Б.Рассел, А.Уайтхед, Л.Витгенштейн и философы языка о познании

 

Рассел

Бертран Рассел (1872 — 1970 гг.) — лорд, британский философ, ло­гик, математик, социолог, общественный деятель. Крестный сын Милля. Нобелевский лауреат по литературе. Автор многочисленных сочине­ний, в том числе: " Опыт обоснования геометрии ", " Критическое иссле­дование философии Лейбница ", " Принципы математики ", ' Проблемы философии ", " Сущность религии ", " Научный метод в философии ", " Наше познание внешнего мира как поле действия научного метода в философии ", " Введение к математической философии ", " Философия логического атомизма ", " Мистицизм и логика ", " Наука и искусство при социализме ", " Перспективы индустриальной цивилизации ", " Анализ мышления ", " Воспи­тание и цивилизация ", " Исследование значения и истины ", " Человечес­кое познание, его сфера и границы ", " Влияние науки на общество ", " Логика и знание ", " Мудрость Запада. Историческое обозрение запад­ной философии в ее социальных и политических системах ", " Здравый смысл и ядерная война ", мн. др.

В жизни Рассела преобладали три простые страсти: жажда любви, тяга к знанию и сострадание к ближнему. Он унаследовал от предков дух нетерпимости к догматизму и авторитаризму. Дружил с Витгенштей­ном, но затем разошелся с ним во взглядах и дружба прекратилась. О себе Рассел писал: "реально все, что здравый смысл, не зараженный фи­лософией и религией, полагает реальным. Чтобы сбежать из тюрьмы солипсизма, разрешил себе думать, что трава зеленая, что солнце и звезды существуют даже тогда, когда никто не размышляет о них... так мир, остававшийся утонченно логическим, внезапно стал богатым, разнообразным и прочным".

Рассел — представитель традиционного английского эмпиризма. Утверждал, что философия, отделенная от науки, бесплодна. Был убежден в том, что воображение философа должно быть пропитано научны­ми понятиями и уверенностью в том, что наука несет с собой но­вый мир, с понятиями и методами, ранее неизвестными. Собственную кон­цепцию Рассел сравнивал с результирующим синтезом четырех наук: физики, физио­логии, психологии и математической логики.

В 1899—1900 годах Рассел открывает для себя технику математической логики Пеано, в которой распознал совершенно новые возможности. Он встает на позиции логического атомизма: "Причина, по которой я называю мою концепцию логическим атомизмом, заключается в том, что атомы, к которым я намереваюсь прийти, суть атомы логические, а не физичес­кие". Атомарная посылка, говорит Рассел, описывает некий факт и утверждает, что нечто имеет некое качество, что определенные вещи связаны известным образом. Атомарный факт удосто­веряет или опровергает атомарную пропозицию. Сходное мы обнаружим и у Витгенштейна (см. ниже).

Рассел приходит к мысли о необходимости реформирования логики. Он пытается продемонстрировать, что вся математика родилась из символической логики, и поэтому важно, наконец, понять принципы последней.

Рассел исследует многочисленные философские вопросы, как он выразился, под "микроскопом логики". Это вопросы ценности познания, границ эмпиризма и т.д. Он отмечает, что известный принцип, согласно которому "все синтетическое познание должно иметь опытную основу", сам на опыте не основан, неэмпиричен. Для Рассела очевидна неадекватность эмпириз­ма, хотяон и замечает, что из всех известных теорий эмпири­зм — лучшая.

Рассел активно критикует философию языка (т.е. Витгенштейна) за то, что она играет в слова, культивирует обыденное употребление языка, уводит от реального смысла вещей. Философия языка, пишет Рассел: "похожа на ребенка, за­бавляющегося часами без маятника, которые, даже не показывая часа, функционируют проще, в забавном ритме".

Рассел констатировал факт, согласно которому ценности логически невыводимы из знаний. При этом он рьяно защищал свободу индивида против любой диктатуры.

Любая религия, метафизика, вера, согласно Расселу, рано или поздно обречены умереть; осмыслены только тавтологические утверждения математики и эмпирические науки. Он стремился покончить с неве­жеством соотечественников, в частности, в отношении сексуального раскре­пощения. Рассел стремился к новому миру, "свободному от зависти и жестокости, где счастье и свободное развитие наполняет жизнь интеллектуальным наслаждением. Такой мир возможен, надо лишь чтобы люди хотели его создать".

Для Рассела, предметом философии является логический анализ наук с целью обнаружения конечных структур их материала в виде атомарных фактов, образующих элементарные предложения. Логический атомизм призван создать на базе атомарных фактов научную картину мира, мироустроения, сопряженную с логически совершенным, идеальным языком.

Сблизившись на время с неопозитивистами, Рассел признавал реаль­ность лишь " чувственных данных ", трактуемых в духе концепции "нейтраль­ного монизма". Понятия "дух" и "мате­рия" истолковывал как логические конструкции из "чувственных данных". Подобный "ней­тральный монизм" предполагает, что в основании всего сущего лежит не материя, а "нейтральный материал", в котором материя стала больше походить на разум, а разум стал больше похож на материю. Элементы "нейтрального материала" — "нейтральные единства" — организуются разными путями согласно "различным типам отношений" и выступают в одних случаях предметами физики, в других — предметом психоло­гии (ср. эмпириокритицизм Маха).

Позднее Рассел стал исходить из допущения " фактов ", независимых от субъекта чувственности, которые, в отличие от элементов " опыта ", объективны, но объективность которых основывается лишь на вере в бытие внеш­него мира.

Некоторое время Рассел фактически растворял теорию познания в логическом анализе. Позднее, однако, он признал самостоятельное зна­чение философских проблем, существующих как бы на "ничейной земле" — между повседневным опытом, наукой и религией. Он развивает концеп­цию "знания-знакомства". Согласно этой концепции чувственные данные и универсалии даются познающему субъекту непосредственно в опыте. Объекты, постигаемые индивидом в границах опыта, выступают также в ипостаси определенных онтологических единиц. Проблема транс­формации индивидуального опыта познающего субъекта в элемент обще­значимого, универсального естественнонаучного знания решалась Расселом на основе идеи об особой важности " принципов недемонстративно­го вывода ", как неявных, завуалированных элементов в структуре такого знания.

