Предтеча постсимволизма - Иннокентий Анненский 24 страница

авангарда, достигал в лучших произведениях классической ясности и отчетливости поэтической мысли.,ДЛЯ столь раз­ личных художников, как Г. Иванов и В. Набоков, присуще

единое понимание слова и жизни как божественного дара.

М. Слоним, возглавлявший литературный кружок «Коче­ вье», подчеркивал: «Эмигрантская литература лишь ветвь на общем ство.Ле. Она жива постольку, поскольку жив ствол; она питается его соками, она расцветает, если обмен этот жив и

полон, и засыхает, едва он прекращается. И недаром лучшие писатели в эмиграции те, кто сохранил внутреннюю связь с Россией".» 1•

1 Слоним М. Живая литература и мертвые критики // Русское за­ рубежье. Пермь, 1995. С. 532.

Литература

Русское зарубежье. Пермь, 1995.

Терапиано Ю. Встречи. 1 926-197 1. М., 2002.

Аgамович Г. Одиночество и свобода. М., 1 996.

Соколов А.Г. Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х го­ дов. м., 1 991.

Раев М. Россия за рубежом. История культуры русской эмиграции 19 19- 1 939. м., 1994.

Чагин А. Расколотая лира. Россия и зарубежье. М., 1998.

 

 

Георгий Адамович

Георгий Викторович Адамович (1 894, Москва - 1972, Ниц­ ца), поэт, литературный критик. В первом сборнике стихот­ ворений «Облака» (1 916) Н. Гумилев отметил влияние А. Ах­ матовой и И. Анненского, что естественно, так как Адамович в 1914 г. сблизился с «Цехом поэтов», объединившим акмеис­ тов..БылдругомН.ГумилеваиГ.Иванова, печатался в «Апол­ лоне».

Эмигрировал в 1923 г. после выхода второго сборника «Чи­ стилище» (1 922), обосновался в Париже, где стал одним из самых авторитетных критиков, сотрудничал во многих эмиг­ рантских изданиях: журналах «Звено», «Числа», газете «Пос­ ледние новости». Наряду с М. Цетлиным, В. Вейдле, К. Мо­ чульским, П. Бицил, Вл. Ходасевичем Адамович активно участвовал в реальной организации культурной жизни рус­ ской литературно-художественной диаспоры. Наиболее су­ щественные статьи объединены им в сборнике «Одиночество

и свобода» (Нью-Йорк, 1 955), название которого определяло

основные чувства эмигрантской литературы первой волны. Адамович также автор сборников литературно-критических статей «0 книгах и авторах» (Мюнхен-Париж, 1 966) и «Ком­ ментарии» (Вашингтон, 1 967).

Писал стихи всю жизнь, они вошли в сборники «На Запа­ де» (Париж, 1939); «Другое отечество» (Париж, 1947); «Един-

ство» (Нью-Йорк, 1 967). Во время Второй мировой войны слу­ жил добровольцам во французской армии.

Поэзия Адамовича носит аскетически сдержанный харак­

тер, она музыкальна внутренней энергией чуткой и нервной души, обладающей чрезвычайно емкой памятью прошлого. Синтез некоторых приемов символизма, заключающихся для этого поэта прежде всего в использовании эмблематических слов, связанных с Россией, и акмеизма, выразившийся в точ­ ности стихотворного рисунка при воссоздании архитектур­

ных образов, особенно Петербурга, делают поэзию Адамови­ ча близкой к неклассическим традициям поэЗии Серебряно­ го века.

Адамович - поэт камерный, как и большинству эмигран­ тских художников ему свойственны настроения пронзитель­ ной тоски по родине, чувство экзистенциального одиночества, что придает его поэзии остроту психологизма, более свой­ ственного прозе. Он мастер внутреннего монолога, в котором и звучат голоса прошлого, и происходит спор с самим собой. Ощущение родины выражается в изумительно чистом русском языке, ясности мысли, четкости композиции и, глав­

ное, в постоянном внутреннем обращении к архитектурному символу русской государственности эпохи Петра 1 - Петер­ бургу и истокам русской художественной традиции - А.Пушкину.

