Ключевский В.О. История сословий в России //Сочинения: В 8 т. – М., 1959. – Т. 6.: Специальные курсы. – С. 352-363. 6 страница

ИТОГИ ФИНАНСОВОЙ РЕФОРМЫ. Эти неполные, мини­мальные цифры документов 1724 г. дают, однако, несколько выразительных итогов финансовой реформы; в ведомостях дальнейших лет количества увеличиваются, но пропорции изменяются мало. Резко выступает связь этой реформы с военной, как ее двигателем: расход на войско и флот дохо­дит до 67 % всего сметного дохода, а по отношению к дейст­вительным поступлениям того года поднимается до 75,5%. Войско стало обходиться стране гораздо дороже, чем оно стоило 44 года назад, когда на него шло меньше половины тогдашнего дохода. Далее, сметный доход 1724 г. почти втрое превосходил доход дефицитного 1710 г. Этот успех достигнут был подушной податью, которая более чем на 2 миллиона увеличила окладной доход казны. Но в первый же год подушная по упомянутой мною камер-коллежской росписи дала недобора 848 тысяч. Значит, 15-летняя борьба с дефицитом 1710 г. в 13% расхода завершилась недобором 18% подушного оклада, т. е. значительной порчей самого орудия борьбы. В-третьих, Петр к концу царствования был в З 1/2 раза богаче своего старшего брата: переложив бюдже­ты 1680 и 1724 гг. на наши деньги, найдем, что первый простирался до 20 миллионов, а второй до 70. Но Петр раз­богател крутым переломом системы налогов: подушная пе­регнула обложение в другую сторону. До нее прямые налоги уступали косвенным (конец лекции LI).

Усиленные заботы Петра о развитии торговли и промыш­ленности, народнохозяйственного оборота подавали надеж­ду на дальнейший рост косвенного обложения. Случилось иное: подушная одержала решительный перевес, дошла до 53% сметного дохода. Значит, при недостатке доступных обложению капитала и оборота приходилось обременять все тот же голый простонародный труд, тех же «работных персон», и без того достаточно обремененных, и в этом на­правлении дойти до непереступаемого предела. Между тем свои и чужие наблюдатели выносили из положения дел впе­чатление, что при обширности государства и при его есте­ственных богатствах царь без народного отягощения мог бы получить гораздо больше дохода. Сам Петр думал так же; по крайней мере в регламенте Камер-коллегии 1719 г. вы­сказана оригинальная или заимствованная мысль, что «никакого государства в свете нет, которое бы наложенную тягость снесть не могло, ежели, правда, равенство и по до­стоинству в податях и расходах осмотрено будет».

ПОМЕХИ РЕФОРМЕ. Несчастьем Петра было то, что он никак не нашел средств создать себе это необходимое для успеха ежели. Те же наблюдатели в один голос говорят, что у Петра было два врага казны и общего блага, которым не было дела ни до какой правды и равенства, но которые были посильнее царской тяжеловесной и беспощадной руки: это - дворянин и чиновник, и тот и другой - творение той же власти, которой они так плохо служили. О дворянах эти наблюдатели пишут, что ничто на свете не занимает их столько, как забота сколь возможно освободить своих кре­стьян от казенных повинностей - не для облегчения кре­стьян, а для увеличения собственных доходов, и здесь они не брезгают никакими средствами. Чиновники изобража­ются истинными виртуозами своего ремесла. Средства для взяточничества неисчислимы, и их так же трудно исследо­вать, как и исчерпать море, по выражению резидента Вебера. Особенно резко бросались в глаза выборные от дворянства ландраты, правители канцелярий и рядовые канцеляристы, которым поручалось взимание податей: на этих людей, по словам того же Вебера, нельзя иначе смотреть, как на хищ­ных птиц, которые смотрят на свои должности, как на право высасывать крестьян до костей и на их разорении строить свое благополучие. Писец, при вступлении в должность едва имевший чем прикрыть свое тело, в 4-5 лет, получая 40- 50 рублей в год жалованья на наши деньги разгонял под­ведомственный ему крестьянский округ, зато скорехонько выстраивал себе каменный домик. Таковы отзывы брезгли­вых и предубежденных иностранцев. Но и на взгляд своего, ко всему притерпевшегося Посошкова, современные ему судьи и подьячие хуже воров и разбойников, которым они потакают.

