Грамматическая борьба за признание категории вида и против старой теории времен в первой трети XIX в

Категория вида лежит в основе большей части процессов внутриглаголь-ного формообразования и словообразования. Морфологический механизм категории вида сложнее и разнообразнее, чем других категорий глагола. Но его рисунок нем, невыразителен без освещения внутренних, семантических основ видовых различий.

Теория видов русского глагола — один из наиболее трудных, спорных и неразработанных отделов русской грамматики.

Эта теория при своем зарождении сплелась в сложный клубок вопросов. Сюда относились и учение о формах времени, и учение о правилах образования глагольных форм и слов, и вопрос о семантических границах глагола. Так, Иоган Фатер, признаваемый одним из инициаторов (после Юрия Крижанича и Мелетия Смотрицкого) учения о видах русского глагола, в своей «Практической грамматике русского языка»⁸³* писал: «В русском языке обыкновенно от одного корня образуется несколько глаголов, из которых каждый имеет свои формы настоящего, прошедшего, будущего, повелительного, неопределенного, причастий и деепричастий. Пытались соединить эти разные глаголы тем, что рассматривали их неопределенные наклонения и времена как различные формы неопределенного наклонения и произведенные от них времена одного и того же глагола, сваливая все эти формы в один глагол. Между тем, однако, двинул, конечно, не находится в непосредственной формальной связи с двигаю и тем менее с движим — формой, признанной во всех грамматиках за причастие страдательного залога и настоящее страдательное (от неупотребительного двигу)».

* Ср. неразвитые, а иногда завуалированные указания и намеки на категорию вида в грамматиках Мелетия Смотрицкого, в грамматических трудах Ю. Крижанича, признававшего три вида в славянском глаголе: однократный, многократный и неопределенный⁸⁴, Генриха Лудоль-фа, Ададурова (1731), Ломоносова, Курганова, Светова, Барсова, Соколова и особенно в «Российской грамматике», сочиненной Императорской Российской Академиею (Спб., 1802; изд. 2, 1809). Впрочем, то, что называется видом у Смотрицкого, совсем не похоже на то, что теперь разумеется под этим термином. У М. Смотрицкого говорится, что видов два: 1) первообразный, иначе совершенный, 2) производный, разделяющийся на начинательный и учащательный. Примеры первого вида: чту, стою; примеры второго: а) каменею, твердею и б) читаю, вставаю, поучаю. Из этого видно, что Смотрицкий под видом собственно разумел этимологическую форму глаголов первообразных я производных, например чту и читаю. Это деление восходит к латинской грамматике, в которой глаголы делились на первообразные и производные и к последним относились глаголы начинательные (inchoativa) и учащательные (iterativa). Ср. то же деление глагола в «Anfangsgriinde der russischen Sprache» Ададурова⁸⁵ и в грамматике Барсова (М., 1797). Впервые же теория видов положена в основу всей системы русского глагола проф. А. В. Болдыревым⁸⁶. О начальных этапах разработки теории видов в других славянских языках см. статью: Mazon A. La notion morphologique de l'aspect des verbes chez les grammairiens russes. — Melanges offerts a M. Emile Picot. P, 1913, 1, p. 343 — 367. Любопытно, что еще раньше Болдырева И. Тимковский различал «однократное, учащательное и неопределенное знаменование глаголов»⁸⁷.

Фатер предлагал считать видовые формы одной и той же основы разными словами *. Он различал, хотя и не вполне отчетливо, три основных вида — несовершенный (с тремя временами), совершенный (с двумя) и учащательный, или многократный. Впрочем, с учением о видах Фатер пытался согласовать ломоносовское учение о десяти временах русского глагола. Грамматические идеи Фатера о виде, как известно, были упорядочены и систематизированы учителем Выборгской гимназии Августом Вильгельмом Таппе, который также объявил виды соотносительными словообразовательными типами разных глаголов с одной и той же основой: «В русском языке имеется несколько родственных глаголов одного и того же корня, но с различными формами, окончаниями и значениями» ⁸⁸. Таппе различал четыре видовых типа глаголов: 1) простые, или неопределенные, несовершенные глаголы, высказывающие нечто о лице или предмете вообще, без ближайшего определения, например, двигать; 2) однократные, обозначающие только физическое действие, для которого необходимо проявление силы (двинуть); 3) у ч а щате л ь н ы е (то же, что многократные, например, двигивать); 4) совершенные, или сложные, выражающие понятие определенности и законченности (задвинуть) и образующиеся главным образом посредством приставок.

По мнению А. А. Потебни, такое решение иопроса о видовых формах глагола как об отдельных лексических единицах уже было предложено Ю. Крижаничем. «Возникший впоследствии времени спор о том, суть ли формы со значением однократным (и совершенным) и многократным самостоятельные глаголы, или же эти формы вместе с неопределенными составляют одно спряжение о десяти или восьми временах, с точки зрения Крижанича, решается таким образом: однокоренные глаголы, неопределенные и однократные, суть глаголы самостоятельные, но лишь взятые вместе они образуют круг категорий, выражаемых славянским глаголом. Графически этот взгляд выражается у Крижанича тем, что спряжение каждого из этих глаголов занимает особый столбец, но все три столбца стоят рядом» ⁸⁹.