Просыпаясь, дымит и вздыхает тревожно

столица, Окна призрачно светятся. Стынет дыханье

 

Отчего мне так страшно? Иль, может бьггь,

все это снится, Ничего нет в прошедшем и нет ничего

Море близко. Светает. Шаги уже меряют

где-то, Будто скошены ноги, я больше бежать не

Серебряный век и русское зарубежье (первой волны}

О, еще хоть минуту! Но щелкнул курок

пистолета.

Не моrу... все потеряно... Темная кровь

на снеrу. Тишина, тишина. Поднимается солнце.

Ни слова. Тридцать градусов холода. Тускло сияет

И под черным вуалем у гроба стоит

Гончарова,

Улыбается жалко и вдаль равнодушно

глядит.

Поэзия Адамовича является квинтэссенцией тех ощуще­ ний, которые трудно передаваемы словами, но являются ос­ новой внугренней жизни личности, выброшенной историей из привычной колеи, лишенной само собой разумеющихся опор существования. Слияние литературных и исторических реалий, исповедальности и предчувствия неотвратимой смер­ ти, смешение геополитических примет пространства и сно­ видческого полубреда рождают строки, обращенные не к це­ нителям поэтического мастерства, а к читателю - другу, та­ кому же одинокому и несчастному человеку, лишенному ро­ дины и духовного пристанища, как и сам поэт, мечтающий вернуться в Россию, где правит «восточный Гамлет».

Когда мы в Россию вернемся... о, Гамлет

* восточный, когда? Пешком, по размытым дорогам,

в стоградусные холода,

Без всяких коней и триумфов, без всяких

там кликов, пешком,

Но только наверное знать бы, что вовремя

мы добредем...

Больница. Когда мы в Россию... колышется

счастье в бреду.

Как будто «Коль славен» играют

вкаком-то приморском саду, Как будто сквозь белые стены, в морозной

предугренней мгле Колышугся тонкие свечи в морозном

и спящем Кремле.

Когда мы". довольно, довольно. Он болен,

измучен и наг.

Над нами трехцветным позором полощется

нищенский флаг,

И слишком здесь пахнет эфиром, и душно,

и слишком тепло.

Когда мы в Россию вернемся". но снегом

ее замело.

ftора собираться. Светает. ftора бЫ�-

и двигаться в пуrь.

Д;ве медных монеты на веки. Скрещенные

руки на грудь.

Своеобразный синтаксис, прерывистые строки создают ощущение непосредственности поэтической речи, передают пульсацию внутренней жизни. Этот прием в какой-то мере схож с открытиями И. Анненского и может бьпъ сравним с синтакси­ сом его стихотворений «Прерывистые строки», «Второй мучи­

тельный сонет», «Трилистник кошмарный». Адамович исполь­ зует скрытые цитаты и реминисценции, создает контамини­ рующие образы. Так, строка В. Брюсова «тень несозданных созданий» используется в переосмысленном варианте:

Ничего не забываю, Ничего не предаю,

Тень несозданных созданий ftо наследию храню.

Из наследия О. Мандельштама извлекается знаковое для его поэтики слово «Tristia», в стихотворную ткань включают­ ся отрывки из модных в начале ХХ в. песенок, сами стихотво­ рения строятся по канве старинных музыкальных мелодий,

об инобытии мыслится как о пространстве, где разрешаются коллизии литературных героев:

Там ждет нас в дали туманной ftокой, мир, торжество,

Там Вронский встретится с Анной

И Анна простит его.

Муза Адамовича всегда была искренней и по-человечес­ ки теплой и чрезвычайно чуткой к чужой боли. Узнав о само­ убийстве в далекой Елабуге в России М. Цветаевой, Адамо­ вич ее памяти посвятил стихотворение, выразившее жизнен­ ное и поэтическое кредо самого автора:

Поговорить бы хоть теперь, Марина! При жизни не пришлось. Теперь вас нет. Но слышится мне голос лебединый,

Как вестник торжества и вестник бед.

При жизни не пришлось. Не я виною. Литература - приглашенье в ад.

Кудая радостновходил.не скрою, Откуданикому - путей назад.

