Ленинград, Васильевский остров 4 страница

— Здравствуйте… простите, я вас видел на рынке… вы с боксерами работаете… Я не знаю, как это правильно называется…

Он смотрел робко и восторженно, и Леха ответил ему вполне дружелюбно, как заведомо слабому.

— Что надо, старина?

Молодой человек заменжевался, завздыхал и, наконец, решился:

— Я хотел вас попросить… Если вы знаете тех ребят, — он кивнул на компанию «хозяев жизни», — попросите их, пожалуйста, чтобы они девушку отпустили…

Суворов глянул на оккупированный «братвой» угол и все, как ему показалось, понял:

— Твоя девушка?

Парень затряс головой:

— Нет, но… Я сегодня пришел из-за нее… Понимаете, она недавно переехала в наш дом, и я ее случайно увидел и… Я следил за ней, чтобы познакомиться… и увидел, как она сюда зашла.

Леха улыбнулся:

— Понял, дружище: пиковая дама, ах — какая драма. А этих знаешь?

«Влюбленный» только что руками не замахал:

— Нет, что вы! Это же… бандиты…

Суворов засмеялся — ему бандиты ужаса не внушали, для него они были явлением обыденным и даже заурядным:

— Да ты что?! Похоже, дело еще хуже — это не бандиты, это… гангстеры!!! Эх!

Леха спрыгнул с высокого стула, «забив» его зажигалкой и пачкой сигарет, и, лавируя между танцующими, пошел к угловому столику. Молодой человек последовал за ним, но так, чтобы никто не подумал, будто они вместе. Суворов эти маневры заметил, но только мысленно усмехнулся — не всем же дано быть смелыми…

Дойдя до нужного столика, Леха широко улыбнулся:

— Мое почтение, пацаны!

Братаны молча осмотрели его с ног до головы.

— Мы тоже рады видеть тебя без петли на шее, — отозвался за всех не питерским говорком парень по прозвищу Мамочка, чуть вжимаясь в остальных, чтобы освободить Суворову место.

(Мамочка приехал в Ленинград из Альметьевска, что недалеко от Казани примерно с теми же настроениями, с какими девушка с казанской бензоколонки приезжает в Голливуд, чтобы затмить там уже зажженные недосягаемые «звезды». Мечтают тысячи — удается единицам. У Мамочки была уверенность — он считал, что возьмет в Питере верх, поскольку голоднее, а значит, злее. Его мечта воплощалась в конкретный образ: спортивная машина (в марках он еще плохо разбирался) — пусть она будет вытянутой и красной, и с фарами, как бюст у Мэрилин Монро (кто она такая — он тоже не знал). Так вот: сидит он в такой машине на пустом Невском проспекте во время белых ночей, потом отвинчивает набалдашник ручки коробки передач, отсыпает на «торпеду» кокаин, скатывает из стодолларовой купюры трубочку и… и — поехали!!! «Мамочку» застрелит дольщик в 1996 году — сразу после его выхода из тюрьмы.)

…Обменявшись с братвой несколькими ничего не значащими фразами, Суворов перешел к сути «визита»:

— Братцы-кролики, отдайте невесту! Вам другой калибр нужен.

В этот момент Леха ощутил толчок в плечо — словно того «влюбленного» вдруг как-то повело на него — с нервов, что ли… Толчок передался Мамочке, а тот как раз подносил к губам чашечку с кофе. Кофе, естественно, выплеснулось на подбородок и на брюки — а они, такие нарядные, были у «Мамочки» одни. Кто-то засмеялся. Пока Суворов удивленно поворачивался к «влюбленному», Мамочка аккуратно поставил чашечку на блюдечко, а потом резко двинул задом и скинул Леху с диванчика. Суворов этого не ожидал — он смотрел в другую сторону, а потому плюхнулся на пол. Перекатился на живот, начал не спеша подниматься, и в это время дружок Мамочки (из Читы, по прозвищу Хунхуз) выплеснул ему в лицо кофе из своей чашки:

— На! Подотрись!

