Дэнни Шугермэн Беверли Хиллз, Калифорния 15 страница

В промежутке между судебными заседаниями в календаре Джима значился ещё показ фильма “HWY” для менеджеров кинопроката и для друзей. “HWY” показывали уже несколько раз, но лишь однажды - публично, на кинофестивале в Ванкувере. В основном же фильм показывали в “Synanon” и частных киносалонах. В конце концов двое молодых продюсеров, Бобби Робертс и Хол Лэндерс, предложили Джиму сделать фильм с Микеле Филлипсом, который раньше работал с “The Mamas and the Papas”. Вместо этого Джим заявил, что думает о другом сюжете, и прекратил переговоры. Фрэнк спорил с ним, но он был непреклонен.

Переговоры с “MGM” казались более успешными. Джим регулярно встречался с Биласко и Обреем по поводу “Адепта”, и они убедили его, что сценарий можно сильно сократить. Он с усмешкой заметил на это, что они собирались “вырезать из секвойи зубочистку”.

Биласко и Джим искали нового директора, и наконец они остановились на Теде Фликере, который в первую очередь был известен как руководитель импровизационной театральной труппы под названием “Играющие вступление” и как автор, совместно с Джеймсом Кобурном, недооцененной сатиры “Аналитик Президента”. Совместными усилиями дело медленно сдвинулось с места. Обрей хотел использовать Джима в качестве актёра не только в “Адепте”, но также и в фильме под названием “Пьяный”. Джиму не нравилсясценарий (роль, в которой его хотел снимать Обрей, будет сыграна Робертом Блэйком), но он согласился немного похудеть для своего собственного фильма - кроме всего прочего, кто бы слушал толстого торговца кока-колой? - и сбрить бороду, которая за время процесса в Фониксе снова успела отрасти.

В середине июня “MGM” фактически предложила Джиму то, чего он хотел: 35.000 долларов за окончательную доработку сценария и, если этот сценарий будет принят к производству, ещё 50.000 долларов за работу в качестве сопродюсера (с Биласко) и “звезды”. По голливудским меркам это небольшие цифры, но Джим был доволен. Он дал указания своим адвокатам разобраться в этом деле, поручил им заплатить 600-долларовый штраф, наложенный Федеральным агентством авиации в связи с полётом в Фоникс (и независимо от суда), и стал собирать чемодан для поездки во Францию и Испанию.

 

 

Глава 10

 

Патриция Кеннели была в панике. Когда они проснулись, у Джима была температура под 38 градусов, и вместо того, чтоб идти на работу, Патриция осталась дома - ухаживать за Джимом, выйдя только для того, чтобы купить диетического питания: супа и эмбирного пива. Через два часа у Джима была уже температура 39,4 градуса. Она дала ему аспирина, тетрациклина, воды и натёрла спиртом, попыталась найти Леона Барнарда. Её врачу, который жил всего в двух кварталах отсюда, было невозможно дозвониться домой. Температура Джима поднялась до 40,6 градуса.

Джим приехал в Нью-Йорк накануне, по пути в Европу, вместе с Леоном и одним из друзей Леона, с последними записями для концертного альбома.

Хотя он был совершенно пьян, когда Патриция нашла его в гостинице, они провели приятный и не богатый событиями вечер, посмотрев новый фильм Мика Джеггера “Ned Kelly” и последний фильм Ингмара Бергмана “Страсть Анны” - дважды. Единственным приметным происшествием было то, что перед тем, как они отправились спать, Джим убрал в комнате Патриции перегородку. Теперь же, на следующий хмурый нью-йоркский день, в квартире Патриции он чувствовал себя умирающим.

В два часа Патриция решила ещё раз измерить ему температуру, прежде чем вызвать скорую. Жар вдруг спал, с 40,6 до 38,3 градуса за пятнадцать минут. Ещё через три часа Джим встал и отправился гулять, как ни в чём не бывало. Он вернулся в гостиницу, переоделся и, взяв с собой Леона, они с Патрицией пообедали, снова сходили в кино и купили в “Brentano’s” несколько книг.

На следующую ночь Джим и Патриция поженились.

