Архитектурного авангарда

Хан-Магомедов С.О. Сто шедевров советского архитектурного авангарда: билингва. – М.: Едиториал УРСС, 2005. Подробнее: Хан-Магомедов С.О. Архитектура советского авангарда: в 2-х кн.: Кн. 2: Социальные проблемы. – М.: Стройиздат, 2001.

СОЦИАЛЬНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ И АРХИТЕКТУРА АВАНГАРДА

Социальные эксперименты советских архитекторов 1920-х годов привлекают не меньший интерес, чем их формально-эстетические поиски и находки. Но если сейчас всем очевидно, что стиле- и формообразующие заготовки архитектуры советского авангарда содержат творческие потенции, которые в качестве импульсов могут быть использованы для развития и совершенствования художественно-композиционной системы средств и приемов выразительности современного стиля, то социально-типологические разработки тех лет находятся в более сложном отношении с современной действительностью.

По поводу социально-типологических экспериментов 1920-х годов (прежде всего по проблемам социалистического расселения и перестройки быта) существуют различные точки зрения. Крайние из них – это, с одной

стороны, признание поисковых проектов творческим предвидением перспектив нового общества, а с другой – оценка этих проектов как заведомо ошибочных и не связанных не только с будущим, но и с социальным заказом своего времени.

А между тем мы имеем огромный, еще не достаточно изученный массив поисковых проектов, в которых не только провозглашались идеи предметно-пространственной и объемно-планировочной организации жизни нового общества, но и на высоком профессиональном уровне были разработаны конкретные, принципиально новые в социальном отношении типы поселений, жилых и общественных зданий, в которых, как тогда считалось, и должна была протекать жизнь нового общества.

Возникает естественный вопрос: если многие из этих экспериментальных проектов (в том числе и осуществленные) мы сейчас с очевидностью относим к заведомо неперспективным, то как могло произойти массовое увлечение советских архитекторов их разработкой в 1920-е годы? Что это было – всеобщее профессиональное заблуждение наших архитекторов, так сказать, факт биографии только советской архитектуры, или все-таки архитекторы выполняли в те годы социальный заказ нового общества, которое само находилось в процессе бурного развития и интенсивных поисков модели социализма?

Анализ поисковых проектов с учетом проблемной социально-психо логической ситуации 1920-х годов показывает, что архитекторы не могут и не должны брать на себя единоличную ответственность за концептуальносодержательную сторону своих проектных экспериментов; во многом (а нередко, и в подавляющем большинстве) сама общая функционально-типо логическая направленность проектных поисков была вызвана или

конкретным социальным заказом, или провоцировалась социально-психологическим климатом той эпохи.

Мощный импульс радикальным проектным экспериментам был дан в самые первые годы советской власти, когда в условиях военного коммунизма была сделана попытка внедрить в жизнь ортодоксальную модель социализма. Эта модель была затем резко трансформирована в годы нэпа, который, однако, воспринимался тогда многими как «временное отступление», а ортодоксальная модель продолжала рассматриваться как путеводная звезда, вынужденно отодвинувшаяся в будущее, для которого необходимо разрабатывать проектные заготовки. В конце 1920-х годов отказ от нэпа был воспринят многими как возврат к ортодоксальной модели социализма, что вызвало на рубеже 20–30-х годов ХХ века новую (и последнюю) волну интенсивных функционально-типологических экспериментов.

Эти проектные эксперименты велись в ситуации массового энтузиазма, охватившего строителей первого в мире социалистического государства в годы первой пятилетки. Энтузиазм в те годы был действительно всеобщим. Он особенно захватил рабочую и учащуюся молодежь, которая видела в стремительно сооружавшихся промышленных гигантах реальные ростки социализма. Строители нового общества, завороженные официальными сводками о небывалых темпах развития экономики страны, готовы были на временные (как тогда казалось) жертвы во имя светлого будущего. Всеобщий энтузиазм в годы первой пятилетки – это не выдумка пропагандистов и журналистов. Все это действительно было. К середине 1930-х годов энтузиазм стал выдыхаться, но на рубеже 20–30-х волна энтузиазма была столь высокой, что ее было «видно» и из-за рубежа. Строить социализм к нам ехали тогда энтузиасты других стран, в том числе архитекторы (Э. Май, X. Майер и др.), кото

рые с увлечением проектировали соцгорода при строящихся промышленных гигантах.

Вот в таких социально-психологических условиях вели проектные эксперименты наши архитекторы даже на завершающей стадии развития советского архитектурного авангарда.

