Ггошаз. Коллективная память н как условие и механизм

КОНСТРУИРОВАНИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ *

 

-'■ •"-.

У •• '• I

' •.»■•

.!■,

. / I '

* {

 

Идея конструирования социальных представлений предполагает диахронический анализ этого процесса, особенно когда речь идет о политических и экономических явлениях. Соотнесение реалий настоящего с историческим опытом, зафиксированным в коллективной памяти, лежит в основе процесса объективации социального представления. В связи с этим феномен коллектив­ной памяти и традиция его изучения приобретают особую акту­альность при построении программ исследования социальных представлений.

Два последних десятилетия в развитии социальной психоло­гии были отмечены ростом интереса к историческим аспектам в социально-психологической науке. Определение Гергеном со­циальной психологии «как истории», дискредитировавшее казавшийся незыблемым арсенал накопленных социальной пси­хологией фактов и закономерностей, судя по активному цити­рованию, произвело впечатление на специалистов и стимулиро­вало интерес к культурно-историческим факторам в изучении социально-психологической реальности. Одно из доказательств тому — возросшая популярность идей Мида, Выготского и Бах­тина. Между тем, временной вектор в разработке методологии и теории получил развитие ив другом плане. Рост числа иссле­дований автобиографической и социальной памяти привел к их оформлению в самостоятельные направления, что, в свою оче­редь, стимулировало возрождение интереса к забытому понятию «коллективная память», введенному М. Хальбваксом. Тем са­мым, временное измерение воплотилось еще и в анализе того,

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

каким образом и зачем люди обращаются к своей и общей истории. Думается, эти попытки «распутать» переплетение на­стоящего и прошлого, современного и исторического в познании характеризуют новые горизонты развития социальной психо­логии. В этой главе будут рассмотрены история понятия «коллективная память», современные направления исследо­вания различных проявлений коллективной памяти и его связь с категорией социального представления.

3.1. Истоки изучения коллективной памяти в различных традициях

Проблема коллективной памяти имеет особую историю изуче­ния в социальной психологии. С одной стороны, в 20-е и 30-е го­ды в России, во Франции и в Великобритании были заложены основы подхода к этому феномену с разных методологических позиций. С другой стороны, забвение феномена коллективной памяти больше чем на полвека, в течение которых не было про­ведено практически ни одного исследования, делает его сейчас относительно новым предметом социально-психологического изучения. Действительно, в сравнении с практикой изучения, скажем, социальных представлений, аттитюдов, групповой дина­мики можно с уверенностью сказать, что традиции исследования коллективной памяти пока не сложилось.

Впрочем, и существующая история исследования коллектив­ной памяти не столь уж богата событиями. Пожалуй, в Западной Европе она ограничивается работами двух авторов: М. Хальбвак-са (Halbwachs, 1925; Halbwachs, 1948; Halbwachs, 1950), собствен­но и предложившего это понятие во Франции, и Ф. Бартлетта (Bartlett, 1932) в Великобритании. В России же, как известно, Л.С. Выготский высказывал идеи о том, что воспоминания людей о своем прошлом зависят от их связей со своим окружением в на­стоящем, что язык как символическая система является со­циальным механизмом, управляющим памятью. На эти мысли Выготского часто ссылаются современные зарубежные исследо­ватели коллективной памяти (см., напр.: Pennebaker, Banasik, 1997, p. 4). С.Л. Рубинштейн, размышляя о психологии субъекта, писал об исторической памяти, опираясь на идеи Хальбвакса. В 1935 г. он пишет: «Наши воспоминания обычно относятся к ситуациям,

Коллективная память как условие и механизм конструирования социальных представлений

в которых принимают участие другие люди, хотя бы нашего ближайшего окружения и часто основные вехи нашей жизни определяются событиями общественно-политической жизни... Внутри этих социальных рамок мы впоследствии и осуществляем локализацию наших воспоминаний» (Рубинштейн, 1935, с. 283).