На взглядах Фатера - Таппе отразилось влияние проф. А. В. Болдырева⁹⁰. В своих работах «Рассуждение о глаголах»⁹¹ и «Рассуждение о средствах исправить ошибки в глаголе»⁹² А. В. Болдырев выдвигает новое учение о видах и временах русского глагола. Он находит в русском языке только две формы времени — настоящее и прошедшее. Недостаток форм времени возмещается богатством видовых различий. А. В. Болдырев считает видовые формы глаголов разными словами, разными «парадигмами». Он протестует против смешения в одном спряжении разных глаголов вроде: дуть, дунуть, сдуть^9ъ.

По мнению Болдырева, все недостатки старого грамматического учения о русском глаголе «проистекают от того, что спряжение состоит не из одного глагола, как бы должно было, но из многих. От сего-то явилось в спряжении больше времен, нежели глагол подлинно имеет»⁹⁴. Таким образом, Болдырев борется против учения о десяти или восьми формах времени русского глагола, учения, выдвинутого Ломоносовым и слегка видоизмененного Академической грамматикой (1802 и 1809). Дуть, дунуть, сдуть, дувать — «четыре различных глагола», и нельзя от этих слов, имеющих различное значение, выстраивать разные формы времени в одно спряжение. «Дунул не значит просто: il souffla, но И souffla une fois. Сдул получает также новую идею, которая не была заключена в значении глагола дуть; ибо он значит: il souffla de des-sus, il emporta en soufflant; или, как немцы говорят: ег hat weggeblasen. Форма дувал не значит: il avait souffle, но il souffla plusieurs fois, a plusieurs reprises»⁹⁵. Русскому глаголу чуждо многообразие форм времени. Русский глагол утратил древнее богатство временных форм. Но «то, что язык теряет в формах, вознаграждается глаголами» (т. е. образованием разных глаголов с разными видовыми значениями). Иными словами: в связи с утратой форм времени сокращается число форм одного глагола, но с развитием видов «умножается количество самих глаголов». Новые правила «возвращают нам глаголы учащательные, однократные и множество сложных, которые прежде были, так сказать, отняты у нас грамматикою» ⁹⁶. У Болдырева различаются те же четыре основных вида, что и у Таппе (неопределенный, учащательный, однократный и совершенный). Но в один ряд с глаголами неопределенными, учащательными, однократными и совершенными поставлены также глаголы начина-

* См. изложение замечаний Фатера о видах у С. К. Булича (Очерк истории языкознания в России, с. 734-736).

тельные (например: белеть)⁹¹. Болдырев ограничивает объем глагольного слова рамками одного вида.

Осознание категории вида должно было сузить пределы форм отдельного глагола. До тех пор, по образцу античных, а затем французско-немецких грамматик, под прикрытием десяти или восьми форм времени почти все словообразовательные разновидности одной основы даже в ее сочетании с разными приставками объявлялись формами одного глагольного слова. Так, разные формы от греть, согреть и гревать или от колоть, кольнуть, уколоть и калывать в «Российской грамматике», сочиненной Императорской Российской Академией (1802, 1809 и 1817), сливались в одно спряжение*. Самые разнородные, семантически очень далекие образования от одной основы, осложненные приставками, нередко рассматривались как разные временные формы одного и того же глагола (например, дул и сдул; воюю и завоюю в той же «Российской грамматике»). Учение о видах сначала было полемически заострено против старого учения ломоносовской школы о богатстве времен русского глагола, учения, основанного на смешении форм разных глаголов. Поэтому-то разные видовые образования даже одного и того же глагола были сразу же объявлены разными глаголами. Так, Болдырев учил, что по значению глаголы распадаются на четыре класса, которым впоследствии было присвоено значение видов.

Естественно, что грамматическая традиция не сразу смогла стать на точку зрения учения Болдырева и Фатера — Таппе о видах как о соотносительных типах разных глаголов, образованных от одной и той же основы. Так, Н. И. Греч в брошюре «Опыт о русских спряжениях с таблицею»⁹⁹, различая вслед за Таппе четыре основные видовые категории глагола, все же признает видовые образования от одной и той же глагольной основы формами одного глагола. Больше того: даже два совершенно разных этимологических глагола, как иду и хожу, у Греча считаются двумя формами (ограниченной и учашательной) одного и того же глагола • <><>**. Но очень скоро русской грамматикой в этом вопросе была найдена примирительная позиция. Например, в критических «примечаниях» А. М. Б. на статьи А. В. Болдырева, напечатанных в тех же «Трудах Общества любителей российской словесности»^|()2, дуть и сдуть объявлялись разными глаголами, но дуть и дунуть рассматривались как формы одного глагола. По словам критика, А. В. Болдырев, «желая распутать глаголы, не разделяет их, но раздробляет». Так, он относит к разным глаголам соотносительные формы несовершенного и совершенного вида (дуть и дунуть), «которые служат к изображению одного действия и составляют один глагол».

«Подхожу, подходил и подошел суть изображения одного действия и вместе составляют один глагол». Кроме того, по словам автора, от некоторых простых глаголов образуются «множественные» (т. е. многократные) формы, которые также не выходят за пределы того же глагольного слова.