Рассел много занимался вопросами философии математики. Он от­крыл один из парадоксов теории множеств (" парадокс Рассела "). Совместно с Уайтхедом (см. ниже), систематизировал и развил дедуктивно-ак­сиоматическое построение логики в целях логического обоснования ма­тематики. Рассел был убежден в возможности создания системы матема­тической логики, которая не вела бы к противоречиям. Он был убежден в том, что лишь небрежности словоупотребления порождают логические антиномии. Много работал над компендиумом нормативных предписаний лингви­стического характера, которые позволили бы элиминировать логические антиномии из сферы интеллектуального творчества.

В понимании Рассела, логический анализ должен быть ориентирован на выявление реальной логической формы предложений, истинных относи­тельно мироустройства, а также исполняющих роль метода открытия формы фактов, придающих нашим утверждениям истинность.

Единственным подлинным вопросом Рассел считает вопрос о том, как существуют вещи или что же является истинным? На любом уровне общности, с помощью любой науки мы получаем фрагмент искомого отве­та. Задача логического анализа состоит в том, чтобы определенно сказать, какая именно компонента действительности придает этим ис­тинам истинность. Логический анализ сообщает нам, что же существует на самом деле.

Диалектику Рассел называл одной "из самых причудливых фантазий, заимствованных Марксом у Гегеля".

Уайтхед

Альфред Норт Уайтхед (1861 — 1947 гг.) — британский философ, мате­матик, логик, методолог. Основные работы: " Трактат об универсальной алгебре ", " О математических понятиях материального мира ", " Princiрia mathematica " (" Принципы математики ", в 3 т., в соав­торстве с Б.Расселом), " Организация мышления ", " Исследование основа­ний естествознания ", " Понятие природы ", " Принцип относительности ", " Наука и современный мир ", " Религия в процессе развития ", " Симво­лизм, его значение и действие ", " Функция разума ", " Процесс и реаль­ность ", " Приключения идей ", " Способы мышления " (последняя книга), др.

Уайтхед пытается выразить способ понимания природы вещей, указывающий на то, как этот способ подтверждается изменениями, произошедшими в человеческом опыте. Он пишет: "Спекулятивная философия — это усилие создать связанную систему логически необходимых общих идей, посредством которых каждый элемент нашего опыта может быть объяснен". Частные науки освещают специфические аспекты реальности, внутренняя связь которых поддерживается вышеуказанным усилием. Фи­лософия и наука неотделимы: "Одна помогает другой. Задача философии — работать над согласованием идей, соединяющихся вслед за конкретными фактами реального мира... Наука и философия взаимно критикуют друг друга, поставляя одна другой материал для воображения. Философская система должна уметь растолковать конкретные факты, от которых абстрагируются науки. А науки затем находят собственные принципы в конкретных фактах, представляемых философс­кой системой. История мысли есть, поэтому история неудач и успехов этого совместного предприятия".

По Уайтхеду, наука поставляет "упрямые и нередуцируемые" факты, на которые наталкиваются философские обобщения. С другой стороны, мы видим, как "философские интуиции" преобразуются в " научный метод ". Задача философии — "бросить вызов полуправде, образующей научные первопринципы", чтобы прийти к органическому видению начал во взаимосвязи. Нет ничего скандального в факте множественности философ­ских систем, сменяющих друг друга во времени. Более того, считает Уайт­хед: "контраст теорий — не беда, а возможность для практического использования".

Уайтхед одним из первых осознал значение теории относительности для метафизики, не желающей заниматься пустыми словопрениями.

Все есть процесс, считает Уайтхед. Не столько мы испытываем каче­ства и сущности, сколько безостановочный процесс испытывает нас на понимание взаимосвязей. Современную науку, пишет Уайтхед, "интересует совокупность связей, рождающихся из их отношений интенциональности со всей Вселенной". Не субстанция, а понятие события помогает понять мир. Субстанция, "инертная материя", абсолютное пространство и время суть понятия ньютонианской физики. Современная физика, отказавшись от них, вынуждена говорить о событиях в пространственно-временном континууме. Уайтхед утверждает, что самосознание — конечный пункт, не всегда досягаемый, точка отсчета — совокупность событий корпорального свойства, человеческое тело.

Бог, по Уайтхеду, — в гармонии всех ценностей, реализуемых в процессе. Бог живет и растет вместе со Вселенной.

Всякая объективность есть возможность для становления, требующая преобразования представлений о реальности, сложившихся в философии и нашедших отражение в классической физике. Традиционная философия и классическая физика исходят из идеи "простой локализации" объекта "здесь и теперь" в пространственном субстрате, непосредственно данном через органы чувств, Но это не есть реальный опыт и реальное знание объекта. К тому же нужно учесть дополнительный фактор их искажения — язык, позволяющий скрывать беспорядочность и бессвязность данных, из ко­торых исходит наука. Язык, отмечает Уайтхед, будучи неразрывно связан с развитием необходимых абстракций, упрощает и де­формирует отображаемую реальность, приводит при неотрефлектированном использовании к гипостазированию абстракций, понимаемых как вы­ражение данных опыта, т.е. приводит к "подмене конкретности".

Природа едина в своем становлении. Однако, развертыва­ние этого постулата требует предварительной критики языка и его адекватного концептуального понимания. Поэтому Уайтхед разрабатывает символическую концепцию языка. Он утверждает, что отношение символа и значения задается в особом символическом (языковом) отношении, которое не подчиняется каузальным зависимостям, является обратимым (символ и его значение могут меняться местами) и определяется взаимодействующими субъектами на основе чувственного восприятия. Это задает символическое отношение через взаимодействие двух его модусов: 1) модуса каузальной обусловленности (первичный опыт тела) и 2) модуса презентативной непосредственности (вторичный опыт расчлененных чувственных данных). Истина — это соотношение видимости (чувственного восприятия) и реальности, считает Уайтхед,

Абстракция не является свободным изобретением человечес­кого духа: она есть выражение определенных черт самой действительности. За абст­ракцией, считает Уайтхед, скрывается объект, локализованный, однако, не в абсолютном пространстве, а в "событии" как пространственно-временном происшествии. Объекты даны непосредственному наблюдению, представимы в " перцептуальном знании ", выражая в событиях инвариантное ("вечное"). Уайтхед строит иерархию объектов: от чувственных, перцептуальных к физическим, научным. Объекты неизменны. Субъект в разной степени лишь распознает объект в его самостоятельном бытии, но не конструирует его в "тотальности" ситуации, в которой изменение одного влечет изменение всего остального.