Двадцатичетырёхлетняя Патриция была главным редактором рок-журнала и одной из нескольких лояльных к “Doors” рок-критиков на Восточном Побережье. Она обожала Джима с того момента, как они познакомились 18 месяцев назад, когда она брала у него интервью в гостинице “Plaza”. Он стоял у входа в её комнату и во время знакомства формально пожал её руку. Она помнит эту сцену:

Всё, что я могла тогда подумать, было: “О Господи, его мать научила его манерам, и он в самом деле их помнит!” Когда мы коснулись руками, полетели искры. Конечно, это было статическое трение моих ботинок о ковёр, но искры были настоящие, как из сборника сказок. Джиму это понравилось. “Предзнаменование”, - сказал он. И был прав.

С тех пор Патриция стала часто писать в своём журнале о Джиме и “Doors” в сдержанном критическом стиле, в сочетании с буквальными ссылками и цитатами. Она всегда воспринимала работу Джима всерьёз, критикуя его работу, но не его имидж. “Если бы Т.С.Элиот был рок-группой, он был бы “Doors” и сделал бы “Тихий парад””. В рецензии на “The Lords и Новые Творения” она предположила, что “новое прочтение при первой же возможности аристотелевской “Поэтики”, а ещё лучше - “Предисловия к лирическим балладам”, должно помочь в восстановлении крайне необходимых поэтических приоритетов”.

У Патриции было обоснованное мнение почти по всем вопросам; лёгкий, хлёсткий ирландский язык, очень похожий на язык Джима; весьма необычная внешность - с длинными тёмно -рыжими волосами, карими глазами и сексуальной фигурой; широкие познания в оккультизме; и прекрасный дар рассказчицы.

Во многом их отношения были вполне типичны для Джима. Кроме Памелы, не было ни одной девушки, которую он видел очень часто или периодами больше нескольких дней подряд, и с тех пор, как они познакомились, Джим и Патриция ночевали в одной комнате не больше 7-8 раз. Не больше было и телефонных звонков. Пачка необычно личных писем, драгоценности и редкие книги, экземпляры трёх своих частно изданных книг в подарок; но всё же ничего не говорило о страстном ухаживании.

Не было и ничего, в чём бы Джим вёл себя по отношению к Патриции иначе, чем к другим. С нею он также пил, “умирал” и играл в свои бесконечные игры. “Мы могли сидеть в баре, вспоминает Патриция, - и он мог выдать вдруг эти совершенно неожиданные экспромты совсем без повода, типа “Однажды ночью я уснул при свете полной Луны, а когда я проснулся, я увидел над собой лицо матери, смотревшей на меня сверху. Что ты об этом думаешь? Как ты думаешь, что это значит?” Он всегда испытывал людей, всегда пытался увидеть, как сильно вы стараетесь приноровиться к нему или как вы собираетесь ему противодействовать. Он никому не доверял. Кажется, он никогда не верил мне, когда я говорила, что люблю его. Я понимаю, что он слышал это от каждой женщины, с которой когда -нибудь спал. Но я, однако, имела в виду именно это. Даже при том, что, я чувствовала, когда я говорила ему, что люблю его, я тем самым давала ему оружие против себя, которое он мог опустить мне на голову. В первый раз, когда я сказала о том, что чувствую к нему, он ответил: “Ну вот, теперь ты меня любишь и, наверное, я никогда не смогу избавиться от тебя ”. Я спросила: “Ты хочешь избавиться от меня, да, Джим?” Он просто улыбнулся, закрыл глаза и сказал: “Нет”. А потом он сказал мне, что любит меня. Возможно, он это и имел в виду ”.

Ночь середины лета, 1970-й год. В викторианской готической квартире Патриции горят свечи. Объявили свадебную церемонию. Колдуньи, или Wiccans - не сатанисты; они поклоняются древним силам природы, Триединому Божеству, Великой Матери и её мужскому воплощению Лорду, Бодающему Богу. Это была религиозная традиция, предшествовавшая христианству и иудаизму, и, по мнению многих исследователей, была пережитком древней религии.

Колдовская свадьба, - объясняла Патриция, - это смешение душ в кармической и космической плоскостях, которая оказывает воздействие и на будущие инкарнации двух связанных душ: смерть их не разделяет, и данная клятва “всегда в поле зрения Божества”. Патриция говорила Джиму, что, согласно легенде, Генрих VIII и Анна Болейн поженились по колдовскому ритуалу - возможно, отчасти и по этой причине.

