Кое‑что из не высказанного вслух

Наталья Фролова, директор компании «Птица счастья». Город Москва  

 

Я – женщина приземленная. Нет, ноги у меня как раз вполне ничего, по длине – почти модельные. Просто я не витаю в облаках.

Чуть‑чуть повитала – года два с половиной – и решила, что хватит.

Приехала из Саранска, потому что… Ну в общем, почему девчонки из Саранска едут в Москву, объяснять не надо. И как раз вот эти два с лишним года пыталась найти свое счастье по образцу «люкс». Искала честно: я и работать могу как вол, и быть верной как лебедиха – или кто там еще из животного мира.

Первое мое качество было востребовано постоянно. А вот второе оказалось мало кому нужным.

Сначала был женатый мужчина. Общее будущее рисовалось очень красочным, но осталось будущим.

Потом был один веселый ловкач, он мне действительно нравился. Его – то есть наша – контора занималась обналичкой. В принципе – ничего особо опасного, вся страна так работает. Единственное «но» – нельзя попадать в сферу чьих‑то серьезных интересов. Кто‑то украл у Родины миллиард, обналичив через крупную контору, с которой работали и мы. В итоге моего веселого бойфренда взяли под уздцы – точнее, за другое, гораздо более чувствительное, место. Сам он их не интересовал, интересовали обналичившие миллиард, и то неизвестно, с какой целью – вернуть Родине или забрать себе.

Короче, попал мой бойфренд в камеру, да не в какую‑нибудь Матросскую Тишину, а в настоящее Лефортово – когда паны дерутся, у холопов очень даже трещат чубы. Просидел пять месяцев, я была рядом. Не в камере, конечно, но рядом. Странное дело, но мысли о поиске другого мужчины тогда даже в голову не пришли. Говорю же, лебедиха.

Выпустили его по какой‑то сложной договоренности. Дали два дня на сборы и отъезд в республику, если не ошибаюсь, Коста‑Рика. Двух дней ему хватило. Вытащил деньги из тайников, обезналичил и перевел к будущему месту нашей жизни. Даже в ночное время не залез, поэтому ночное время полностью принадлежало нам.

Я ублажала его изо всех моих сил и умений – и потому, что сама соскучилась, и потому, что он мне начал всерьез нравиться. Ну и потому что лебедиха, наверное. Лебедь‑то все‑таки не с курорта приехал. Из тюрьмы.

В общем, он прямо стонал от счастья и обещал вечную любовь. Правда, в Коста‑Рику улетел один. Объяснил, что сначала надо устроиться.

Мог и не объяснять, я хоть и лебедиха, но голова у меня человечья.

 

Вот тут и появилась в моей жизни небольшая фирмешка «Птица счастья». А в моей постели – гражданский муж Виталий. Инженер, наладчик каких‑то автоматических линий по выпуску микропроцессоров. Неплохой парень, неплохой мужчина. Если бы рядом не было Чистова – я была бы удовлетворена.

Но рядом был этот человек, и теперь уже не мужик тянул с оформлением семейных отношений, а женщина. То есть я.

Мне все казалось, что вот‑вот у Чистова откроются глаза и он бросит свою жену, вышедшую замуж вовсе не за него, а за карьеру.

Я вообще не понимала, зачем ему такая жена.

Я видела, как он общался с Майкой – она уже большая была, лет пятнадцати, – и с сыном Вадиком. Я не очень понимала, где в этих отношениях осталось место для Екатерины Степановны.

Она красивая, спору нет. Но резиновые женщины тоже красивые, однако не сравнить с настоящими, иначе бы нам – обычным, ненарисованным – капут. К счастью, любая живая барышня – ну, или почти любая – для мужиков привлекательнее, чем самая красивая искусственная.

Что я такого нашла в Чистове? Даже не смогу выделить главное.

Мозги – несомненно. Они с таким запасом перекрывали потребности фирмы, что становилось даже за них обидно. Впрочем, Владимир Сергеевич столь активно делился интеллектом с детками и окружающими, что вопрос о бесполезности его мозгов не ставился.

Теперь о мужской силе.

Не в медицинском смысле – с этим‑то я лишь совсем недавно познакомилась, – а в общечеловеческом.

Он – как скала.

За ним можно спрятаться от урагана. А еще можно очень комфортно и с удовольствием прожить целую жизнь.

Это даже мы, сотрудники, чувствовали. Конечно, не так, как его дети или жена, но чувствовали точно – во многих ситуациях проверялось.

Единственно, мне всегда казалось слишком несоразмерным использовать такие данные в таких условиях. Это как из пушки – даже не по воробьям, а по комарам.

Кстати, через несколько лет знакомства я не то чтобы поменяла эту точку зрения, но как бы скорректировала. Я увидела, как он – слово сложно подобрать, формирует, что ли? – своих детей. Совершенно неспециально, но с каким умением и с какой любовью. Ну и чем не создатель? Разве один отдельно взятый ребенок, с собственной душой и судьбой, менее важен, чем какой‑нибудь большой завод?

Короче, я жила с Виталием и ждала Чистова, пока не убедилась в том, что мои ожидания беспочвенны.

Убедилась на совсем смешном примере.

Мы ходим в частную столовую – в бизнес‑центре очень дорогой ресторан, поэтому мы обедаем в крошечном заведении с двумя тетушками‑грузинками.

Так вот, Владимир Сергеевич, сколько лет его знаю, берет на обед всегда одно и то же. Его уже и не спрашивают, сами дают – салат из овощей с брынзой, куриную отбивную с цветной капустой. Ах да, еще компот из сухофруктов, наподобие того, которым нас поили в детском саду.

При этом – никакого фанатизма. Если блюда нет – съест другое. Но это если нет.

А поскольку Екатерина Степановна, со своими массажами и СПА, будет жить вечно, то придется мне выйти замуж за моего Виталия.

Если б он узнал о моих мыслях, ему было бы обидно. Но он не узнает.

Да и вообще не прогадает. Я вновь стану лебедихой.

Я никогда не разочарую его в постели. Я не буду финансовой обузой семьи – «Птица счастья» дает свой кусочек хлеба с маслом, а теперь еще и с икрой.