Подлинная реальность, по Уайтхеду, проявляется в процессе самостановления, в ходе формирования опыта субъектов. Становление опыта есть одновременно и формирование субъекта и объекта познания — нет субъекта и объекта самих по себе. Есть объект, ста­новящийся субъектом, и объективирующийся субъект. Нет непрерывности становления, но есть становление непрерывности, обеспечиваемое "вечными объектами", переходящими из одного субъективного единства в другое и создающими структурную определенность, отображаемую наукой. Неизменность "вечных объектов" обеспечивается Богом. Но Бог при этом — соавтор, а не творец событий. Действующая причина — изначально присущая мирозданию творческая энергия ("креативность"), которая выражается в актах "схватывания" (претензии). Уайтхед пишет: "Креативность есть актуализация потенциальности, а процесс актуализации — это и есть событие опыта"; "процесс творчества является формой единства универсума". Пространственно-временной континуум формируется в процессах становления и не является априорной пред­посылкой познания (ср. Кант).

Применительно к обществу, совокупности событий обнаруживают " социальный порядок " на основе общих элементов формы в конкретных "схватываниях", а также на основе формирования интерсубъективного пространства и создания условий для воспроизводства сложившегося "сообщества". "Скрепляющей рамкой" при этом выступают также ценнос­ти (блага). Ценности Уайтхед рассматривает как идеалы ("вечные объекты" божественной природы). Ценности приобретают свое значение в отношении к миру фактов, получающих завершение в процессе воплощения в "ак­туальных сущностях". Это укореняет ценность во внутренней реаль­ности явления, связанной не только с человеческим деянием. Впереживаемом опыте проецируются друг на друга мир деятельности (множе­ства конечных событий) и мир ценности (единство скоординированности различных возможностей). Каждый из этих миров по отдельности — абстракция.

Согласно Уайтхеду, разум в мире должен проявить себя не только "прагматически" (как средство целесообразной практической деятельности), но и "спекулятивно", исходя из "незаинтересован­ного любопытства", позволяющего "прорваться" к подлинной реальности. По Уайтхеду, поставить пределы умозрению означает предать будущее.

Систематизируя накопленное знание, мы спо­собны раздвигать границы собственных возможностей, выходить в область идей, рожденных силой воображения, утверждает Уайтхед. Он призывает преодо­леть "цивилизационную" усталость Европы, потерявшей импульс к обре­тению нового, противопоставив этой усталости " героизм разума " (ср. " героический энтузиазм " Дж.Бруно), воз­можный в результате синтеза науки и философии.

Метафизика, "спекулятивная" философия, считает Уайтхед, должна дать интерпретацию каждому элементу опыта. " Философия мистична ", "но цель философии — рационализировать мистицизм". Философия сродни поэзии в их общей ориентации на предельные смыслы цивилизации, или культуры.

Витгенштейн

Людвиг Витгенштейн (1889 — 1951 гг.) — австрийско-британский философ, основоположник двух этапов аналитической философии XX в. Он автор термина " картина мира ". Ему принадлежат работы: " Логико-философский трак­тат ", " Философские наблюдения ", " Философская грамматика ", " Замеча­ния по основаниям математики ", " О точности ", " Философские исследо­вания " (в 2-х частях).

Основные тезисы Витгенштейна в "Логико-философском трактате" следующие: "Мир есть все, что происходит, мир — целокупность фактов, а не предметов... Происходящее, факт, — существование событий... Событие — связь объектов (предметов, вещей)... Объект прост... Объ­екты образуют субстанцию мира, поэтому они не могут быть составны­ми... Устойчивое, сохраняющееся и объект суть одно и то же. Объект — устойчивое, сохраняющееся; конфигурация — меняющееся, нестабиль­ное... мы создаем для себя картины фактов... Картина — модель действительности... То, что в картине должно быть общим с действитель­ностью, дабы она могла по-своему — верно или неверно — изобразить ее, есть присущая ей форма изображения... мысль — логическая кар­тина факта... Имя обозначает объект. Объект — его значение... Мы­сль — осмысленное предложение... На первый взгляд предложение — как оно, например, напечатано на бумаге — не кажется картиной дейст­вительности, о которой в нем идет речь, но и нотное письмо на пер­вый взгляд не кажется изображением музыки, а наше фонетическое (бук­венное) письмо — изображение нашей речи. И все-таки эти знаковые языки оказываются даже в обычном смысле слова изображениями того, что они представляют... Граммофонная пластинка, музыкальная тема, нотная запись, звуковые волны — все они находятся между собой в таком же внутреннем отношении отображения, какое существует между языком и миром... О чем нельзя говорить, о том следует молчать".

У Витгенштейна теории реальности соответствует теория языка. Язык является "проективным изображением" реальности. Мы изготавливаем факты из изображений. Простой факт ("Сократ — афинянин") делает истинным или ложным простое предложение. Молекулярный — сложный — факт ("Сократ — афинянин и учитель Платона") есть комбинация простых фактов, делающих истинным или ложным молекулярное предложение. Между предложениями нет иерархии, можно говорить лишь об их наборе. Полный набор (собрание) предложе­ний — есть целостное знание.

"Целокупность истинных пред­ложений — наука в ее полноте (или Целокупность наук)... Философия не является одной из наук. (Слово "философия" должно обозначать нечто, стоящее под или над, но не рядом с науками)... Цель философии — логическое прояснение мыслей. Философия не учение, а деятельность...".

"Смысл предложений — его соответствие или несоответствие возможностям существования или несуществования событий...". Согласно Витгенштейну, люди не в состоянии непосредственно извлечь из повседневного языка его логику: "Язык переодевает мысли, причем настолько, что внешняя форма одежды не позволяет судить о форме облаченной в нее мысли; дело в том, что внешняя форма одежды создавалась совершенно иными целями, отнюдь не для того, чтобы судить о ней по форме тела. Молчаливо принимаемые соглашения, служа­щие пониманию повседневного языка, чрезмерно сложны. Большинство предложений и вопросов, трактуемых как философские, не ложны, а бессмысленны... Большинство предложений и вопросов философа коре­нится в нашем непонимании логики языка... неудивительно, что самые глубокие проблемы — это, по сути, не проблемы. Вся философия — это критика языка...". На долю философии выпадает деятельность по прояснению характера утверждений эмпирических наук, логических тавтологий и псевдосуждений метафизики.