Одна из подруг Патриции, высокая жрица шабаша ведьм, при помощи высокого жреца, руководила церемонией. Они провели Джима и Патрицию через традиционный “handfasting” с молитвами и заклинаниями Божества, благословениями, двумя маленькими порезами на запястьях и предплечье каждого из партнёров и смешением нескольких капель их крови в освящённой чаше вина, из которой они позже пили, с ритуальным шествием над метловищем, обменом определёнными клятвами и, наконец, с вызыванием Божественного присутствия.

Для Патриции это была совершенно естественная церемония в её религии, а Джим был всецело захвачен ритуалом. Он вручил Патриции серебряное claddagh, традиционное ирландское свадебное кольцо, а она надела ему парное золотое. Совершающая богослужение жрица и Патриция, в её сане жрицы, составили два рукописных документа, один на английском языке, другой - колдовскими рунами. Бумаги подписали все присутствующие, а Джим и Патриция должны были сделать свои подписи кровью. Пару объявили супружеской, и Джим потерял сознание.

В субботу Джим и Леон уехали в Париж, где они остановились в шикарном “Geоrges V Hotel”, в комнате за 60 долларов в сутки, и начали обследовать город - выпивая в бесчисленных уличных кафе, посещая любимые места экзистенциалистов Левого Берега, смешиваясь с цыганскими представлениями на Монмартре, совершая паломничества в дом Бальзака, на могилу Наполеона и в катакомбы. Затем Леон уехал в Копенгаген, а Джим отправился к своему другу Алану Ронею, который приехал в Париж, чтобы провести там свой очередной отпуск, примерно неделей раньше.

Алан часто рассказывал Джиму о Париже - фактически, именно это стало одной из причин нынешнего приезда Джима во Францию. Джим снимал фильмы “Праздник” и “HWY” в компании, где работал Алан, и они часто виделись на протяжении нескольких лет с тех пор, как познакомились в УКЛА. Алан был одним из “тайных” друзей Джима, и об их отношениях было мало известно. Алан по-доброму любил Джима и, хотя он был вынужден делить его с Фрэнком, Бэйбом и всеми остальными, ему не приходилось делить его с ними в одном и том же месте и в одно и то же время. За исключением случая, когда Джим и Бэйб, пьяные, явились к нему в три часа ночи, Алан всегда видел Джима одного.

В течение недели Джим являл собой само воплощение типичного американского туриста, лохматую фигуру под солнечным дождём. Но за день до отъезда домой он вновь почувствовал лихорадку.

Пневмония? О Господи, где он? Как он? Макс знает? Нам нужно отменить судебное заседание.

Билл Сиддонз, слушая по телефону Бэйба, нервно вертел карандаш. Бэйб сказал, что Джим вернулся из Парижа. Они с Памелой были сейчас в своём доме на Нортон Авеню, и у него была пневмония, но в остальном всё в порядке. Через день Билл разговаривал с Джимом, который сказал ему, что, расставшись в Париже с Аланом Ронеем, он уехал в Испанию и Марокко, путешествуя там по железной дороге или в арендованной машине. Он сказал также, что болел ещё в Нью-Йорке перед отъездом, а в Европе шли постоянные дожди.

Джим болел почти три недели. Сразу после того, как он вернулся в Лос-Анджелес, федеральный суд в Майами отказался удовлетворить ходатайство о прекращении дела по конституционным основаниям. Судья заявил, что, если бы Джима признали виновным, апелляция смогла бы это преодолеть. Суд не будет отменён и из-за состояния здоровья Джима. Символично, однако, что Джим быстро поправлялся, и ко времени выхода в конце июля концертного альбома он снова бродил по Сансет Стрип и заглядывал в бары на бульваре Санта-Моника.

4 августа он был один в клубе под названием “Experience”. Перед закрытием он спросил хозяина, Маршалла Бревитца, не мог бы тот отвезти его домой. Годом раньше Джим уехал бы сам, независимо от того, был ли он пьян. Но теперь он был слишком пьян, чтобы даже идти пешком.

У меня одно время был клуб в Майами, - сказал Маршалл Джиму, сажая его в свою машину. - Тебе будет интересно узнать, что моими партнёрами были те самые молодые люди, которые пытались тебя обмануть, когда вы там выступали и прогорели. Из-за этого я уехал из Майами.

Джим кивнул и промычал:

Поверни налево... кажется, так.

Маршалл повернул налево и продолжил разговор:

Ты знаешь, что эти парни открыли в одной из гостиниц магазин подарков? И что они занялись бизнесом по продаже лосьонов для загара, сделали рекламный щит... Мы скоро приедем к твоему дому?