Не я виной. Как много в мире боли. Но ведь и вас я не виню ни в чем.

Как чудножить - всё по случайности,всё - по неволе. Как плохо мы живем.

Как критик Адамович обладал большой чуткостью и тре­ бовал от поэтов отражения существенных для человека не­ преходящих тем, таких, как смерть, любовь; смысл бытия. Будучи приверженцем классической линии в искусстве, от­ стаивал принципы простоты и безыскусности поэтической речи. Его статьй и комментарии в основном очертили пробле­ му реального вклада русской эмиграции в мировую культу­

ру. Он был инициатором создания Энциклопедии культуры русского зарубежья.

Адамович являлся организатором «Парижской ноты», ос­ нователем направления в эмигрантской поэзии, носящей та­ кое же название, которое положило в основу принципы, от­ стаиваемые им в критике. Был составителем первой поэти­ ческой антологии русс�ого зарубежья «Якорь» и автором вводной статьи к ней. Его стихи вошли также в антологии «На Западе», «Муза Диаспоры», сборник «Содружество».

 

Сочинения

� Аgамович Г. Одиночество и свобода. М., 1996.

Литература

Бунин И. Воспоминания. Г. Адамович // Знамя. 1988. № 4. С. 178-191.

Набоков В. Г. Адамович // Октябрь. 1 989. № 1. С. 195-207.

Померанцев К. Сквозь смерть. London, 1 986 [Главы из книги К. По- меранца опубл. в Лит. обозрении. 1989. № 11. С. 79-82.).

Соколов Г. С. Судьбы русский литературной эмиграции 1 920-х го­ дов. м., 1991.

Георmй Иванов

Георгий Владимирович Иванов (1 894, Ковно - 1 958, Йер ле Пальме, Франция), поэт, литературный критик, перевод­ чик, прозаик, публицист, мемуарист. Был участником перво­ го петербургского «Цеха поэтов», возглавлял второй «Цех поэтов» (191 6-1917), в 1920-1922 был участником третьего

«Цеха поэтов». Считал важным продолжать традиции акме­ изма.

Первый сборник стихов «Отплытие на остров Цитеру» (19 1 2), связанный одноименным названем с картиной фран­ цузского живописца Ватто, нашел признание у И. Северяни­ на (с которым поэт некоторое время дружил и разделял его программу эгофутуризма) и Н. Гумилева. Молодой поэт от эгофутуризма пришел к акмеизму и вошел в «Цех поэтов», возглавляемый Н. Гумилевым. Иванову были близким идеи акмеизма, он находился под влиянием поэзии Н. Гумилева и М. Кузмина. Весь Серебряный век он назвал «эстетической ЭПОХОЙ».

Сборники стихотворений «Памя:тник славы» (1915), «Ве­ реею> (19 16), «Сады» (1 92 1) выдержаны в духе акмеизма. В 1 923 г. на вторую книгу стихов откликнулся Вл. Ходасевич. Он писал: «У Георгия Иванова, кажется, не пропадает даром ни одна буква; каждый стих, каждый слог обдуман и обрабо-

тан...И все это с большим вкусом приправлено rде аллитера­ цией, где неслыханной рифмой, где кокетливо-небрежным ассонансом: куда что идет, где что к месту - это все Георгий Иванов знает отлично... Г. Иванов умеет писать стихи. Но по­ этом он станет вряд ли. Разве только случится с ним какая­ нибудь большая житейская катастрофа, добрая встряска, вро­ де большого и настоящего горя, несчастья. Собственно, толь­ ко этого и надо ему пожелать» 1• Катастрофа России была пе­ режита как катастрофа жизненная.