Обращаясь к истории изучения данного феномена, мы тоже ищем своего рода «опорные пункты», помогающие нам сориен­тироваться в настоящем. Пожалуй, один из наиболее значимых «пунктов» — это именно работы представителей французской со­циологической школы. Обычно, говоря о первопроходцах в из­учении коллективной памяти, называют, прежде всего, М. Хальб­вакса. Между тем, уже у его учителя Дюркгейма есть некоторые интересные суждения о природе коллективных воспоминаний и их роли в социальной жизни. Как известно, Дюркгейм, описывая процессы изменения в социальной структуре общества по мере его исторического развития, ввел понятие коллективного созна­ния, оказавшее большое влияние на последующее развитие со­циологии, этнографии и социальной психологии.

Хотя Дюркгейм специально и не разрабатывал проблему кол­лективной памяти, сам феномен был им затронут. Его рассужде­ния в рамках анализа факторов стабильности коллективного сознания содержат большой эвристический потенциал. «Общее сознание, — говорит он, — очень медленно устанавливается и очень медленно изменяется, так как оно — продукт прошлого. Традиция, обычай, авторитет предков, концентрирующиеся в коллективном сознании, всегда обладают престижем, но их роль уменьшается, согласно закону регрессии, с развитием обществ» (Дюркгейм, 1991, с. 272). Коллективные представления становятся все менее определенными, а ведь именно они связывают между собой следующие друг за другом поколения. Дюркгейм указывает на особый тип связи между коллективными и индивидуальными представлениями в современном обществе и на динамику ее из­менения. Он называет и некоторые причины утраты традиции: это подвижность поколений, уменьшение авторитета возраста, ослабление в обществе роли пожилых людей как хранителей традиции.

Эти и другие идеи Дюркгейма были развиты Хальбваксом, сосредоточившим внимание на идее социальной непрерыв­ности, связи исторических времен, которая обеспечивается кол­лективным сознанием. Хальбвакс не разделяет идеи Дюркгейма

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

о коллективном разуме, стоящем над индивидуальными созна­ниями, он скорее акцентировал социальную природу памяти. Дюркгейм только намечает различие между коллективным и об­щим сознанием, Хальбвакс же прочно связывает первое с жиз­нью группы. Причем, указывая на множественность субъектив­ных вариантов коллективной памяти несмотря на объективность истории, он объявляет коллективную память именно тем факто­ром, который делает группу группой (Halbwachs, 1948, р. 80). Коллективные воспоминания как сущностный атрибут челове­ческих объединений могут, по Хальбваксу, быть поняты только через рефлексивную работу ученого. Он отходит от строгих пра­вил социологического метода своего учителя и ищет средст­ва, более соответствующие предмету изучения, считая борьбу за «объективность» и «прозрачность» социального исследования непродуктивной. Он считает, что здесь более адекватна фило­софская рефлексия, когда ученый не пытается выйти за пределы коллективного сознания своей группы. Ведь память — это про­дленная в прошлое сегодняшняя жизнь группы. Коллективная память «не превышает пределов конкретной группы» (ibid., р. 113) и способна на непосредственное схватывание событий и личностей.

Хальбвакс развил идею Дюркгейма о механизме передачи тра­
диции. Он придавал большое значение семейной памяти и взаи­
моотношениям дедов с внуками как гарантии непрерывности
социальной жизни. Феноменологический акцент в методологии
позволил Хальбваксу более гибко, чем его учитель, соотнести
коллективную память с индивидуальной. В системе Хальбвакса
коллективная память — это уже не духовная субстанция,
несводимая к сумме индивидуальных психических явлений,
а атрибут социальной группы, который становится основным
предметом социальной психики. Коллективная память для него —
это некий общий ресурс, из которого разными индивидами из­
влекается разное содержание: «каждая индивидуальная память —
это точка зрения на коллективную память» (ibid., p. 43). Однако
и эти индивидуальные различия имеют, по Хальбваксу, социаль­
ную природу, так как они зависят от места, которое человек зани­
мает в системе социальных связей, а это место, в свою очередь,
меняется в зависимости от тех отношений, в которые он вступает
с окружающими. Это положение имеет большой эвристический
потенциал и еще ждет своей интерпретации. '

