Кое‑что из не высказанного вслух

Иван Басаргин, первая любовь Екатерины Воскобойниковой, бизнесмен. 9800 метров выше уровня моря  

 

Я сижу в удобном кресле салона первого класса. В нем можно работать. А можно разложить его горизонтально и комфортно вздремнуть. Стоит такое удовольствие очень дорого, но сколько – не знаю, потому как давно уже не покупал себе билетов сам. Да и потом – какая разница? Если дела пойдут не хуже, чем сейчас – тьфу‑тьфу, – то скоро билетов покупать вовсе не придется: у компании будет свой «Боинг» или «Эйрбас». А может, «Сухой» или «Туполев»: наши гражданские машины менее экономичны, зато патриотизм нынче в цене. Есть шанс подобным поступком выиграть больше, чем потерять.

Я уже собрался поработать – мы летим в Шанхай, на действительно важную встречу, и Сашка Кудяков аж трясется от нетерпения со своим ноутом. Ничего, подождет: мне захотелось вдруг просто посидеть, посмотреть в иллюминатор. И порассуждать о смысле жизни.

Последнее – шутка.

 

Да, резво времечко побежало.

До сорока оно тоже не тормозило, но как‑то все было поразмереннее. А здесь дней вообще не замечаешь, недели и месяцы пролетают слитным строем, а года хоть и успеваешь отсчитывать, но как‑то уж слишком быстро.

 

Итак, что имеем на выходе? Итог, надеюсь, не окончательный, но уже есть что подсчитывать.

Я знаю, меня за глаза дразнят императором. Кто с уважением и почтением, кто с сарказмом. А мне нравится. Я и есть император. По моей воле строятся заводы и города. По моей воле люди получают образование и работу.

Единственно – я не казню и не милую. Но открыто ссориться со мной умные люди и так не станут, себе дороже. Лучше показать в спину кукиш и выговорить слово «император» с легкой ненавистью. Или с нелегкой.

Ничего, стерпим. Это тоже часть венценосной профессии.

Да, я строю империю, в России, и не только: завтра встреча с перспективным южноафриканцем.

Да, я знаю – империи не вечны. Моя тоже когда‑нибудь падет. Даже знаю когда: через несколько месяцев после моей смерти. Куча желающих налетит делить нажитое. Государство, понятное дело, вмешается. Оно же не бесплотное, государство‑то. Там тоже люди. И тоже – желающие.

Но, во‑первых, это после моей смерти. А во‑вторых, создать и руководить империей – пусть даже недолго – куда прикольнее, чем ничего не создать и ничем не руководить. От большинства людей после смерти остается в лучшем случае надгробный памятник.

 

– Иван Петрович, может, все‑таки начнем? – Кудяков не выдержал, подкатил‑таки со включенным «Эпплом».

– Я сказал – позже. Через пятнадцать минут.

Императору можно не повышать голоса, и так услышат. Сашка уполз на брюхе, угодливо улыбаясь. Та еще штучка. Вот кто уж точно спляшет на моих костях. Но – чертовски умен и проворен. Один заменяет половину департамента развития. Ловок, циничен и поразительно быстро перенимает все, что умею я. Работать с ним в паре – удовольствие.

Лет через пять он станет реально опасен и придется думать, как избавляться от его общества. Впрочем, пять лет – это очень много. Так что мы еще немало наворочаем с этим самородком.

 

Ладно, пятнадцать минут вовсю тикают, а мне еще надо успеть подумать о смысле жизни.

Неплохой жизни, скажем прямо.

Жаль, не видят родители, чего добился их сын. Ну что бы им пожить еще лет пятнадцать?

И очень жаль, что не видит чрезвычайный и полномочный.

Иван Басаргин от личного здоровья отвалил бы покойному несостоявшемуся тестю кусок, лишь бы увидеть, как скрытое презрение в его дворянских глазах – даже документы сохранил, не побоялся чекистов – сменится удивлением и подобострастием.

Нет, подобострастием не сменится, однако и удивление в глазах бывшего тестя тоже бы дорогого стоило.

 

Еще бы неплохо иметь наследников. К сожалению, не сложилось. А может, к счастью. Столько приходилось слышать о беспутных отпрысках своих партнеров и коллег по бизнесу, что черт его знает, как лучше – «иметь или не иметь».

К тому же Катина дочь, скорее всего, сделана с моей помощью, я почти уверен в этом. Жаль, что юная стервочка – характер у нее точно не чистовский – отвергает все попытки сближения.

Впрочем, и так все неплохо.

Вон, аж две женщины за императором бегают.

Одна – олицетворяет прошлое.

А вторая что? Будущее? Вряд ли.