И главное – я рожу ему двух детей. А может, трех. Хоть в чем‑то обставлю Екатерину Степановну.

Смешно, но я уже знаю их по голосам. Почти каждую ночь слышу.

Будет ли это отказом от мечты?

Может, и будет.

Но, во‑первых, дети – это уж точно часть мечты.

А во‑вторых, я не Ассоль, чтобы полжизни ждать алые паруса.

К тому же полжизни – моей женской – уже прошло…

 

14

 

Уже две недели прошло с того злополучного дня, когда Чистов‑младший узнал о своем предстоящем увольнении. Но так и не пришел в себя.

Умом все понимал.

И тактику подобных действий – что ж поделать, если военные училища выпускают в два раза больше офицеров, чем нужно похудевшим в семь (!) раз с советских времен вооруженным силам. И стратегию: в этой стране люди всегда были расходным ресурсом, недаром говорят, что Москва слезам не верит. Но эта страна была единственной, которую он считал своей и которой готов был служить до последней капли крови.

Он бы простил Родине все: и плохую оплату труда, и вполне возможную бедную старость, и отнятое на службе здоровье. Он даже готов умереть за нее в бою, его ж не заставляли идти в офицеры.

Но Чистов не был готов к тому, что все его жертвы просто никому не нужны.

Тамара сначала втайне обрадовалась известию.

С такой головой и с таким упорством Вадик, конечно же, найдет себя и в мирной жизни. К тому же – не североморской, а московской.

Но когда увидела, что делается с мужем, сама встревожилась. Вадька никогда еще на ее памяти не был таким. Ему с удовольствием дали положенный отпуск, и он целыми днями, небритый и какой‑то жалкий, лежал на диване в их новой квартире.

Впрочем, были у него и всплески.

Он трижды сходил на прием к морским начальникам. Последний раз – у приехавшего из Москвы ответственного сотрудника кадрового управления. Свои разговаривали сочувственно, подтверждали, что – отличный молодой моряк. Но кого увольнять? Это ж не сокращение штатной единицы, никем не занятой. Здесь все были живые люди. На втором приеме, высказав примерно то же самое, что и командир дивизиона на первом, их контр‑адмирал, замкомандира базы, сам проплававший много лет на разных флотах, вдруг выматерился, как старый боцман.

– Ну что я могу сделать, что? – стукнул он по столу так, что стакан с ручками подпрыгнул. – Командиров БЧ‑2 в дивизионе три человека. Все – молодцы. И ты через пару‑тройку лет стал бы лучшим, у меня глаз наметан. А может, через пару‑тройку лет ты бы уже и старпомом ходил. Но для этого я должен сейчас уволить одного из двоих оставшихся. Вопрос – кого? – И он подвинул к Вадиму листок с двумя фамилиями.

Чистову‑младшему листок был без надобности: он отлично знал обоих. Один – старлей из его же училища, выпустился четыре года назад. Тоже болен морем, тоже живет работой. Только гораздо опытнее и совсем недавно получил благодарность командования за боевые стрельбы.

Второй – капитан‑лейтенант. Этот звезд с неба не хватал, потому и задержался в одной должности на восемь лет, да и со званием давно засиделся, уже лысина еле фуражкой закрывается.

По‑хорошему – Чистов сильнее. Или очень скоро будет сильнее.

А по‑человечески – у капитан‑лейтенанта трое детей, один из них, девочка, – хронически и тяжело больна.

– Тебе карандаш дать? – спросил, тяжело дыша, контр‑адмирал. – Сам вычеркнешь, кого решишь.

– Не надо. – Чистов впервые за годы службы вышел не по‑уставному, не попрощавшись.

К третьему визиту готовились вдвоем: Томка уже так испугалась за Вадьку, что готова была служить с ним где угодно, лишь бы он стал прежним.

Сидели, продумывали аргументы и даже тренировали рапорт – Томка была вместо адмирала.

Вадим пришел на прием к приехавшему большому начальнику с почти боевым настроем. Он решил соглашаться на любое предложение, хоть на речную флотилию, хоть на старшинскую должность. Лишь бы остаться на флоте.

Остальное он докажет службой.

Вице‑адмирал действительно пытался помочь.

Он и приехал с некоторыми наметками (проблема затронула отнюдь не только Чистова), и при нем дважды звонил в разные углы страны. Задача оказалась нерешаемой даже для такого начальника: сокращали единицы на всех флотах. И на каждом в первую очередь старались сохранить своих – тех, кого знают. Да и чего скрывать – тех, кого жальче. К тому же некоторых парней с громкими фамилиями в принципе нельзя было уволить – а для совсем некоторых даже должности появлялись. Но об этом думать и вовсе не хотелось, так что итог визита оказался прежним.

Появилась, правда, зацепка: обещали провентилировать вопрос насчет морских погранцов. Там, конечно, никаких дальних походов. Но зато на море наглядишься – чуть не каждый день. И с деньгами неплохо.

Почему не ответили сразу – потому что это было уже другое ведомство, фээсбэшное. Граница традиционно числилась за ними.

Томка, узнав, в очередной раз взгрустнула. Морская граница есть не только в Калининграде и в Сочи, но и на Курилах с Камчаткой. И что‑то ей подсказывало, что сочинские штатные единицы могут быть уже заняты.

Через неделю выяснилось, что курильские заняты тоже.

На приеме в управлении ФСБ предложили путь для сохранения погон: отправить на полугодовую переподготовку – и служи дальше, уже в качестве оперативного работника. Но Вадик‑то мечтал не погоны сохранить. Он о море мечтал, о мостике ходовом.

В этом же ведомстве для выслеживания шпионов или еще кого плавсредства явно не использовали.

Вадик снова оккупировал диван. А перепуганная Томка втайне от мужа кинулась звонить его родителям. Мама, Екатерина Степановна Воскобойникова, сухо выслушала главную новость и сказала, что этого и следовало ожидать. Еще сказала, что неизвестно, плохо ли то, что случилось. На ее взгляд – нет.

Томка тоже так думала, впервые узнав о новости.