Гораздо более сужает объем глагольного слова А. Чаплин в статье «О разделении глаголов» ^loi. Он заявляет, что «в русском языке число глаголов определяется числом неокончательных наклонений» (т. е. инфинитивов), выражающих «разные понятия о действии», «различные образы самого действия» и соответствующих разным видам. Видов же три: 1) неопределенный (т. е. несовершенный); 2) многократный, или учащательный, и 3) «однократный, или вообще совершенный». Впрочем, по А. Чаплину, многократный вид располагает лишь формой одного («давнопрошедшего») времени: сиживал, писывал, говаривал и т. п. Поэтому целесообразнее соединять «многократный» вид с «неопределенным» (т. е. несовершенным) в одно спряжение, т. е. следует видеть в сидеть и сиживал формы одного и того же слова. Таким образом, получается два класса глаголов — несовершенного и совершенного вида.

Учение о видах русского глагола входит в грамматики Н. И. Греча и А. X. Во-стокова. Но Н. И. Греч совсем запутался в этом вопросе. Правда, самый термин «вид» едва ли не под влиянием Греча утвердился в русской грамматике. Греч же впервые указал на необходимость различения приставок («предлогов»), изменяющих и видовое и реальное значение глагола, и приставок с чисто видовым значением. Однако Греч внес в учение о видах много лишнего, искусственного и схоластического,

* Ср. «Замечания на новую теорию русских глаголов».'По мнению автора, разность между

видовыми формами глагола та же, что между степенями сравнения имени прилагательного^чя.

** Необходимо заметить, что Н. И. Греч впервые точно отделил глаголы, вроде ходить,

бродить, летать и т. п. (названные им «учащательными»), от категории многократного вида 'oi.

плохо отличая виды от времен, включая в понятие вида значения времени¹⁰⁴*.

Н. И. Греч признавал четыре основных вида у простых глаголов: неопределенный (пишу, сижу, хожу), определенный (иду, бежал), многократный (хаживал, езжал), однократный (шагнуть) и еще два вида у предложных глаголов: несовершенный (вынашивать, выносить) и совершенный (вынести, выносить, вытолкнуть).

«Из сих видов», по словам Н. И. Греча, «наиболее сходства имеют неопределенный и несовершенный: последний отличается от первого единственно для противоположения относительно вида совершенного». Итак, видов, по Гречу, в сущности,— пять. Но наличие в предложных глаголах тех же видовых оттенков длительности и кратности, что и в простых, заставило Н. И. Греча говорить еще о пяти видах «второстепенных», или смешанных: «Кроме сих главных, есть еще виды второстепенные, происходящие от совокупления между собою главных. Сии второстепенные заключают значение обоих главных, оные произведших. Спи виды суть: а) несовершенный-неопределенный, в) несовершенный-определенный, с) совершенный-неопределенный, д) совершенный-определенный, е) совершенный-однократный».

Необходимо отметить, что термин однократный вид впервые вводится Гречем.

Понятие вида у Греча откровенно и грубо смешивается с категорией грамматического времени: «Времена в природе ограничиваются тремя: настоящим, прошедшим и будущим; но во временах грамматических, то есть в формах языка, коими выражаются времена, могут быть выражены еще некоторые посторонние обстоятельства, коими ближе определяется значение и объем действия: неопределенность или определенность его, учащательность или однократность, длительность или окончание... Формы, служащие к выражению сих обстоятельств действия, именуются видами. Различие видов действия свойственно исключительно языкам славянского племени...» По поводу этого рассуждения С. Шафранов резонно заметил: «Если все те обстоятельства действия (длительность, окончательность и т. д.) выражаются в формах языка, называемых в грамматиках «временами», то как же после этих слов можно позволить себе тотчас следующее: «Формы, служащие к выражению сих обстоятельств, именуются видами» ¹⁰⁵.

Взгляды Греча не оказали большого влияния на дальнейшую разработку учения о виде. Возобладало учение о трех видах глагола — неокончательном (несовершенном), совершенном и многократном. Оно было канонизировано Востоковым, который в своей «Российской грамматике» дал свод основных правил видового формообразования и списки исключений "¹⁶.

Однако в «Русской грамматике» А. Востокова, кроме трех основных видов, различались еще подвиды. Так, в категории неокончательного вида намечались различия между глаголами определенными (везти и лететь) и неопределенными (возить, летать). Совершенный вид делился на три подвида: совершенный-начинательный (запеть, пойти, стану хвалить) и совершенный-окончательный (похвалить, дойти, пропеть), в пределах которого в свою очередь выделялись оттенки длительного (полюбить, догнать) и мгновенного, или однократного (двинуть), подвидов¹⁰⁷.

По Востокову, видовые формы соотносительны. Они принадлежат к формам одного глагола. Префиксы начинательности за- и по- и префиксы окончательности по-, до- и про- имеют чисто видовое значение. С различиями видовых форм связаны различия форм времени. Востоков насчитывал в русском языке восемь форм времени.

Завершением этого периода в разработке учения о видах является статья Лан-гельшельда «О русских глаголах»¹⁰⁸. В этой статье ностоковская схема видов (1) несовершенный вид с подразделением на неопределенный и определенный, 2) совершенный, в пределах которого различаются длительный и однократный подвиды и 3) многократный) сочетается с учением о трех временах ¹⁰⁹.

Таким образом, в первый период разработки теории видов определяется общее соотношение категорий вида и времени и схематически очерчиваются общие видовые

* Ср., напротив, включение видовых различий и систему глагольных времен и книге И. И. Мартынова «Предположение о глаголах языка российского» (Спб., 1829). Тут допускается 4 прошедших времени: несовершенное, совершенное, однократное и многократное.

различия русского глагола. Но внутренняя сущность категории вида, связь кратных, количественных значений с качественно-видовыми значениями оставалась невыясненной. Самый механизм образования видов не был исследован.

