Aliter enim videtur pictura, aliter videntur litterae 4 страница

 

 

XII. Новое разлучение поэзии и живописи.

 

Со времен классической Греции объем понятия поэзии был установлен: оно включало произведения как Гомера, так и Софокла с Пиндаром. Зато спорным было то, что общее у этих произведений, каково содержание понятия. Горгий считал, что общей является только стихотворная речь, что для определения поэзии ее достаточно. Однако преобладал иной взгляд: не достаточно, наряду со стихотворной формой поэзию отличает также ее содержание. Этот взгляд развивал Аристотель, однако он не нашел формулы, которая была бы повсеместно принята. Пожалуй, лишь стоик I века до н.э. Посидоний обнаружил ее: поэзию отличает равно как форма (в частности, метрическая и ритмическая), так и значимое содержание. Такое понимание поэзии продержалось все средневековье и тогда же нашло формулу: " poёsis est scientia quae graven et illustrem orationem claudit in metro " (Матфей из Вандома, Ars versificatoria, XII век). Следовательно, поэзия – это языковое произведение, но только в стихотворной форме и только со значащим содержанием.

 

Понятие поэзии было относительно стабильным. Конечно, Бокаччо требовал от поэта страстности (fervor), а Шапелен (Opinion, s.2) – знаменательной тематики (illustre), аллегорического смысла, полезных деяний, представления вещей " comme elles doivent ê tre ". Но спор между поэзией как мастерством и пророчеством (furor poёticus) перестал быть актуальным. Уже Аристотель показал, что есть место как для поэта-пророка, так и для поэта-художника. Так понимаемую поэзию Баттё соединил в одной системе с изящными искусствами.

 

Однако не прошло и двадцати лет с момента появления книжки Баттё, как прозвучал весомый голос за их разделение – голос Лессинга в 1766 г. Он доказывал, что это разнохарактерные искусства. А именно, живопись является пространственным искусством, а поэзия временным; живопись не способна так, как поэзия, представить ход событий, может единственно показать их срез. Таким образом, попытки их сближения были ошибочны, а особенно попытка представить живопись как образец для поэзии и поэзию как образец для живописи. Одновременно и Дидро писал (в Салоне, 1767): " ut poёsis pictura non erit ". Некогда эти мысли уже провозглашались Дионом, но были услышаны лишь теперь. Впрочем, услышаны, скорее, теоретиками, нежели художниками и поэтами, поскольку первые в течении XVIII и в значительной части XIX века не переставали рисовать то, что было, пожалуй, темой поэтического описания, а вторые безнадежно пытались описывать то, что легко было нарисовать. Лишь в начале нашего столетия положение дел изменилось.

В начале XIX века Шеллинг[25] утверждал, что во всяком человеческом творчестве равно содержится как поэзия, так и искусство. Поэзию, в соответствии с воззрениями греков, он понимал как прирожденный дар, а искусство как технику, достижимую при помощи сознательного труда и упражнений. Он также характеризовал поэзию как область духа, а искусство как область вкуса. Сходные же суждения высказывал и Гёте, который писал: "Искусства и науки постигаются мышлением, но не поэзия, поскольку она результат вдохновения; ее не следует называть ни искусством, ни наукой, но гением" (Man sollte sie weder Kunst noch Wissenschaft nennen, sondern Genius).

 

С древних времен было две концепции поэзии: как искусности (искусства) и как пророчества. Все же она всегда ограничивалась словом. Бокаччо выразительно очерчивал ее как " fervor quidam exquisite inveniendi atque dicendi seu scribendi quod inveneris ". Как бы не приближали к ней живопись, это всегда было только сравнение. Вторым условием принадлежности к поэзии была стихотворная речь. В определенный момент это условие отпало. В.Гюго (в предисловии к Odes, 1822) писал: " Область поэзии неограничена […]. Прекрасные произведения всех жанров, равно как в стихах, так и в прозе […] выявили ту едва подозреваемую правду, что поэзия не заключена в форме воображения, но в самом воображении". Еще раньше подобным же образом мыслил поэт А.Шенье (É l é gies, I, 22), когда отличал стихотворение и поэзию: " L ' art ne fait que des vers; le coeur seul est po é te ". Столь широко понятую поэзию Альфред де Виньи характеризовал как "выкристаллизованный энтузиазм". Ее понятие оказалось расширено до стихотворной речи, но зато сужено до лирики. Философ Жуффрой писал, что "другой поэзии, кроме лирической нет". Это понятие поэзии перестало относится только к словесному искусству; в этом смысле поэзию можно обнаружить в произведениях музыки или живописи. Оно перешло границу искусств: поэзия присутствует также в панорамах природы или в жизненных ситуациях. Такое понятие сохранилось, оно естественно для нас и близко: оно понятно, хотя и трудно выразимо. Лучше всего ему соответствует определение П.Валери: "Поэзия является стремлением представить […] при помощи художественных средств языка те вещи, которые неясно выразимы в слезах, в ласках, поцелуях, воздыханиях и т.п. […] Иначе это не удается определить ".

Как же сильно отличается это определение от определений древнего Посидония, средневекового Матфея из Вандома, ренессансного Петрарки, неоклассического Шапелена. Теперь у нас более, чем одно понятие, но и более чем один термин: поэзия, поэтичность, литература.