Кряхтя, Леха встал, смахнул рукой теплые липкие брызги с лица и рубашки, ткнул левой ладонью Мамочку в нос, а потом правым боковым, положил его голову на стол в кофейную лужицу — вообще-то ему было неудобно бить сидячего, но тут все получилось, как в методичке Института физической культуры имени Петра Францевича Лесгафта. Остальные братаны вскочили и пошли в атаку. Девушка завизжала, перекрывая музыку, а из-за соседнего столика тоже начали вставать стриженые парни: оказывается, в компании было больше, чем четверо — просто сидели они двумя кучками. Нападавшие не были боксерами, но в драках толк понимали.

— Эх, прощай моя душа! — ухмыльнулся Леха и левой положил на пол Хунхуза. Началась свалка. Суворов умело закрывался, но братанов было слишком много. Леха оглянулся на выход — не подтянулся ли Артем — и боковым зрением успел заметить, как «влюбленный» подает одному из нападавших блестящее ведерко со льдом — в такие обычно помещают бутылки вина или шампанского. Суворов вздрогнул. Ведерко… ведро… У него в голове родилась какая-то мутная, тревожная ассоциация, и он пропустил удар в ухо. В голове зазвенело, он повернулся, нанес удар, отбил летящую в живот ногу, начал оборачиваться назад, и в этот момент металлическое ведерко тяжело ударило его по надбровью. Леша осел на колени и почувствовал, как свис со лба пришитый много лет назад клок кожи с бровью. Суворов попытался было приложить его назад, но чья-то нога в кроссовке ударила его по затылку. Алексей сморщился и начал заваливаться на грудь. Кровь заливала ему глаза, но он вдруг выловил из хоровода лиц взгляд «влюбленного», стоящего уже у ступенек на выходе. Молодой человек смотрел на него не моргая, застывши на месте. Время остановилось и даже пошло назад. Что-то щелкнуло в голове у Лехи, и он его узнал. Суворов не видел лица того, кто покалечил его много лет назад в парадной — но он его узнал. Так бывает. Объяснить это невозможно.

Суворов зарычал и вскочил на ноги. Нападавшие полукольцом старались отсечь его от выхода, куда он рванулся.

— Боли нет! — выдохнул сам себе Леха и пошел вперед, работая руками почти вслепую — кровь заливала ему глаза, и он видел лишь стылый, мертвый взгляд человека у входа…

Он почти прорвался, но сзади его ударили тяжелым табуретом. Шатаясь, Суворов снова встал — уже весь в крови.

— Боли нет!!! — закусив губу Леха успел положить еще двоих, отчаянно надеясь, что вот сейчас подоспеет Артем… До «влюбленного» оставалось всего несколько шагов, и Суворов увидел, как в его неподвижных глазах вдруг дрогнуло что-то похожее на страх…

Леха пропустил удар в затылок, потом кто-то бросился ему в ноги. Суворов упал, снова попытался подняться, но чья-то нога ударила его в горло, а потом некто очень тяжелый с мясницким «хеканьем» прыгнул ногами ему на спину. В шуме драки хруста позвоночника никто не услышал, но Алексей почувствовал, что это — все…

— Боли нет… — прошептал он окровавленными губами и попытался еще отжаться руками от пола, но тут его тело сверху до низу будто молния пробила, и Суворов ткнулся лицом в осколки разбитой посуды… Он уже не видел, как начали выскакивать на улицу братаны, как, еле поднявшись с пола, заковыляли к выходу, Мамочка со своим дольщиком, подгоняемые третьим сотоварищем, и как появился на ступеньках Артем…

…Токареву хватило пары секунд, чтобы увидеть лежащего Леху и оценить ситуацию. Двойной серией: левой-низ, правой-верх, правой-низ, левой-верх он положил не успевших выскочить из бара «подранков». Третий растерялся и сник. Артем рявкнул:

— Ну!!!! — и засадил ему между ног со всей дури… Третий согнулся, упал и начал импульсивно елозить по полу, словно садовый шланг, когда в нем бьется вода.