Сведущие в чиновничьих изворотах русские люди серьез­но или шутливо рассчитывали тогда, что из собранных 100 податных рублей только 30 попадают в царскую казну, а остальное чиновники делят между собою за свои труды. Свои и чужие наблюдатели, дивившиеся величию деяний преобразователя, поражались огромными пространствами необрабатываемой плодородной земли, множеством пусто­шей, обрабатываемых кое-как; наездом, не введенных в нор­мальный народнохозяйственный оборот. Люди, вдумывав­шиеся в причины этой запущенности, объясняли ее, во-пер­вых, убылью народа от продолжительной войны, а потом гнетом чиновников и дворян, отбивавших у простонародья всякую охоту приложить к чему-нибудь руки: угнетение ду­ха, проистекшее от рабства, по словам того же Вебера, до такой степени омрачило всякий смысл крестьянина, что он перестал понимать собственную пользу и помышляет только о своем ежедневном скудном пропитании. В своей финан­совой политике Петр походил на возницу, который изо всей мочи гонит свою исхудалую лошадь, в то же время все креп­че натягивая вожжи. Но едва ли не самую большую помеху своей подушине поставил сам Петр. Как ни тяжела была эта подать сравнительно с подворной, она не казалась чрезмер­ной. При четырехдушевом крестьянском дворе, считавшем­ся тогда средним или нормальным, подушная не превышала 3 рублей, как мы видели. Посошков, так возмущавшийся подушной, настаивая на подворном поземельном налоге, признает возможным положить на полный крестьянский двор с 6-десятинным наделом всяких поборов 3-4 рубля. Но здесь сопоставляются только денежные платежи, кото­рыми при подворном обложении далеко не ограничивалось окладное бремя: еще тяжелее были натуральные повинности и соединенные с ними экстренные поборы, которые во время войны сыпались, как снег на голову. Чего стоила одна строй­ка бездонного Петербурга! Едва не из года в год тысячи ра­ботников и десятки, даже сотни тысяч рублей на их содер­жание раскладывались по губерниям, чтобы на невских бо­лотах возводить египетские пирамиды. То и дело требовали с крестьян и дворовых, за которых платили те же крестьяне, хлеба, лошадей, извозчиков, даточных и подможных денег на снаряжение и поставку затребованных людей и лошадей.

Эти сверхокладные поборы приводили к тому, что в иных губерниях оказывалась недоимка на целую треть оклада и раскладывалась по числу дворов в виде нового сверхоклад­ного побора. Крупный землевладелец князь Куракин в своей автобиографии под 1707 г. высчитывает, что «женерально со всякого двора крестьянского сходилося слишком по 16 рублей в год». Ежегодные многолетние поборы до 120- 130 рублей со двора на наши деньги показались бы невероят­ными, если бы не были засвидетельствованы самим ответ­ственным плательщиком. Подушная, введенная по оконча­нии шведской войны, должна была стать значительным облегчением налогового бремени военных лет, заменив все прежние прямые налоги. Огромный недобор, оказавшийся в первый же год сбора этой подати, вскрыл крайнее нало­говое изнурение народного труда. Петр не оставил после се­бя ни копейки государственного долга, хотя один заводчик, побывавший за границей, и предлагал ему выпустить на 5 миллионов рублей кредитных знаков, не бумажных, а дере­вянных для прочности. В 1721 г. Петр задумал обратиться к знаменитому и громко провалившемуся тогда банковому аферисту Джону Ло с предложением устроить в России тор­говую компанию на заманчивых условиях и только требовал с него за это миллион рублей в свою казну. Дело не состоя­лось. Упадок переутомленных платежных и нравственных сил народа стоил крупного займа и едва ли окупился бы, если бы Петр завоевал не только Ингрию с Ливонией, но и всю Швецию, даже пять Швеции.