Но Екатерина Степановна не видела своего сына, днями пролеживавшего диван.

И все же Тамара не стала говорить об этом Воскобойниковой. А набрала номер Чистова‑старшего.

Тот внимательно выслушал. Вежливо поблагодарил. Сказал, чтоб Тома не волновалась, он попробует сам все уладить.

Тамара еще подумала, что у Владимира Сергеевича имеются какие‑нибудь могущественные связи.

Однако Чистов‑старший улаживать ситуацию предпочел другим путем.

Он сам позвонил Вадьке.

– Здравствуй, пап, – тихо ответил на его приветствие сын.

– Вадь, я в курсе, – сказал отец. – Ничего объяснять не надо. У тебя еще долго отпуск?

– Короткий – неделю, – ответил Вадим. – Далее – всю жизнь.

– Про далее будет далее, – отозвался Чистов‑старший. – Томка еще не беременна?

– Нет, вроде.

– Жаль, – непонятно почему сказал отец.

Впрочем, уже повесив трубку и подумав дополнительно, Чистов‑младший понял глубинный смысл сказанного. Перед тем как повесить трубку, отец предложил ему встретиться в Питере на пару дней.

– Когда? – спросил сын.

– Ну, допустим, сегодня вечером, если билет успеешь купить. Если нет, то завтра утром.

Отказывать отцу Вадим не привык, к тому же и оснований не было: отпуск ведь. Поэтому, собрав все душевные силы, с дивана слез и поперся в Питер.

Встретились на следующее утро. Вадим был в гражданке – он испытывал чуть ли не физическую боль при мысли, что надо надевать форму, которую осталось носить считаные недели.

Теперь было видно, что отец и сын очень похожи – оба сухие, подтянутые.

Оба с короткой стрижкой, одеты аккуратно и чуточку спортивно. Правда, сын перерос папу сантиметров на восемь, что служило поводом для постоянных укоров со стороны Майки: мол, все берегли для сыночка, а ей оставили ее метр шестьдесят два.

– С каблуками – метр семьдесят минимум, – отшучивались они.

– С чего начнем программу? – спросил Вадим.

– Как всегда, – ответил отец.

 

Питер был их город.

Их двоих.

Чистов‑старший, несмотря на упреки жены, считавшей, что отец потакает дурацким мечтам сына, постоянно вывозил сюда Вадима.

Нева – не Москва‑река у конфетной фабрики. Здесь они стояли часами, наблюдая не только настоящие суда, но и самые настоящие боевые корабли.

А потом еще и есть старались в таких местах, чтоб вода была видна. И в Кронштадт ездили, даже когда разрешение еще требовалось, отец специально договаривался. Вот там кораблей было сколько угодно.

Еще ездили в Петергоф.

При желании водоизмещающие плавсредства обнаруживались и здесь, с морского берега. Но, конечно, в Петергоф ехали за красотой, уже по первому разу насытившись кораблями.

Вадим никак не мог взять в толк, зачем его вызвал отец. То есть, зачем вызвал, понятно – поднять боевой дух личного состава. Но почему – сюда, где каждый камень на набережной, каждый плеск невской воды напоминает о тяжком пути к осуществлению его главной жизненной мечты и о ее полном и безоговорочном крахе?

А Владимир Сергеевич объяснений давать не торопился. Они долго гуляли по питерским улицам и набережным. Потом сплавали на кораблике. Потом, уже ближе к вечеру – ночи в это время года здесь не бывает, – рванули в Петергоф: отец с упорством садиста продолжал свое дело.

Облазив Петергоф – наверняка протопали с десяток километров, не меньше, – вернулись в город. Здесь зашли в давно им известную недорогую гостиничку – оказалось, отец еще из Москвы забронировал номера – и без задних ног упали в койки.

Утром – продолжение банкета.

Нева.

Питерские улицы.

Снова Нева.

Правда, добавился Русский музей.

Про дело, из‑за которого оба сюда примчались, не говорили вообще. Про Майку говорили – Вадик расстроился, она брата берегла и ничего не писала. Про архитектуру и искусство говорили.

Про их любовь с Томкой – тоже. Вадиму даже интересно стало: а вообще‑то отец хоть слово скажет про его гнусное увольнение?

Сказал. Уже на вокзале. Правда, пришли сильно заранее, времени для разговора оставалось достаточно.

– Сынок, я все понимаю, но на диване ты больше лежать не будешь.

– Томка сдала? – улыбнулся Вадька. Второй раз за встречу.

– Я и без нее понял.

– Это каким же образом? – серьезно спросил сын. – Что ты лучший отец в мире, я знал всегда. Но что экстрасенс…

– Когда твоя мама от меня ушла, я лег на диван. Ты – мой сын. Не надо быть экстрасенсом.

– И долго ты пролежал? – тихо спросил Вадим, судорожно вспоминая, что он сам в это время делал и почему, несмотря ни на что, не примчался к отцу – знал же о мамином уходе.

– Два часа, – признался Чистов‑старший. – Она пошла к своей машине, а я – к своей. Потом понял, что не могу, и вернулся.

– А потом?

– А потом подумал о вас. И пошел на работу.

– Я понял, пап, – отозвался Вадька.

– Ты всегда все понимал с ходу, – похвалил отец.

Потом они попили кофе в привокзальной кафешке. И не только кофе: сынок вырос.

– Я не знаю, как сложится, – подытожил Владимир Сергеевич. – Думаю, стоит еще побороться. Но даже если с флотом не выйдет, ты больше на диван не ляжешь.

– Не лягу, – пообещал Вадим.

– Я хочу выпить за тебя. – Отец поднял стопку и аккуратно коснулся ею поднятой стопки сына. – На флоте или нет, мужчина Вадим Чистов состоится в любом случае. И в любом случае будет опорой для своих детей. Вот за это я пью.

Они еще раз чокнулись и выпили.

Уже когда вагон медленно тронулся, а младший Чистов шел вровень с еще открытой дверью тамбура, в котором стоял отец, Вадик вдруг крикнул ему:

– Папа, прости, что я тогда не приехал!

 

Чистов, конечно, понял – когда.