Витгенштейн соглашается с тем, что по ту сторону науки есть мир. Он при­знает также, что: "существует невысказываемое. Оно показывает себя, это — мистическое...". Для Витгенштейна мистическое — это не то, как мир есть, а то, что он есть: "Смысл мира должен находиться вне мира. В мире все есть, как оно есть, и все происходит, как оно про­исходит; в нем нет ценности — а если бы она и была, то не имела бы ценности... Высшее не выразить предложениями... Так же, как со смертью, мир не изменяется, а прекращается. Смерть не событие жизни. Стало быть, наша жизнь не имеет конца, так же как наше поле зрения не имеет границ".

Написав в "Логико-философском трактате", что истина идей, изложенных в нем, "вне всяких подозрений и окончательная", — Витгенштейн долго ничего не публиковал. Позже, однако, он вновь обращается к проблемам языка, пишет наиболее зрелое свое сочинение — " Фило­софские исследования ". Эта работа начинается с критики традиционных схем, рассматривающих язык как собрание имен, названий ве­щей и лиц, а также связок ("есть", "или", "если, "то" и т. д.). Витгенштейн использует для объяснения природы языка понятие " языковая игра ". Языковых игр бесконечно много, как бесконечны способы использования слов, знаков, пропозиций. Одни игры рождаются, другие, старея, исче­зают. При этом язык как игра составляет часть жизни.

Язык — это игра, а значение слова — его употребление: " Не ищите смысл, ищите употребление ".

Язык — часть жизни, — это положение Витгенштейна указывает на отход от его собственной концепции логического атомизма. Отвергается им и идея кристальной чистоты логики. Теперь, в частности, всякое поня­тие понимается Витгенштейном как обозначение "семейного сходства". Такие понятия, как "предложение", "слово", "доказательство", "дедукция", "истина", не являются некими сверхпонятиями, устанавливающими некий же сверхпорядок. Если их употреб­ляют, то теми же способами, что и слова "стол", "лампада", "дверь". Он пишет: "Проблемы решаются не через приобретение нового опыта, а путем упоря­дочения уже давно известного. Философия есть борьба против зачаро­вывания нашего интеллекта средствами нашего языка... Когда философы употребляют слово — "знание", "бытие", "объект", "я", "предложе­ние", "имя" — и пытаются схватить сущность вещи, то всегда следует спрашивать: откуда оно родом?". " Философ лечит вопрос как болезнь ", — считает теперь Витгенштейн.

На протяжении шести лет Витгенштейн учительствовал в школе. Вмес­те со своими учениками он составил " Словарь для начальных школ ", которым пользуются педагоги до сих пор. Судя по "Словарю", придуманные Витгенштейном для школьников языковые игры касались самых разных предметов, включая механику, астрономию, биологию, архитектуру и даже анатомию.

Райл

Гилберт Райл (1900 — 1976 гг.) — представитель аналитической фило­софии в Оксфорде. Всвоих " Категориях " он утверждает, что задача философии (философа) состоит в превентивной корректировке логичес­ких ошибок — " категориальных ошибок ", по причине которых одно понятие входит в сферу категории, к которой заведомо не принадле­жит, хотя и сходно по грамматической форме.

В очерке " Философские аргументации " Райл обосновывает положение о том, что логическая структура собственно философского типа аргументации воспроизводит схему "сведение к абсурду".

В работе " Дух как поведение " Райл анализирует потенциал понятий. Он стремится устранить категориальную ошибку, кото­рая порождает дуалистический картезианский миф о душе и теле.

Остин

Джон Лэнгшоу Остин (1911 — 1960 гг.) — также, как и Райл, представитель аналитической философии в Оксфорде. Основное внимание уделял обыденно­му языку. Он автор работ: " Обыденный язык ", " Как сделать вещи слова­ми ", " Защита для оправдания ", др.

Согласно Остину: "Обыденный язык — не последнее слово, это принципиальная линия, где нужны обобщения, усовершенствования, преодоления... Мы берем в расчет не только слова, но и реальность, где они проговариваются. Мы заостряем наше восприятие феноменов путем уточнения терминов".

 

К оксфордской школе аналитической философии относятся также П.Ф.Стросон, А.Акер, С.Тулмин (см. ниже), Д.Пирс и др.

 

 

Спиритуалисты о познании

 

 

Бергсон

Анри Бергсон (1859 — 1941 гг.) — французский философ, возродивший традиции классической метафизики,один из основоположников гума­нитарно-антропологического направления западной философии. Представитель интуитивизма, эволюционистского спиритуализма и " философии жизни ". Доктор философии по двум диссертациям: " Опыт о непосредственных данных сознания " и " Идея места у Аристотеля ". Лауреат Нобелевской премии по литературе. Первый президент Комиссии Лиги нации по интеллектуальному сотрудничеству (будущая ЮНЕСКО). Основ­ные работы: " Материя и память ", " Смех. Очерки о значении комического ", " Введение в метафизику ", " Творческая эволюция ", " Восприятие изменчивости ", " Сновидения ", " Духовная энергия " (сб. выступлений), " Длительность и одновременность. По поводу теории относительности Эйнштейна ", " Мысль и движущееся " (сб. выступлений), " Два источника морали и религии ", др. Все труды Бергсона вносились католической церковью в Индекс запрещенных книг.

Характеризуя интуицию как основу философского метода, Бергсон подчеркивал то, что проверка на истинность либо ложность должна от­носиться ксамим проблемам. Ложные проблемы подлежат элиминации, устранению из сферы размышлений. Соответствие истины и твор­чества должно достигаться на уровне постановки проблем: "правда в том, что для философии, да и не только для нее, речь идет, скорее о нахождении проблемы и, следовательно, о ее формулировке, чем о решении. Ибо спекулятивная проблема разрешается, как только она соответствующим образом поставлена. Под этим я имею в виду, что тогда ее решение существует, хотя и может оставаться спрятан­ным или, так сказать, скрытым: единственное, что остается сделать, так это открыть его. Но постановка проблемы — не просто открытие, это — изобретение. Открытие должно иметь дело с тем, что уже су­ществует — актуально или виртуально; значит, рано или поздно оно определенным образом должно произойти. Изобретение же наделяет бытием то, чего на самом деле не существует, оно могло бы никогда не произойти. Уже в математике, а еще более в метафизике, изобретатель­ское усилие чаще всего состоит в порождении проблемы, в созидании терминов, в каких она будет ставиться. Итак, постановка и решение проблемы весьма близки к тому, чтобы уравняться: подлинно великие проблемы выдвигаются только тогда, когда они разрешимы".

