Или одноногий профессор баллистики Покровский, который сопротивлялся в Святых воротах и бил своей деревянной ногой конвоиров только для того, чтобы не быть послушным стадом.

Мужество русской интеллигенции, десятки лет сохранявшей свои убеждения в условиях жесточайшего произвола и погибав­шей в полной безвестности, меня поражало и поражает до сих пор. Преклоняюсь перед русской интеллигенцией старшего, уже ушедшего поколения. Она выдержала испытания красно­го террора, начавшегося сразу же после пришествия к власти большевиков.

Чем сильнее было сопротивление интеллигенции, тем оже­сточеннее действовали против нее. О сопротивлении интелли­генции мы можем судить по тому, какие жестокие меры были против нее направлены, как разгонялся Петроградский уни­верситет, как реформировались программы в школах и высших учебных заведениях, как насаждалась политграмота. Детей ин­теллигенции вообще не принимали в вузы. И тем не менее в уни­верситетских городах возникали кружки самообразования. Пе­тербургские профессора читали лекции на дому, издавали свои работы за собственный счет.

Два парохода понадобились осенью 1922 года, чтобы вывезти из России только ту часть интеллигенции, против которой не могли быть применены обычные меры ввиду ее общеевропей­ской известности.

Можно было бы привести пример сотен и тысяч ученых, художников, музыкантов, которые сохраняли свою духовную самостоятельность в науке и творчестве. За спинами главарей различного рода разоблачительных кампаний стояли толпы по­лузнаек, полуинтеллигентов, которые осуществляли террор, прихватывали себе ученые степени и академические звания на этом выгодном для них деле. Нет ничего опаснее полузнайства. Полузнайки уверены, что они знают все, и действуют нагло и бескомпромиссно. Сколько людей были выброшены этими полузнайками на улицу!

Вопрос о нравственных основах интеллигентности очень ва­жен. Совесть не только ангел-хранитель человеческой чести. Это рулевой его свободы, она заботится о том, чтобы свобода не превращалась в произвол, а указывала человеку его настоящую дорогу в запутанных обстоятельствах жизни, особенно совре­менной.

Эзоп*

Эзоп был сочинителем басен. Считалось, что все басенные рассказы, которые потом на разный лад пересказывались в те­чение многих веков, впервые были придуманы Эзопом: и про волка и ягненка, и про лису и виноград, и про лягушек, про­сящих царя.

Эзоп сочинял басни потому, что он был раб и говорить прямо то, что он думал, было для него опасно. Это был его иносказа­тельный, «эзоповский язык». А о том, каким он был рабом и что из этого получалось, в народе рассказывали множество веселых историй.

На острове Самос жил философ Ксанф. Много лет Эзоп был его рабом.

Устроил Ксанф угощение ученикам, послал Эзопа на рынок: ♦Купи нам всего лучшего, что есть на свете!» Пришли гости. Эзоп подает одни только языки — жареные, вареные, соленые. «Что это значит?» — спрашивают его. «А разве язык не самое лучшее на свете? Языком люди договариваются, устанавли­вают законы, рассуждают о мудрых вещах. Ничего нет лучше языка!» — «Тогда на завтра купи нам всего худшего, что есть на свете!» На следующее утро Эзоп опять подает одни только языки. «Что это значит?» — «А разве язык не самое худшее на свете? Языком люди обманывают друг друга, начинают споры, раздоры, войну. Ничего нет хуже языка!» Рассердился Ксанф, но придраться не мог.

Много раз просил Эзоп Ксанфа освободить его, а Ксанф не хотел. Но случилась на Самосе тревога: заседал перед народом государственный совет, а с неба налетел орел, схватил государ­ственную печать, взмыл ввысь и оттуда уронил ее за пазуху рабу. Позвали Ксанфа истолковать знамение. Ксанф, по свое­му обычаю, говорит: «Это ниже моего философского достоин­ства, а вот есть у меня раб, он вам все растолкует». Вышел Эзоп и отвечает: «Растолковать могу, да не к лицу рабу давать сове­ты свободным: освободите меня!» Освободил народ Эзопа. Эзоп говорит: «Орел — птица царская; очевидно, царь Крез решил покорить Самос и обратить его в рабство». Огорчился народ и от­правил Эзопа к царю Крезу просить снисхождения. Щедрому царю умный раб понравился, с самосцами он помирился, а Эзопа сделал своим советником.

Долго еще жил Эзоп, сочинял басни, побывал и у вавилон­ского царя, и у египетского, и на пиру семи мудрецов. А погиб он в Дельфах. Посмотрел он, как живут дельфийцы, которые не сеют, не жнут, а кормятся от жертв, приносимых Аполлону все­ми эллинами, и очень ему это не понравилось. Дельфийцы испу­гались, что он разнесет о них по свету дурную молву, и пошли на обман: подбросили ему в мешок золотую чашу из храма, а потом схватили, обвинили в краже и приговорили к смерти. Эзоп при­пал к алтарю Муз, но его оторвали и повели на казнь. Он сказал: «Не к добру вы обидели Муз! Так же вот спасался однажды заяц от орла и попросил помощи у навозного жука. Посмеялся орел над таким заступником и растерзал зайца. Жук стал мстить: вы­смотрел орлиное гнездо, вытолкнул оттуда орлиные яйца, а сам улетел. Где ни вил орел гнездо, всюду жук разбивал его яйца. На­конец положил их орел за пазуху к самому Зевсу. А жук скатал навозный ком, взлетел к Зевсу и тоже бросил его богу за пазуху; возмутился Зевс, вскочил, чтобы отряхнуться, и орлиные яйца упали и разбились. Пришлось Зевсу, чтобы не перевелся орли­ный род, устроить так, чтобы орлы несли яйца в ту пору, когда жуки не летают. Не обижайте слабых, дельфийцы!»