Хотя – сдал я ее вроде как товар, на хранение с правом реализации. А этих узких, ничего не выражающих глаз стало не хватать. Потому как они очень немало выражают. Мне даже кажется, я уже научился чувствовать ту бешеную огненную силу, что скрывается за восточной непроницаемой оболочкой.

Может, обратно позвать?

Она пойдет, я уверен.

 

Надо сосредоточиться на главном. О чем там думалось несколько минут назад, про памятник? Что от большинства людей больше ничего и не остается. А от меня, Басаргина, останется: заводы, дворцы, пароходы.

 

Или опять не в этом смысл жизни?

 

Как‑то больше не хочется размышлять на такую скользкую тему.

Закрываем лавочку, тем более что встреча в Шанхае и в самом деле многое может продвинуть.

 

Он поманил толстым пальцем сразу рванувшего к нему Сашку и приготовился к своей обычной императорской службе.

 

25

 

Прошло три недели.

И вновь – Шереметьево.

И вновь – все тот же аэрофлотовский рейс Москва – Нью‑Йорк.

Только тогда Чистов летел к беременной дочке, а сейчас – еще и к внуку: через день мальчика будут крестить.

Ну, и, кроме того, есть существенные различия.

В прошлый раз де‑факто разведенный отец летел к собравшейся разводиться дочери. Сейчас Майка уже официально свободна, а Чистов свое семейное положение до сих пор не может точно определить.

 

С тех пор, как они с Катей вернулись из Ниловой пустыни, Воскобойникова ни разу ему не позвонила. Это не значит, что они не общались, – Чистов‑то набирал ее номер регулярно. Иногда даже почти дружески беседовали, особенно если Екатерину Степановну не одолевали государственные заботы.

И один раз даже почти встретились, точнее – договорились о встрече.

Как давным‑давно – в саду «Эрмитаж»: летом там замечательно. Да и джазовый вечер тоже обещал многое – Чистов с юности любил хороший старый джаз.

Договориться‑то договорились, после чего Катя спросила, не собирается ли он взять на свидание свою ужасную собаку. Он ответил, что в данном случае – нет, но Фунтик вовсе не ужасен, она же его совсем не знает.

Короче, слово за слово – и джазовый концерт в летний вечер прошел без них обоих.

Следующая встреча должна была состояться сегодня.

По крайней мере, Чистов купил два билета до Нью‑Йорка – Катя вроде бы изъявила желание прилететь на крестины. И вот сейчас он стоит у стойки регистрации, прошли уже все пассажиры, кроме него и Катерины. На звонки ее телефон не отвечает: вне зоны досягаемости.

Еще пара минут – и ему придется лететь одному: не омрачать же Майке праздник!

Владимир посмотрел на часы, потом – на явно недовольную регистраторшу, давно кидающую на него сердитые взгляды.

– Сейчас я подойду, – сказал он ей.

Девушка, не ответив, отвернулась.

Он досчитал про себя до ста и пошел к стойке.

Уже протянув паспорт, все‑таки не вытерпел, обернулся.

Катя бежала с максимально возможной для ее каблуков скоростью. Небольшой стильный чемоданчик нес водитель, вышагивавший чуть быстрее, чем она бежала.

– Дождался‑таки, – оценила она терпение бывшего мужа. – Молодец.

Вид у нее был сердитый, и Чистов испугался, что следующий вопрос будет про Фунтика. Однако Катя, отпустив водителя, судорожно искала в сумочке свой загранпаспорт. Впрочем, это вовсе не исключало того, что разговор о Фунтике все‑таки состоится.

Быстро пройдя паспортный и таможенный контроль – им, задерживающим рейс, помогала сотрудница аэропорта, – Чистов и Катя помчались на посадку. Так и есть – прошли по уже заполненному салону, ловя на себе укоризненные взгляды пришедших вовремя.

Владимир поежился: он терпеть не мог напрягать своими проблемами посторонних людей. Воскобойникова случившуюся ситуацию, похоже, просто не заметила.

– У тебя ничего не случилось? – спросил Владимир, когда они наконец заняли свои места.

– Вице‑премьер задержал, – нехотя отозвалась Катя. – Я объяснила про самолет. Его помощник на четверть часа отсрочил вылет.

– Представляю, как вы ехали, – напрягся Чистов.

– По правилам, – отрезала Воскобойникова. Но как‑то неубедительно.

Далее пассажирам представился командир корабля. Потом исполнили свой ритуальный танец со спасательным жилетом бортпроводницы.

Все как всегда.

 

Нет, не все.

Он с женой – не женой едет в Америку к разведенной дочке на крестины внука, которого даже пока не знает как зовут – Майка что‑то темнит.