Бергсон попытался определить, что такое ложь в выражении "лож­ная проблема". Согласно Бергсону, "ложные проблемы" бывают двух видов: 1) "несуществующие проблемы", т.е. такие, в самих терминах которых содержится путаница между "большим" и "меньшим"; 2) "плохо постав­ленные проблемы", т.е. такие, термины которых представляют собой плохо проанализи­рованные "композиты" (пакетные понятия, некие качественно разнородные "смеси"). В случае "несуществующих проблем" игнорируется то обстоятельство, что идея беспорядка больше идеи порядка, ибо в ней присутствует идея порядка плюс ее отрицание, плюс мотив такого отрицания. По мысли Бергсона, бытие, порядок, или существующее — истинны сами по себе. Но в ложной проблеме присутствует фундаментальная иллюзия, некое "движение истины вспять", согласно которому предполагается, что бы­тие, порядок и существующее предшествуют сами себе или же предшест­вуют полагающему их творческому акту, проецируя образ самих себя назад в возможность, в беспорядок и в небытие, считающиеся изначальными.

Для иллюстрации "несуществующих проблем" Бергсон приводит пример проблемы небытия, беспорядка и возможного, как проблемы знания и бытия. По его мысли, содержание идеи небытия не меньше, а больше содержа­ния идеи бытия, содержание идеи беспорядка, как только что отмечалось выше, не меньше, а больше со­держания идеи порядка, содержание идеи возможного не меньше, а больше содержания идеи реального. В идее небытия фактически содержится идея бы­тия, плюс логическая операция обобщенного отрицания, плюс особый психологический мотив для такой операции — когда, в частности, бы­тие не соответствует нашему ожиданию, и мы постигаем его только как нехватку, как отсутствие того, что нас интересует. Идея возможного, соответственно, больше, нежели идея реального, ибо, согласно Берг­сону, возможное — это только реальное с добавлением действия разума, который отбрасывает в прошлое образ реального сразу, лишь толь­ко тот имел место, а также мотив такого действия — когда возникно­вение реального во Вселенной мы смешиваем с последовательностью со­стояний в закрытой системе. Бергсон считает, что отрицание ничего не до­бавляет к тому, что оно отрицает, а лишь свидетельствует о слабости того, кто отрицает.

Бергсон пишет: "мы чувствуем, что божественно сотворенные воля и мысль слишком полны в себе, полны в безмерности собственной реа­льности, чтобы нести даже намек на идею нехватки порядка или нех­ватки бытия. Вообразить возможность абсолютного беспорядка, а еще более, повод для небытия, было бы для таких воли и мысли все равно, что сказать себе, будто они могли бы вовсе не существовать, и это было бы слабостью несовместимой с их природой, которая есть сила... Это — не что-то большее, а что-то меньшее; это — дефицит воли".

" Плохо поставленные проблемы " характеризуются тем, что в их рамках произвольно группируются различные по природе своей вещи. Фундаментальные иллюзии нашего разума, подобно Канту, Бергсон трактует как неустранимые. Интеллект, по Бергсону, — это способность ставить проблемы вообще. Способность отыскивать решения, у него, — это дело инстинкта. Но только интуиция осуществляет выбор между истинным и ложным в возникающих проблемах, даже если в итоге интеллект вынуждается обернуться против самого себя. С точки зрения Бергсона, не менее важным правилом философского метода выступает также необходимость переоткрывать истинные "различия по природе", или "сочленения реального". По мысли Бергсона, интуиция как раз и призвана разделять элементы, различающиеся по природе, ибо реальный опыт ничего, кроме композитивов нам предложить не в состоянии: "мы усматриваем лишь различия в степени там, где наличествуют различия по природе". Так, согласно Бергсону, восприятие не есть "объект плюс нечто", восприятие — это "объект минус все, что нас на самом деле не интересует". Мы воспри­нимаем вещи там, где они находятся. Восприятие сразу помещает нас в материю. Оно безразлично и совпадает с воспринимаемыми объектами.

Таким образом, у Бергсона интуиция направлена на постижение условий реального опыта: необходимо "взять опыт в его истоках или, скорее, выше того решающего поворота, где, отклоняясь в направлении нашей пользы, он становится чисто человеческим опытом".

Бергсон отмечает: "вопросы, касающиеся субъекта и объекта, их различия и их соединения, должны быть поставлены скорее в зависимости от времени, чем от пространства": "длительность" вмещает в себя "различия по природе" и несет их все, в аспекте пространства вещь отлична лишь по степени от других вещей и от самой себя — увеличение или уменьшение. Посредством осмысления того, что вещи качественно варьируются во времени, оказывается возможным уяс­нение их подлинной сущности ("я должен ждать, пока сахар не раство­рится").

В зрелый период философского творчества Бергсон приходит к выво­ду о том, что Абсолют имеет две стороны: 1) дух, пронизанный мета­физикой, и 2) материю, познаваемую наукой. Наука у него ока­зывается одной из двух компонентов онтологии. В частности, физичес­кая наука есть познание бытия как пространственного протяжения, в котором мы можем определить отношения частей мира друг к другу — в геометрическом смысле и в соответствии с фиксированными причинными законами.Бергсон трактует духовное как нематериальное лишь в том смысле, что оно есть перманентно воспроизводимая творческая энергия, генерирующаяся в определенных реальных обстоятельствах. К материальным вещам самим по себе приложимо свойство пространственности, временная длительность — удел сознания. Вне сознания не может быть ни прошлого, ни будущего, ни скрепляющего их настоящего. Время — непосредственный факт сознания, постигаемый внутренним опытом. Бергсон пишет: "... в сознании случаются события неразделимые, в пространстве одновременные события различи­мы, но без последовательности в том смысле, что одно не существует после появления другого. Вне нас есть взаиморасположенность без преемственности, внутри нас есть взаиморасположенность без внешней рядоположенности". Этим положением обосновывается взгляд на сознание, противоположный установкам детерминизма. Бергсон считает, что сознание не может трактоваться как вещь в ряду вещей: "Я нерушимо, когда чувствует себя свободным в непосредственно данном...".

Бергсон анализирует взаимосвязи и взаимопереходы двух видов реальности (духа и материи) в контексте проблемы рассмотрения мысли как функции мозга, а сознания — в качестве эпифеномена церебральной деятельности. Он отвергает две традиционные крайности в трактовке данного вопроса. Мозговые функции, по Берг­сону, не в состоянии объяснить значимую совокупность феноменов сознания человека. Сознание идентично памяти. При этом сознание включает в себя мириады того, чего никогда не будет в состоянии ада­птировать и постичь наш мозг. Травмы мозга разрушают не столько сознание, сколько механизмы его сцепления с реальностью. Тело дейст­вует на предметы внешнего мира, опираясь на прошлый опыт, на "обра­зы объектов" ("перцепция").