§ 25. Теория трех степеней как количественных или качественных видоизменений одной глагольной основы

Новая фаза в истории учения о видах начинается с «Филологических наблюдений» Г. Павского¹¹⁰. Здесь глубже осознаны национально-русские своеобразия категории вида. Виды по аналогии со степенями сравнения прилагательных названы степенями. Они сделаны грамматическим центром системы русского глагола. Особенно выдвинут количественный момент в видовых различиях глаголов. «Наш язык... взял на себя обязанность изображать самое количество времени, употребленного на дей-ствование, и большую или меньшую величину пространства... В глаголах степенями означается мера продолжительности и объем действия. Когда отмечается в глаголе самое определенное и тесное пространство или наималейшее продолжение действия и мгновенное явление, тогда я называю это первою степенью глагола (например: мелькнуть, кончить, уйти, прочитать и т. п.— В. В.). Когда же отмечается неопределенный, однако ж обширный круг действия и явления, тогда я называю это среднею степенью глагола (например: мелькать, почитывать, поглядывать, летать, скакать.—В. В.); и, наконец, более обширный и более неопределенный круг действия, где оно по своей неопределенности как бы теряется из виду, я называю последнею степенью глагола (например: читывать, видывать, хаживать, скакивать.— В. В.). Глаголы первой степени иначе у нас называются однократными, глаголы второй степени — многократными, глаголы третьей степени я называю многократными дальними (а не давнопрошедшими)»"¹*.

Подчеркивая количественные различия между видами, Павский очень тонко описал технику видового словообразования (суффиксального и префиксального). В книге Павского даны списки основ простых глаголов с распределением их по степеням и с указанием приемов предложного производства глаголов. «Знающему степени простых глаголов весьма легко определить и степень предложных. Всякий предлог.стесняет пространство. И потому, если он будет приложен к простому глаголу последней степени, то переведет его на среднюю; а если будет приложен к глаголу средней степени, то переведет его на первую степень, т. е. теснейшую. Поэтому всяк узнать может, что предложные глаголы проживать, перечитывать, происшедшие от живать, читывать (3-й степени), принадлежат к средней степени и что глаголы сделать, сработать, происшедшие от второстепенных делать, работать, стоят на первой степени»¹¹⁵. Павский считал соотносительные глаголы разных степеней разными словами. «Глаголы всех трех степеней гораздо удобнее расставлять в словарях отдельно, потому что они состоят в зависимости только от корня, а сами между собою не всегда подчинены друг другу»¹¹⁶. Считая различия степеней основой русской глагольной системы, Павский упростил сложную ломоносово-востоковскую теорию времен. Он ставил формы времени в полную зависимость от видовых различий. Павский находил

* Почти те же количественные отношения лежат в основе характеристики видов русского i лагола у акад. Давыдова в «Опыте общесравнительной грамматики русского языка». Различаются по видам три категории глаголов: однократные (тронуть, решить), многократные и неопределенно-кратные. Но в систему неопределенно-кратных глаголов И. И. Давыдовым механически, без разбору вмещаются начинательные (краснеть, лететь), длительные (летать, писать), окончательные (покраснеть, написать) "². И. И. Давыдов пытается примирить точки зрения Греча, Востокова и Павского. А. А. Потебня прекрасно показал внутренние противоречия этой попытки. В самом деле, глаголы неопределенно-кратные вовсе не соотносительны с глаголами однократными и многократными. Чаще всего они «никаких крат не выражают» (ср. колоть и отношение этой формы к кольнуть и калывать). «Отождествление продолжительности и кратности оказывается ошибочным: остается разделить эти понятия»¹¹¹ Между тем в описании вида неопределенно-кратного у Давыдова «заключены поразительные противоречия»"⁴. «Если вид неопределенно-кратный не определяет ни начала, ни конца действия, то каким же образом он может заключать в себе глаголы начинательные и окончательные?» Кроме того, к неопределенно-кратным глаголам отнесены глаголы как совершенного, так и несовершенного вида.

в глаголах средней степени (несовершенного вида) три времени: настоящее, прошедшее и будущее описательное, в глаголах первой степени — однократных и совершенных — два времени: будущее и прошедшее и в глаголах третьей степени — многократных дальних — одно прошедшее¹¹⁷.

Критики Павского упрекали его, что он в понятии степени смешал разные признаки. «Степень силы действия нельзя сопоставлять со степенью широты пространственной, а степень продолжительности нельзя сравнивать со степенью близости или дальности проявления действия» ¹¹⁸.

