Об обществах, к которым относятся процитированные тексты

Цитаты были подобраны для иллюстрации реального процесса — изменения поведения самих людей. Отбор велся таким образом, чтобы они могли показывать типичные черты, по крайней мере для определенных социальных групп или слоев. Ни одному отдельному человеку, будь он даже такой выдающейся индивидуальностью, как Эразм, не изобрести «savoir-vivre» своего времени.

Мы слышим, как люди разных времен говорят о приблизительно одном и том же предмете. Это дает лучшее изображение перемен, чем пересказ их собственными словами. Самое позднее с XVI в. заповеди и запреты, с помощью которых индивиды старались формировать социальный стандарт, находятся в непрестанном движении. Конечно, это движение не было прямолинейным, но при всех отклонениях все же обнаруживается некий «тренд», какое-то направление — достаточно прислушаться к тому, что говорилось от века к веку.

В сочинениях о манерах, датируемых XVI в., отражен облик новой придворной аристократии, которая постепенно складывается из элементов различного социального происхождения. Вместе с нею возникает и особый кодекс поведения.

Во второй половине семнадцатого столетия Де Куртэн говорит от имени придворного общества, в высшей степени упрочившего свои позиции, — от имени двора Людовика XIV. Он обращается преимущественно к людям определенного ранга, не живущим при дворе, но желающим познакомиться с его нравами и обычаями.

В «Avertissement» он пишет: «Le Traité n’avoit pas esté imprimé, mais seulement pour satisfaire un Gentilhomme de Province qui avoit prié l’Auteur, comme son amy pariculier, de donner de quelques préceptes de Civilité à son fils, qu’il avoit dessein d’envoyer à la Cour, en sortant de ses études et de ses exercices.

Il (l’Auteur) n’a entrepris ce travail que pour les honnestes gens; ce n ‘est qu ‘a eux ци ‘il l’adresse, et particulierement à la jeunesse qui peut tirer quelque utilité de ces petits avis, chacun n’ayant pas la commodité ny de moyen de venir à Paris à la Cour, pour y apprendre le fin de la politesse ¹⁾».

Люди, принадлежащие к кругу, задающему модель поведения, не нуждаются в книгах, чтобы знать, как себя вести. Это очевидно, а потому важно установить цель записи того, что составляет тайну узкого слоя придворной аристократии, и адресата подобного сочинения.

В данном случае адресат совершенно ясен. Автор подчеркивает, что его записи предназначаются для «honnêtes gens», т.е. в общем и целом для людей высшего слоя. Они в первую очередь отвечают потребностям провинциального дворянства, желающего с точностью знать, как ведут себя при дворе, а также потребности значительного числа не дворян. Успеху книги в немалой мере способствовал интерес к данным вопросам со стороны высших слоев буржуа. Имеются многообразные свидетельства того, что в это время обычаи, манеры и моды двора проникали в высшие слои третьего сословия. При всем подражании они подвергались некоторой трансформации, адаптируясь к иному социальному положению людей. Тем самым они в известной степени утрачивали характер разграничительной линии, отличительной принадлежности высшего слоя и в этом качестве обесценивались. Данная ситуация побуждала верхи к выработке еще большей утонченности поведения. Развитие придворных манер, их распространение сверху вниз, небольшая социальная деформация, обесценивание их в качестве отличительного признака — таков механизм, служивший движущей силой изменения манер высшего слоя. Важно то, что в кажущейся беспорядочности и случайности идей и мод, в придворных манерах можно в долгой перспективе обнаружить направления, линии развития, которые можно назвать сдвигом порога чувствительности и границы стыда, или «совершенствованием» нравов, или «цивилизацией». Социальной динамике соответствует динамика души, обладающая собственными законами.

В XVIIIв. растет богатство буржуазных слоев, начинается их подъем. К придворному кругу теперь наряду с аристократическими прямо принадлежат (более чем в предшествующем столетии) и буржуазные элементы, хотя различия в социальном ранre вовсе не были утеряны. Незадолго до революции тенденция к обособлению социально ослабевшей аристократии даже вновь усиливается.

Тем не менее следует рассматривать это расширенное придворное общество как нечто целое, объединяющее в себе придворно-аристократические и придворно-буржуазные элементы и лишенное непроницаемой границы снизу. Данное общество представляло собой иерархически организованную элиту всей страны. Принадлежать к ней или хотя бы ей подражать — стремление все более широких слоев, ставшее повсеместным в условиях роста социальной взаимозависимости и достатка. Популяризаторами придворных обычаев, помимо всех прочих авторов, становятся церковные круги. Росту принудительной силы в сдерживании аффектов, регулированию и формированию поведения, поначалу представлявшим собой под именем «civilité» исключительно светское явление, теперь соответствует и определенное направление церковной традиции. Превратившись в форму социального сосуществования, «civilité» получает христианское религиозное обоснование. Как это часто случается, церковь выступает в роли важнейшего института, осуществляющего перенесение моделей сверху вниз.

В своем предисловии к правилам христианской «civilité» достопочтенный отец Ла Саль замечает: «C’est une chose surprenante, que la plupart des Chrétiens ne regardent la Bienséance et la Civilité que comme une qualité purement humaine et mondaine et que ne pensant pas à élever leur esprit plus haut, ils ne la considèrent pas comme une vertu, qui a rapport à Dieu, au prochain et à nous-même. C’est ce qui fait bien connoître le peu de Christianisme qu’il y à dans le monde²⁾». Поскольку во Франции воспитание и образование были преимущественно сосредоточены в руках сословия клириков, то именно через это сословие (если и не исключительно, то в значительной мере) по стране двинулся растущий поток сочинений, посвященных «civilité». Такие сочинения служат подсобным средством в начальном образовании, часто они издаются как пособия для уроков чтения и письма.