Бергсон считает, что в любое действие в настоящем времени вплавлено определенное прошлое: "...мысль, приносящая в мир нечто новое, вынуждена проявляться через посредство уже готовых идей, которые она встречает и вовлекает в свое движение; потому и кажется, что она связана с эпохой, в которую жил философ. Но часто это всего лишь видимость. Философ мог явиться многими веками раньше; он имел бы дело с иной философией и иной наукой; он поставил бы другие проблемы; он иначе формулировал бы свои мысли; возможно, ни одна глава из книг, которые он написал, не была бы той же; и все-таки он сказал бы то же самое".

Память "схватывает" прошлую жизнь человека в ее тотальности. " Перцепция " выступает как процесс постоянного выбо­ра и отбора, укорененного в его настоящем, сегодняшнем бытии. Так перцепция очерчивает границы сознанию (памяти), одновременно вытесняясь в его резервуары.

Бергсон исследует проблемы " длительности " восприятия, " подпоч­вы сознания ", самого сознания, " сверхсознания ", бессознательного, памяти, интуиции, сновидений, сопереживания, развития, познания, творчества, свободы и др. Ставит вопрос об истинном соотношении философии и науки. При этом он предлагает свои концепции " творчес­кой эволюции ", или " жизненного порыва ". Он трактует интуицию как инструмент прямого контакта с вещами и сущностью жизни как длительности.

Согласно Бергсону, интеллектуальные способности человека представляют собой успешную адаптацию к миру в той степени, в какой мир является упорядоченной, законосообразной системой причин и след­ствий. Интеллект — это инструмент, помогающий нам справиться с реа­льностью, который сформировался, потому что был полезен для успешной де­ятельности. Многочисленные достижения науки, благодаря которым природа была поставлена на службу человечеству, свидетельствуют о практической функции разума. Но в ходе эволюционного процесса раз­вилась и другая способность, содействующая успешной адаптации — инстинкт, играющий важ­нейшую роль в царстве животных. Инстинкт, согласно Бергсону, представляет собой также полезное знание, которое, однако, существенно отличается как процесс от процедур интеллектуального рассуждения. Инстинкт позво­ляет постичь важные для жизни вещи без всякого научения или интел­лектуальных операций. Инстинктивный разум являет­ся необходимым дополнением к научному познанию. Он позволяет чело­веку жить, понимая других людей и жизнь в целом. Способность ин­стинктивного постижения присуща всем людям, поскольку она есть проявление на новом уровне того, что было достигнуто ранее в эволюционной истории живых существ. Инстинктивную способность и соответствующее знание Бергсон и определяет как " интуицию ".

Интеллект, согласно Бергсону, был, есть и будет " лучезарным ядром, вокруг которого инстинкт, даже очищенный и расширенный до состояния интуиции, образует только не­ясную туманность ". Но лишь интуиция порождает истинную философскую мудрость.

Идея " первичной интуиции " у Бергсона связана с другой его идеей — идеей " длительности ", или" дления " — психологического, субъективного времени, которое нетождественно статичному времени научного познания и кото­рое предполагает взаимопроникновение прошлого и настоящего, различ­ных состояний сознания, перманентное становление новых форм внутренней жизни. Во внутренней жизни человека: "нет ни окоченелого, неподвижного субстрата, ни различных состояний, которые бы проходили по нему, как актеры по сцене. Есть просто непрерывная мелодия..., которая тянется, как неделимая, от начала до конца нашего сознательного существования". "Длительность", образующая "ткань психологии жизни", и задает, согласно Бергсону, духовное своеобразие индивидов.

Бергсон стремился к очищению своей многомерной модели сознания: от внешних, интеллектуальных, обслуживающих практические социальные потребности, слоев, до внутренних, дорефлексивных, недеформированных воздействием интеллекта и языка. Он считает, что философия рационализма, ассоциативная психология, психофизика не в состоянии описать человеческую субъективность. Бергсон отвергает психологический детерминизм, постулирующий существование в сознании взаимообуслов­ливающих друг друга состояний и противоречащий возможности свободы. Применительно к сознанию как процессу, утверждает Бергсон, ни в какой момент времени невозможно вычленить что-либо устойчивое: "глубокие психологические акты даются раз сознанию и больше не появляются".

В качестве первичного, неопределимого факта сознания Бергсон полагает свободу. Индивид свободен изначально. "Длительность" и свобода для Берг­сона синонимичны — они не доступны ни интеллекту, ни работе мышле­ния. Такая позиция Бергсона может быть охарактеризована "как мужественное само­растворение в созерцании и любовном стремлении к миру во всей его наглядности" (Шелер).

Только сознание человека, считает Бергсон, способно к самораз­витию, может воспринять жизненный порыв и продолжить его, несмотря на то, что он "конечен и дан раз навсегда". Человек выступает, таким образом, уникальным гарантом существования и эволюции Вселенной, являя собой цель последней. Интуиция же обретает у Бергсона статус формы жизни, атрибутивной для человека, для социума в целом.

Бергсон утверждает: "... живые существа едины и все подчиняется одному и тому же замечательному импульсу. Животное имеет точку опо­ры в растении, человек — в животном мире. А все человечество — в пространстве и во времени — галопом проносится мимо нас, способное смести любые препятствия, преодолеть всякое сопротивление, может быть даже и собственную смерть".

Согласно Бергсону, интуиция — это та полоса, или часть инстинкта, что пребывает в разуме. Она противоестественна, как скручивание воли вокруг нее са­мой, благодаря чему разум может совпадать с реальным, сознание жи­зни — с жизнью: "Именно вглубь ведет нас интуиция, то есть инстинкт, ставший незаинтересованным, осознающим самого себя, способным размыш­лять над своим предметом и безгранично расширять его".

Восприятие закрепляет в прерывистых изображе­ниях поток изменения. Мы строим усредненные изображения, которые позволяют нам следовать за расширением или сужением реальности, которую хотим постичь. Познание больше тяготеет к стабильным формам (состоянию), нежели к самому изменению. Механизм познания, похож на кино — на чередование кадров, создающее впечатление движения. Отталкиваясь от этого, Бергсон вновь анализирует всю историю философии, чтобы проследить, как время было, по его мнению, обесценено философами. Он показывает, как случилось, что физическое механическое познание смогло выступить в роли иллюзорной модели позна­ния. "Античная наука, — говорит Бергсон, — считает, что достаточно знает свой предмет после того, как выделила основные свойственные ему моменты". Современная наука, умножая наблюдения, например, при помощи фото, подошла к вопросу движения вещей. Наука древних ста­тична.