Наиболее глубокая и вместе с тем сочувственная критика учения Г. Павского о видах принадлежит А. А. Потебне¹¹⁹. Потебня доказывает, что «деление на три степени неполно». В пределах одной и той же степени сталкиваются разные типы глаголов. Так, к первой степени у Павского относятся глаголы непроизводные вроде дать, пасть и моментальные, однократные с суффиксом -ну-: мелькнуть и образованные посредством префиксации: уйти, прочитать. Между тем глаголы «однообразные» (моторно-определенные) типа лететь, брести, нести и т. п., в сущности, не подходят ни под одну из трех степеней Павского. «Лететь — лечу не может быть глаголом однократным, подобно мгновенному мелькнуть, и не может принадлежать к первой степени Павского. Но глагол этот не может принадлежать и ни к какой другой степени, потому что он, очевидно, не может быть назван многократным». Павскому поневоле приходится все моторно-определенные глаголы (вроде лететь, плыть, нести и т. п.) причислить ко второй степени. «Таким образом, вторая степень, если оставить в стороне глаголы прерывистые (почитывать), совмещает в себе две не идеальные, а явственно обозначенные языком степени: с одной стороны, плыть, лететь, садить, с другой — произведенные от них плавать, летать, сажать». Отсюда А. А. Потебня делает заключение «о недостаточности тройственного деления». Это заключение подтверждается и тем, что, по Павскому, «во многих глаголах есть по две первые и по две, по три вторые степени, совершенно различные по образованию и значению, между тем как в других вовсе нет третьей степени, хотя есть форма, которая могла бы иметь значение ее». Например, двинуть, сдвинуть и сдвигать относятся Павским к первой степени. «Спрашивается, с какой же стати глаголы, как закинуть и закидать и множество других подобных, различных по форме и по степени длительности, соединяются в одну степень?»¹²⁰ Ср.: сбросать и сбросить. Необходимость втискивать в рамки одной степени глаголы разного морфологического строя и разных количественных значений и оттенков (например, среди глаголов второй степени: ломить, ломать, выламывать; бежать, бегать, выбегать и т. п.) лишает схему Павского единства и цельности.

Кроме того, Потебня подчеркивает, что «в степенях Павского мы не находим исторической последовательности». Но «постепенность не историческая, а такая, при которой первая степень названа первою по индивидуально-психологическим побуждениям, а в языке оказывается не первою, такая «идеальная» постепенность не имеет для языкознания никакой цены». Между тем в учении Павского нарушена вся перспектива формообразования. «Глаголы мгновенные, принадлежа к первой степени (кольнуть), производятся из первообразных (колоть), которые по значению суть многократные неопределенные и принадлежат ко второй степени» (см.: Павский, § 28 и 19). Точно так же глаголы окончательные, или решительные, как прочитать, принадлежат к первой степени, а простые, как читать,— ко второй. Глаголы прерывистые (почитывать) принадлежат ко второй степени, а простые (продолжительные дальние — читывать) — к третьей»¹²¹. Таким образом, схема Павского не соответствует ни исторической, ни этимологической последовательности явлений. Но она не отражает или во всяком случае отражает очень неполно и односторонне и картину живых морфологических отношений в структуре глагола. Так, Павский допускает, что предлоги то «переводят» глагол из одной степени в другую (например, петь — спеть), то не имеют никакого влияния на степень длительности (ср., например, ходить и выходить — в отличие от выходить).

Наконец, Павский совсем упускает из виду основные понятия -совершенности и несовершенности. «Совершенность и несовершенность не исключает степеней длительности». Глагол каждой из трех степеней Павского может быть несовершенным (идти, ходить, хаживать). Но, по мнению Потебни, глагол каждой из трех степеней может быть также совершенным {пойти, заходить — начать ходить, за-

похаживать — начать похаживать; ср.: понавыталкивить, повыто.тать и вытолкнуть).

Мысли Павского послужили отправной точкой для новой теории видов, изложенной К. С. Аксаковым в брошюре «О русских глаголах» (1855). К. С. Аксаков воспринял учение Павского о трех степенях, но придал понятию степени более качественную окраску. «Здесь определяется самое действие в его существенных проявлениях, в его моментах...»¹²² «Русский глагол имеет три степени, выражающие различные определения (моменты) самого действия в его существенном значении: степень неопределенная, степень однократная, степень многократная. Изменение глагола по этим трем степеням в лице и числе — есть спряжение» ¹²³. Категооия вида кладется Аксаковым в основу всей системы спряжения. Видовые изменения глагола — центр спряжения. Естественно, что К. С. Аксаков признает разные видовые варианты одной и той же основы формами одного и того же глагола. «Все эти формы — формы одного и того же глагола, но формы не времени, а качества действия: понятие же о времени... есть выводное из качества действия»¹²⁴*.

Теория К. С. Аксакова была углублена проф. Н. П. Некрасовым**. Проф. Некрасов старался устранить двойственность признаков — количественных и качественных в определении категории вида. «В русском глаголе качественность формы бросается в глаза с первого взгляда... Качественность действия заключается в свойстве его проявляться кратко или быстро и медленно или продолжительно. Краткость и продолжительность проявления действия соответствуют сжатости и растяжению формы»¹²⁸***. «Будучи свойством, продолжительность действия может проявляться в различной степени, т. е. она может быть меньшею и большею продолжительностью. Наименьшая продолжительность будет, конечно, та, в которой начало действия совпадает в сознании с концом его... Напротив, наибольшая продолжительность будет, конечно, та, в которой конец действия представляется для сознания наиболее удаляющимся от его начала»¹³². В этих случаях «сама продолжительность представляется сознанию

* Выдвигание вида на первый план в системе спряжения русского глагола исторически обусловлено потребностью подчеркнуть национальные особенности русского языка, его отличия от западноевропейских языков. Показательно единодушие в этом вопросе между такими разными грамматистами пятидесятых годов, как К. С. Аксаков и С. Шафранов. Характерен протест Шафранова против отнесения разных форм вида (колоть, кольнуть, калывать) к разным словам: «...между формами колоть, кольнуть, калывать разница и значении не лексикографическая, а только синтаксическая» ^] 25. По Шафранову, образования с суффиксом -ну- для обозначения однократности и мгновенности действия не составляют самостоятельных слов, а являются лишь формами основного глагола (двинуть — двигать и т. п.). Точно так же производные формы на -ывать, -ивать относятся к числу форм основного глагола, а не образуют самостоятельного спряжения. «Приученные латинской грамматикою видеть в темах venire, venisse. venturum esse различие времени... и находя у себя... в каждой простой форме неопределенного наклонения особый, самостоятельный глагол, иностранцы... приступили к разъятию нашего спряжения: так, например, глагол колоть раскололи на три глагола: колоть, кольнуть, калывать и стали спрягать каждый из них отдельно»¹²⁶.

