LxXVIII

Теперь нужно подойти к причинам заблуждений и столь долгого сохраненияих во все века. Причины эти многочисленны и могущественны и устраняют всякоеудивление тому, что все приведенное мной оставалось до сих пор скрытым отлюдей. Остается удивляться только тому, что оно теперь наконец пришло на умодному из смертных и возникло в чьей-то мысли. Мы даже считаем, что это,скорее, дело счастливого случая, чем какой-либо выдающейся способности. Это,скорее, надо считать порождением времени, чем дарования. Во-первых, число всех веков, если правильно поразмыслить, оказываетсявесьма малым: ибо из двадцати пяти столетий, которые обнимают наука и памятьлюдей, едва ли можно выбрать и отделить шесть столетий, которые были быплодотворны для науки или полезны для ее развития. Пустых, заброшенныхобластей во времени не меньше, чем в пространстве. По справедливости можнонасчитать только три периода наук: один -- у греков, другой -- у римлян,третий -- у нас, т. е. у западных народов Европы, и каждому из них можноуделить не более двух столетий. А промежуточные времена мира былинесчастливы в посеве и урожае наук. И нет причины для того, чтобы упоминатьарабов или схоластов, потому что в эти промежуточные времена они, скорее,подавляли науку многочисленными трактатами, чем прибавляли ейвес^[30]. Итак, первая причина такого ничтожного преуспевания наукпо всей справедливости должна быть отнесена к ограниченности времени,которое благоприятствовало им.

LXXIX

На втором месте предстает причина, несомненно, величайшего значения.Она состоит в том, что на протяжении тех самых времен, когда человеческийразум и научные занятия процветали в наиболее высокой степени или хотя быпосредственно, естественной философии уделялась самая малая долячеловеческих трудов. А между тем именно она должна почитаться великойматерью наук. Ибо все науки и искусства, оторванные от ее ствола, хотя имогут быть усовершенствованы и приспособлены для практики, но вовсе не могутрасти. Известно же, что, после того как христианская вера была принята иокрепла, преобладающая часть лучших умов посвящала себя теологии. Этому былиотданы высшие награды; этому были в изобилии предоставлены средствавспомоществования всякого рода; это занятие теологией преимущественно ипоглотило ту треть, или тот период времени, который принадлежит нам,западным европейцам. Тем более что в одно и то же примерно время началипроцветать науки и разгораться религиозные споры. В предшествующую же эпоху,в продолжение второго периода, у римлян, лучшие мысли и усилия философовбыли отданы моральной философии, которая была для язычников как бытеологией. Даже величайшие умы посвящали себя в те времена чаще всегогражданским делам вследствие величины Римской империи, которая нуждалась вработе очень многих людей. Время же, в течение которого естественнаяфилософия более всего процветала у греков, было наименее продолжительно. Ибои в более древние времена все те семеро, которых называли мудрецами, заисключением Фалеса, посвятили себя моральной философии и политике; и впоследующие времена, когда Сократ низвел философию с неба на землю,моральная философия приобрела еще большую силу и отвращала разум людей отестественной. Даже тот самый период времени, когда исследования природы шлиоживленно, испортили и сделали бесполезным противоречия и домогательствановых учений. Следовательно, поскольку в эти три периода естественнаяфилософия по большей части испытывала пренебрежение и затруднение,неудивительно, что люди мало успели в этом деле, раз они занимались совсемдругим.

LXXX

Сюда присоединяется, что даже в числе тех, кто занимался естественнойфилософией, она едва ли имела хотя бы одного вполне свободного и полностьюотдавшегося ей человека (особенно в недавние времена), разве только намукажут на пример какого-нибудь монаха, размышляющего в своей келье, илизнатного вельможу в своем поместье; естественная философия сделалась как быпереходом и мостом к чему-либо другому. Итак, эта великая матерь наук недостойным образом была низведена дообязанностей служанки, которая помогает в работе медицине и математике икоторая омывает незрелый разум юношей и как бы окропляет их первой краскойдля того, чтобы потом они уже легче и удобнее воспринимали другие. Между темпусть никто не ждет большого прогресса в науках, особенно в их действеннойчасти, если естественная философия не будет доведена до отдельных наук илиже если отдельные науки не будут возвращены к естественной философии. Оттогои получается, что у астрономии, оптики, музыки, у многих видов механики и усамой медицины и даже -- что более всего достойно удивления -- у моральной игражданской философии и науки логики почти нет никакой глубины, что онитолько скользят по поверхности и разнообразию вещей. Ибо, после того как этиотдельные науки были построены и разграничены, их уже более не питаетестественная философия, которая могла бы их наделить новыми силами для ростаиз ее источников и истинного созерцания движений, лучей, звуков, строения иформы тел, страстей и умственных восприятий. Итак, неудивительно, что наукине растут, ибо они отделены от своих корней.