Философ призван идти дальше ученого, уверен Бергсон. Он должен работать над обнаружением реальной длительности в области жиз­ни и сознания. Бергсон настаивает на том, что "сознание, которое мы имеем от нашей собственной личности, в ходе своего непрерывного течения вводит нас вглубь реальности, по модели которой мы долж­ны представлять себе других". Я — это часть Всего. Если я анали­зирую свое " я ", то получаю ограниченное познание Всего. Это по­знание, хотя и ограничено, является по сути контактом со Всем. Через анализ себя я качественно вхожу во Все. Мое познание (познание всякого "я") не относительно, а абсолютно, хотя у меня есть доступ только к части Всего. Достичь Абсолют где-то — это значит достичь его ве­зде, потому что Абсолют не делится: он "един" везде и во всем, что существует. Мое существование — "дление". "Длиться" — значит иметь сознание. Размышлять о собственной длительности — значит быть способ­ным дойти до осознания длительности всей Вселенной.

Мунье

Эммануэль Мунье (1905 — 1950 гг.) — французский философ. Основ­ные сочинения: " Персоналистская и коммунитарная революция " (сб. статей), " Трактат о характере ", " Введение в экзистенциализм ", " Что та­кое персонализм? ", " Маленький страх двадцатого века ", др.

По мнению Мунье, необходимо разработать человекоцентрированный инструментарий для социальных дисциплин. Лишь тогда, когда в центре теоретических дискуссий и практических действий окажется личность (" персона "), персонализм как интегральное усилие сумеет осмыслить и преодолеть тотальный кризис человека.

Саморефлексия любой степени не позволяет понять, чем является личность. Личность, по Мунье, — это "един­ственная реальность, которую мы познаем и одновременно создаем из­нутри... являясь повсюду, она нигде не дана заранее". Личность при­нципиально неуловима и необъективируема, т.к. находится в перманен­тном движении. Существовать для личности — это значит "быть с другими и с вещами, понимая их, понимать себя". "Моя лич­ность, — писал Мунье, — не совпадает с моей пероснальностью... Как реконструированная тотальность, она — выше времени, шире моих взгля­дов на нее самое, это самая интимная из всех моих реконструкций. Она есть некое присутствие во мне... Она есть живая активность само­творчества, коммуникации и единения с другими личностями, которая реализуется и познается в действии, каким является опыт персонализации".

Мунье отмечает двойственность сути человека: он призван осмысливать и переживать имманентные долженствования как духовного существа, с одной стороны, будучи при этом заложником как своей биологической организации, так и своей эпохи — с другой. По мнению Мунье — "благодаря внутренне­му опыту личность предстает устремленной к миру и другим людям, сли­вающейся с ними в едином порыве к универсальному. Другие личности никак не ограничивают ее, они — залог ее бытия и развития. Личность существует только в своем устремлении к "другому", познает себя только через "другого" и обретает себя только в "другом". Первичный опыт личности — это опыт "другой" личности. "Ты", а в нем и "Мы", предшествуют "Я", или, по меньшей мере, всегда сопровождаются". Декартовское "мыслю, значит, существую " может и долж­но быть трансформировано в "люблю, следовательно существую, и жизнь достойна быть прожитой", "быть, значит любить". Богатства личнос­ти, согласно Мунье, — "это то, что остается, когда она лишается все­го, чем обладала, то, что остается от нее в момент смерти".

Телесное " Я " и " Я ", существующее субъективно, по Мунье, суть единый опыт. Невозможно мыслить, не обладая бытием и не имея тела. Мыслящая личность стремится трансформировать окружающую природу, "сотканную из наших усилий".

 

 

 

Неосхоластики о познании

 

 

Мерсье

Дезире Мерсье (1851 — 1926 гг.) — защитник неотомизма, основатель Европейской школы неосхоластики в Лувене. Основное сочинение — " Все­общая критериология ".

Мерсье считает, что проблема истины может быть решена путем нахождения абсолютного критерия. Истина заключена в тождестве субъекта и предиката суждения, актуально присутствующего субъекта и известного абстрактного понятия. Истина — это от­ношение между двумя терминами суждения. Но, задается вопросом Мер­сье, адекватны ли термины суждения самой реальности? Интеллигибельные формы, поясняет Мерсье, были заключены в чувственном, но затем отрезаны от него, а в акте суждения вновь возвращены путем аппликации. Чувственные формы реальны, следовательно, и интеллигибельные формы объективны и реальны. Другими словами, в чувственном опыте при повторном контроле мы примеряем вещи к интеллигибельным формам. Это и дает гарантию объективности.

Мерсье критикует позитивистов. Он говорит, что позитивисты малоспособны как апологеты науки, ибо втискивают всякое познание в чувственный опыт. Опираясь только на определенность единичного, позитивисты утратили связь с универсальным и общетеоретическим. Мерсье наряду с истинами реального порядка видит логику идеально­го порядка. Пропозиции идеального порядка суть аналитические сужде­ния. В этих суждения как известно, имеет место идентичность субъекта и предиката в смысле принадлежности второго первому (предиката субъекту). Правда, Мерсье трактует математические суждения как синтетические, как обогащающие наше знание (в отличие от Канта и др.). Зато принцип каузальности у Мерсье является аналитическим положением. Он считает, что, устанавливая прин­цип, в силу которого существование случайного требует причины, мы вынуждены признать, что этот принцип расшифровывает принцип тождества субъекта и объекта.

Мерсье формулирует ряд других тезисов: различия материи и формы, потенции и действия, души как формы тела, доказательства существо­вания Бога от движения и ряда причин. Он пишет: "Ради чего стоит философствовать, как не ради наших современников? И если мы не на­ходим какое-то решение их сомнениям, то к чему это философствова­ние?"

Мерсье защищает томизм, уверен в том, что это учение — отнюдь не кунсткамера мерт­вых мыслей. Томизм, по Мерсье, ценен своей витальной энергией, хотя и нуждается в реформировании. Схоластические тезисы Мерсье развернуты навстречу биологии и психологии, бурный рост которых приходится на начало XXв. Мерсье убежден, что приток новой информации должен способствовать омоложению схоластики.