Джим опять пробормотал что-то похожее на “Поверни налево... кажется так”.

Через час езды вверх по одной улице и вниз по другой, покружив по десятипятнадцати кварталам, Джим наконец нашёл маленький дом в Западном Лос-Анджелесе, который он искал. Или, во всяком случае, он думал, что нашёл.

Это он, - сказал Джим.

Маршалл дошёл с ним до двери.

- Ш-ш-ш, - шипел Джим. - Девочка здесь, она без ума от меня, и... ш-ш-ш!

Джим робко постучал в дверь.

Тишина.

Джим постучал чуть громче.

Ответа снова не было.

Джим постучал ещё громче.

Эй, Джим, - нервно сказал Маршалл, - увидимся, пока. - И он быстро отошёл от Джима, упавшего перед входной дверью.

Утром Джима нашли спящим, скрючившись, у двери 68-летней женщины, хозяйки этого дома. Приняв бородатую длинноволосую фигуру за ещё одного Чарли Мэнсона, она позвонила в ближайшее отделение полиции, и Джим был арестован по обвинению в пьянстве в общественном месте.

Это было утром в четверг.

В пятницу Джим улетел на суд в Майами.

Смотрите! - Джим показывал наверх, на маленькое полотнище, натянутое как знамя, на котором читалось: “We love Spiro Agnew”.

Кто-нибудь верит в приметы? - спросил Джим.

Температура воздуха была под 40 градусов, плюс очень большая влажность - без богатых зимних туристов Майами ошеломлял своей пустотой, и большие гостиницы на пляже напоминали могильные камни. Джим стоял у входа в гостиницу “Caryllon”, средний по цене могильный камень с вестибюлем из бежевого мрамора, хрустальными люстрами и центром жизни в плавательном бассейне. Его пребывание во Флориде не было богато событиями. В воскресенье он хотел посмотреть jay alai game, но оказалось, что корты закрыты на всё лето, и вместо этого он отправился на собачьи бега. Остальное время он проводил в гостинице купался в бассейне или пил в баре с кондиционером, загорал в сауне на крыше. При встрече с Максом они обсудили, всё ли засвидетельствуют “Doors” - решили, что да - и поговорили насчёт того, чтобы сыграть бесплатный концерт. О судебном заседании говорили мало, хотя каждый отпустил по несколько утешающих шуток.

Теперь, в понедельник 10 августа, в ожидании такси, чтобы доехать до здания суда, Джим шутил о знамени Agnew. Он был одет в ковбойские ботинки, чёрные джинсы и мексиканскую крестьянскую рубашку, и нёс с собой школьную тетрадку.

О’кей, - сказал он наконец, - поехали. - Он сел в такси с Бэйбом, своим адвокатом Максом Финком и рекламным агентом “Doors” Майком Гершманом. Остальные трое “Doors” и Тони Фанчес поймали вторую машину.

Через полчаса Джим был в Здании Правосудия графства Метрополитэн Дэйд, стоя у входа в отделение “D”, и тасуя пачку из 150 фотографий, которые ему только что вручил его майамский адвокат Боб Джозефсберг. Джим остался доволен фотографиями. Время от времени он останавливался, чтобы объяснить тот или иной снимок Бэйбу и другим присутствующим: “Смотрите, это где сочли, что я положил голову на гитару Робби, да? А это - я с овечкой... эта овечка оставалась совершенно спокойной и, клянусь вам, мурлыкала посреди всего этого хаоса. Я вижу что-то сатанинское, когда овцу ведут на убой. Да, да, и группа играла. Вы знаете, я начинаю верить в то, что я невиновен”.

Он всё ещё шутил, хотя и волновался. Как ни старался он быть небрежным и холодным - на публике он утверждал, что боролся за сохранение художественной свободы - он не мог избавиться от страха. Или от своей злости. За пять дней, проведённых во Флориде, они многое узнали ополитике и закулисной психологии дела в Майами. Судье Мюррею Гудману, назначенному замещать в суде свободную вакансию, в ноябре предстояли первые выборы. И в данный момент осуждение Моррисона увеличило бы популярность судьи. Возможно, Гудман был противопоставлен майамскому адвокату Джима Бобу Джозефсбергу, потому что тому было предложено судейство раньше Гудмана, и он отказался. Штат Флорида против Джеймса Моррисона, дело №69-2355, казалось, и против Них. Нас - тоже.