Год назад для Чистова в приведенном перечне все было бы неожиданностью. И, кроме внука, неприятной неожиданностью.

Но что ж теперь поделать.

Он умеет держать удар.

 

– Ты не возражаешь, если я вздремну? – спросила Катя.

Похоже, она все‑таки слегка извинялась, потому что раньше решение о том, вздремнуть ей или нет, жена принимала самостоятельно. Впрочем, она большинство решений в их семейной жизни принимала самостоятельно, вдруг с обидой подумал Чистов.

Вслух же ответил односложно:

– Спи, конечно. Лететь долго.

– Я ночью готовила доклад вице‑премьеру. Министр болен, – добавила Катерина.

– Спи, Катюш, – смягчился Чистов.

Видимо, в самолете беседы про Фунтика все‑таки не будет.

Ну и хорошо.

Чистов представил себе лопоухую черную морду‑чемодан, любящие глаза и хвост‑пропеллер. Нет, Катька просто не понимает, как это здорово – иметь такого дружищу. Может, когда‑нибудь поймет?

 

Самолет тем временем взлетел, круто набрал высоту и повернул на северо‑запад.

Владимир посмотрел в иллюминатор – земля скрылась за плотными облаками. В Москве шел обложной дождик, а здесь светило вечное солнце.

Он любил такие минуты: старое уже позади, новое еще не началось.

Передышка.

А заодно – время подведения промежуточных итогов. И постановки задачи на ближайшее будущее.

Промежуточные итоги были вполне удовлетворительными.

Экологическая деревня начинала понемногу прорисовывать свои контуры, причем с такой скоростью, что сумела обогнать возможные стремления некоторых чиновников к ней присосаться.

Впрочем, другие чиновники, наоборот, помогали бескорыстно: областное начальство, министерство Воскобойниковой, даже люди из Администрации президента.

То есть корысть в их действиях, конечно, была, но скорее – государственно ориентированная. Опять же, расцвет проекта сулил всем вышеназванным товарищам личный пиар.

Идея развивалась уже самостоятельно.

Цветочные импортеры покупали сотки опытного поля, москвичи‑любители по Интернету – кусочки земли от метра квадратного. Заказывали и услуги специалистов, отслеживая за малые деньги рост своих тыкв и гладиолусов с помощью веб‑камер.

Да что там – огородники и цветоводы!

Один активный гуманоид попросил, чтобы ему точно дистанционно продали… козу! Причем непременно белую. И чтобы она была его собственностью, под его надзором, чтобы ему – вернее, его внуку – привозили молоко от собственной козы и чтобы он ничего при этом не делал.

Товарищу объяснили, что собственное молочко за сто двадцать километров получится золотым. Тот ответил, что внук у него один, а кроме того, личная коза его радует, а наблюдение за ней отвлекает от мирской суеты.

По его же требованию коза, с помощью опытного ветеринара, вышла замуж за отличного серого козла, и к зиме владелец мог стать обладателем одного или двух чудесных козлят. Это тоже стоило ему денег, но клиент был готов платить.

Все росло, как на дрожжах, и Чистов, хоть уставал чертовски, однако испытывал огромное удовольствие от созидательной работы. Что‑то похожее он чувствовал, когда росли его детки. По крайней мере, корень ощущений рос из одного и того же участка сердца.

 

– О чем думаешь? – это проснулась Катерина.

– О нашем проекте, – ответил Чистов. – С тех пор как Вадька с Майкой выросли, меня ничто так не увлекало.

– Тем более руки освободились, – не удержалась Воскобойникова.

Владимир тему не поддержал – уж очень болезненна. Он не забыл, при каких обстоятельствах стали свободными его руки.

– Ладно, не дуйся, – сказала Катя.

Чистов сразу повеселел: похоже, любимая женщина сегодня в духе. Но он поторопился.

– А с китаянкой больше пообщаться не удалось? – спросила Воскобойникова.

Что ж, каков вопрос – таков и ответ.

– Не удалось, – односложно ответил Владимир.

– Что так?

– Ей не до меня.

– Новое увлечение? – не отставала Катя. В целеустремленности бывшей супруге точно не откажешь.

– Старое, – ответил Чистов. И удивился: не‑ужели она не знает?

Как оказалось, Воскобойникова действительно не знала, потому что спросила:

– В каком смысле?

– Я думал, ты в курсе. У Ивана – тяжелый инсульт. Марина взяла отпуск и третью неделю сидит с ним.

– Господи, – поежилась Катерина. Потом, помолчав, спросила: – Он в сознании?

– В полном. Но говорить не может. Левой рукой, одним пальцем нажимает на клавиатуру. И по телефону говорит, если трубку поднести.