** Аксаковскую теорию видов разделял А. Гильфердинг ^|26а, но подчеркивал ту мысль, что славянская категория вида — это категория качества (в отличие от литовского языка, в котором видовые различия выражают категорию количества).

Известный славянофил И. В. Киреевский писал К. С. Аксакову по поводу его брошюры «О русских глаголах»: «Формы спряжения русского глагола выражают не одно время, но еще и другие качества действия, и потому вы правы против Ломоносова и его последователей, смешавших эти другие качества с категориею времени,— и против Фатера и Боппа, раздробивших один глагол на многие разные, смотря по различному его выражению различных качеств того же действия» ^ш.

*** Эта мысль о звуковом «символизме» видов русского глагола, о соответствии между расширенной формой глагола и «расширенным кругом самого действия» восходит к Каткову ¹²⁹. «Действие ощутимое (определенное) любит форму краткую, спряжение быстрое, и потому глагол для его означения сокращает свою этимологическую форму; наоборот, для означения действия мысленного (неопределенного) глагол расширяет свою форму и переходит в класс, где образовательный характер сильнее»¹³⁰. «Для выражения отдаленности или давности действия язык прибегает к характеру а... глагол дать, распространяясь, принимает а — выходит даять и давать (эвфонич. вместо да-ать); расширяясь далее, для означения действия давнего, он принимает снова характер о, и выходит форма давывал (= дававал); был, бывал, бывывал... В подобных формах новый вес сообщается глаголу продолжением коренного слога, т. е. переходом ударения с конца к началу. Указанный нами символизм глагольных форм существовал с неменьшей силой и в древнем языке церковнославянском»¹³¹.

повторяющеюся от времени до времени»¹³³. Эта «кратность, будучи степенью продолжительности, главным образом имеет качественное значение, выражая особую силу, энергию действия в его проявлении» ¹³⁴. Однако «таким пониманием кратности действия мы не хотим и не может отрицать безусловно количественности ее значения для действия, но желаем лишь сохранить ее существенное значение, значение качественное, которое может легко переходить и в количественное»¹³⁵. «Качественность русского глагола представляет три главных степени своего проявления:

1) краткую (двинуть, махнуть.— В. В.),

2) продолженную (двигать, махать.— В. В.),

3) кратную (двигивать, махивать.— В. В.)»^1Ъ6.

Основой видовых изменений глагола является «продолженная степень» (т. е. несовершенный вид). В форме продолженной степени «продолжительность действия представляется сознанию независимою от проявления действия на самом деле»¹³⁷, т. е. как свойство, которое может проявляться (например: двигать, катать). «Форма продолженной степени (т. е. несовершенного вида.— В. В.) существует у всех глаголов. Остальные две формы могут быть и не быть, смотря по смыслу действия, выражаемого продолженною степенью... Но вообще продолжительность легче может быть усилена, чем сокращена; ибо усиленная продолжительность есть все-таки не что иное, как та же продолжительность, а краткость есть как бы уничтожение, отрицание продолжительности...» ¹³⁸. Поэтому, по мнению Некрасова, «в русском языке встречается гораздо менее форм краткой степени (т. е. совершенного вида), чем форм кратной степени» ^1W. Этот упор на «многократный» вид, свойственный по преимуществу устной речи и народной словесности, обличает народническую основу грамматических построений Н. П. Некрасова. И все же эти грамматические построения не находили поддержки в живых фактах русского литературного языка XIX века. Н. П. Некрасов, так же как и Аксаков, считал все соотносительные видовые варианты формами одного и того же глагола.

Теория трех степеней представляет собой оригинальную попытку осмыслить виды русского глагола как разные формы выражения степеней качества. Понятие степени раскрывалось или как сочетание количественно-временных и пространственных признаков действия (Павский), или как сочетание количественно-временных и качественно-временных признаков (Аксаков), илк как сочетание качественно-временных признаков с признаками силы, энергии действия (Некрасов). Несмотря на ряд отдельных глубоких наблюдений, теории Павского, Аксакова, Некрасова не охватывали всех явлений видового соотношения и явно смешивали кратные значения и оттенки с качественно-видовыми.

Критика А. А. Потебни в одинаковой мере была направлена против всех этих теорий.