Макс Финк возражал против этих строк в прессе. Неделей раньше он собирался потребовать, чтобы присяжных отвели на спектакль “Волосы” и в кино - посмотреть “Woodstock”, чтобы они могли увидеть Джима в нужном контексте. Теперь он говорил так: “Вам придётся признать тот факт, что люди из другого поколения - типа группы Моррисона “Doors” протестовали против проблем, созданных их предками”.

Макс говорил, что суд будет длиться, вероятно, от шести до десяти недель, отчасти и потому, что он собирался вызвать сотню свидетелей защиты. Несколько месяцев для этого работал молодой юрист по имени Дэйв Тардифф, говоривший с потенциальными свидетелями, со всеми, кто готов свидетельствовать, что Джим не раздевался. Они добавили к этому ещё несколько свидетелей - экспертов, в том числе двух профессоров психологии из Университета в Майами, чтобы обсудить концепцию современных общественных стандартов; ассистента профессора английского языка, чтобы объяснить его понимание этимологии - раздела филологии, касающегося происхождения слов и словообразования; священника из университета - чтобы тот заявил, что слова Джима были не богохульны, а полемичны; и редакторов отделов развлечений и газет Майамского Пляжа - чтобы рассматривать действия Джима в местном контексте, свидетельствуя о сквернословии гостиничной и бульварной литературы, которое оставалось незамечаемым.

Затем судья Гудман объявил, что расписание судебных дел у него очень плотное, и до среды процесс не начнётся. Так что во вторник Рэй, Робби и Джон наняли машину и уехали в Кей Вест, в то время как Джим оставался в своей комнате и читал.

Если, - спрашивал Макс через два дня каждого из возможных присяжных, - свидетельские показания дадут понять, что мистер Моррисон делал вещи, которые описаны в бестселлерах и показаны в пьесах, сочтёте ли вы, что он должен пользоваться такой же защитой закона, как и все остальные? Если мистер Моррисон использовал слэнговые выражения, которые лично вам неприятны - несколько четырёхбуквенных слов - и эти самые выражения на словах и в действии являются частью спектра разногласий в нашей стране и употребляются в пьесах и книгах молодыми людьми этой страны, будете ли вы этим оскорблены?

Ещё вопрос, насколько эффективны эти вопросы. Из четырёх мужчин и двух женщин присяжных, вызванных в пятницу, были бывший армейский повар, а ныне механик; укладчик кафеля из фирмы, занимающейся покрытиями для пола; механик из “Coast Guard” с 23летним стажем; учитель рисования из начальной школы; домохозяйка с майамского пляжа, имевшая 23-летнего сына и 30-летнюю дочь; и домохозяйка, бывшая одно время страховым агентом. Боб Джозефсберг немедленно отвёл весь список присяжных целиком, сказав, что если бы Джима судили действительно равные ему, то все присяжные должны быть в возрасте до 30 лет. Судья криво улыбнулся и принял это к сведению, затем суд отложилина выходные.

Когда Джим выходил из комнаты суда, к нему подошёл молодой обвинитель Терренс МакВильямс, одетый в оливково-зелёный костюм и оранжевую рубашку. Казалось, он был смущён и нерешителен. Наконец, он спросил у Джима, нет ли у него случайно с собой экземпляра его нового альбома; обвинитель сказал, что он купил все остальные, а “Absolutely Live” в местных магазинах уже закончился. Интонация его голоса говорила всё: он был расстроен, он не хотел суда, на который его назначили, он всего лишь исполнял свою работу.

Это не означало, что МакВильямс уменьшит строгость своей профессиональной атаки. Как он в действительности ощущал это дело, было ясно видно из записки, которую он позже отправил Джиму, с оригинальным отрывком плохих виршей:

Была такая группа под названием “Doors”,

Которая пела не так, как многие.

Для молодёжи они были протестантами,

Как свидетельствуют очевидцы,

Пока их лидер не снял штаны.

Тем вечером Джим, Бэйб и Тони пошли послушать “Creedence Clearwater Revival” в Центре Собраний Майами -Бич, затем - в “Hump Room” в отеле “Marco Polo”, где Джим на четыре песни присоединился к группе “Canned Heat”. “После этого, - написал в дневнике Бэйб, Джим, я и Айна [Готтлиб, стюардесса, с которой они познакомились по пути в Майами] отправились в “Fontaine-bleau”, где остановились “Creedence Clearwater Revival”, пили и пили, пока я не вырубился на кушетке рядом со столиком у пруда. Когда я проснулся, Джим был под этой кушеткой...”