Коллективная память как условие и механизм конструирования социальных представлений

По мнению современных авторов (PaezataL, 1997), идея Хальб­вакса о «социальности» коллективной памяти имеет несколько аспектов: во-первых, память социальна по причине ее интер­субъективного содержания, т. е. люди помнят о прошлом, прежде всего, в связи с другими людьми. Во-вторых, вспоминая, люди чаще всего используют своего рода опорные точки в виде соци­альных событий, причем разные социальные группы используют разные точки отсчета. В-третьих, социальный характер памяти обусловлен ее языковой природой, ведь коллективная память основана во многом на речевых повторах, имеющих важные социальные функции. Коммуникативный процесс позволяет разделить индивидуальный опыт с другими, и это еще одно дока­зательство социальной природы памяти. Так, в современных исследованиях было показано, что люди связывают индивиду­альные воспоминания о своей жизни с одними и теми же собы­тиями общественной жизни.

Кроме того, память социальна благодаря своим функциям. Так, коллективная память помогает людям обрести социальную идентичность через интернализацию общих традиций и коллек­тивных представлений, разделяемых группой. Причем если представление 6 прошлом имеет позитивный смысл «золотого века» — это глобальная, или ностальгическая функция. Вторая социальная функция связана с целями и потребностями группы, в этом смысле коллективная память — это своего рода рекон­струкция прошлого в соответствии с целями настоящего в жизни группы. Думается, не будет преувеличением сказать, что эти идеи Хальбвакса продолжают вдохновлять современных психо­логов. Данная тема разрабатывается как в плане уточнения соци­ально-психологического содержания понятия коллективной памяти, его соотнесения с близкими понятиями социальной и массовой памяти, так и в плане разработки адекватной мето­дологии эмпирических исследований.

Напомним еще раз, что социальные науки, проявив в 20-х и 30-х годах достаточно живой интерес к феномену коллективной памя­ти, затем надолго этот интерес к нему утратили. Вероятно, первой после этого длительного перерыва работой в области соци­ально-психологических аспектов памяти стала изданная в Ве­ликобритании в 1990 г. монография под редакцией Д. Мидлто-на и Д. Эдвордса «Коллективное воспоминание» (Middeleton, Edwards, 1990). В этой работе, где представлены исследования

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

и по социальной, и по коллективной памяти, намечены следующие подходы: изучение роли средств массовой информации в форми­ровании социальной памяти об исторических событиях, анализ социальной практики коллективных ознаменований различных исторических дат, изучение коллективной памяти о знаменитых семействах (например, о королевском в Великобритании) и др.

Примерно в это же время во Франции Д. Ж.одле публикует программную статью (Jodelet, 1992), посвященную моральным и эмоциональным аспектам массовой памяти. В 90-х годах эмпи­рические исследования коллективной памяти активно прово­дятся в США (Дж. Пенебейкер), в Испании (Д. Паез), в Бельгии (Б. Риме). В 1994 г. нами в России и Франции также было проведе­но кросскультурное исследование коллективных воспоминаний о Великой Отечественной войне, опубликованное в России (Емельянова, 2002) и во Франции (Emelyanova, 2002). Эти работы были ориентированы, прежде всего, на теоретический анализ феноменов и содержали попытки определить основные пути их эмпирического изучения.