§ 26. Категория вида и ее история в изображении Потебни

А. А. Потебня не создал законченного учения о видах русского глагола. Его взгляды на этот вопрос менялись. Кроме того, черновые записки Потебни, относящиеся к учению о видах, перемешаны. Редакторам IV тома «Из записок по русской грамматике» не удалось восстановить последовательную эволюцию взглядов Потебни на- категорию вида. Несомненно лишь одно, что различие в степенях длительности действия, выдвинутое Г. Павским, играло большую роль и в учении Потебни о видах русского глагола. По-видимому, сначала — под влиянием Г. Павского — Потебня именно в различиях степеней длительности действия видел сущность видовых значений. «Вид есть степень продолжительности времени, заполняемого действием или состоянием» ^|4°. «Совершенность или несовершенность глаголов тесно связана с видами, но тем не менее ее следует отличать от вида». Таким образом, хотя в понятии вида признак длительности обычно сочетается с представлениями о совершенности и несовершенности ^ul, но он может быть и независим от них. «Длительность действия не должна быть противопоставляема понятию совершенности». «Совершение как окон-ченность противоположно неоконченности. Та и другая не подходят под понятие вида» ¹⁴². «Язык находит связь между меньшею длительностью и совершенностью, большею длительностью и несовершенностью, из чего не следует, чтобы вообще эти

две категории (вид совершенный или несовершенны]!) могли быть соединены в одну» ¹⁴³. Глаголы совершенного вида могут выражать разные степени длительности (ср.: вытолкать, вытолкнуть, повыталкивать). С другой стороны, «действие длительное и многократное может представляться оконченным, не переставая вместе с тем представляться длительным и многократным» (ср.: понатаскать, понавывертывать). Впоследствии Потебня, придавая большое значение различию по степени длительности, стал связывать понятие вида с категориями совершенности и несовершенности.

Под видом,— писал А. А. Потебня,—до сих пор разумеют две совершенно различные категории: совершенность и несовершенность — с одной, и степени длительности — с другой. Таким образом, «деля по виду, под покровом этого слова вносят двойственность деления. Во избежание сбивчивости было бы желательно оставить название вида за чем-нибудь одним: за совершенностью и несовершенностью или за степенью длительности, благо самое слово «вид» может быть приложено, по этимологическому значению и по прежнему употреблению, и к тому, и к другому, и ко множеству других понятий» ¹⁴⁴. Категории совершенности и несовершенности сформировались и обобщились позднее, подчинив себе и различия по степени длительности. Это обстоятельство в конечном счете и заставило Потебню склониться к отождествлению понятия вида в его современном выражении с катеюрпими совершенности и несовершенности. Дело в том, что, по мнению Потебни, «система видов должна быть не описанием, а историей их происхождения» ¹⁴\ «Путаница в понятиях о виде, на которую издавна и до сих пор жалуются, происходит не столько от неполноты наблюдений современного языка, а от недостатка обыкновенной или, что то же, исторической точки зрения, с которой можно бы было усмотреть постепенность и порядок в наслоении значений, называемых видами» ¹⁴⁶. «Различные виды появляются не одновременно, поэтому непростительно принимать за исходную точку деления такой вид, который по времени происхождения позже других» ^U7. Образование разных степеней длительности предшествовало возникновению категорий совершенности и несовершенности. «Первоначально совершенность и несовершенность вовсе не обозначались»¹⁴⁸, т. е. не были грамматическими категориями. «Совершенность и несовершенность, с одной стороны, и степени длительности — с другой, не составляют одного ряда (continuum), но относятся друг к другу как два различные порядка наслоений в языке» ¹⁴⁹. Формирование степеней длительности также следует представлять как сложный процесс развития отвлеченных понятий о действии (понятий о собирательном и множественном действии). Когда-то «вида вовсе не было в языке славянском, как, например, нет его в настоящее время в немецком, в котором видовые оттенки действия или вовсе не существуют для мысли, или выражаются описаниями, так что, например, одно tragen заменяет нам нести, носить, украинское ношати, украинское ношувати — русскому нашивать»¹⁵⁰.

«Действие, обозначенное глаголом нести, несу, есть то, которое выделяется мыслью непосредственно из чувственного воззрения, между тем как формы носить, нашивать, если устраним различие в их значении, имеют то общее, что обозначают действие как продукт большого отвлечения. Чтобы употребить выражение ношу в обыкновенном его смысле, нужно обнять несколько моментальных действий, порознь добытых из чувственного воззрения, и представлять эти действия одним протяжением. Из этого уже видно, что язык, прибавляя к формам, как нести, такие, как носить, нашивать, между прочим, стремится к своеобразной отвлеченности мысли»¹⁵¹.

Впрочем, предупреждает Потебня, «о конкретности и отвлеченности следует говорить с оговорками. Отвлечение предполагает отрицание известных составных частей мысли, принимаемой за первичную... Содержание внутренних форм глаголов несете и носите различается не тем, что количественных признаков в первом больше, чем во втором, а тем, что действие в первом представляется единичным (хотя и не однократным или мгновенным), а во втором — собирательным. В последнем единичные действия не сливаются в одно (как, например, все виденные мною дубы в содержании слова дуб), а строятся в непрерывный ряд (как отдельные образы хвойных деревьев в содержании собирательного бор)... Если глаголы первых двух степеней (нести, носить) назовем единично длительны ми и собирательными, то глаголы третьей степени могли бы мы назвать множественными по сходству их значения со значением множественного числа существительных единичных, сравниваемых со значением существительных единственного числа собирательных» ¹⁵². Четвертая степень длительности — это мгновенность или однократность.

Итак, по мнению А. А. Потебни, славянский глагол выражает четыре степени длительности: 1) определенное совершение действия (плывет), иначе, конкретную длительность действия; 2) отвлеченную длительность, продолжающуюся без перерывов (плавает); 3) продолжение действия с промежутками; 4) действие моментальное¹⁵³. Различие всех четырех степеней действия свойственно не всем глаголам, а лишь «глаголам вещественного движения, сопряженного с переменою места» (катить, катать, катывать, катнуть).