 

В XIX веке и в пластических искусствах изменилось отношение к поэзии. В них есть место для поэтичности, но только в новом, широком значении. Тезис великих художников, Боннара или Матисса был таков: живопись следует ограничивать только ей присущими формами. Особенно нужно избегать заимствований из литературы. Если бы мы захотели употребить латинскую формулу, то она выглядела бы так: ut pictura pictura. А соответствующая формула для поэзии была бы ut poёsis poёsis. А значит полная противоположность минувших столетий, особенно XVII века.

Это была и есть одна из тенденций искусства и поэзии нашего времени. После нее появилась и другая: пусть искусства используют все возможности, почерпывая их откуда только удастся, пусть берут их одна у другой, только бы результат был новый, отличный, другой, ошеломляющий. Пусть будет poёsis ut pictura, но также ut musica, ut rhetorica, ut scientia. Моделей может быть много и нет повода к тому, чтобы модель восемнадцатого века (poёsis ut pictura, pictura ut poёsis) выдвигать на первый план, считая ее лучше других.

Так обстоит дело с использованием одних искусств в качестве образцов для других, тогда как взаимодействие искусств является делом бесспорным.

А все же в древности знали, что делают, когда поэзию и искусство взаимно противопоставляли. Поэзия и пластическое искусство в сегодняшней структуре понятий действительно принадлежат к одному классу, однако представляют в нем два наиболее далеко отстоящих раздела, наиболее отдаленных друг от друга вида искусств, два полюса: искусство, предъявляющее вещи, и искусство, предъявляющее единственно знаки вещей; или в самой простой формулировке: пластические искусства и искусство слова.

Уже Августин сделал акцент на этой двойственности: aliter videtur pictura, aliter videntur litterae. Век XVIII также отделял beaux - arts от belles - lettres.

 

Вопрос сложен: в настоящем рассмотрении он был представлен одной линией развития, но в действительности здесь две различные линии. С одной стороны, история отношения пластических искусств к искусству слова. С другой – история отношения искусства к поэзии, той поэзии, которую Валери определял при помощи подобия со слезами или ласками, и о которой Галчинский писал: "вещь свята, речь иная".

Не всегда более ранние воззрения являются ошибками, которые лишь на последующих ступенях оказываются исправленными. Среди новейших воззрений есть и такое, которое все искусства понимает как однородную целостность. Как кажется, этот взгляд не совсем верен и, пожалуй, древние греки были на правильном пути.

Конечно, есть много схожего среди искусств, особенно между поэзией и пластическим искусством. Тем не менее их разделяют принципиальные отличия. Впрочем, не те, на которые обращали внимание греки. Ведь не верно, что поэзия более является результатом вдохновения, чем другие искусства. Не правда, что она требует меньше искусности, умения, технической подготовки. Не правда, что ее начинания более индивидуальны, более свободны, более одухотворены. Что она якобы более предрасположена вникать в метафизическую природу бытия. И будто бы пластическое искусство или другие искусства были менее "психагогичны", обладали меньшей властью над душами. И якобы в отличие от поэзии, не имели морального и воспитательного значения. И якобы творческий процесс проходил в них другими путями, чем в поэзии. Все эти утверждения греков покоились на недоразумениях. Однако, если отбросить их ошибки в теории искусств, то все же их основная истина останется: существуют различные типы искусств и различные типы требуют различной реакции от зрителя или слушателя. Как кажется, между поэзией и пластическим искусством имеет место даже двойное принципиальное различие.

1. А именно, пластическое искусство демонстрирует вещи, а поэзия только знаки. Поэтому искусство обладает свойством непосредственности, которое у поэзии отсутствует; искусство всегда конкретно и образно, тогда как поэзия может и должна оперировать абстракциями. Это не различие деталей, но самого фундамента искусств – в обоих случаях источником переживаний являются различные вещи. В искусстве это главным образом форма, в поэзии же – содержание. В искусстве источником переживания, взволнованности, радости является видимый мир, который в поэзии вообще непосредственно не показан, но единственно навеян знаками. Это принципиальное различие между визуальным искусством и поэзией.

2. Даже по отношению к одним и тем же искусствам мы испытываем двоякие эстетические переживания. Или мы сосредотачиваемся на самом произведении искусства, на его красках, звуках, словах, на представленных в нем событиях, или же используя случай блуждаем в мыслях, мечтаем, ищем ассоциации. В первом случае произведение является непосредственным и надлежащим предметом восприятия, во втором же – единственно его вызывающей причиной. Можно равно сосредоточиться как на изображении, так и на стихотворении; однако естественно, что к сосредоточенности скорее склоняет то искусство, вещи которого стоят перед глазами, к мечтанию же то, которое слушателю или читателю бросает единственно лозунги в виде слов. Фундамент визуального искусства в наблюдении, а искусства слова – в воображении.

Эти два различия были камнем преткновения, о который разбивались поиски общих понятий, в которых соединились бы все художественные явления. Такие понятия всегда оказывались или чересчур узкими, оставляя часть явлений вне своего объема, или же столь широкими, что охватывали явления, которые с искусством не много имеют общего.

Глава четвертая

Прекрасное: история понятия