– Откуда подробности? – Лицо Кати стало жестким.

– Я к нему ездил.

– Ты? – не сдержала удивления бывшая жена.

– А почему нет? – грустно сказал Чистов. – Мне иногда хотелось его ударить. Но я никогда не желал ему смерти.

– А какие шансы? – после паузы спросила Воскобойникова.

– Иван считает, что на следующей неделе умрет.

– А врачи?

– Тоже так считают, – сказал Чистов. – Иначе думает только Марина. Всех подняла, китайцев привезла с травами, с иглами.

– Думаешь, поможет? – помолчав, тихо спросила Катя.

– Думаю, нет, – так же тихо ответил Владимир.

 

Больше на эту тему не говорили.

Катя отвернулась к иллюминатору, делая вид, что снова засыпает: Джет Кэт с детства старалась не показывать другим своих слез. Чистов жалел плачущую жену, одновременно боясь до нее ласково дотронуться, и потихоньку думал о том, как странно устроена жизнь.

Меньше года назад этот большой и сильный человек ворвался в его спокойный, обустроенный мир и взорвал его. Теперь этот человек умирает.

А у Чистова появился другой мир. Неспокойный и нестабильный. Но очень, очень притягивающий. В котором единственно чего не хватает – так это Кати.

А чего не хвататает Кате?

И знает ли ответ на этот вопрос она сама?

 

Потом как‑то незаметно заснул, а проснулся уже над Нью‑Йорком: до встречи с Майкой и еще ни разу не виденным, но уже таким любимым внуком оставалось не более десяти минут.

 

26

 

На выходе в зал прилета их уже ждали.

Майка за синей лентой барьера аж подпрыгивала от нетерпения и изо всех сил махала руками.

Чистов мгновенно ответил – мамуля от открытых жестов любви уклонилась, – а сам подумал, что вот жалость, дочка не взяла с собой ребенка, отодвинув долгожданную встречу с новым родным человеком еще на пару часов.

 

Оказалось – взяла.

Рядом стоял худой рыжеватый парнишка, явно младше ее, а на шее его висела кенгурушка для переноски малышей. А в ней угнездился самый младший Chistoff – надпись на кенгурушке была крупной и читалась издалека.

Теплая волна захлестнула чистовскую душу. Тыльной стороной ладони он вытер ставшие влажными глаза и еще раз подумал – как бы продолжая старый разговор‑спор с женой, – что ради вот таких встреч и имеет смысл седеть и лысеть. А если Катька этого не понимает – она столько теряет, что словами не передать…

Вторым толчком в сознании был вопрос: что это за парень рядом с Майкой и почему маленький чистовский внук – на его худой шее?

– Это – Петя, – после первых поцелуев и объятий перешла к представлению Майка. – Он – комифранцуз.

– Это многое объясняет, – согласился Владимир.

Комифранцуз Петя в ответ галантно раскланялся.

– Это мой папа, – продолжила церемонию дочка. – Самый лучший папа в мире.

– Наслышан, – качнул головой Петя и машинально поправил кепульку на головке спящего ребенка.

«Да у него – опыт», – по этому движению – точнее, по его автоматизму – вдруг понял Чистов‑старший. Степень его доверия к щуплому коми‑французу сразу повысилась.

– А это – моя мама, – завершила представление Майка. – Она, между прочим, член правительства.

На лице Пети отразилось недоумение и одновременно – священный трепет.

– Можно, я буду звать вас просто по имени‑отчеству? – с выражением абсолютной покорности попросил он.

– Петька, гад, что ж ты делаешь? – разозлилась Майка. – Все должны балдеть от твоего юмора? Поссоришься с мамой – легкой жизни не будет.

– Легкой жизни по‑любому не будет, – спокойно отреагировала Екатерина Степановна. – А член правительства у меня и самой вызывает странное чувство. И смешно, и нелогично.

Странно, но Чистову показалось, что Кате парень понравился. Хотя, по идее, она не должна была бы одобрить чужое своеволие.

«А может, это только меня касается? – вдруг пробилась свежая мысль. – И ей нравится, когда перечат? Может, она только слабых давит? Ох, Катька, как же с тобой непросто. – Через мгновение он закончил сюжет: – А без тебя – еще хуже».

– Можно я хоть внука поцелую? – спросил он у Майки.

– Да целуй сколько хочешь. Он же твой внук, – ответила та.

Зато комифранцуз Петя отодвинул кенгурушку с мальцом от потянувшегося было счастливого деда и спокойно сказал:

– Проснется – целуйте, сколько хотите. А спящего можно напугать.