Пробудившийся в 90-х годах в Западной Европе интерес к фе­номену коллективной памяти получил свое развитие в изданной в США в 1997 г. монографии «Коллективная память о политиче­ских событиях: социально-психологический подход» (Collective memory of political events, 1997) под редакцией Пеннебейкера и др. В ней представлены различные точки зрения на природу самого феномена, а также результаты эмпирических исследований коллективной памяти, некоторые результаты которых мы обсу­дим в этой главе. Современные исследователи коллективной памяти, прежде всего, стремятся преодолеть методологическую неопределенность данного понятия, которая, по-видимому, есте­ственна для периода формирования подхода. Эта неопределен­ность выражается, в частности, в разноплановости сложившихся в истории общественных наук представлений о самом предмете исследований, что осложняется еще и междисциплиностью подходов к ним: психологический подход к автобиографической и социальной памяти личности; социально-психологический подход к воспоминаниям у Бартлетта; память группы, социального коллектива в социологии Хальбвакса; насыщенная символами «народная память» в философии Бердяева; мифологическая «коллективная память» этноса у Элиаде — все эти разнообразные точки зрения на субъект и предмет исследования коллективной

Коллективная память как условие и механизм конструирования социальных представлений

памяти фигурирует и в современных работах. При этом механиз­мы функционирования памяти во всех трех случаях (индивиду­альный, коллективный и массовый субъекты) специфицированы еще явно недостаточно, а их соотношения не определены..

3.2. Коллективная память — феномен и понятие

Несмотря на обилие конкретных подходов и исследовательских возможностей в отношении феномена коллективной памяти, достаточно очевидно просматриваются и трудности их реализа­ции. Одна из наиболее явных — смешение понятий «социальная память» и «коллективная память». Многочисленные исследова­ния социальной памяти начинают проводиться по всему миру, особенно после волны критики в адрес социального когнитивиз-ма. Общий смысл этих исследований заключается в выявлении влияния социальных факторов на проявления индивидуальной памяти. Т. е. предметом изучения остается память индивидуаль­ного субъекта, однако с учетом микро- и макросоциальных воз­действий на нее. Примером направления подобного рода может служить начатая в 1977 г. Р. Брауном и Дж. Кулик (Brown, Kulik, 1977) традиция исследований, посвященных феномену «вспыш­ки» памяти («flashbulb memory»). Авторы обнаружили, что лич­ные воспоминания людей, совпадающие по времени с какими-то важными политическими событиями (в их исследовании это было убийство президента Кеннеди и другие события), оказыва­ются фотографически четкими, живыми и намного более ясны­ми, чем все другие воспоминания. Несмотря на учет социального контекста проявления феномена памяти, предметом исследова­ния здесь остается индивидуальное воспоминание.

Субъектом же коллективной памяти является социальная груп­па, в которой можно обнаружить коллективно разделяемые вос­поминания. По своей сути эти воспоминания — реконструкция прошлого. Основные механизмы процесса такой реконструкции перечислил еще Бартлетт: выравнивание, акцентуация, ассимиля­ция и конвенционализация (Bartlett, 1932). Как замечают совре­менные авторы, эти процессы очень напоминают фрейдовские механизмы вытеснения, замещения и сокращения (Paez at al._r 1997). Они служат для того, чтобы приспособить воспоминание о травмирующих событиях к доминирующим в настоящий

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

момент убеждениям и ценностям, а также сохранить положитель­ный образ прошлого. В реальных эпизодах коллективной памяти результаты действия этих механизмов выглядят как упрощение и сокращение одних подробностей (невыигрышных, травмиру­ющих) и актуализация и акцентирование других (ассимилирован­ных с общей идеей и схемой воспоминания). При этом некоторые элементы могут достраиваться даже вне соответствия с историче­скими фактами. Таким образом, обобщающим процессом Барт-летт считает конвенционализацию, т. е. приведение воспомина­ния в соответствие тем условиям жизни группы, в которых это воспоминание вырабатывается.