 

– Детям вернешь, – усмехнулся он, помахал сыну рукой и повернулся к внутренней вагонной двери.

 

15

 

Постепенно Ли Джу заразила Чистова энтузиазмом по отношению к проекту экологической деревни.

А может, никто его и не заражал. Просто настроение такое появилось, захотелось, чтобы работа была не связана с городом, чтобы природа вокруг была не на редких выездах за город, а ежедневно и постоянно.

И еще одна мысль – не слишком разумная – возникла: Фунтику носиться по зеленой травке будет уж точно приятнее, чем по дубовому дорогущему паркету.

Хорошо, что Катя не в курсе – а то усомнилась бы в его умственных способностях и настойчиво порекомендовала бы вообще избавиться от собаки.

На этом месте своих неторопливых размышлений Владимир Сергеевич испытал аж два сильных чувства сразу. Первое – мгновенная острая грусть от того, что нынешней Кате Воскобойниковой не до его идей и переживаний, второе – противоположное, то есть мгновенная острая радость: пребыванию Слюнявого Дурня в квартире Чистовых сегодня ничто не угрожает, поскольку Владимир уже слабо представлял себе жизнь без общения с этим зубастым перфекционистом.

 

Сначала решили заняться синицей в небе – подготовить почву под собственный мелкомасштабный импорт, ведь «Птица счастья» оставалась на данный момент единственной кормилицей Чистова и Фирсовой.

Катя уже дважды или трижды в разной форме пыталась предложить бывшему мужу финансовые средства, но Чистов и думать не хотел жить на деньги бывшей жены. А раз так – требовалось гарантировать наличие собственных. И чем больше, тем лучше.

Вот почему все эти мысли крутились в голове Владимира Сергеевича, когда их самолет готовился к посадке в Гонконге.

А до того были шесть часов полета до Пекина и довольно неприятная пересадка. Три часа они ждали стыковку с гонконгским рейсом, причем два с половиной из них – в полуконфликтном общении с пограничным чиновником. К Чистову у китайцев претензий не было, и ему сразу разрешили проследовать в транзитный сектор. С Ли Джу дело обстояло иначе. Ее без объяснений попросили подождать у стойки, забрав и унеся с собой все документы. Встревоженный Владимир Сергеевич, разумеется, остался рядом, несмотря на попытки китайцев его удалить.

– Чем они недовольны? – спросил он Марину, чье лицо все это время оставалось красивой, непроницаемой для чувств маской.

– Пока не знаю, – ответила она.

Потом китайцы вернулись еще с каким‑то местным начальником, тоже в форме. Тот заговорил с Мариной, как показалось Чистову, громко и раздраженно. Марина односложно отвечала, не выказывая никаких эмоций. Так продолжалось довольно долго – Чистов уже подумывал звонить в консульство или отцу Ли Джу, как вдруг китайцы расслабились и выпустили Марину из своих лап.

На посадку буквально бежали: Чистов с обоими чемоданами, а Марина – держа в руках туфли на высоченных каблуках – босиком получалось гораздо быстрее.

Но – успели. И еще через три с небольшим часа полета их лайнер разворачивался над морем. Еще немного – высота была уже никакая, – и они спустятся на землю Гонконга.

А вот земли‑то как раз видно и не было. Самолет явно садился, небольшие серо‑зеленые волны с белыми пенными гребешками отлично просматривались под крыльями. Вот и джонка совсем рядом промелькнула, ярко раскрашенная, с характерно приподнятым носом.

Черт, где же земля?

– Не волнуйтесь, – прошептала Марина, легонько дотронувшись до чистовского плеча. – Здесь полоса как мост. Идет на сваях, прямо над морем.

Словно в подтверждение ее слов, шасси коснулись бетона, «Боинг» вздрогнул и, включив реверс мощных двигателей, начал стремительно сбрасывать скорость.

Далее было как везде: очередь к стойкам, неторопливые погранцы, загрузка в большой трансферный автобус – русских на сувенирную выставку приехало довольно много. После – не слишком долгая поездка теперь уже по твердой земле.

Чистов с интересом смотрел в окно, но ничего такого потрясающего пока не видел. Разве что дома очень высокие – сказывалась отчаянная нехватка территории. А вот когда въехали в город, стало гораздо интереснее.

Наверное, вообще не бывает некрасивых городов, если они раскинулись по берегам широкого и очень глубокого залива: по нему, среди мошек городских паромов, буксиров и катеров, величественно проплывали океанские суда. Небоскребы по высоте здесь были, возможно, не рекордные. Зато невысоких домов, похоже, не было вовсе.

Гостиница с виду была обычной, однако когда Чистов вошел в номер и распахнул тяжелую темно‑коричневую портьеру, ему уже так не казалось. Панорамные окна позволяли рассмотреть и высоченное, из сплошного стекла, здание выставочного центра, и залив со снующими по нему разнокалиберными судами.

Зашедшая спросить о планах на вечер Ли Джу так и осталась стоять у окна, не в силах отвлечься от открывшейся картины.

– У нас какой этаж? – спросила она. – Тридцать седьмой или сорок седьмой?

– Не знаю, – сознался Владимир, обладавший очень избирательной памятью: то, что казалось ему не важным, он и не помнил. На карте‑ключе все написано.

Он было пошел ко входу посмотреть, что же написано на карте‑ключе, вставленной в специальное углубление – пока не вставишь, свет в номере не включится, – но остановился, пораженный новой картиной: в городе – чуть не кварталами – начали включать свет. И теперь сине‑серые сумерки разбавились яркими, белыми и желтыми огнями уличных фонарей и бесчисленными цветами световой рекламы. Дополнительный штрих в картину вносили мазки света от многочисленных судов и катеров в заливе.

– Как здорово, – прошептал Чистов.

– Стояла бы и смотрела, – почему‑то тоже шепотом согласилась Марина.

– Стойте и смотрите, – рассмеялся Владимир. – Хотя я уже не прочь поужинать. Как вы на это смотрите?

– Пошли, – легко согласилась Ли Джу.