Маритен

Жак Маритен (1882 — 1973 гг.) — французский философ, крупнейший представитель неотомизма. Выполнял функции послах Франции в Ватикане. Основные произведения: " Интегральный гуманизм ", " Символ веры ", " Краткий трактат о существовании и существующем ", " О философии истории ", " Различать, чтобы объединять: ступени познания ", " Воспитание на распутье ", " Искусство и схоластика ", " Творческая интуиция в искусстве и поэзии ", др.

Маритен исходит из того, что бытие доступно пониманию лишь на основе реальности как целого, но в силу аналогического характера бытия единство всего возможно только вместе с различением частей. Аналогия, считает Маритен, — это закон сходства различных существ, и именно этот закон держит нас на плаву в универсуме многообраз­ности. Но этот же закон удерживает нас от опасности унификации, где все тонет в царстве серости. Аналогия, по Маритену, — это способ трактовки реальности, удерживающий во всем аспекты сходства и аспекты несовпадения. Познавать — совсем не значит оставаться в клетке собственного сознания. Напротив, узнать нечто — значит стать другим, иным, причем сознательным образом, ведь в акте познания нечто дано непо­средственным образом. Но это нечто дано не в абсолютной адекватности, а всегда в каком-то аспекте. Маритен считает, что мы узнаем не явление вещи, но ее самое, под знаком той или иной детерминации.

Воспитание, как формирование ядра личности, по Маритену, всег­да было основано на практической мудрости. Редкое совпадение того, что проповедуется, с личностью воспитателя делает эффективным его контакт с учеником. Из двух динамических факторов — ума воспринимающего и ума воздействующего — второй, по Маритену, является потен­циальным носителем витального начала. Маритен мечтал увидеть новое поколение живущим без страха. Вхождение этого поколения в социальную сферу должно стать свободным от деформации, а желание добра и правды не может вечно требовать непомерных жертв.

Маритен считал, что именно в интеллекте укоренен " эстетический инстинкт ", а потому абсурдны иррационалистические вояжи модернизма. Художественный разум — это, конечно, не логика и не дискурс, а интуиция, оплодотворенная воображением, всем, что есть в душе досознательного и подсознательного. Есть разум и разум: у поэта, например, считает Маритен, ярче проявлен креа­тивный разум. В то же время художник для реализации своего замысла не может пренебре­гать разумом дискурсивным и инструментальным.

Задача неотомистского варианта " вечной философии " состоит, по Маритену, в том, чтобы принять вызов своего времени, осветить с католической точки зрения феномены XX в., дать ответы на жгучие вопросы, поставленные эпохой революций, мировых войн, а также эпохой технических свершений и научных открытий. Именно христианство, утверждает Маритен, внушило людям, что любовь стоит большего, чем интел­лект, как бы он ни был развит.

Согласно Маритену, Бог наделяет бытие свободой становления. Но Бог знает все вещи и всех существ изнутри, в качестве субъектов. Люди же познают все сущее извне, превращая эти субъекты в объекты. Лишь одно существо, говорит Маритен, в целом мире мы знаем как субъ­ект — самих себя, свое собственное " я ". Философия, конечно, познает в объектах субъекты, но она объясняет их в качестве объектов. Это и отделяет, по мнению Маритена, мир философии от мира религии. Только религия входит в отношения субъектов с субъектами, постигает таинственное бытие объектов в качестве субъ­ектов.

Маритен критикует Гегеля за тоталитаризм разума, за попытку включения религии в философское знание. Он также критикует экзистен­циализм за представление о радикальной абсурдности существования. Он считает, что неправы те экзистенциалисты, которые унижают разум перед лицом Создателя. Разум достаточно хорошо познает субъекты со­зидания мира через созданные объекты. Этим и обусловлены возможно­сти философии, когда она мыслит во взаимодействии с религией. Философия, по Ма­ритену, — это незаинтересованная деятельность, ориентированная на истину, а не на утилитарную активность для овладения вещами и общественными процессами. Фило­софия выступает как одна из тех сил, которые способствуют движению истории. " Философ во граде " (в обществе) — человек, который напоминает людям об истине и свободе. Философ требует возврата к независимой и непоколебимой истине. Маритен убежден в том, что даже когда философ заблуждается, он приносит пользу, свободно критикуя то, к чему привязаны современники. Философ, однако, не имеет права навя­зывать свои рецепты решения социальных проблем, чтобы не стать диктатором от идеологии.

Маритен считает, что прогресс опытных наук идет путем вытесне­ния теории, которая объясняла меньше фактов, связанных с познаваемыми явлениями, другой теорией, которая обладает большей объяснительной силой. Прогресс же метафизики идет главным образом путем углубления. Различные фи­лософские системы составляют в своей совокупности становящуюся философию, поддерживаемую всем тем истинным, что они несут в себе. Прогресс философии отражает те горизонты истины и свободы, которые предстают человеческой цивилизации и культуре на пути ее никогда не завершающегося развития. Люди свободно выбирают из противоположных доктрин то, что в наибольшей степени соответствует их стремлению к добру и, таким образом, строят свою жизнь на верной основе.

Маритен выдвигает концепцию интегрального гуманизма, которая рассматривает человека в целостности его природного и сверхприродного бытия, а свободу — как органическое единство человеческой и бо­жественной составляющей. Благо человека связано не только с уровнем материальной жизни, но и с уровнем жизни духовной, с торжеством божественных ценностей — истины, добра, красоты, милосердия, взаимопомощи.

Веру в коммунизм Маритен трактует как атеистическую религию, в которой диалектический материализм представляет собой догматику и в которой коммунизм как режим жизни имеет этическое и социальное содержание. Из буржуазного либерализма Маритен берет понимание важ­ности индивидуального развития, но не доводит его до апологии ин­дивидуализма и эгоизма.

Жильсон

Этьен Анри Жильсон (1884 — 1978 гг.) — французский философ, круп­ный представитель неотомизма. Основные сочинения: " Философия св. Бонавентуры ", " Св. Фома Аквинский ", " Дух средневековой философии ", " Теология и история духа ", " Реализм томизма и критика знания ", " Христианский экзистенциализм ", " Христианство и философия ", " Иоанн Дунс Скот. Введения и основоположе­ния ", " Слово церкви к современному миру ", " Единство философского опыта ", " Картина реальности ", " Философия и теология ", " Современные философы ", " Гегель в настоящем ", " Массовое общество и его культура ", мн. др.

Жильсон считает, что духовный потенциал томизма далеко не исчерпан