Именно поэтому понятие «civilité» все больше теряет свою ценность для социальной элиты. Оно переживает тот же процесс, что ранее — понятие «courtoisie».

Экскурс: о подъеме и падении роли понятий «courtoisie» и «civilité»

Словом «courtoisie» поначалу обозначалась форма поведения, возникшая при дворах крупных феодалов-рыцарей. Еще на протяжении Средних веков это слово утратило немалую часть социальной ограниченности, заложенной в его этимологии («cour» — «двор»). Его стали употреблять бюргеры. Вместе с постепенным отмиранием рыцарско-феодального военного дворянства и образованием новой абсолютистско-придворной аристократии в течение XVI—XVII вв. для обозначения поведения в обществе постепенно начинает использоваться понятие «civilité». Во французском переходном обществе XVI в., совмещавшем в себе рыцарско-феодальные и абсолютистско-придворные черты, понятия «courtoisie» и «civilité» какое-то время сосуществуют. На протяжении XVII в. понятие «courtoisie» во Франции постепенно выходит из моды.

«Les mots de courtois et de courtoisie, — замечает французский писатель в 1676 г.¹³, — commencent à viellir et ne sont plus du bel usage. Nous disons civil, honneste; civilité, honnesteté³⁾».

Более того, слово «courtoisie» уже кажется чуть ли не буржуазным. Как говорится в диалоге Франсуа де Кайе, датированном 1694 г.: «Mon voisin — le Bourgeois... suivant le langage de la bourgeoisie de Paris, dit... affable et courtoise... il ne s’exprime pas poliment, parce que les mots de courtois et d’affable ne sont plus gueres dans le commerce des gens du monde, et les mots de civil et d’honnête ont pris leur place, de même que ceux de civilité et d’honnêteté ont pris la place de courtoisie et d’affabilité⁴»» (Calliéres F. de. Du bon et du mauvais usage dans les maniéres de s’exprimer. P., 1694. P. 11 Off.).

Точно так же в течение восемнадцатого столетия в абсолютистско-придворном высшем слое падает роль понятия «civilité». Сам этот слой претерпевал в то время постепенную трансформацию, находился в процессе обуржуазивания, обусловленном (по крайней мере до 1750 г.) ростом присутствия при дворе буржуазных элементов. Возникшую в результате проблему обсуждает, например, аббат Гедойн в книге «De l’urbanité Romaine» (Œuvres Diverses. P. 173). Он задается вопросом, почему выражение «urbanité», прекрасное само по себе, так и не вошло в обычай, в отличие от «civilité», «humanité», «politesse» или «galanterie». Ero ответ таков: «Urbanitas signifiait cette politesse de langage, d’esprit et de maniéres, attachée singuliérement à la ville de Rome, qui s’apelloit par excellence «Urbs», la Ville, au lieu que parmi nous cette politesse n’étant le privilége d’aucune ville en particulier pas même de la Capitale, mais uniquement de la Cour, le terme d’urbanité devient un terme... dont on peut... se passer⁵⁾».

Если учесть, что «город» в то время означал «хорошее буржуазное общество» в отличие от более узкого придворного, то мы без труда увидим актуальность такой постановки вопроса.

В большинстве дошедших до нас высказываний того времени понятие «civilité» меняется на «politesse», a весь этот понятийный комплекс все сильнее отождествляется с «humanité».

Совершенно ясно выразил эти тенденции Вольтер, посвятив «Заиру» одному буржуа, английскому купцу Э.М.Фолкнеру. В посвящении говорится: «Depuis la régence d’Anne d’Autriche ils (les Français) ont été le peuple le plus sociable et le plus poli de la terre... et cette politesse n ‘est point une chose arbitraire, comme ce ди ‘on appelle «civilité», c’est une loi de la nature qu’ils ont heureuse-ment cultivé plus que les autres peuples⁶⁾».

Подобно тому как это ранее случилось с «courtoisie», теперь сходит на нет роль понятия «civilité». Вскоре его содержание, равно как и содержание родственных ему понятий, вольется в новое понятие и получит дальнейшее развитие. Это — понятие «civilisation», выразившее новую форму самосознания. «Courtoisie», «civilité», «civilisation» — эти слова представляют собой метки трех этапов общественного развития. По ним видно, в каком обществе они возникли, к какому обществу обращены. Подлинное изменение манер высших слоев, приведшее к образованию того поведенческого стандарта, который сегодня называется «цивилизованным», произошло на средней фазе. Ставшее обычным в XIX в. понятие «цивилизация» указывает на то, что процесс цивилизации — а точнее, одна фаза этого процесса — пришел к завершению и был предана забвению. Этот процесс прослеживается теперь только у других народов и какое-то время заметен в низших слоях собственного общества. В высших и средних слоях общества «цивилизация» кажется неизменным достоянием. Его хотят приумножить, но его развитие видится лишь в рамках уже имеющегося стандарта.

Приведенные примеры показывают движение к данному стандарту на предшествующей, придворно-абсолютистской фазе развития.