Глава XII 14 страница

Так, пресыщенный находит вино безвкусным, испытывающий жажду чересчурсладким, а здоровый по-разному оценивает его аромат.

Так как мы приноравливаем вещи к себе и видоизменяем их, сообразуясь ссобой, то мы в конце концов не знаем, каковы вещи в действительности, ибо донас все доходит в измененном и искаженном нашими чувствами виде. Еслиневерны циркуль, наугольник и линейка, то все изменения, сделанные с ихпомощью, ошибочны, все сооружения, построенные на этих расчетах, неизбежноплохи. Недостоверность наших чувств делает недостоверным все, что онипорождают:

Denique ut in fabrica, si prava est regula prima,

Normaque si fallax rectis regionibus exit,

Et libella si ex parte claudicat hilim,

Omnia mendose fieri atque obstipa necesse est,

Prava, cubantia, prona, supina, atque absona tecta,

Iam ruere ut quaedam videantur velle, ruantque

Prodita iudiciis fallacibus omnia primis.

Sic igitur ratio tibi rerum prava necesse est

Falsaque sit, falsis quaecumque a sensibus orta est. [1861]

Кто же будет судьей при решении этих разногласий? Подобно тому как прирелигиозных спорах нужно иметь судью, не принадлежащего ни к одной изборющихся партий, свободного от всякой односторонности и пристрастия, чтодля христианина невозможно, точно так же обстоит дело и с нашими чувствами:ибо, если судья стар, он не может судить о чувствах старика, являясь однойиз сторон в этом споре; то же самое, если он молод, здоров или болен, еслион спит или бодрствует. Нам нужен был бы судья, свободный от всех этихкачеств, чтобы он без всякой предвзятости мог судить обо всех этихсостояниях, совершенно ему безразличных; иными словами, нам нужен был бысудья, которого не существует.

Чтобы судить о представлениях, получаемых нами от вещей, нам нужно былобы обладать каким-то оценивающим инструментом; чтобы проверить этотинструмент, мы нуждаемся в доказательствах, а чтобы проверитьдоказательство, мы нуждаемся в инструменте: и вот мы оказываемся в порочномкруге. Так как чувства не в состоянии разрешить наш спор, поскольку они самисовершенно недостоверны, его должно решить рациональное доказательство; новсякое рациональное доказательство нуждается в другом доказательстве — и мы,таким образом, обречены на непрерывное движение вспять. Наша мысль непроникает в окружающие нас предметы, но возникает через посредство чувств;чувства же со своей стороны познают не окружающие предметы, а лишь своисобственные впечатления; таким образом, мысль и представление исходят не изпредмета, а из впечатлений и ощущений наших чувств; но впечатления и самыйпредмет — вещи различные; поэтому тот, кто судит по представлению, судит,отправляясь не от предмета, а от чего-то другого. Нельзя утверждать, чтовпечатления наших чувств раскрывают душе сущность окружающих нас предметовпо сходству; ибо как могут душа и разум убедиться в этом сходстве, если онине имеют никакого общения с окружающими нас предметами? Так, например, тот,кто не знает лица Сократа, не может, увидев его портрет, сказать, похож лион. Однако предположим, что кто-нибудь решил судить о вещах попредставлениям о них; если он захочет отправляться от всех представлений, тоэто окажется невозможным, так как они противоречат друг другу и расходятсямежду собой, как мы убеждаемся в этом на опыте. Значит ли это, что некоторыеизбранные представления управляют всеми остальными? В таком случае этототбор следовало бы проверить другим отбором, а этот другой — третьим, и такдалее, а следовательно, наш отбор никогда не был бы закончен.

Итак, нет никакого неизменного бытия, и ни мы, ни окружающие наспредметы не обладают им. Мы сами, и наши суждения, и все смертные предметынепрерывно текут и движутся. Поэтому нельзя установить ничего достоверногони в одном предмете на основании другого, поскольку и оценивающий, и то, чтооценивается, находятся в непрерывном изменении и движении.

Мы не имеем никакого общения с бытием [1862], так как человеческаяприрода всегда обретается посередине между рождением и смертью; мы имеем осебе лишь смутное и прозрачное, как тень, представление и шаткое,недостоверное мнение. Если вы сосредоточите все усилия своей мысли на том,чтобы уловить бытие, это будет равносильно желанию удержать в пригоршнезачерпнутую воду; чем больше вы будете сжимать и задерживать то, что текучепо своей природе, тем скорее вы потеряете то, что хотели удержать и зажать вкулаке. Так как все вещи претерпевают непрерывно одно изменение за другим,то наш разум, ищущий реального бытия, оказывается обманутым; он не можетнайти ничего постоянного и неизменного, ибо всякая вещь либо еще тольковозникает, но еще не существует, либо начинает умирать еще до своегорождения. Платон утверждал [1863], что тела не имеют никакого бытия, нотолько рождаются; он опирался на Гомера, который сделал Океан отцом богов, аФетиду — их матерью, желая показать нам, что все вещи находятся внепрерывном становлении и постоянно меняются. По его словам, это мнениеразделялось всеми философами его времени, за исключением одного лишьПарменида, которого он высоко ценил и который утверждал, что вещинеподвижны. Пифагор заявлял, что всякая материя текуча и зыбка; стоикиутверждали, что нет настоящего времени и что то, что мы называем настоящим,является лишь связью между прошедшим и будущим [1864]. Гераклит говорил, чточеловек не может дважды войти в одну и ту же реку; Эпихарм [1865]считал, чтоесли кто-то когда-то занял деньги, то он не должен возвращать их в настоящеевремя, и что тот, кто был приглашен к обеду вчера, сегодня приходит уже неприглашенным, так как люди уже не те, они стали иными; он считал, что одна ита же смертная субстанция не может находиться дважды в том же состоянии;ибо, ввиду того что она быстро и неожиданно меняется, она то распадается, товоссоединяется, то появляется, то исчезает. Таким образом, то, что начинаетрождаться, никогда не достигает совершенного бытия, ибо это рождение никогдане кончается и никогда не останавливается, так как оно не имеет конца;начиная с семени оно непрерывно изменяется и переходит из одного состояния вдругое. Так, человеческое семя сперва превращается в утробе матери вбесформенный плод, потом становится ребенком, затем, выйдя из утробы матери,становится грудным младенцем, а позднее мальчиком, который последовательностановится юношей, взрослым человеком, потом пожилым человеком и наконецдряхлым старцем. Таким образом, время и непрерывное рождение постоянноразрушают и претворяют все предшествующее.