В 90-х годах была проделана большая работа по исследованию параметров и закономерностей феномена коллективной памяти. Авторы выявили ряд ее функций: поддержание групповой иден­тичности средствами «позитивного отклонения» в реконструкции событий в пользу своей группы; активизация поведения совла-дания в случае травмирующих группу воспоминаний. Коллектив­ная память обусловливает цикличность в актуализации «следов» памяти; преимущественное запечатление эпохальных, поворот­ных событий истории; более глубокое запечатление событий прошлого при активных попытках «стереть» их из памяти. Были также выявлены пути и средства формирования содержания коллективной памяти: межличностное взаимодействие, масс-ме­диа, произведения искусства, в том числе памятники — монумен­ты, мемориалы. Память группы, по наблюдениям исследователей, запечатлевает прежде всего те события, которые тесно связаны для группы с ее собственным позитивным или негативным обра­зом (Pennebaker, Banasik, 1997, p. 5), — сходным образом устроена и автобиографическая память личности. Это дало основания свя­зать коллективную память с явлениями социальной идентичности.

Вопрос о соотношении феноменов коллективной памяти и со­циальной идентичности кажется перспективным, но пока не впол­не проработанным. Некоторые эмпирические данные позволяют предположить, что память нацелена на нормативное видение прошлого, а именно, на трактовку событий в позитивном ключе для своей группы и в негативном для чужой. Вероятно, здесь работают механизмы защиты социальной идентичности, обуслов­ленные членством в социальной группе. Подходы к пониманию этой обусловленности можно найти в идеях Бартлетта (Bartlett, 1932) о процессах реконструкции памяти, происходящих с тече-

Коллективная память как условие и механизм конструирования социальных представлений

нием времени. После упрощения и сокращения содержания вос­поминания, а затем ассимиляции его в общую структуру схемы воспоминания, наступает этап активного подчеркивания тех подробностей, которые приводят воспоминание в соответствие с актуальными ценностями и потребностями группы. Этот про­цесс искажения события в пользу группы легко укладывается в рамки теории социальной идентичности. Искусственное умалчивание каких-либо событий часто принимает институцио­нализированную форму текстов в учебниках истории, произве­дениях киноискусства, литературе. В СССР образ Великой Отечественной войны создавался как безупречно героический, при одновременном забвении колоссального числа жертв и ре­прессивных методов поддержания дисциплины и других обстоя­тельств, болезненных для национального сознания. Существует ли закономерная последовательность этапов забвения и воспо­минания, как работают механизмы реконструкции в конкретных исторических условиях? Попытки исследователей ответить на эти вопросы будут обсуждаться в данной главе.

Между тем, феномен коллективной памяти, вначале казавший­ся психологической основой традиции, «цементом», скрепля­ющим менталитет общества, по результатам исследований оказывается набором во многих отношениях разноплановых феноменов. В исследованиях коллективная память предстает то как воспоминания, то как нарочито «забытые» события, то как празднования великих событий и ознаменование печальных и травмирующих дат. Иногда она выступает памятью общества, чаще — памятью группы: возрастной, тендерной, расовой, поли­тической, религиозной и т.п. Такая вариативность создает ощу­щение некоторой зыбкости, неопределенности самого феномена, что, в свою очередь, затрудняет его строгую операционализацию. Кроме того, неоднозначность содержания и обратимость (зачас­тую даже противоречивость) воспоминаний, по-видимому, связа­ны с тем, что они актуализируются в контекстах, которые, во-пер­вых, аффективно заряжены, и, во-вторых, содержат выраженную морально-нравственную составляющую, а, следовательно, требу-Ют постоянного подтверждения. В качестве требуемых подтвер­ждений и выступают коллективные воспоминания.

Еще одной теоретической проблемой является разведение Функций и содержания собственно памяти и процессов мышле­ния по отношению к историческим событиям. Соотношение

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

памяти и знания составляет особый предмет дискуссии в со­временной литературе. Из нее следует, что сейчас в психологии существуют две основные тенденции: сводить память к знанию и наоборот. Само существование этих противоположных под­ходов отражает тот психологический факт, что память и знание тесно связаны в психической жизни — как личности, так и соци­альной группы. Отсюда и постоянное смешение понятий, когда образы, представления, ассоциации, когниции в зависимости от содержания и целей исследования оказываются отнесенными то к структурам знания, то к структурам памяти. Такое дублиро­вание затрудняет понимание феномена памяти и создает теоре­тическую путаницу, о которой говорит Жодле (Jodelet, 1992, р. 240).