В 1 922 г. поэт эмигрировал вместе с женой И. Одоевцевой в Париж, где стал одним из самых известных поэтов русского зарубежья первой волны эмиграции. Сотрудничал со многи­ ми журналами как поэт и как критик. В Париже, Берлине и

Нью-Йорке соответственно опубликованы его сборники

«Розы» (1 93 1), «Отплытие на остров Цитеру» (так же назы­

вался и первый сборник Иванова), «Портрет без сходства» (1 950), «Стихи» (1 958). Адамович афористически выразил суть поздней поэзии Г. Иванова эмигрантского периода: «сгорев­

шее, перегоревшее сердце»2• О сборнике «Розы» Г. Струве писал: «Стихи «Роз» полны были какой-то пронзительной прелести, какой-то волнующей музыки. Акмеистические боги, которым раньше поклонялся Иванов, были ниспровер­ гнуты <... > Вместо неоклассицизма - неоромантизм, роман­ тизм обреченности, безнадежности, смертю>3• Иванов при­ страстен к точtюсти детали, музыке, восходящей к поэзии А. Блока, философскому осознанию мира, который дан чело­ веку лишь на короткое время.

С бесчеловечною судьбой Какой же спор? Какой же бой?

Но этот вечер голубой Еще мое владенье.

1 Хоgасевч Вл. О новых стихах // Колеблемый треножник. М., 1 991. с. 512.

2 «ftоследние новости». 1931. 22 октября.

3 Струве Г. Русская литература в изгнании. С. 215.

И небо. Красно меж ветвей,

А по краям жемчужно". Свистит в сирени соловей, Ползет по травке муравей - Кому -то это нужно.

Пожалуй, нужно даже то, Что я вдыхаю воздух,

Что старое мое пальто Закатом слева залито,

А справа тонет в звездах.

Иванов стал знаковой фигурой поэзии р�ского зарубе­ жья первой волны. Он был выбран председа'I'елем общества

«Зеленая лампа», организованного Д. Мережковским и

3. Гиппиус, состоял членом парижского Союза русских писа­ телей и журналистов, участвовал в литературном объедине­ нии «Круг» (1 935-1 939).

В коротких, афористически точных стихотворениях поэт

воплощал мироощущение русских эмигрантов, чья душа и сердце принадлежали России, где они родились, получили образование, впервые познали любовь и творчество, России, чей язык был аналогом их духа, но телом и жизнью они были вне пределов родины и не могли и не хотели воспевать тот режим, который, по их мнению, попрал все святое и был ан­ тичеловечен. В противовес «Хорошо» В. Маяковскому Ива­ нов писал:

Хорошо, что нет Царя. Хорошо, что нет России. Хорошо, что Бога нет.

Только желтая заря, Только звезды ледяные, Только миллионы лет. Хорошо - что никого, Хорошо, что ниче�:о, Так черно и так мертво,

Что мертвее быть не может

И чернее не бывать.

Что никто нам не поможет И не надо помогать.

Основная тема поэзии Иванова - собственно культура и искусство. Поэт искусно вплетает в свои стихотворения лег­ ко узнаваемые цитаты и перифразы, которые часто образу­ ютсамостоятельный узор на основном поэтическом рисунке автора. Так, в посвящении В. Маркову, знатоку русской по­ эзии и особеннофутуризма,автору книги о русском авангар­ де,Иванов пишет, обыгрывая строкиИ.Северянина,вклю­ чая перифразы из А. Пушкина, М. Лермонтова и Овидия:

В упряжке скифской трепетные лани - Мелодия,элегия, эвлега".

Скрипящая в трансцендентальном плане,

Немазанная катится телега.

На Грузию ложится мгла ночная.

В Афинах полночь. В Пягигорске грозы.

".И лучше умереть, не вспоминая, Как хороши, как свежи были розы,

Обладая поразительным слухом на музыкальную основу стихотворения, Георгий Иванов создает из стиховой музыки собственную «матрицу», воплощающую и Россию, и Сереб­ ряный век, узнаваемую как музыкальная тема русского ро­ манса и лейтмотив поэзии А. Блока.

э10 звон бубенцов издалека, Это тройки широкий разбег, Это черная музыка Блока

На сияющий падает снег.

".За пределами жизни и мира, В пропастях ледяного эфира

Все равно не расстанусь с тобой!

ИРоссия, какбелаялира,

Над засыпанной снегом судьбой.