Токарев рванулся к Лехе и перевернул его — переворачивая, почувствовал нехорошую ватность и рыхлость тела.

Суворов открыл глаза.

— Артем…

— Да… да, Леш, сейчас я…

— Тема, я его видел… узнал…

— Кого, Леша?!

— Он… влюбленным прикинулся… ведро… я… Тема…

Алексей дернулся, глаза его начали подергиваться дымкой. Артем закричал что-то, рванулся к телефону за стойкой…

…Тульский с ПМГ приехал чуть раньше «скорой». Токарев передал ему трех «победителей жизни» и помог уложить Суворова на носилки и погрузить в старенький красно-белый «Рафик». Довезти Лешку до больницы не успели — он умер без мучений, так больше и не придя в себя…

Из больницы Артем отзвонился Тульскому:

— У тебя родимые?

— У меня.

— Я скоро. Лешка умер.

…Минут через сорок Токарев-младший ворвался в кабинет к Артуру с полиэтиленовым пакетом в руках. В кабинете на стуле затравленно сидел Мамочка. Не говоря ни слова, Артем уселся ему на колени, набросил пакет на голову, прижался всем телом. Мамочка завздыхал, потом чаще, чаще, потом в нем забулькала такая жажда жизни, что он скинул с себя Артема и сорвал с головы пакет.

Токарев все также молча встал с пола, ударил Мамочку в лицо, завернул ему руки, нацепил взятые со стола наручники и снова напялил полиэтиленовый колпак. На этот раз конвульсии задержанного закончились обмороком.

Тульский молча смотрел на действия приятеля — мотивы он понимал, но сам-то Суворова почти не знал… В этот момент дверь в кабинет приоткрылась и из коридора осторожно заглянул Варшава с шоколадным тортом в руках — он впервые решил зайти к Артуру на работу. Тульский много раз приглашал его, и вот вор, наконец-то, решился. Варшава молча зашел в кабинет и поставил торт на стол.

Мамочка, начав приходить в себя, заворочался на полу. Тульский взял со стола карандаш и стал нервно крутить его в пальцах.

Артем, забыв даже поздороваться с Варшавой, зло сказал:

— Артур; я не могу больше, давай его закопаем! Леха сказал, что узнал его — может, они его и в первый раз комиссовали! Про ведерко он помянул!

Тульский вздохнул и аккуратно засунул карандаш в ноздрю Мамочке, подняв его сначала на ноги, а потом заставив встать на цыпочки.

— Ощущаешь, урод? Два сантиметра вверх — и мозг!

У Варшавы слегка округлились глаза. Он кашлянул:

— А что этот голубок натворил?

Сбивчиво, почти одним только матом, Артем рассказал, как мог. Артур дополнил неутешительными результатами предварительного дознания.

Вор вздохнул, жестом велел убрать карандаш и подсел к Мамочке, которому уже было все равно.

— Давай-ка я расскажу тебе притчу…

Варшава начал поглаживать рукой волосы совершенно никакого Мамочки:

— Так вот: сидит вольнонаемная девчонка в канцелярии управления лагерей и думает, что скоро на очередной пьянке у нее каблук во второй раз отломится… и карябает в отношении: «СеввостЛаг МВД СССР, бухта Ванино, Дальневосточная железная дорога…» Заметь, — в списке и твоя фамилия. Приходишь ты долгим этапом в Ванино. Первое, что видишь — шпалу висящую. В нее бить воров заставляют. А законы там — шаляпинские. Знаешь, что такое шаляпинские?

— Н..н. нет, — шмыгнул носом Мамочка.

— А это когда прав тот, у кого громче голос… Мораль: кто вам сказал спортсмена забить?

Уроженец Альметьевска, убаюканный было колыбельной интонацией, вскинулся, замотал головой:

— Да я его в первый раз… Он первый меня толкнул, я кофе пролил… Потом подрались…

— Вот запросто так взял и толкнул, от лютости душевной?