LXXXI

Очевидна далее и еще одна великая и могущественная причина того, чтонауки мало продвинулись вперед. Состоит она в следующем. Не может правильносовершаться ристание, если сама мета^[31] положена и утвержденанеправильно. Подлинная же и надлежащая мета наук не может быть другой, чемнаделение человеческой жизни новыми открытиями и благами. Но подавляющеебольшинство людей науки ничего в этом не смыслит. Это большинство -- тольконаставители и доктринеры, и лишь иногда случится, что мастер с более острымумом, желая славы, устремится к какому-либо новому открытию. Это онсовершает почти с убытком для своего достояния. Но большинство не только неставит себе целью увеличение всего содержания наук и искусств, но даже изимеющегося содержания ищет и берет не больше, чем может обратить для целейпоучения или наживы или для того, чтобы прославить свое имя, или для другойприбыли этого рода. А если найдется кто-либо из множества ученых, ктостремится к науке с благородной склонностью и ради нее одной, то и он скорееобратится к разнообразию существующих учений, чем к строгому и непреклонномуразысканию истины. Если же кто-либо другой и окажется, возможно, болеестрогим искателем истины, то и он поставит себе целью истину такогоназначения, которая удовлетворит ум и разумение указанием причин вещей,известных уже ранее, а не ту, которая ведет к новым достижениям в практике ик новому свету аксиом. Поэтому если до сих пор никто не определил хорошоконечную цель наук, то не удивительно, что во всем подчиненном этой конечнойцели последовало блуждание.

LXXXII

Подобно тому как люди плохо определяли конечную цель и мету наук, также избирали они дорогу совершенно ошибочную и непроходимую, даже когда цельопределялась ими правильно. И если кто поразмыслит, он будет глубокопоражен, что ни у кого из смертных не было заботы и попечения о том, чтобыоткрыть и проложить дорогу человеческому разуму при помощи самого чувства иприведенных в порядок и хорошо построенных опытов, но все было предоставленоили мраку преданий, или круговращению силлогизмов, или случайности ипроизволу смутного, неупорядоченного опыта. Пусть кто-нибудь усердно итрезво подумает над тем, каков тот путь, которого люди привыкли держаться висследовании и открытии какой-либо вещи, -- он прежде всего заметит, безсомнения, простой и безыскусственный метод открытия, наиболее свойственныйлюдям. Этот метод состоит не в чем другом, как в том, что человек, готовясьи приступая к какому-либо исследованию, прежде всего отыскивает и изучаетсказанное об этом другими, затем он прибавляет свои соображения ипосредством усиленной работы разума возбуждает свой дух и как бы призываетего открыть свои прорицания. Тут все лишено основания и сводится только комнениям. Иной призывает для открытия диалектику, которая имеет лишь номинальноеотношение к тому, что рассматривается. Ибо открытие посредством диалектикине есть открытие начал и особых аксиом, из которых слагаются науки, нотолько того, что по видимости сообразно с ними. А более пытливых инастойчивых, более ревностных в своем деле, призывающих диалектику доказатьили открыть начала или первые аксиомы, она известным ответом отталкивает квере и как бы к клятве на верность какой-либо науке. Остается просто опыт, который зовется случайным, если приходит сам, иэкспериментом, если его отыскивают. Но этот род опыта есть не что другое,как, по пословице, развязанная метла^[32] или хождение ощупью, какходят ночью, трогая все, что попадается навстречу, чтобы выбраться на вернуюдорогу, тогда как гораздо полезнее и обдуманнее было бы для них подождатьдня или зажечь свет и затем уже вступить на дорогу. Истинный же метод опытасначала зажигает свет, потом указывает светом дорогу: он начинает супорядоченного и систематического опыта, отнюдь не превратного иотклоняющегося в сторону, и выводит из него аксиомы, а из построенных аксиом-- новые опыты; ведь и божественное слово не действовало на массу вещей безраспорядка! И потому пусть люди перестанут удивляться тому, что путь наук еще непройден, ибо они вовсе сбились с дороги, решительно оставив и покинув опытили путаясь и блуждая в нем, как в лабиринте. Правильно же построенный методнеизменной стезей ведет через леса опыта к открытию аксиом.