Человек в поэтическом мире Иванова обречен на одино­ чествоисмерть, откоторой ничего не спасает, ниБог, ни лю-

бовь, ни Муза. Эмиграция предстает в кошмарном образе заг­ робного бала (ассоциации с «Плясками смерти» А. Блока и

«Бобком» Ф. Достоевского). Эпиграф к стихотворению Г. Адамовича «Имя тебе непонятное дали". / Ты забытье. / Или - точнее - цианистый калий / Имя твое»:

Как вы когда-то разборчивы были, О, дорогие мои.

Водки не пили, ее не любили, ftредпочитали Нюи.

Стал нашим хлебом - цианисты l), калий, Нашей водой - сулема.

Что ж? ftритерпелись и попривыкали, Не посходили с ума.

Даже, напротив, - в бессмысленно-

злобном

Мире - противимся злу:

Ласково кружимся в вальсе загробном На эмигрантском балу.

Однако поэт утверждает достоинство страдающей лично­ сти, его Слова. В «Посмертном дневнике» традиционное со­ единено с трагической самоиронией, стоицизмом перед пос­ ледней жизненной чертой.По мнению Р. Гуля,Иванов был единственным в русской поэзии экзистенциалистом, уходя­ щим корнями в «гранит императорского Петербурга». Воз­ вращаясь в воспоминаниях на родину, Г. Иванов мыслит ее и как родину духа, родину поэтов - друзей. В метатекст его поэзии входит мысль Пушкина, высказанная им стихотворе­ нии «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», о собствен­ ном бессмертии в памяти потомков, «доколь в подлунном мире жив будет хотьодин пиит». Иванов берет строки О. Мандель­ штама«В Петербурге мы сойдемся снова / Словносолнце мы похоронили в нем», чтобы подчеркнуть святость и вечность вневременного братства поэтов.

Четверть века прошло за границей

И надеяться стало смешным.

 

353

Лучезарное небо над Ниццей Навсегда стqло небом родным.

Тишина благодатного юга, Шорох волн, золотое вино".

Но поет петербургская вьюга В занесенное светом окно,

Что пророчество мертвого друга Обязательно сбыться должно.

По собственному признанию, ему свойственно «двойное зренье» (из стихотворения «Теперь, когда я сгнил и черви обглодали...»), которое различаетодновременно высокое, тра­ гическое и низкое, комическое в одном и том же явлении. Иногда этот талант проницательного зрения вызывал негодо­ вание современников.

Художников развязная мазня, Поэтов выспренная болтовня.

Гляжу на это рабское старанье, Испытывая жалость и тоску

Насколько лучше - блеянье баранье, Мычанье, кваканье, кукареку.

Конечно, как и все эмигранты, Иванов искал ответы на проклятые вопросы о судьбе и грехах России. Иногда в почти афористичнойи скупой форме он намекал на возможный от-

�

 

 

Несколько поэтов. Достоевский. Несколько царей. Орел двуглавый. И - державная дорога - Невский".

Что нам делать с этой бывшей Славой? Бывшей, павшей, обманувшей, сгнившей...

". Широка на Соловки дорога, Где народ, свободе изменивший, Ищет, в муках, Родину и Бога.

Иванов многим виделся внерелигиозным художником, в то время как его вера была глубока и ненарочита, она слилась

с чувством родины и самой жизни. Он никогда не допускал последнего отчаяния, зная, что это смертный грех.

За столько лет такого маянья По городам чужой земли

Есть от чего прийти в отчаянье,

Имывотчаяньепришли.

- В отчаянье, в приют последний, Как будто мы пришли зимой.

С вечерни в церковке соседней,

По снегу русскому, домой.

Мастерство Иванова и его поэтика впитали достижения Серебряного века и по-своему завершили их. Его синтаксис не разнообразен, но за счет музыки и смысловых обертонов поэзия Иванова достигает совершенства, или того, что М.Кузмин называл кларизмом. В «Дневнике» и «Посмертном дневнике» с обнаженным трагизмом выражено самосознание человека ХХ в., ищущего Истину на путях человечества, ее потерявшего. Приблизительность раздражала и унижала музу Иванова:

По улицам рассеянно мы бродим,

На женщин смотрим и в кафе сидим. Но настоящих слов мы не находим,

А приблизительных мы больше не хотим.

