил вконце концов схоластическую теологию, которая свела все теологическое учениев единую науку, подобно тому как вода собирается в водохранилище, а оттудауже каналы и ручейки аксиом и положений распространили его повсюду. В своюочередь свободный способ несет с собой две опасные крайности: в первомслучае в Священном писании предполагается такое совершенство, что онорассматривается как единственный источник любой философии, как будто бывсякая иная философия является чем-то безбожным и языческим. Такая нелепаяточка зрения особенно характерна для школы Парацельса, да и для некоторыхдругих; восходит же она к раввинам и каббалистам. Однако все эти людидобиваются совсем не того, чего они хотят: они не воздают честь Священномуписанию, как они сами полагают, а, наоборот, унижают и оскверняют его. Всамом деле, всякий, кто стал бы искать земное небо и землю в божественномслове, о котором сказано: "Небо и земля исчезнут, слово же мое не исчезнет"^, тот, конечно, безумно искал бы преходящее среди вечного. Ведь искать вфилософии теологию -- это то же самое, что искать живых среди мертвых, точнотак же, наоборот, искать философию в теологии -- это то же самое, что искатьмертвых среди живых. Другой способ толкования (который мы тоже считаемопасной крайностью) с первого взгляда представляется вполне разумным издравым, однако на деле он унижает само Писание и наносит огромный ущербцеркви. Коротко говоря, сущность его сводится к тому, что боговдохновенноеПисание пытаются объяснить теми же средствами, что и писания самих людей. Амежду тем следует помнить, что Богу, создателю Священного писания, открытыдве вещи, скрытые от человеческого ума: тайны помыслов и бег времени. И таккак слова Писания обращены к сердцу, охватывают превратности всех веков,обладают неизменным и верным предвидением всех ересей, споров, всех различийи перемен в положении церкви как в целом, так и в каждой частности, ихнельзя толковать, следуя только поверхностному смыслу данного места; илиограничиваться ими, имея в виду лишь тот повод, по которому произнесены этислова; или рассматривать их в точной связи с предшествующими и последующимисловами; или принимать во внимание лишь главную цель, которую онипреследуют; нет, их следует толковать так, чтобы было ясно, что они содержатв себе, и не только в целом, во всей своей совокупности, но и в каждойклаузуле, в каждом отдельном слове, бесчисленные ручейки и каналы, которыеорошают каждую часть церкви и каждую душу верующих. Ведь удивительно вернобыло замечено, что ответы Спасителя нашего на очень многие из тех вопросов,которые ему задавались, кажутся не относящимися к делу и весьма неуместными.Это объясняется двумя причинами: во-первых, он постигал мысли спрашивающихне из их слов, как это обычно делают люди, а непосредственно из них самих иотвечал на их мысли, а не на их слова; во-вторых, он говорил не только стеми, кто был тогда перед ним, но и с нами, ныне живущими, и со всеми людьмиво все времена и повсюду, где только будет распространяться Евангелие. И этотакже относится и к другим местам Писания. После этих предварительных замечаний перейдем к тому исследованию,которое, по нашему мнению, еще должно быть создано. Среди теологическихсочинений слишком много полемической литературы, масса книг по теологии,которую я называю позитивной, общие места, специальные трактаты, покаяния,проповеди и поучения, наконец, множество пространных комментариев к книгамПисания. Мы хотели бы иметь сочинение того же типа, как краткое, тщательнопродуманное и серьезное собрание заметок и примечаний к отдельным текстамПисания; оно ни в коем случае не должно включать в себя общие места иливызывать на спор, или стремиться систематизировать материал, но излагать егов совершенно свободной и естественной манере. Мы встречаемся порой с такимизложением в проповедях наиболее образованных теологов, как правило несохраняющихся надолго; в книгах же, которые могли бы передать его потомкам,такой метод изложения еще не закрепился. Действительно, подобно тому каквино, легко выдавливаемое при первом мягком отжиме ногами, слаще того,которое выходит из-под пресса, поскольку последнее всегда имеет привкускожуры и косточек винограда, точно так же наиболее целительны и приятны теучения, которые свободно вытекают из Священного писания, а не стремятсяраздувать противоречия, споры или прибегать к общим местам. Такого родатрактат мы будем называть "Эманации Священного писания". Итак, я, кажется, завершил наконец создание этого маленького глобусаинтеллектуального мира, стараясь сделать его как можно точнее, обозначив иперечислив те его части, на которые, по моему мнению, не были до сих порсистематически направлены энергия и труд человечества и которые все ещеостаются недостаточно разработанными. Если в этом труде я иной раз отступалот мнения древних, то всем должно быть ясно, что делал я это, желая достичьлучшего результата, а отнюдь не стремясь к каким-то новациям или кизменениям ради них самих. И я бы не смог остаться верным себе и своей теме,если бы у меня не было твердого решения развивать, насколько это в моихсилах, открытия, сделанные другими, хотя мне в то же время ничуть не меньшехотелось бы, чтобы и мои открытия были в будущем превзойдены другими.Насколько я был справедлив в этом, видно хотя бы из того, что я всегдаоткрыто выставлял свои мнения, ничем не защищая их, и не пытался ограничитьчужую свободу резкими и обидными возражениями. Ведь если возникнут какие-тосомнения и возражения относительно правильности моих положений, то янадеюсь, что при повторном чтении ответы явятся сами собой; что же касаетсятех мест, где я мог ошибиться, то я уверен, что не причинил никакого насилияистине, прибегая к вздорным доказательствам, способным придавать авторитетзаблуждениям и отнимать его у разумных открытий. Ведь благодаря сомнениюзаблуждение приобретает уважение, а истина терпит поражение. Между прочим,мне вспоминаются слова Фемистокла, которыми он оборвал возвышенную ивысокопарную речь посла одного маленького города: "Друг, твоим словам нехватает государства" '°. Действительно, я считаю, что мне с полным правоммогут возразить, что мои слова нуждаются в столетии, в целом столетии длядоказательства их истинности и во многих веках для своего осуществления.Однако, поскольку любое великое дело обязано своему началу, я считаюдостаточным то, что я произвел посев для потомства и для бессмертного Бога,которого я на коленях умоляю во имя сына его и нашего Спасителя благосклоннопринять эти и подобные им жертвы человеческого разума, как бы окропленныерелигией и принесенные во славу его.