— Ну, с нами девчонка сидела, он из-за нее… Ну не заказывал его никто… Да я… Да чтоб отьебли меня! — поклялся Мамочка, на что вор укоризненно повел подбородком:

— А ты не торопись так… успеется…

Тульский и Токарев, глядя на этот «сеанс гипноза», не сговариваясь, уселись на пыльную батарею перед окном и так и просидели на ней молча весь «допрос». Мамочка упорно стоял на своем — никто не заказывал спортсмена, видел его впервые, драка завязалась спонтанно…

Вскоре Варшава засобирался уходить. Он кивком вызвал Артура с Артемом в коридор и тихо сказал:

— Я даже не знаю, как назвать, что вы творите. Уверен, что не с санкции Василия Павловича. Ребятки, вы не ишете, вы… жжете деревни мирного населения — предполагаемого противника, как говаривал один мой знакомый пехотный майор. Бог вам судья.

И вор, не прощаясь, побрел к выходу. Тульский и Токарев вернулись в кабинет. Артур взъерошил свою шевелюру и буркнул:

— Да, сейчас нам для полноты счастья только твоего отца не достает. Ты не знаешь, где он?

Артем молча покачал головой.

 

* * *

 

(На их счастье Василий Павлович был не на работе. Он только собирался обратно на службу из квартиры Яблонской, куда приехал к семи вечера. Токарев-старший, избегая смотреть ей в глаза, как раз в это время говорил:

— Слушай, у тебя термос такой был… который я несколько раз разбить пытался?

— На, добей! — сунула ему в руки термос Яблонская. Она психовала, потому что сначала Токарев обещал остаться у нее до утра. Василий Павлович взял посудину и попросил:

— Слушай, Лар, порежь бутербродов, а?

— Так есть же мясо, я для кого жарила?!

— Да не мне — задержанному… вчера его приземлили… вор квартирный… пять судимостей, а я его еще в самый первый раз сажал.

Яблонская, сопя, начала делать бутерброды. Токарев сунулся в холодильник, чего-то там высмотрел и попросил заискивающе:

— Лар… а сделай один маленький — с икрой… Маленький-премаленький… человеку приятно будет…

— Он что — обещал тебе всю мишпуху завалить?

— Не-ет, он не скажет…

Яблонская собралась было ответить язвительной репликой, но потом увидела глаза любимого, вздохнула безнадежно и сделала два «премаленьких» бутерброда с красной икрой…)

 

* * *

 

Тульский, отправив Мамочку из своего кабинета в аквариум, спросил:

— Слушай, Тем… Ну, может, действительно случайно завязалась эта драка… Бывает же…

Токарев-младший ничего не ответил. Он молча смотрел в окно, но в душе понимал, что Артур, наверное, прав. Были еще, правда, сбивчивые, странные слова умиравшего Лехи. Но и их понять можно было по-разному… Но почему-то сердце Артему сжимала какая-то странная тоска уверенно-плохого предощущения…

 

 

Тульский

 

 

Мая 1990 г.

Ленинград, В. О.

Прошло еще два дня, почти ничего не добавившие к расследованию обстоятельств гибели Алексея Суворова. Правда, Артем заезжал еще в тот злосчастный бар и подробно беседовал с вышибалой — тот даже вспомнил, как Леха предупредил его, что через полчаса придет его друг Артем, а друг этот появился минут через пять-десять. Но описать «друга» воротчик как ни напрягался, так и не смог:

— Обыкновенный парень… Неприметный такой, вежливый.

Вот и все, что удалось выжать.