Обыкновенно формально различаются три или две степени. Употребление так называемых «многократных» форм в литературном языке по сравнению с древнерусским языком идет на убыль. «Глагол многократный обнимает больший период времени, чем глагол отвлеченно-длительный, подобно гому как вообще в воспоминании время, заполненное большим количеством впечатлений, кажется нам продолжительнее времени, менее обильного впечатлениями, хотя бы объективно первое и второе время были равны. Очевидно, длительность глаголов измеряется не объективно в строгом смысле этого слова, а, так сказать, народно-субъективно, т. е. мерою, данною самим языком, степенью глаголов, принятою за единицу»¹⁵⁴.

Значение многократности осложняется оттенками постоянства и всегдашности и частично, особенно в предложных образованиях, вытесняется ими. «Под понятие постоянства и всеобщности подходит отрицание, относящееся не к данному моменту совершения действия, а к продолжительному периоду времени, занимаемому действием или бытием»¹⁵⁵ (ср.: Слыхал?—Не слыхивал.— Видал? — Не видывал).

«Глаголы однократные с внешней стороны обозначаются характером -к-, с лексической — тем, что это глаголы движения внутри определенного пространства, света, звука. Они не образуются: а) от глаголов движения, сопряженного с видимою переменою места: полз-, бег-, шалить, валить, блудить, еолок-, стерег-, ид-, ед-, вез-, нес-, лез-, плыв-, бред-, шед-, гън-\ б) от начинательных (стану, сяду, лягу, сохну); в) от глаголов, в коих действие представляется вне связи с пространством (петь, говорить, думать, вязать, плести, писать)»¹⁵⁶.

Потебня подчеркивает, что мгновенность или однократность нельзя смешивать с совершенностью. По мнению Потебни, совершенные беспредложные (вроде дать, пасть, решить, женить и т. п.) следует сопоставлять не с однократными глаголами, а с глаголами конкретно-длительной степени (идти, нести и т. п.). «Степень эта ближе всех подходит к мгновенным глаголам, потому что означает наименьшее после мгновенности продолжение действия»¹⁵⁷. Об этом свидетельствует и история языка. «Однократность составляет степень длительности, но не потому, что глаголы однократные суть совершенные, а независимо от этого.. Однократность и совершенность понятия не тождественные, так как последнее гораздо обширнее первого, и есть множество глаголов совершенных, но не однократных; категории эти для пользы разумения языка следует разделять, а не смешивать, так как и по времени происхождения они различны»¹⁵⁸.

«Значение производных на -а (большей степени длительности) (подать, -седать, -легать, давать и т. п.— В. В.), имеющих при себе первообразные совершенные, вовсе не предполагает совершенности, а вытекает из значения, не имеющего ничего общего с совершенностью и предшествующего ей. Давать образовано от дать в то время, когда последнее еще не было совершенным, так что совершенность глагола дать (и всякого первообразного) не есть степень длительности по отношению к да- вашь»¹⁵⁹. Конечно, есть глаголы, вовсе не различающие степеней, по крайней мере, в общелитературном языке, например: гудеть, шипеть, рябить, сквозить, стараться и т. п. 160.

Образование категорий совершенности и соотносительной с нею категории несовершенности связывается Потебней с «влиянием предлогов на виды». «То, что принято за влияние предлогов на вид, есть зависимость совершенности и несовершенности, между прочим, от присутствия или отсутствия предлога»¹⁶¹. Это влияние предлога на вид было вызвано внутренними изменениями функций предлогов. В значении предлогов заметны «два наслоения» (ср.: походить — идти за, после, отсюда: быть похожим, и походить — провести некоторое время в ходьбе). Более древнее значение предлога — значение пространственное, значение направления; позднейшие значения — значения времени и степени интенсивности. С предлогами вторичных значений глаголы движения «получают значение: пройти до конца, обозначенное временным, а не местным предлогом или известным результатом; двигаться во времени, которое пред-

ставляется средою и предлогом движения» ^1б2. Так развивается и выражается значение оконченное™ или совершенности действия. «На те глаголы, которые получили совершенное значение независимо от предлога, каковы однократные... предлог обнаруживает лишь то влияние, какое он может иметь, например, в немецком, т. е. значение известного пространственного отношения и отношений, от него производных или им представленных, в том числе отношения цели»^1б3.

Понятно, что «глаголы наиболее длительные (многократные 3-й степени) от присоединения одного предлога не становятся совершенными, несмотря на окончательное значение предлога. Это следует понимать так, что окончательный предлог обозначает предел каждого из моментов, входящих в значение многократного глагола, но никак не предел целого ряда крат» ^1б4.

На основе различия понятий совершенности и несовершенности в глаголах сложных с предлогами возникает сознание тех же различий и в глаголах беспредложных, но выражающих разные степени длительности: «Одновременно с появлением при пасть глагола падать (т. е. вообще глаголов, выражающих большую длительность или повторяемость действия. — В. В.) начинается видовое разграничение этих глаголов. Глагол предшествующего, более простого и древнего строения стремится стать совершенным, между тем как последующий становится более или менее длительным и отвлеченным. Первоначально это разграничение не резко» ^1б5. С понятием совершенности или совершенного вида А. А. Потебня связывает оттенки результата^1б6и предела действия.