Они спустились на скоростном лифте и вышли из холла. Сначала подались в сторону моря, была даже идея прокатиться на ферри – паромчике – на другой берег, в старый город. Однако быстро раздумали: у моря становилось прохладно, временами начинал накрапывать дождь.

Решили просто погулять в городе по эту сторону залива.

Улочки между махинами домов оказались на удивление узкими. Попадались даже не очень освещенные.

– Нас там не ограбят? – спросил Чистов у Марины. Он особо никого не боялся, но не хотелось приключений с паспортами и обратными авиабилетами.

– Здесь – вряд ли, – непонятно чему усмехнулась Ли Джу.

Хотя понятно. Здесь – в смысле не в Москве. И – теперь уже усмехнулся Чистов – даже если найдутся подонки, то точно не обзовут косоглазой.

Все же они выбрали для первой прогулки не слишком широкую, но хорошо освещенную улицу.

Магазины еще работали, прохожих тоже хватало. Машин только было немного – основной поток шел по тоннелю вдоль моря.

Первая же витрина удивила: в почти ларьке – метров семь квадратных весь магазинчик – были выставлены нехилые украшения. Ювелирный ларек предлагал уличным прохожим несколько сетов, в которых кольца были украшены не менее чем каратными бриллиантами, а серьги и кулон – даже еще большими. Ни охранника, ни решеток на окнах Чистов не обнаружил.

– А в таких местах дорогие вещи не страшно покупать? – спросил Владимир.

– Нет, – ответила Марина. – Этому магазину больше ста лет. Семейный бизнес.

Потом было два ювелирных побольше. Один – вообще настоящий, почти как в Москве, с бронзовой подсвеченной вывеской, двумя продавцами и столиками из красного дерева, покрытыми бархатными скатертями.

Правда, рядом с ним, прямо на улице, босоногий парень в белой несвежей куртке чистил в тазике морепродукты. Дочистив, взял пакет со съедобным содержимым, а вот содержимое тазика выплеснул прямо на улицу, на решетку ливневой канализации.

Необычно, но Чистов сделал вид, что так и надо.

Марине даже вида делать не пришлось – похоже, ее вообще ничего в этой жизни не удивляло.

Чуть дальше была телефонная лавочка. Очень кстати: они зашли, купили местные симки, чтобы не разориться на роуминге. Девчонка‑продавщица не просто вежливо, а с удовольствием помогла им переставить карты в их телефоны.

Вообще народ здесь был улыбчивый, и резкий говор – на европейское ухо грубоватый – вовсе не отражал настроение случайного собеседника. Впрочем, и по‑английски здесь тоже говорили все – и взрослые, и дети.

Тут Чистов вспомнил про пекинское приключение.

– А что в итоге они хотели от вас? – спросил он.

– Трудно сказать, – ответила Марина.

– Внешне вы совсем не нервничали, – сказал Чистов. – В отличие от меня.

– Я и внутренне не нервничала, – улыбнулась Ли Джу. – Все, чему суждено случиться, случится. Так чего понапрасну нервничать?

– Мне бы такой подход, – искренне позавидовал Владимир. Когда дело касалось его самого, он еще мог взять нервы в руки, но когда что‑то угрожало детям, легко впадал в панику. Правда, лишь до того момента, пока не начинал действовать.

Они начали присматриваться к многочисленным кафешкам и ресторанчикам. Стандартный чистовский метод выбора общепита – идти, куда идет народ, – здесь не годился: народ был везде.

Наконец определились: кафешка была полна посетителей, но, во‑первых, свободные места все же имелись, а во‑вторых, тут были картинки заказываемых блюд. Марина, конечно, могла бы и сама перевести, однако сделала так, как было удобнее коллеге.

Заказали очень по‑разному: Ли Джу – что‑то такое, что по‑русски и названия не имеет. Чистов – курицу в кисло‑сладком соусе, которую любил заказывать в китайских ресторанах в Москве, и рис с овощами.

Принесли почти сразу, вкуснотища необыкновенная.

Марина предложила Чистову попробовать ее блюдо. Он осторожно попробовал и не понял, зачем для этого ходить в ресторан – можно просто глотнуть бензина и поднести спичку.

Нет уж, действительно: каждому – свое.

Потом двинулись по улице дальше.

Народу становилось все больше. Через некоторое время они уже не шли, а проталкивались, причем окружающие нисколько не стеснялись прокладывать себе путь локтями, животами и иными частями тела.

– Что ж они все такие бесцеремонные, – не выдержал Чистов, чье прайвеси было на грани самоликвидации.

– Они не бесцеремонные, – улыбнулась Марина. – Просто их много.

В итоге решили поворачивать назад: завтра рано вставать, для первого дня достаточно.

Пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по номерам. Чистов, позвонив детям и убедившись, что с ними все в порядке, быстро уснул.

Марина никому не звонила.

Просто зашла в душ, потом легла и отключилась.

 

Следующий день был еще колготнее предыдущего.

С утра рванули в выставочный центр, благо для этого даже на улицу не пришлось выходить: все соединялось подземными переходами. Там провели четыре суматошных часа, пока наконец не поняли бессмысленность затеи обойти всех экспонентов – их тут было сильно больше трех тысяч.

Решили сосредоточиться на тех, кто уже вызвал интерес. И в итоге до конца дня имели предварительные договоренности с двумя китайскими континентальными фирмами. Аналогичную продукцию они знали еще в Москве, часто закупали для своих клиентов, а вот цены оказались действительно в пять раз ниже московских. Такого запаса хватит на все: транспорт, таможню, проценты по кредитам на оборотные средства.

Закончив переговоры – Ли Джу и здесь была бесстрастной, но отчего‑то каждый раз добиваясь своего, – пошли к выходу: хотелось все‑таки съездить в старый город. Назавтра они уже не успевали – самолет был в семнадцать пятьдесят по местному времени.

По пути встретили группу наших. Их легко было отличить: у каждого – сумка на колесиках, куда складывались бесчисленные проспекты и семплы. Это были, как правило, представители больших компаний, закупающиеся здесь на серьезные деньги.

Коллеги, кстати, вечером собирались сплавать на пароходике, пригласили в компанию. Чистов и Марина отказались, у них был свой план.