Тульский, выслушав эту информацию, только пожал плечами:

— Тем, ты же прекрасно понимаешь, что это мог быть кто угодно из толпы желавших пробиться в бар — подслушал, как Леха сказал про Артема ну и воспользовался…

Бармен заведения видел, как Суворов, вроде перед дракой с кем-то шептался, с каким-то пареньком — ну и что, мало ли кого Леха мог встретить… Артем на все доводы Артура лишь вяло кивал, хмурился, а потом ему пришлось заниматься организацией Лешкиных похорон, так что в течение двух следующих дней Тульский его почти и не видел…

Наверное несчастье помогло, или размолвка между ними вышла не такая уж сильная — но Артуру начало казаться, что в их с Артемом отношениях наметилось некое потепление, хотя они еще и не шутили друг над другом, как раньше — но, с другой стороны, при таких «веселых» делах какие уж тут шутки…

…В шестнадцатом отделении милиции давно уже потихоньку заканчивался рабочий день. И все никак не мог закончиться. Артур никуда не торопился — Светка сказала ему, что будет поздно. Она где-то подрабатывала диск-жокеем, а где — не говорила, стеснялась, что он припрется и будет на нее смотреть и мешать ей работать. Тульский даже и не знал, верить ей или нет: действительно подрабатывает, или блядует опять — этих баб хрен разберешь… Так что торопиться ему особо было некуда, да плюс еще заглянули на огонек Токарев-старший с Ткачевским — они все не могли доругаться по поводу официальных показателей и, чтобы не перессориться окончательно, решили пойти повоспитывать молодого, а заодно и разорить его на чай. Чаепитие, однако, не состоялось. Как только Токарев мирно предложил:

— По чайку? — и потер руки, словно с мороза, в помещение УРа влетел новенький, с неделю как работавший, рядовой патрульно-постовой службы по фамилии Горбачев. Увидев Токарева, парень гаркнул:

— Разрешите обратиться? Рядовой Горбачев!

Новенький никогда раньше начальника ОУРа не видел, но догадался, что он тут самый старший и по званию — никак не ниже майора.

— Приятно посмотреть. Обращайтесь — улыбнулся Василий Павлович и тихонько добавил: — Товарищ Генеральный секретарь.

Впрочем, через несколько секунд он улыбаться перестал, потому что Горбачев четко (он совсем недавно демобилизовался из армии) отрапортовал:

— На Съездовской в баре-дискотеке «Красный угол» — труп. Потерпевшая — девчонка совсем. На место прибыла группа захвата. Они сообщили по рации — закололи!

— Так, — сказал Токарев, вставая. — Вот и почаевничали. Дежурную машину — мигом! Тульский, Ткачевский — со мной!

Пробегая мимо дежурной части, Ткачевский крикнул, чтоб к ним тащили дежурного прокурорского следака и чтоб хоть из под земли нашли Боцмана:

— Через пару часов — он будет нужен позарез! Ферштейн?

«Газик», как это ни странно, стоял возле входа, водитель что-то искал под сиденьем. Втроем залезли в машину, и Ткачевский скомандовал:

— Угол Съездовской и Среднего!

— Труп нехороший, чую, — добавил Токарев, специально, чтобы водитель поторапливался.

Домчались они в прямом смысле за минуту. У входа в бар-дискотеку их встретил милиционер в бронежилете и с коротким «калашом».

Старший сержант Плотов был человеком взрослым, опытным, бывалым и, казалось, рожденным специально для работы старшим сержантом. Токарев пожал ему руку и задержался, серьезно посмотрев на Плотова — Василию Павловичу хотелось узнать его первые впечатления.

— Сто процентов — убой, — сказал старший сержант. — Думаю, что шилом. Никто ничего не ведает. Наших я — одного у трупа оставил, а водитель с машиной у служебного входа. Могу гарантировать, что после нашего приезда никто не выходил.

— Спасибо, старина, — кивнул Токарев и рванул ручку входной двери на себя.

…В гардеробе толкались посетители — видимо, они хотели выйти, но нарвались на Плотова. Кто-то был смущен, кто-то раздражен, какая-то девушка причитала…

Василий Павлович посмотрел на Артура и скомандовал:

— Тульский! Переписать всех! У кого нет документов — установить и перепроверить по ЦАБу. Опросить всех устно!

И Токарев, не обращая внимания на поднявшийся гомон, прошел в зал.