Поиском настоящего логосного слова стала поэзия Ива­ нова, вобравшая как неклассические традиции Серебряного века, так и традиции М. Лермонтова (к имени и творчеству которого поэ'F относился с неизменным пиететом), и продол­ жившая их в условиях русской диаспоры. Квинтэссенцию собственных ощущений в эмигрантском быту, драматизм от­ вергнутого существования и никому не нужного творчества поэт выразил лаконично, в свойственной ему иронично-афо­ ристической манере:

Как обидно - чудным даром, Божьим даром обладать, Зная, чторастратишь даром

 

23*

 

 

Золотую благодать.

И не только зря растратишь, Жемчуг свиньям раздаря, Но еще к нему приплатишь, Жизнь, погубленную зря.

Поэт воплотил с необыкновенной ясностью неизбывное чувство утраты родины и надежду на оправдание непоправи­ мой жизненной беды:

Остановиться на мгновенье, Взглянуть на Сену и дома, Испытывая вдохновенье, Почти сводящее с ума.

Оно никак не воплотится, Но через годы и века, Такой же луч зазолотится Сквозь гаснущие облака.

Сливая счастье и страданье

В неясной прелести земной... И это будет оправданье

Всего погубленного мной.

Его воспоминания «Петербургские зимы» (1 928) вызвали споры из-за субъективного отражения русской культуры нача­ ла века. Ивановым написаны романы «Третий Рим» (1930) и «Рас­ пад атома» (1 938), «Китайские тени». Литературная критика Иванова включа�т статьи о В. Сирине (Набокове), И. Бунине, Вл. Ходасевиче, Б. Поплавском, Г. Адамовиче, М. Алданове.

Похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев де Буа близ Парижа.

Сочинения

� Иванов Г. Собрание сочинений: В 3 т. М., 1994.

� Иванов Г. Стихотворения. Третий Рим. Китайские тени. М., 1989.

Литература

БогомоловН.Талантдвойногозренья//Вопросылитературы.1989.

№ 2. с. 11 6-142.

Влаgислав Хоgасев ич

Вейgле В. Георгий Иванов // Континент, 1977. № 11.

Оgоевцева И. На берегах Сены. М., 1989.

Яновский В. ftоля Елисейские. Сftб., 1993.

 

 

Владислав Ходасевич

Творчество Владислава Фелициановича Ходасевича (1 886, Москва - 1939, Бийянкур, близ Парижа), поэта, литератур­ ного критика, переводчика, публициста, мемуариста, не от­ носится ни к символизму, ни к акмеизму, но по поэтике и стро­ гости отношения к слову оно может быть соdтнесено с прин­ ципами акмеизма. Наиболее значительным из напечатанных в России является сборник «Путем зерна» (1 920), в котором звучит нота надежды на возрождение России после ее гибе­ ли в эrюху революции. Эти надежды были внутренним осно­ ваниеммяобщественнойработы. В 1918 г.Ходасевич был одним из организаторов московской Книжной лавки писате­ лей, куда входили также М. Осоргин и М. Алданов. В 1 920-е гг. преподавал в студии Пролеткулtта, был членом Петроградс­ кого союза поэтов. Первые сборники стихотворений «Моло­ дость» (1 908), «Счастливый домик» (1 914) обратили на себя внимание Н. Гумилева.

В 1 922 г. вместе с Н. Берберовой через Ригу эмигрировал в Берлин, где издал сборник стихов «Тяжелая лира» (1 923). Был член правления берлинского Дома искусств, соучредителем Клуба писателей (1 922-23), членом берлинского Союза пи­ сателейи журналистов. С ноября 1 923 г. по март 1924 г.нахо­ дился в Чехословакии, затем посетил Италию, где активно общался с М. Горьким, Францию, Англию, Ирландию.

После переезда в Париж в 1 925 г. издал свое «Собрание стихов» под символическим названием «Европейская ночь» (1927). До 1 925 г. сохранялсоветское гражданство.