 

Еще через час, оставив вещи в отеле, они уже шли к ближайшей станции парома.

Небольшие, но пузатые и очень вместительные суденышки ходили здесь, покачиваясь на волнах, как в Москве ходят троллейбусы, разве что в пробках не застревая.

Чистов купил билетики, и, подождав минут десять на бетонных ступенях пристани, путешественники поднялись на борт парома.

Цель была не город вообще, а конкретно Лэйдис‑маркет, где продавали все и всё, а потом уж город.

Идея исходила, разумеется, не от Чистова, индифферентного к шопингу. Но должно же быть в Ли Джу что‑то общедевчачье, так что Чистов даже обрадовался, услышав ее просьбу.

Лэйдис‑маркет, как и следовало из названия, представляла собой улицу‑магазин. Нет, здесь были и обычные магазины, вдоль улицы, но и сама мостовая была магазином. Вдоль нее в несколько рядов сидели, стояли и бродили тысячи бизнесменов, каждый из которых специализировался на своем – от носков до телевизоров, от свадебных платьев до компьютеров. Впрочем, женские товары явно преобладали. Не зря же дали улице такое имя.

 

Вот теперь Марина не была бесстрастной. Она уже сто раз извинилась, что задерживает прогулку, что не мешало ей в сто первый остановиться около очередного продавца. Правда, интересовала ее не одежда, которой было здесь выше крыши, а нефритовые фигурки животных. Далее Чистов наблюдал сцену эталонного восточного торга.

Понравившаяся девушке фигурка имела вполне приемлемую, на взгляд Чистова, цену. Но во время торгового спектакля (Марина время от времени спокойно отходила на целых три секунды, а продавец время от времени, снижая цену, объяснял покупателям, что boss непременно kill him) стоимость падала еще в несколько раз.

– Он бы обиделся, если б я сразу заплатила, – объяснила Марина недоумевающему спутнику. А уж когда Чистов понял, еще раз перевернула ситуацию: – Кроме того, у меня не слишком много денег, а нравится буквально все. А вам неужели ничего не хочется купить?

Чистов задумался.

Вроде бы ничего не хотелось.

– Я думаю, вам костюм надо купить, – сказала Марина и свернула с торговой улицы в сторону.

Чистов послушно пошел за ней.

Надо так надо.

Он еще со старых времен привык в этих вопросах подчиняться женщине.

В итоге в фирменном магазине за смешные – по московским меркам – деньги купили очень стильный костюм, выбранный Мариной.

– А здесь тоже торгуются? – спросил, улыбаясь, Чистов.

– Здесь везде торгуются, – серьезно объяснила она. – Нам дали десять процентов скидки и подарили ремень.

Время летело быстро, пора было возвращаться – если опоздаешь на паром, залив вплавь не переплывешь.

С пакетами в руках пошли обратно.

По дороге какой‑то парень, чьим прилавком была газета на асфальте, пристал к Чистову, требуя купить его продукцию – кожаные ремни. Чистов уже получил один в подарок в фирменном магазине, и сейчас он вынул свой ремень из пакета, сравнивая с лежащими на земле.

Прикольно, но разницу отличить было практически невозможно.

Парень счел это за начало торговли и предложил цену в пять долларов – в магазине цена была выше в два раза, однако второй ремень Чистову был без надобности, и, чтобы отвязаться, он сказал, что больше двух баксов не даст.

– О’кей, – неожиданно согласился тот, хотя и добавил стандартный рефрен про босса‑убийцу. Так Чистов стал счастливым обладателем второго ремня.

Потом они шли мимо швейного ряда.

Торговцы сидели прямо на земле, протягивая к прохожим каталоги известнейших марок. К изъявившим интерес тут же подскакивали с матерчатым сантиметром, чтобы снять мерку.

– Назавтра будет костюм, – объяснила Марина.

– Прямо фирменный? – улыбнулся Чистов.

– Практически да. Материя та же, лекала те же. Да и руки не сильно отличаются: они ведь не в Париже свои изделия шьют.

– А чего ж мы тогда переплачивали? – рассмеялся Чистов. – Измерили бы нас сейчас, и все дела.

– А иерархия Маслоу? – вопросом ответила Ли Джу. – Ведь мы же знали бы, что это фэйк.

 

Так и не решив этот философский вопрос, поспешили к причалу.

Перебравшись через залив – по пути любовались черной блестящей водой и мерцающими на ней отражениями, – решили поужинать. Долго выбирали место, пока не остановились в… «Макдоналдсе».

– Надо же было так далеко уезжать, – проворчал Чистов, усаживаясь в до боли знакомых интерьерах.

Начинала чувствоваться усталость.

После легкого перекуса пошли домой.

Он проводил девушку до ее номера.

Она медлила.

– А если я к вам приду, вы будете рады? – наконец спросила Марина.

– Буду, – ответил он.

Похоже, опять все решено без него.

Но решение ему нравилось.

 

Минут через десять Марина пришла.

Без стука открыла незапертую дверь номера.

Чистов сидел в кресле, напротив расшторенного окна.

Рядом стояло второе кресло. Пустое.

Они молча сидели в почти полной темноте, смотрели на мерцающий залив и движущиеся огоньки кораблей.

Потом Марина легко поднялась и вышла в ванную.

А когда вошла – они больше не смотрели на залив.

Он поднял ее на руки – это было несложно. И бережно положил на широченную кровать.

В полумраке обнаженная Марина по‑преж‑нему казалась очень хрупкой и маленькой. Но – абсолютной женщиной. Педофилией здесь и не пахло.

 

Потом они долго лежали, обнявшись.

Чистову, несомненно, было хорошо.

 

Но он точно знал, что если бы сейчас так же обнимал свою Катюшку – было бы несравнимо лучше.

 

16

 

Утром Чистов проснулся непривычно трудно.

Вспомнив предыдущий вечерок, усмехнулся: старый конь, может, борозды и не портит, но все же несколько отличается от коня молодого, и, к сожалению, не всегда в лучшую сторону. Впрочем, лучше в эту тему не углубляться. А прикрыть ее.