— Это нам тут еще на час! — взвизгнула какая-то барышня, но Артур, начав переписывать данные с пропуска на предприятие у первого молодого человека, ее поправил:

— Дольше.

— А это законно? — поинтересовался некто, похожий на студента преддипломного возраста.

— Незаконно — отрезал Тульский. — Но справедливо.

Переписав парочку посетителей, он не удержался и забежал в зал. Сразу от входа Артуру бросилось в глаза тело девушки на полукруглом диване. Крови не было видно, она как будто спала. Рядом с диваном, на месте отодвинутого столика, был поставлен стул, на котором сидел Токарев. Перед ним стоял еще один, на который Ткачевский поочередно усаживал переписанных им людей, чтобы начальник ОУРа мог позадавать им вопросы. За обстановкой в зале следил сержант, он наводил порядок, если толпа вдруг начинала хаотично двигаться. Василий Павлович внимательно смотрел в глаза собеседникам, задавал им, как казалось, одинаковые вопросы, затем что-то говорил Ткачевскому, чтобы тот делал пометки в блокнот. И со стороны было видно, что работает Токарев ладно и справно, без суеты, но быстро и уверенно. В этот момент сзади в дверях послышался шум, и Тульский, обернувшись, увидел быстро заходящих оперов из ОУРа.

Артур посторонился, сделал пару шагов по направлению к Токареву — и что-то ему вдруг показалось… Сердце вдруг сбилось с привычного ритма. Тульский быстро обошел девушку, чтобы с другой стороны увидеть лицо, скрывающееся под неестественно растрепанными волосами. И он увидел лицо… Это была Светлана.

В первую секунду Артур не испытал никаких эмоций. В мозгу у него вдруг возникла такая картина: он пьет со Светкой кофе, они треплются о том, о сем… И он говорит ей: «Знаешь, Свет, тут у нас такой случай был, я на одно убийство выезжал и сначала даже обалдел, как девчонка убитая на тебя похожа была…»

Тульский медленно шагнул вперед, и Ткачевский передал ему радийное удостоверение убитой. Заторможено, как в дурном сне, Артур раскрыл бордовую книжечку… Все. Не попьет он больше кофе со Светкой и не покурит с ней. Все.

— Ну чего ты там вычитываешь? — с легким раздражением спросил Ткачевский. — В вестибюле всех переписал уже?

— Нет.

— Ну, а че стоим-то?

— Знакомая.

— Кто?

— Она.

— Блядь! — Ткачевский аж отвернулся. — Хорошая знакомая?

— Очень.

Тульский отвечал, как заводная кукла. Ткачевский помотал головой и махнул рукой Токареву:

— Палыч, срочно!

Василий Павлович поднял голову, потом похлопал по плечу какую-то плачущую девушку (судя по всему — из обслуги) и подошел к ним. Ткачевский кратко доложил суть услышанного, потом взял Токарева за локоть и начал что-то украдкой говорить ему на ухо совсем тихо.

— Согласен, — жестко сказал начальник розыска и повернулся к Тульскому: — Артур, ты едешь в отдел, спокойно садишься, формулируешь всю информацию у себя в голове, затем составляешь список известных тебе связей, всех обзваниваешь, чтобы к нашему приходу можно было соединить информации.

Тульский сделал какое-то неловкое движение, обозначавшее его несогласие — говорить он не мог, потому что перехватило горло.

Токарев сдвинул брови к переносице и гаркнул так, что все в зале замолчали, а только что прибывшие опера даже попятились:

— Товарищ старший лейтенант!!!

Артур заморгал и непонимающе посмотрел на начальника.

— Не слышу ответа!!! — Василий Павлович еще больше повысил голос, он уже практически кричал.

— Да… — еле разлепил губы Тульский.

— Не «да», а «слушаю, товарищ подполковник»! — в голосе Токарева неприятно зазвенела совсем не свойственная ему сталь.

— Слушаю, товарищ подполковник! — с ноткой истерики и вызова откликнулся Артур.

У Василия Павловича по скулам заходили желваки:

— Выполнять мои указания по работе над раскрытием убийства!!!