Вот же гаденыш пацан! Счастье снова несколько отодвинулось. Хотя, с другой стороны, уважение к субтильному дружку дочки только выросло: нельзя – значит, иди лесом. Хоть дед, хоть член правительства. Молодец, ничего не скажешь.

– Слушай, Маюшка, как ты его назвала‑то? – спросил Чистов. – А то молчишь, как партизан.

– Как партизанка, – поправила его Майка, она и президента США поправила бы, ошибись он в дефинициях. – Папик, ты читать умеешь? – Ее палец был направлен прямо на грудку ребеночка.

Петя еще чуть отодвинул край кенгурушки, и Чистов действительно смог прочитать. Эта надпись на крохотной футболочке была по‑русски и совсем коротенькая: ВОВЧИК.

– Владимир Владимирович, – сказал Петя. – Очень конгруэнтно для современной России.

– А ты хоть знаешь, что такое «конгруэнтно»? – спросил отошедший от еще одного счастливого потрясения новоиспеченный дедушка.

– Не‑а, – беззаботно сознался тот. – Но как звучит!

– Постой, – вдруг сообразил Чистов. – Его отца ведь Александром зовут.

– Здесь свободная страна, – недобро улыбнулась Майка. – Как родители хотят, так и называют.

– А второй родитель не возражает? – не поверил ошарашенный дед.

– Не‑а, – беспечно ответила Майка.

Они двинулись в сторону автостоянки, на ходу продолжая разговор.

– А можно поинтересоваться, – вежливо спросила Екатерина Степановна у Пети, – ты Майе кем приходишься?

– Я ж предупреждала, – это уже Майка – Пете. – Моя мамуля быстро наведет порядок.

– Нормально, – отмахнулся пацан. – Я на вашей дочери, Екатерина Степановна, собираюсь в самом скором времени жениться.

– А тебе восемнадцать есть? – деликатно поинтересовалась Воскобойникова.

– Мне двадцать лет, четыре месяца и одиннадцать дней, мэм, – покорно склонив голову и щелкнув отсутствующими каблуками, ответил жених.

«Так ее, парень!» – мысленно одобрил Чистов. С замминистра Воскобойниковой выбранная им тактика была единственно верной.

Впрочем, Владимир уже видел, что никакая это не тактика: просто мальчишка не хочет – да и не может, наверное, – притворяться.

Ну и слава богу. Умение оставаться собой – очень даже нужное в семейной, да и в любой другой жизни. Особенно когда ведешь диалог с членом правительства.

– А чем кормить мою дочь и внука найдется? – продолжила допрос с пристрастием новоиспеченная бабушка.

– С голоду не помрем, – уже серьезно ответил тот. – Мы с Майкой работаем. А через пару лет я буду прилично зарабатывать.

– По какой же специальности?

– Психологом. Буду помогать людям с проблемами. Уже помогаю.

– В Америке это может принести деньги, – согласилась Воскобойникова. Удивительно, но ее явно не напрягала откровенная фронда паренька. Более того, они, похоже, нашли общий язык.

– Я запланировал еще один диплом, – посвятил потенциальную тещу в свои планы Петя. – Медицинский. Буду и психолог, и психиатр. Очень часто проблемы лежат на стыке. А стык малоисследован, как ни странно. Как будто больные – отдельно, здоровые – отдельно.

– А на самом деле – все больные? – предположила Екатерина Степановна.

– И здоровые одновременно, – согласился юный психолог. – Дело‑то не в этом.

– А в чем? – Она действительно хотела разобраться.

– Разная методология. Разные подходы. Разные возможности в разных случаях. А пациент один. Я просто хочу ему помогать максимально качественно.

– Разумно, – согласилась Воскобойникова. И вернулась к его матримониальным планам: – А чужой ребенок в приданом тебя не смущает?

– А что, в нем что‑то не так? – испугался Петя и начал разглядывать спящего Вовчика. – Три ноги, шесть рук? Чужие в городе?

– Не дури, – остановила его Катя. – Я имею в виду, что сделал его не ты.

– Сделала его Майка, – упрямо мотнул головой комифранцуз Петя. – А вырастим вместе. И еще много кого сделаем.

– Слушайте, – не выдержала Майка. – Ничего, что я против? Я вовсе не собираюсь замуж. Уже была, хватит.

Воскобойникова вопросительно посмотрела на Петю: мол, а как с этим будем справляться?

– Не берите в голову, Екатерина Степановна, – успокоил ее психолог‑психиатр. И, преданно глядя в глаза будущей теще, пояснил: – Сами понимаете, волос длинен, ум короток.

Воскобойникова замерла с открытым ртом, Чистов мысленно аплодировал, а Майка откровенно хохотала. Через секунду смеялись все вместе.