Чистов задумался, чем бы ее прикрыть. Наконец понял: лучше, чем пятикилометровая пробежка, от нехороших утренних мыслей ничто не отвлечет.

Но сначала нужно предупредить Ли Джу.

Он постучал в дверь ее номера. Она открыла сразу, будто ждала.

Вежливая доброжелательная улыбка. И не более того. Будто и не было ничего вчера. Будто и не выдыхала она протяжно и сладко в его руках и под его телом.

Вот ведь женщины…

А может, оно и к лучшему.

Ему очень нравилась Марина.

Если с Натальей было лишь влечение соскучившегося по женскому теплу мужчины, то с Мариной – все иначе.

Но даже с ней – даже в ней – он не забывает о другой.

А значит – пока не надо.

Потом – видно будет. А пока – не надо. Причем, похоже, Марина для себя решила так же.

– У нас ведь есть еще время? – спросил Чистов.

– Почти весь день, – улыбнулась Марина. – На выставку мы больше не пойдем, я думаю – все, что надо, уже получили.

– А как насчет пробежаться? – спросил Владимир. И не слишком удачно добавил: – Я один не люблю. В Москве‑то я со Слюнявым бегаю…

Он испугался, что девушка откажется или вообще обидится, но Ли Джу засмеялась и согласилась.

– Постараюсь заменить вам Слюнявого, – сказала она. – Только не судите строго.

 

Солнышко спряталось за плотными тучами, зато было не жарко. Лишь бы дождь не пошел, пока не вернутся.

Они быстро добрались до парка – был выходной, и машины почти не досаждали. Здесь, по посыпанной мелкими округлыми красными камешками и достаточно широкой для двоих дорожке, неспешно побежали среди деревьев.

Сначала молча – Чистов боялся, что непривычная к спорту девушка собьет дыхание, потом, быстро поняв, что она еще и ему фору даст, как‑то разом заговорили.

Беседа была вроде бы ни о чем, но Чистова все время не оставляла мысль, что сейчас, вот‑вот, будет сказано что‑то важное.

 

И оно было сказано.

Просто – чуть позже.

 

Дорожка кончалась небольшим пятачком на вершине поросшей соснами горы. Точнее, сосны были с трех сторон. С четвертой – некрутой обрыв и – на сколько хватает глаз – море, окаймленное такими же зелеными берегами.

На пятачке, также засыпанном красными камешками, они были не одни: немолодая пара занималась китайской гимнастикой. Чистов уже подумал уйти, чтобы не мешать, но те, видимо, закончили и скоро покинули тихое местечко.

А еще на пятачке – лицом к морю – стояла одинокая небольшая скамейка на двоих, деревянная и даже не крашенная. На нее Чистов с Мариной и присели.

– На море можно смотреть бесконечно, – сказала Марина. И тут же виновато добавила: – Ну почему хочешь сказать то, что остро чувствуешь, а получается банальность?

– А мне кажется, банальность – не всегда ругательство, – спокойно заметил Владимир. – Вон у костра в походе поют одинаковые песни. Да еще по многу лет. И это не мешает испытывать чистые и искренние эмоции.

– Может быть, – согласилась Марина. И тут же, без всякого перехода проговорила: – Про вчерашний вечер забываем.

– Это вопрос или утверждение? – уточнил Чистов.

– Предложение, – улыбнулась Ли Джу.

– Ладно, – согласился Владимир. Он как‑то так и предполагал. – Хоть не жалеешь? – спросил он.

– Ни капельки. – Вот теперь она улыбалась так, как и должна улыбаться молодая красивая женщина. – Еще раз убедилась, что он – дурак.

– Кто? – сначала не понял Владимир.

– Басаргин, – коротко ответила Марина.

Слегка потрясенный, Чистов некоторое время молчал. Потом все же не выдержал – видать, наболело:

– Что ж вас всех так к нему тянет?

– Опять банальность получится, – ушла от ответа Ли Джу.

– И все‑таки? Я как‑никак тоже пострадавший.

– А в этом весь и фокус. Я‑то пострадавшей себя не считаю.

– А что же ты выиграла? – не понял Чистов.

– А вы бы хотели вычеркнуть из своей жизни Екатерину Степановну? – вопросом ответила та.

– Нет, – твердо ответил он. Ничего, связанного с Катей, он вычеркивать из своей жизни не хотел.

– Вот и ответ, – заключила Марина. – Вы мне очень нравитесь. Вы порядочный и умный. А еще вы ласковый и нежный, – улыбнулась она. – И не толстый. И не храпите.

– Ну, это ты еще не знаешь.

– Басаргина никому не переплюнуть. Особенно если вечером хорошенько выпьет.

– Так зачем ты мои блестящие качества перебирала?

– Затем, что они у вас есть. А у Басаргина – нет. Но люблю я его, а не вас.

– Это как раз понятно, – тяжело вздохнул Чистов. – Где‑то я это уже слышал. Но я‑то пытаюсь понять – почему? Ведь, если я начну храпеть и скупать высших чиновников, ты же меня все равно не полюбишь?

– Не обижайтесь, пожалуйста, – расстроилась Марина. – Вы и в самом деле замечательный.

– Так почему замечательных бросают, а за незамечательными бегают, как собачки?

– Во‑первых, не как собачки, – не обиделась, а просто поправила Ли Джу. – А во‑вторых, сейчас опять пойдут банальности.

– Валяй, – согласился успокоившийся Чистов.

– Сердцу не прикажешь, – проговорила Марина.

– Принято, – сказал он.

– Мужчины хотят быть завоевателями. Женщины хотят быть завоеванными, – продолжила она.

– Наверное, так, – вздохнул Чистов. – Это все истины?

– Нет, есть еще одна, – улыбнулась девушка.

– Давай до кучи, – разрешил Владимир.

– Любовь зла, – закончила Марина.

– В общем, ничего нового, – подытожил Чистов. – И утешительного.

– Только не в вашем случае, – сказала Ли Джу.

– Почему же?

– Потому что Екатерина Степановна вряд ли захочет быть завоеванной. То есть подсознательно она, возможно, и хочет.

– А когда в сознании? – улыбнулся Владимир Сергеевич.