— Есть…

Тульский неловко развернулся, словно не на ногах, а на вареных макаронинах, и пошел к выходу.

— Артур! — окликнул его в спину Токарев.

Тульский оглянулся. Начальник розыска посмотрел ему прямо в глаза и сказал, маскируя участие, жестким и деловым тоном:

— Артур… Жесткая, безэмоциональная работа — это сейчас нужно прежде всего ее родителям. Горевать и охать будем потом — после того, как убийцу в камеру забьем. Вот тогда я лично с тобой выпью. А сейчас мне от тебя нужны собранность и профессионализм — хотя бы на «четыре с минусом». Ясно? Выполнять, Артур. Хорошо?

Словно сквозь вату, медленно и вязко до Тульского стало доходить, что Токарев прав.

— Я все сделаю, Василий Павлович.

— Ну и ладушки, — сочувственно, одними глазами улыбнулся Токарев.

…Только добравшись до отделения, Артур заметил, что по-прежнему сжимает в руке Светкино радийное удостоверение. Он трясущимися руками открыл сейф, вытащил оттуда закаченную бутылку водки, оторвал зубами пробку и налил, не глядя сколько, в немытую чайную чашку. Вкуса выпитой залпом водки он не почувствовал, жидкость прошла по горлу, словно вода…

…А в баре-дискотеке тем временем продолжалась работа — сразу после ухода Тульского Василий Павлович оглядел прибывший оперсостав, хлопнул пару раз в ладони и громко сказал:

— Работаем, работаем! Разбили посетителей на группы и работаем. Все, заслуживающее внимания — мне или Ткачевскому!

Вскоре прибыл следователь прокуратуры, и начался уже официальный, как положено, осмотр места преступления. Приехавший вместе со следователем эксперт ничего стоящего в такой атмосфере найти и не надеялся, но старался — как потом выяснилось, все-таки впустую. Прискакал и выдернутый из дома Степа Харламов — ему позвонили и рассказали про Артура — вот он и примчался с другого конца города (Степа жил у родителей жены на Московском проспекте). Харламов сразу начал искать глазами, за кого бы зацепиться. У входа на кухню он заметил небольшую стайку бандэлемента, выделявшуюся цепями, брюками-слаксами и шелковыми рубахами. Степан подошел к ним;

— Здорово, орлы!

— Здоровей видали, — откликнулся один, судя по всему, старший в троице. — Долго париться-то?

Харламов нахмурился и начал сам себя накручивать:

— Я поздоровался — это раз. А ты мне нахамил — это два! Поэтому лично ты будешь париться до утра — это три!

Степа действительно сначала хотел просто по-хорошему поговорить, потому что, по предварительной информации от коллег, по позам и настроению братков, понимал их, скорее всего, полную непричастность к этому убийству. Но Харламов никому никогда не позволял себе хамить безнаказанно. Лидер братков — поддатый и явно судимый в прошлом опасности не почуял и потому огрызнулся:

— А нас уже сосчитали, начальник.

— Ах, начальник? — засопел Степа и гаркнул ему в лицо. — Документы!

— Да на! — небрежно протянул ему паспорт «браток». Харламов открыл потрепанную паспортину и в утвердительной форме зло рявкнул:

— Осужденный Тимов, где отбывали наказание?

Тимов как-то весь подобрался и, удивляясь сам себе, отрапортовал:

— Учреждение Р-216 дробь 6, гражданин начальник!

— В каком отряде? — отрывисто и не глядя на Тимова, спросил Степа.

— В первом.

— Хозобслуга?

— Ну… было дело… — замялся Тимов, поскольку среди настоящих жуликов работа в хозобслуге, мягко говоря, уважением не пользуется.

— Вишь, как оно, — хмыкнул Харламов и вдруг заорал, брызгая слюной: Эта-ап! Слушай мою команду! На колени!!! Баулы перед собой, руки за голову, не разговаривать!!! Подбегать по одному! Говорить быстро — фамилия, имя, отчество, статья, начало срока, конец срока!