В воскресенье они снова были в отделении “D”, где обвинитель был теперь одет в красную рубашку и стоял рядом с Джимом, закончив своё вступительное заявление с патетическим изложением обвинений:

Обвиняемый вёл себя непристойно и похотливо, демонстрировал свой член в вульгарной и неприличной форме, желая, чтобы это все видели, брал свой член в руку и тряс им, а потом вышеуказанный обвиняемый симулировал акты мастурбации на себе и оральное совокупление с партнёром... - Закончив, МакВильямс медленно поднял глаза от списка обвинений и посмотрел на Джима не обычным свирепым взглядом выносящего приговор, а рассеянным и изумлённым взглядом благоговейного страха. Джим невозмутимо посмотрел на него.

МакВильямс процитировал отрывок записи, который должен был продемонстрировать язык представления: “...Вы все - скопище трахнутых идиотов. Ваши лица давятся в дерьме мира. Возьмите своего трахнутого друга и любите его. Вы хотите увидеть мой член?” Присяжные сидели неподвижно, без эмоций.

Днём Макс Финк сделал своё вступительное заявление, представляя себя в роли слегка укоризненного, но в конечном счёте всё понимающего дедушки. Это был образ, который, как он полагал, мог бы убедить присяжных солидаризироваться с ним.

Ваша фантазия может быть безграничной, но есть небольшая разница между данными обвинения и показаниями свидетелей. Нет вопроса об использовании этих слов. Мне 62 года, и я не был ни на одном из этих концертов, но это тот язык, на котором они сегодня говорят. Молодые люди употребляют эти слова не с каким-нибудь похотливым намерением. Это то, что они говорят и делают. Рок-концерт - это выражение несогласия. Давайте же придём к согласию. Тем вечером в зале было 26 офицеров в форме и множество - без формы. Ни один не арестовал его за выступления на сцене. Рок-певец напряжённо работал. Он покинул сцену в поте лица и присоединился за кулисами к своим друзьям, шутил с ними, потом отправился в гостиницу, а затем уехал на Ямайку. Его никто не арестовал, там не было преступления. Слова, которые мы допускали - это свободная речь. Зло - в мозгах.

Первая свидетельница обвинения, казалось, была явно не в своей тарелке. Она была одета в белые туфли и розовое мини-платье, а светлые волосы были затянуты в хвост. Ей было всего 16 лет, когда она посетила концерт “Doors”, сказала она, и она видела, как Джим спустил до колен свои штаны, демонстрируя десять секунд свой член, а потом (она сделала паузу) она видела, как он его трогал. Когда её спросили, какие слова использовал Джим на сцене, она сказала: “Одно, начинающееся на f”. Её спросили, как это её задело, она ответила: “Меня это шокировало, это было омерзительно”.

Во время перекрёстного допроса Макс зачитал сделанное под клятвой заявление девушки в апреле, когда она сказала, что видела, как Джим касался девушки на сцене, но не знала, были ли на Джиме штаны или нет. “Ваша память подвергалась давлению за последние несколько месяцев?” - спросил её Макс. Она разразилась слезами, и судья Гудман объявил краткий перерыв, чтобы дать свидетельнице прийти в себя.

После перерыва девушка ещё дважды опровергла сама себя и сказала, что она и её друг не платили за билеты, чтобы попасть на концерт, а их бесплатно пропустил её зять, городской полицейский.

Девушку сменил её друг, который подтвердил её показания. Макс снова обратил внимание на несоответствие показаний, которые свидетель давал в суде и в заявлении под клятвой, которое он делал раньше. В последнем случае он говорил, что только “смутно помнил”, сделал это Джим или не сделал. Теперь же его память была ясной. В ответ на вопрос обвинителя он сказал, что был оскорблён не за себя, которому было тогда почти двадцать, а за свою юную подружку. В ответ на ещё один вопрос Макса, однако, свидетель заметил, что он позволил себе взять с собой девушку посмотреть “Woodstock”, хотя, по его же словам, он знал, что там показывают наготу.

Его сменила мать девушки, которая не была на концерте, но заявила, что её дочь была явно неспокойна, когда вернулась тем вечером домой.

Вечером в понедельник с приездом Патриции Кеннели началась ещё одна драма. В пятницу, 14го, Джим разговаривал с Патрицией по телефону, узнал, что она беременна, и просил её приехать к нему в Майами. Он отправил своего рекламного агента, одного из адвокатов и его жену встречать Патрицию в аэропорту.