– Я ее укрощу, – подвел итог Петя. – И она будет счастлива.

– Пошли уже, укротитель, – заторопила его и родителей Майка. – У нас ресторан заказан. Здесь опаздывать не принято.

 

На Петином «фордике» компания добралась до облюбованного Майкой на все случаи жизни ресторана.

Сегодня отдыхать у воды было самое то. Денек хоть и завершался, но солнце еще светило, а к очарованию вкусной еды добавлялось не менее приятное очарование раскрашенной разноцветными катерами и судами акватории.

– Завтра в полдень будем Вовчика крестить, – сказала Майка. На немой вопрос отца ответила сразу: – Сашка будет. И Николай Андреевич тоже.

– Они успокоились? – спросила Катя.

– Сашка – да. Уже утешился с какой‑то моделью. Мисс чего‑то. А Николай Андреевич – вряд ли. Но у него Вовчика ведь никто не отнимает. Он уже дважды прилетал. Не знаю – специально ради внука или нет, но к ребенку приезжал. Кстати, папик, я получила ответ.

– Какой? – не понял Чистов.

– Ну, помнишь, мы на экспертизу ходили? Точней, я тебя отвела.

– Помню, – односложно ответил тот. Он не был уверен, что это стоит обсуждать за праздничным столом. Однако Майка не церемонилась:

– Так вот, папочка и мамочка. Официально заявляю – и Петька свидетель, – что этот мужлан из вашего прошлого ко мне никакого отношения не имеет. Я – дочь Екатерины Степановны и Владимира Сергеевича.

 

Воскобойникова сидела с неподвижным лицом, вообще не было понятно, как она относится к сказанному. Да и к тому, что это говорится сейчас и в таком составе.

– Закрыли тему, – предложил Чистов.

– Нет уж, – злопамятно заявила Майка. – Ничего не закрыли. Я теперь полное право имею ему позвонить и сказать, чтобы он засунул свое завещание в одно место. Имею полное право.

– Не имеешь, – сказал Чистов.

– Почему? – Дочь вовсе не была расположена отказываться от своей идеи – слишком много нервов забрала у нее эта история.

– Потому что он умирает, – объяснил отец.

Над столом повисла тишина.

Слышен был лишь шум невысокого прибоя да отдаленные звуки мегаполиса.

Только что обсуждали крестины – то есть рождение. Как вдруг – ворвалась смерть.

– Что с ним? – спросила Майка.

– Инсульт, – коротко ответил Чистов.

– Он что, точно умрет? Разве от этого не лечат?

– Думаю, умрет, – не захотел обсуждать отец.

– И что мне тогда делать? – спросила Майка. – С этим его миллиардом? С другими детьми судиться?

– У него нет других детей, – это сказала Воскобойникова. – Отец прав, ничего говорить не надо. Если возникнут вопросы с наследством, откажешься – и все. А говорить Ивану сейчас ничего не надо. Он много чего разрушил, но много и построил. И еще – он не был подлецом.

– А кем он был? – вспыхнула дочь. Вот теперь она больше походила на маму, чем на папу. – Кем он был, мам? Он же вам действительно все разрушил! И что он создал?

– Это не он разрушил, – сказал Чистов. – И не он создаст. Это все наши с мамой дела. И были, и есть. И даст бог – будут. Все, диспут закрыт.

Сказано было так, что возможность продолжения темы теперь уж точно полностью отсутствовала.

Петя смотрел на Чистова с нескрываемым уважением, Катерина – с благодарностью. А Майка – с открытым ртом: оказывается, папик может быть и таким.

Тем временем проснулся младший Чистов.

В пустом зале, кроме них, никого не было, и малышу поменяли подгузник прямо на месте. Начала Майка, но комифранцуз не выдержал, оттеснил нерасторопную мамашу и завершил процесс быстро и точно, снова поймав одобрительный взгляд Чистова‑старшего.

А самый младший Чистов, нисколько не волнуясь, разглядывал своими голубыми глазками собравшихся, не забывая при этом волшебно улыбаться.

Правда, только до того мгновения, когда мамаша, расстегнув легкую кофточку, не дала ему грудь. Тут он одобрительно зафыркал, приноравливаясь к выскользавшему, в молоке, материнскому соску, потом, прильнув, запыхтел и зачавкал, демонстрируя бесконечное удовлетворение такой прекрасной жизнью.

Майка победно глянула на Петю – мол, вот этого ты точно не можешь.

– Должна же быть от женщин хоть какая‑то польза, – невозмутимо согласился юный психолог.

«Да, семейка у них будет веселая», – подумал Чистов‑дед. Он почему‑то уже не сомневался, что субтильный и юный Петя сумеет уломать крутую и своевольную Майку.