Поэтический стиль Ходасевича, строгий, взыскательный и подчас аскетический, тяготеет к классической линии рус­ ской поэзии «любомудров», в частности Е. Баратынского и

А. Пушкина. Это было отмечено и современниками. Так, А. Белый в своем отзыве на сборник Ходасевича «Тяжелая лира» писал, что этот сборник «встречаем как яркий, прекрас­ ный подарок, как если бы нам подавалась тетрадка неизвест­

ных еще стихов Баратьtнского, Тютчева. Аира поэта, соглас­

ная с лирою классиков, живописует сознание, восстающее в духе» 1• В. Набоков назвал Ходасевича «гордостью русской поэзии». В романе «Дар» В. Набоков создал образ поэта Конче­

ева, в котором современники увидели черты Вл. Ходасевича.

В сборнике «Европейская ночь» выражено эмигрантское самочувствие, переданы отчужденность, трагизм внекорне­ вого бытия, попытки преодолеть которые через проникнове­ ние в чужие жизни ведут к еще большему надлому (стихотво­ рения «Слепой», «Берлинское», «С берлинской улицы»). Само название сборника указывает на безысходность существова­

ния, географический эпитет «европейская» усугубляет то­ тальность власти мрака, тьмы, «ночи». Поэт создает стихот­ ворения-эмблемы, зрительный образ которых графичен, аб­ сурден и трагичен:

Колышется его просторный Пиджак - и, подавляя стон, Под европейской ночью черной Заламывает руки он.

Традиционная для. русской классической литературы пра­

*

вославная религиозность преломляется через сверхзадан-

ность миссии поэта:

Жив Бог! Умен, а не заумен, Хожу среди своих стихов, Как непоблажливый игумен Среди смиренных чернецов. Пасу послушливое стало

Я процветающим жезлом.

Ключи таинственного сада Звонят на поясе моем.

1Цитпо:Струве Г.Русскаялитературавизгнании.С.1 03.

ВлаgиславХоgасев·ич

 

Я - чающий и говорящий. Заумно, может быть, поет

Лишь ангел, Богу предстоящий, - Да Бога не узревший скот

Мычит заумно и ревет.

А я - не ангел осиянный,

Не лютый змий, не глупый бык. Люблю из рода в род мне данный Мой человеческий язык:

Его суровую свободу, Его извилистый закон."

О, если б мой предсмертный стон

Облечь в отчетливую оду! 1'

Он вводит в поэзию момент диалога с самим собой, дости­ гающего трагической высоты в стихотворении «Перед зер­ калом» (Париж, 1924) с эпиграфом на итальянском языке из Данте «Nel mezzo del cammina di nostra vita» - «На середине пути нашей ЖИЗНИ».

Я, я, я. Что за дикое слово? Неужели вон тот - это я? Разве мама любила такого, Желто-серого, полуседого И всезнающего, как змея?

Разве мальчик, в Останкине летом Танцевавший на дачных балах, - Это я, тот, кто каждым ответом Желторотым внушает поэтам Отвращение, злобу и страх?

<".>

Да. Меня не пантера прыжками На парижский чердак загнала. И Вергилия нет за плечами, - Только есть одиночество в раме Говорящего правду стекла.

Образы Вергилия, спутника-провожатого, и пантеры взя­ ты из «Божественной комедии» Алигьери Данте. Ходасевич в своем стихотворении создает огромное поле ассоциативных

Серебряный век и русское зарубежье (первой волны}

связей. Одной из них может быть и незаконченный отрывок изА.Пушкина:

Напрасно я беrу к Сионским высотам, Грех алчный гонится за мною по пятам."

Так, ноздри пыльные угкнув в песок сыпучий, Голодный лев следит оленя бег пахучий1•

Дантовский контекст сопрягается с огромным библейским контекстом, новозаветной традицией, христианским образом человеческой души, ищущей спасения, убегающей от духов­ ной гибели и преследуемой грехом. Чудесное видение о спа­ сении души, преследуемой сладострастием в образе пантеры, гордостью и насилием в образе льва, алчностью в образе вол­

чицы (у Данте в «Божественной комедии»}, углубляет звуча­

ние строк Ходасевича, который пишет, однако, не о грехе, убивающем личность (Пушкин}, а о внеличностных силах истории, которые делают человека беглецом, неприкаянным жильцом подвалов и чердаков в чужих домах. Поэт с пиете­