На них обернулись даже опера, большинство из которых уже давно знало коронный номер Степы, пришедшего в уголовный розыск из внутренних войск. Харламов любил вспоминать свою таежную службу.

— Ну что? — спросил Степан нормальным тоном притихшую троицу. — Люб вам такой базар?

Братки почуяли силу. Первым «кинулся в ноги» Тимов, а за ним загалдели и остальные:

— Все, хорош, начальник…

— Да мы — что видели — все скажем…

— Что мы, не понимаем — зазря девку загубили…

Тимов наклонился к Харламову и предложил:

— Пошли потолкуем… Пошепчемся… Я кое-что видел… Из уважения к тебе…

Степа кивнул, и они вышли на улицу.

— Меня Димой звать, — миролюбиво протянул руку Тимов.

Опер ответил рукопожатием:

— Степан.

Тимов закурил, помахал рукой, разгоняя дым, и объяснил-извинился:

— Ты извини, дело не в блатной идее, ты знаешь… Просто не сразу вжевали, с кем имеем дело…

Браток наморщил лоб, сосредотачиваясь, и продолжил:

— Короче — дело к ночи… Видел я, по-моему, эту суку… Не перебивай! Сейчас мне кажется, что видел. Тогда-то значения не придал. Короче, я тебе покажу одного насоса — он среди ожидающих в гардеробе. Так вот: он, короче, сидел с пареньком. Они мало знакомы, кажется… И обсуждали что-то — ну, не личное, а так… понимаешь? И потом этот паренек дурачиться с убитой стал. Но она его не знала — ну, по движениям понятно… Она тут дискотеку вела… Понял? Короче, я не видел, как, но… Он как-то ее к столику подтащил… И она раз — и с ними села, и он ее еще поцеловал так… взасос. Я еще подумал — ничего себе… даже не сопротивляется… ну, хотя бы для виду… Короче, когда он ее целовал, она уже того… на небесах была. Я так думаю. Это я сейчас для тебя вспоминаю. А тогда-то — все ж гудит, гремит, сверкает… Короче, я просто внимательный…

Харламов уже сделал стойку:

— Понял, Дима, понял! Описать сможешь?

Тимов неуверенно повел носом:

— Вот тут-то, короче… Вот если показать, то узнаю… Но… Но ты помнишь, какие тараканы в тюрьмах?

— В смысле?

— Ну, белые, понимаешь? От недостатка света…

— Альбиносы?

— Ну.

— И?

— Вот он — такой же. Нет, он не этот… не альбинос, но… Глаза такие — как будто на строгом червонец отмотал, а впереди — еще столько же. Они не вращаются. Ты где служил?

— В Архангельской.

— А я в Кировской отбывал, Омутинский район, поселок Восточный… Короче, у «особиков» такой взгляд бывает, понял?

— Теперь понял.

Тимов дернул плечами:

— Не за что, короче. Я знаю, тебе меня опросить, туда-сюда… Короче, отпускай нас троих. Эти двое, что со мной — если и видели бы, то все равно: ни гу-гу. Но они не видели. Они в воров играют. Несудимые. Ну и не надо, чтобы они… Нам-то еще… Короче, я завтра утром — у тебя, и все повторю. Ксиву возьми, как залог.

Харламов кивнул:

— Да я верю…

Но Тимов покачал головой:

— Возьми, короче, для начальства… Мол, прижал блатного, ценный источник…

— Спасибо, Дима.

Тимов дернул подбородком:

— А кент его — вот он выходит, видать, допросили уже. Короче, я исчез. Не забудь выпустить моих. Пока.

И Тимов, засунув руки в карманы широких штанов, гуляющей походкой пошел прочь. Харламов же подошел ко входной двери бара — оттуда как раз вышли что-то громко обсуждавшие парень с девушкой и хорошо одетый, зажиточный с виду мужчина лет тридцати пяти.

— Товарищ! — быстро окликнул его Степа. У мужчины чуть обвисли плечи, он обернулся.