Ну и слава богу.

Еще одна пара, не похожая ни на какую другую.

Главное – чтоб у них было счастье.

 

А они с Катей уже почувствовали усталость.

Оставалось надеяться, что это не возраст сказывается, а дальний перелет и смена часовых поясов. Петя отвез их в отель, там они помахали Майкиным родителям руками – малыш уже снова спал – и попросили не опаздывать на завтрашнюю церемонию.

Все.

Длинный день закончен.

Владимир и Воскобойникова поднялись на четвертый этаж.

Номера были рядом.

Одновременно вставили магнитные карточки в замки.

– Может, хватит уже? – вдруг спросил ее Чистов.

– Что – хватит? – не поняла Катя.

– Дурью маяться, – объяснил ей муж. – Пошли в мой номер.

– А мы решили все проблемы? – спросила она.

– Никто и никогда не решит всех проблем, – спокойно сказал он, обнимая ее за плечи и увлекая за собой. – Все равно тебе лучшего не найти.

– Ты от Пети заразился? – поинтересовалась жена. Но сопротивляться не стала.

– А что, Петя – молодец, – оценил будущего зятя Чистов. – Я теперь тоже тобой командовать буду.

– Попробуй, – отозвалась Катя. Она уже присела на кровать, чтобы снять натершие ноги узкие туфли.

И он попробовал. Правда, мягко и нежно. Через несколько секунд она уже лежала на покрывале, на спине, и на ней почти ничего не было.

Разве что туфли, которые Катя снять не успела, а Чистову они не мешали.

– Все, одолел женщину? – спросила она, когда дыхание чуть успокоилось.

– Ага, – согласился Чистов. – Больше я тебя никуда не отпущу. Петя говорит: вами надо руководить. А он умный. И психолог, и психиатр в одном флаконе.

– Господи, нашелся руководитель, – сказала Воскобойникова, так и идя в ванну – безо всего, но в модельных туфельках и прямо, как в детстве научили, держа спинку.

Чистов мгновенно догнал ее, обнял сзади своими сильными руками, прижал к себе.

– Все, Катька, кончилась твоя власть, – прошептал он. – И мы женимся заново, поняла?

– Я не против, – тоже шепотом ответила она.

 

После душа уставшая Катерина быстро заснула, а Чистову не спалось.

Перед глазами мелькали то сегодняшние сцены, то – из далекого прошлого.

Вот они с Катькой на торжественной линейке в мидовском пионерлагере: он в черных брючках и белой рубашке. Она – в синей юбочке и белой блузке. Оба – как и все дети вокруг – в ярко‑красных галстуках.

Вот они вместе у приемной комиссии МГУ, ищут в списках свои фамилии.

Вот он с ней в загсе – Катька в роскошной белой фате.

А вот – совсем недавно – она уходит от него. И он остается в доме один.

 

Все.

Стоп.

На этом нужно остановиться.

Бог с ним, с прошлым.

Его теперь гораздо больше интересует будущее.

Разумеется, их с Екатериной Степановной Воскобойниковой будущее, несмотря на все произошедшие изменения, безмятежным не будет.

Ну и что?

А кто сказал, что счастье бывает только безмятежным?

Счастье бывает разным.

Люди же разные.

 

Наверное, он еще долго размышлял бы на эту волнующую тему, но усталость сломила даже железный чистовский организм.

В последний миг бодрствования – сознание уже плавно выключалось – почувствал ликующее ощущение этого самого счастья.

Ладно, завтра проснется – и все продолжится.

А потом будет еще день.

И еще.

И еще…

 

Эпилог

 

Минуло не так много времени, а столько всего важного произошло.

Наконец вернулся в Россию сын.

Чистову‑старшему изначально была не близка эта безумная затея с антипиратством. Ну да что он мог поделать?

С другой стороны, как ни странно, очередной нелинейный бизнес адмирала‑профессора, во‑первых, состоялся, а во‑вторых – успешно завершился. И хоть сам Береславский, увидев реальную боль и кровь, разочаровался в пиратстве (простите, антипиратстве), но с коммерческой точки зрения все сложилось неплохо. Сначала немалые деньги заплатили судовладельцы «Дианы» и атакованного сухогруза. Потом, когда Береславский выставил бизнес на продажу, его удалось дорого слить: желающих – не нарушая закон – поиграться в настоящую войнушку оказалось немало. Королю же государства Мабуи‑Н’Бонго было без разницы, от кого раз в год принимать пузатенькую пачку денег.

В итоге Ефим Аркадьевич вернул себе право на «мерс»‑купе, а Чистов‑младший приехал с деньгами на собственную квартиру‑однушку в городе Москве.