Сейчас, в перспективе времени, оценивая в целом социально-типологические эксперименты 1920-х годов, мы видим, что многое в них имеет качества утопий. И это не случайно. Сама ортодоксальная модель социализма, как выяснилось сейчас, в конце XX века, содержала в себе утопические элементы. Но в 1920-е годы о нереальности (или утопизме) многих элементов марксистской модели социализма еще не было ничего известно, да и не могло быть известно, так как выявилось это много позднее, уже в наши дни, когда стали подводить итоги функционирования в разных странах реального социализма. Нельзя забывать, что именно наша страна, игравшая роль первопроходца во всемирноисторическом процессе формирования нового социалистического общества, как бы поставила эксперимент на себе, проверяя жизнеспособность тех или иных элементов ортодоксальной модели социализма.

При разработке поисковых архитектурных проектов невозможно было опираться лишь на общие представления о социализме. Архитектурный проект, особенно детально разработанный, требует не только конкретизации общих социально-экономических структур, но и детального знания о социально-функциональных процессах быта. В 1920-е годы отсутствовавшая в работах основоположников марксизма конкретизация и детализация жизни будущего общества при разработке поисковых проектов в значительной степени дополнялась использованием тех или иных предложений из работ авторов социальных утопий, интерес к которым переживал в те годы свое образ

ный бум.

Характерное для социальных утопий подчеркивание роли в структуре отношений в будущем обществе коллективистских и уравнительных тенденций во многом оказалось созвучным с преобладавшим психологическим умонастроением тех социальных слоев, которые были наиболее активными сторонниками советской власти в первые послереволюционные годы. Из психологического умонастроения, сформировавшегося в условиях революции и гражданской войны, коллективистская тенденция фактически стала в 1920-е годы частью мировоззрения.

Коллективизм во взаимоотношениях людей превратился в 1920-е годы в одну из сильнейших составляющих стиля и образа жизни трудовых слоев населения. Коллективистские настроения во многом определили дух времени, что резко изменило направленность функционально-типологических поисков в области архитектуры.

Функционально-типологические и социально-психоло гические эксперименты советских архитекторов разворачивались в 1920-е годы в условиях атмосферы творческого поиска и смелого дерзания. Можно сказать, что во всемирно-историческом масштабе совокупность идей и проектов, связанных с разработкой предметнопространственной среды для прогнозируемого общества будущего, занимает важное место и в ряду социальных утопий, как бы венчая поиски конкретизации (в том числе «опредмечивания») идущей из глубины веков идеи социализма. В этих проектах оказались причудливо переплетенными идеи утопической и ортодоксальной марксистской модели социализма.

Конечно, многое из теоретических и проектных идей архитектурного авангарда представляется нам се

годня как наивное и даже вульгарно-социологическое. Жизнь оказалась сложнее. Коллективистские и уравнительные тенденции, лежащие в основе большинства поисковых проектов 1920-х годов, мы воспринимаем сейчас как слишком жесткие, не отвечающие потребностям человека. Однако, несмотря на критическое отношение в настоящее время ко многим формулировкам теоретических деклараций и к проектам, в которых нашли отражение коллективистские и уравнительные тенденции, важно видеть в них отражение реальных условий первых послереволюционных лет. Революция и гражданская война, противостояние различных классов и социальных слоев в процессе социально-экономического переустройства общества послужили психологической почвой ужесточения коллективистских и уравнительных тенденций, повлиявших на общий климат той революционной эпохи. Но влияние это не ограничивается только 20-ми годами. Коллективистские формы во взаимоотношении людей так энергично были внедрены тогда в реальную жизнь страны, что стали, фактически, неотъемлемой частью образа жизни советских людей и в дальнейшем.

Кроме того, едва ли следует забывать, что коллективизм – это один из важнейших принципов социализма, в котором многие на протяжении истории человечества видели краеугольный камень будущего общества. Реальный социализм в условиях господства командно-административной системы во многом извратил принцип коллективизма, вызвал к нему повышенно критическое отношение. Сама же привлекавшая многие века людей и не раз воплощавшаяся в различных формах (от монастырского братства до сельской общины) идея коллективизма не может и не должна отождествляться с уродливыми формами ее внедрения (например, насильственная коллективизация в дерев

не). Очищенная от бюрократических и волюнтаристских извращений, она, видимо, еще не раз в процессе социально-экономического развития человечества будет усиливаться, влияя на социально-психологический климат эпохи и перестраивая, делая более цивилизованными отношения людей.

И всегда, на любом этапе отношения к идее коллективизма (от восторженно позитивного до повышенно критического) будет необходимо изучать связанные с ней теоретические концепции и опыт их реализации в проектах и на практике. А если это так, то функциональнотипологические эксперименты советского авангарда еще долго будут привлекать повышенное внимание социологов, теоретиков, архитекторов, дизайнеров и других специалистов, ибо за всю историю человечества не было такого этапа в развитии цивилизации, когда идея коллективизма в короткие сроки была бы подвергнута такой интенсивной и пристрастной экспериментальной проверке, в которой на равных участвовали теоретики, проектировщики и те, кто, образно выражаясь, ставил эксперимент на себе (жил в городских и сельских коммунах).