Джим был очень ласков, когда они пили в гостиничном баре, но как ни пыталась Патриция перевести разговор на тему её беременности, он всё время уходил в сторону. По его просьбе она привезла с собой 30 экземпляров последнего номера своего журнала с фотографией Джима на обложке и новыми стихами под заголовком “Анатомия Рока”. Джим мельком глянул на фотографии и прочитал стихи.

Наконец, Джим взглянул на Патрицию. Он сказал ей, что, по его мнению, на судью могло бы произвести впечатление то, что он не только рок-звезда, но и был полезен обществу написанием стихов. Затем он сказал, чтобы она вернулась к себе в комнату, а он придётк ней позже. Но так и не пришёл.

К этому времени судья Гудман установил, что судебные заседания будут проходить через день, так что вторник у Джима был свободен. Он по-прежнему избегал Патриции, дважды говорив ей по телефону, что навестит её, и дважды не приходил, вместо этого проводя время с Бэйбом.

В среду Джим снова был в зале суда. Патриция тоже была там, рассерженная, но держала себя в руках. Телекамера сняла их в коридоре спорящими. Как раз в тот момент, когда Джим пообещал, что эту ночь они проведут вместе, приехал судья.

Обвинение вызвало в этот день трёх свидетелей. Первой из них была женщина-полицейский, которая в июне говорила, что не слышала богохульства, но теперь, слушая обвинителя, свидетельствовала иначе, заявив, что за это время она успела послушать запись концерта. Вторым свидетелем был студент университета, который фотографировал концерт, и он сказал, что не видел половых органов. Этот свидетель разочаровал сторону обвинения, но со следующим дело снова пошло как по рельсам. Это был 22-летний рыжеволосый парень по имени Боб Дженнингс, который подписал первоначальную жалобу на Джима, а теперь пространно цитировал монолог Джима на концерте и клялся, что на пять-восемь секунд Джим раздевался. Он был убедительным свидетелем, и единственное, что мог противопоставить ему на перекрёстном допросе Макс, это тот факт, что последние три года свидетель был служащим государственной юридической конторы, в то время как там же работала его мать, а его сестра была секретарём тамошнего судьи. Джим и его друзьябыли теперь убеждены, что за ним стояли люди, работающие на полицию или имеющие к ней отношение.

Иди к себе в комнату, - сказал Джим Патриции после пары бокалов в гостиничном баре. - Я пойду переоденусь и через полчаса буду у тебя.

Через полчаса начался давно обещанный разговор.

Я понимаю, что сейчас не самое лучшее время и место, чтобы просить тебя что-то решать с этим, суд и всё прочее, - сказала Патриция, - но факт остаётся фактом, это случилось, и теперь...

Джим неуклюже улыбнулся и сказал:

Мы справимся.

Пожалуй, меня это тоже не слишком возбуждает, ты знаешь. Но тебе случилось быть единственным мужчиной, которого я могла бы всерьёз представить себе в качестве отца моего ребёнка, и теперь пришло время этому случиться, и я не знаю, что делать. Я думаю, что ты должен мне немного больше, чем чековую книжку.

Джим взглянул на неё, затем отвёл глаза.

Если у тебя будет этот ребёнок, он разрушит нашу дружбу. Ребёнок совсем не изменит мою жизнь, но он страшно изменит твою, навсегда.

Я могла бы подать в суд.

Казалось, он удивился этой идее.

Ещё один процесс? Ну, конечно, ты могла бы сделать это, и это было бы очень похоже на тот процесс, который идёт сейчас. Однако, это займёт много времени. Сначала тебе придётся родить ребёнка; это ещё шесть месяцев. Потом тебе придётся выдержать предварительное слушание, с анализами крови и всем прочим, просто чтобы выяснить, есть ли у тебя реальные факты. А я буду отрицать обвинения, и тебе придётся найти свидетелей, и, возможно, у тебя не будет никаких свидетелей, потому что я перекуплю их всех раньше. И даже если ты в конце концов доведёшь дело до суда, ты не сможешь выиграть его, и это будет невероятная реклама, которую ты будешь ненавидеть. Но даже если бы ты и выиграла в итоге, чего бы ты добилась? Немного денег, немного удовлетворения и массы отрицательных эмоций. Вряд ли ты сама думаешь, что дело того стоит.