Новый хозяин «NATALY» предлагал Вадиму остаться, обещал даже повысить жалованье. Но Чистов‑младший был непреклонен, и звала его вовсе не Москва и даже не желание завершить начатое в экодеревне, а электронное письмо, полученное им от старого дружка, сына адмирала. Тот сообщал, что новый корабль, вертолетоносец, купленный у французов, вот‑вот придет в гавань, и на него сейчас ищут личный состав. Если Вадька готов, его отец, чувствовавший себя виноватым, постарается Чистова туда пристроить.

Чистов‑старший не советовал сыну возвращаться на флот, считая, что в одну воду дважды не входят. Но у Чистова‑младшего – своя жизнь и свои представления о счастье. Он уже дал согласие и в случае успеха немедленно выедет к месту службы. Один или с Томкой – еще не знает: той мучительно не хочется покидать столичный регион. Но выедет в любом случае.

 

Про Ефима Аркадьевича пока ничего нового сказать нельзя. Наталья сдувает с профессора пылинки, он сам немного (но эффективно!) помогает Чистову‑старшему, однако его большая полулысая голова постоянно и напряженно работает. Так что Владимир Сергеевич вовсе не уверен в том, что через какое‑то время береславский «мерс» вновь не будет продан, а на эти деньги не начнется очередной нелинейный проект. Даст бог – без пушек и пулеметов.

 

Сам Чистов‑старший вполне жизнью удовлетворен. Ему стало еще сложнее: бизнес все растет и растет, становясь большим проектом, а приходится мотаться в Москву практически через день – он теперь вновь человек семейный и к тому же – молодожен.

С Катей у них относительно нормально. Искры, конечно, проскакивают – иногда даже гром с молниями, – однако все происходит в рамках чистовского представления о счастье. Да и Катиного, наверное, тоже: если бы это было иначе, она бы не стала притворяться.

 

Фирма «Птица счастья» по‑прежнему существует, впрочем, перегруженный выше крыши Чистов там уже давненько не был. Видимо, у них все хорошо, иначе Фирсова попросила бы помощи или совета.

 

Вот кто самый счастливый в подлунном мире – так это Фунтик. Теперь уже – шестидесятикилограммовый!

Ну просто все в кайф!

Целый день на свежем воздухе, рядом с любимым хозяином и своей новой пассией – бело‑серой крупной дворнягой. А что, Фунтик достиг того возраста, когда подобные высокие отношения становятся не зазорными.

Все гадают, какие у них получатся дети. Впрочем, ждать недолго: собачья беременность длится всего два с половиной месяца, из которых три недели уже прошли. Так что к Новому году все откроется.

Кстати, с Екатериной Степановной Фунтик помирился. Речь о любви и дружбе не идет, но худой мир лучше доброй ссоры. Так считает его хозяин, а Фунтик, в свою очередь, из глубокого собачьего уважения никогда не оспаривает хозяйского мнения.

 

Иван Басаргин умер.

Как и предполагал – через неделю после прогноза.

Еще через два дня вышла на работу Марина Ли Джу. Похудевшая, повзрослевшая – теперь она походила не на девочку‑подростка, а на взрослую, красивую, но очень печальную женщину.

Что творилось в ее восточной душе, Чистову‑старшему неведомо. Однако что‑то творилось точно: дважды он заставал ее в офисе врасплох, заплаканной, с несчастными измученными глазами. Она извинялась, выходила в туалетную комнату и возвращалась через четверть часа аккуратная, деловая и бестрепетная.

В очередной раз, казалось бы, многоопытный Владимир Сергеевич убедился, что ничего не понимает в женщинах, как обычных, так и восточных.

 

С завещанием Басаргина морочиться не пришлось – пока был здоров, Иван, занятый по самое горло, его не написал. А потом – болезнь, паралич, смерть.

Его жене Марине, точнее вдове, Чистов про результаты Майкиной экспертизы сказал. Она никак не отреагировала. По крайней мере, внешне.

 

Самые прикольные вести пришли из Америки.

То, что хилый комифранцуз Петя уломает крутую Майку, Чистов предугадал точно. Но что это произойдет так скоро да к тому же что к следующему лету он еще раз станет дедом – на это у любимого Майкиного папика фантазии не хватило.

Ну и слава богу. Дважды дед лучше, чем просто дед. Причем – ровно в два раза.

 

В общем, жизнь проистекает без каких‑либо сверхъестественных проявлений.

Но для тех, кто в этой жизни кое‑что понимает, и естественных достаточно.

 

[1] Об этой истории можно прочитать в романе И. Гольмана «Вера, Надежда, Виктория». М.: Эксмо, 2011.