Mutat enim mundi naturam totius aetas,

Ex alioque alius status excipere omnia debet,

Nec manet ulla sui similis res: omnia migrant,

Omnia commutat natura et vertere cogit. [1866]

А мы по глупости боимся какой-то смерти, хотя уже прошли и проходимчерез ряд смертей. Ибо не только, как говорит Гераклит, смерть огня естьрождение воздуха, а смерть воздуха есть рождение воды, но мы можем наблюдатьэто еще более наглядным образом на себе. Цветущий возраст умирает ипроходит, когда наступает старость; юность обретает конец в цветущемвозрасте взрослого человека; детство умирает в юности, а младенчество — вдетстве; вчерашний день умирает в сегодняшнем, а сегодняшний умрет взавтрашнем. Ничто не пребывает и не остается неизменным, ибо если бы мыоставались всегда одними и теми же, то как могло бы нас сегодня радоватьодно, а завтра другое? Как могли бы мы любить противоположные вещи илиненавидеть их? Как могли бы мы их хвалить или порицать? Как можем мы иметьразличные привязанности и не сохранять того же чувства, когда мысль остаетсятой же? Ибо неправдоподобно, чтобы, оставаясь неизменными, мы сталииспытывать другие страсти; ведь то, что претерпевает изменения, не пребываетв том же состоянии, а если оно изменилось, значит оно больше не существует.Но так как все бытие едино, то и просто бытие меняется, становясь все времядругим. Следовательно, наши чувства обманываются и лгут, принимая то, чтокажется, за то, что есть, так как они не знают, что есть. Но в таком случае,что же действительно существует? То, что вечно, то есть то, что никогда невозникало и никогда не будет иметь конца, то, что не претерпевает никакихизменений во времени. Ибо время — вещь подвижная, которая появляется,подобно тени, вместе с вечно движущейся и текучей материей; оно никогда неостается неизменным и постоянным. Ко времени с полным основанием применяютслова: «раньше», «после», «было» или «будет», которые сразу нагляднопоказывают, что время не такая вещь, которая просто «есть»; ибо было быбольшой глупостью и очевидной ложью утверждать, что есть то, чего еще несуществует или что уже перестало существовать. Что же касается понятий«настоящее», «мгновение», «теперь», на которых, по-видимому, главным образомпокоится понимание времени, то разум, открывая эти понятия, тут же иуничтожает их; ибо он непрерывно расщепляет и делит время на прошлое ибудущее, как бы желая видеть его непременно разделенным надвое. То же самое,что со временем, происходит и с природой, которая измеряется временем; ибо вней тоже нет ничего такого, что пребывает или существует, но все вещи в нейили рождены, или рождаются, или умирают. Поэтому было бы грехом по отношениюк богу, который является единственно сущим, утверждать, что он был илибудет, ибо эти понятия означают изменение, становление или конец того, чтолишено устойчивости и неизменного бытия. На основании этого следуетзаключить, что только бог есть подлинно сущее и существует он не во времени,а в неизменной и неподвижной вечности, не измеряемой временем и неподверженной никаким переменам; что раньше бога ничего нет, как и после негоничего не будет, ничего более нового, ничего более юного; что он естьединственное истинно сущее, которое одним только «ныне» наполняет «вовеки»;что, кроме него, нет ничего подлинно сущего и нельзя сказать: «он был» или«он будет», ибо он не имеет ни начала, ни конца.

К этому столь благочестивому выводу писателя-язычника [1867]я хочу — взаключение моего затянувшегося и скучного рассуждения, которое можно было быеще продолжить до бесконечности, — добавить еще следующее замечание другогописателя, тоже язычника [1868]: «Какое презренное и низменное существочеловек, — говорит он, — если он не возвышается над человечеством!» Этохорошее изречение и полезное пожелание, но вместе с тем оно нелепо: ибоневозможно и бессмысленно желать, чтобы кулак был больше кисти руки, чтобыразмах руки был больше ее самой или чтобы можно было шагнуть дальше, чемпозволяет длина наших ног. Точно так же и человек не в состоянии поднятьсянад собой и над человечеством, ибо он может видеть только своими глазами ипостигать только своими способностями. Он может подняться только тогда,когда богу бывает угодно сверхъестественным образом протянуть ему рукупомощи; и он поднимется, если откажется и отречется от своих собственныхсредств и предоставит поднять себя и возвысить небесным силам.

Только наша христианская вера, а не стоическая добродетель можетдомогаться этого божественного и чудесного превращения, только она можетподнять нас над человеческой слабостью.