– Короче, Басаргину ее не одолеть. И вы без нее не сможете, и она без вас.

– Твои бы слова – да богу в уши! – не очень поверил ей Чистов. Но – в дальний угол заложил. В конце концов, даже такой умный человек, как Ефим Аркадьевич, тоже предрекал Катино возвращение. Да и Майка что‑то на эту тему говорила.

 

Уже когда подходили к гостинице, запел мобильный Ли Джу.

Она о чем‑то поговорила по‑китайски, после чего дала отбой и перевела Чистову:

– Нас ждут в здешней экологической деревне. Думаю, это важнее сувениров.

Чистов тоже так думал. Единственно, его кольнуло, что Ли Джу – теоретически его подчиненная – договаривалась о встрече, даже не поставив в известность начальника. Неужели он у всех женщин вызывает желание доминировать? Нет, это явно следовало изменить. Причем не откладывая в долгий ящик.

 

Через час за ними пришла машина – конечно же, электромобиль – и отвезла недалеко за город.

Дождик все же начал накрапывать, что, впрочем, не помешало гостям из России облазить все построенное экологически продвинутыми китайцами, – а посмотреть здесь было на что.

Например, содержимое коровьих желудков попадало в генераторы биогаза, отдавая солнечную энергию в виде легкосгораемого топлива. Оставшаяся масса смешивалась с торфом и грунтом, становясь новой плодородной почвой.

Ветряки работали не только для выработки электроэнергии, но и для подачи воды на делянки. Транспортом служили несколько лошадок с разнокалиберными повозками, грузовые электротележки и… множество велосипедов. Причем не только двух‑, но и трех‑, и даже четырехколесных.

А еще были велогибриды. То есть, кроме мускульной силы, имелся электромотор, он же – на спусках, местность‑то холмистая – электрогенератор.

А еще – тепловые насосы.

А еще – синие и черные крыши домиков и построек: в качестве кровли использовались солнечные батареи и тепловые коллекторы.

А еще – компьютерные системы управления отоплением и кондиционированием, которые вместе с современными теплоизоляционными материалами уменьшали энергопотребление домиков в три (!) раза.

С удивлением Чистов узнал, что работают здесь всего семь штатных сотрудников. Остальные двадцать восемь – либо волонтеры, работающие за жилье и еду. Либо… спонсоры, тоже работающие за жилье и еду, но еще жертвующие деньги на развитие деревни. Их имена на медных табличках гордо сияли на доброй половине сооружений.

Государство тоже выступало своего рода спонсором. Оно ничего не платило напрямую, но каждый ватт чистой энергии, уходящей в сеть – летом были даже излишки, – оплачивался по двойному тарифу. Налогообложение тоже было весьма льготным.

 

Конечно, Чистов был очарован и поражен увиденным. Но – они обсуждали это на обратном пути в машине – им хотелось большего. Масштабы не те – вот чего не хватало широкой русской душе Чистова. И не менее широкой полукитайской – Ли Джу.

Они, не сговариваясь, почти поклялись, что их проект будет использовать все, что сегодня видели. Однако если ограничиваться гонконгскими рамками, то лучше вообще не начинать.

Кстати, из деревни они поехали вовсе не в свой отель и даже не на званый обед – это тоже было, но позже. Их ждали представители предприятий – производителей экологического оборудования из Гонконга и из континентального Китая: встречу организовала Ассоциация промышленных экспортеров Гонконга по просьбе все той же Ли Джу.

Здесь Чистову пришлось пережить еще одно потрясение.

Оказалось, что киловаттный ветряной двигатель‑генератор можно было приобрести за три‑четыре сотни долларов. Причем агрегат после установки практически не требовал к себе внимания, лишь раз в год нуждаясь в смазке.

И вообще много чего ранее недоступного и дьявольски дорогого предложили предприимчивые китайцы. Размытые очертания их с Мариной мечты явно становились все ярче и отчетливее.

Последним приветом из Поднебесной было прямое предложение сотрудничества – и в виде коммерческой аренды территории будущего экологического центра, и в виде субсидий, конечно, не деньгами, а оборудованием и технологиями. В конечном счете дарители ничего не теряли, в России рано или поздно это все будет востребовано. А значит – кто первый пришел, того и тапки.

 

– А еще у нас будет много животных и собственная ветеринарная клиника, – сказала Марина, перед тем как уйти в номер собираться к вылету.

– А как же с запретом отца? – улыбнулся Чистов. – Ты же по его рекомендации сменила ветеринарию на бухгалтерию.

– Отец – тоже завоеватель, – не совсем в тему ответила девушка. – Только я ему не жена.

Впрочем, Чистов мысль понял.

 

С отцом Ли Джу он увиделся очень скоро – в пекинском аэропорту, когда они вновь ждали пересадку.

Марину на этот раз на границе никто не мучил.

Они сели с отцом и Чистовым в кафешке. Ли Джу‑старший заказал всем троим какой‑то необыкновенный чай. Чистов деликатно хотел оставить их наедине, но отец Марины попросил его остаться. Владимир даже подумал, не в курсе ли он про их вчерашнее приключение.

Однако дело было в другом.

Во время чаепития Ли Джу‑старший долго и внимательно смотрел на Чистова.

Потом извинился за бесцеремонность и объяснил, что хотел составить собственное мнение о человеке, от которого будет зависеть значительная часть жизни его дочери.

А потом неожиданно добавил, что готов вложить в дело какую‑нибудь не слишком умопомрачительную сумму. Ну, для начала миллионов пять‑семь.

Все накручивалось так стремительно, что Чистов начал сомневаться в реальности происходящего. И лишь сияющие глаза Ли Джу убеждали его в том, что проект, совсем недавно начатый с полушутливого предложения профессора Береславского, вдруг стал расти стремительно и неуклонно.

 

Уже в самолете, глядя в иллюминатор на белые, подсвеченные солнцем облака, Чистов понял истинную причину овладевшей им в последнее время какой‑то тихой радости.

Он почувствовал себя немножко завоевателем.

И – если это ему не показалось, – может быть, не только в экологическом проекте?