Если обратиться к наследию первопроходцев в этой области, в их работах можно обнаружить феномены, терминологически обозначаемые как «память», но по содержанию относящиеся скорее к социальному мышлению. Так, Хальбвакс (Halbwachs, 1948; Halbwachs, 1950), выделяя коллективную память как осо­бый вид памяти, рассматривал ее именно как историческую па­мять группы, дающую ориентиры индивидуальному сознанию. При этом он использовал понятия «коллективные воспомина­ния», «коллективная история», «образы прошлого», которые в содержательном смысле несут нагрузку знаний, представле­ний о прошлом.

У Бартлетта (Bartlett, 1932) мы находим понятие «схема», под которым понимается активная организация прошлых реак­ций или прошлого опыта, способствующая сохранению культу­ры и дающая возможность трансформации. Подобные схемы по своей сути — реконструкция прошлого, основные процессы которой, как уже говорилось выше, это выравнивание, акцен­туация, ассимиляция и конвенционализация, — т. е. реконструи­рующая когнитивная работа с понятиями, образами. Последу­ющая традиция оперирования категорией «схемы» (Найссер, Румельхарт) рассматривает ее как систему представлений о предшествующем опыте.

Для того, чтобы избежать смешения понятий, имеет смысл опираться на эвристическую формулу Хальбвакса: «одни и те же представления кажутся нам то воспоминаниями, то понятиями или обобщенными идеями» (Halbwachs, 1950, р. 289). Действи­тельно, его утверждение об идентичности элементов памяти

I

Коллективная память как условие и механизм конструирования социальных представлений

и социального мышления заставляет предположить, что и в ис­следованиях нет смысла разделять психические факты памяти и знания и раскалывать изначально существующее единство психической субстанции.

Имеет смысл изучать коллективную память либо через про­цесс актуализации ее содержания, либо через процесс забыва­ния. В обоих случаях объектом изучения в социально-психологи­ческой науке может быть социальная логика этих процессов, т. е. их связь с актуальной жизнью группы, ее потребностью в защите, в социальной идентичности, в переживании связанных с этим эмоций. Тем самым можно сосредоточить внимание на злободневном и креативном характере коллективной памяти как атрибуте социальной группы. Так как память в ее процессу­альном выражении возникает только при необходимости актуа­лизировать какое-либо содержание исторических событий, ее черты детерминируются такой необходимостью. С этой точки зрения всегда полезно сравнивать актуализацию представлений об одних и тех же событиях истории у разных социальных групп и поколений.

Если отталкиваться от основных процессов и механизмов па­мяти, достаточно хорошо изученных в общей психологии, можно предположить, что логика развертывания индивидуальной мне-стической деятельности может быть сохранена и при анализе коллективной памяти: запечатление — переработка информа­ции •— сохранение (или забывание) — воспроизведение. Однако определение «коллективная» обязывает нас при трактовке этих процессов учитывать, что коллективная память — это память и группы, и поколения, и нации. Процесс запечатления мог про­исходить у одного поколения или группы, а коллективное воспо­минание (как, например, ознаменование) иметь место у других поколений. Принято считать, что если в процессе переработки информации индивидуальной памятью участвуют мотивацион-но-личностные компоненты и эмоции, то в случае коллективной памяти большую роль играют социально-экономические и поли­тические факторы. Однако исследования, проведенные в по­следнее десятилетие, убедительно показали, что эмоциональные переживания также могут быть разделяемыми и, соответст­венно, оказывать воздействие на характер воспоминаний.

Сегодня в исследовании коллективной памяти сложились два направления, фокусирующихся на разных сторонах этого

I ■!

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

предмета. В рамках одного из них внимание сосредоточивается на процессах сохранения и воспроизведения событий прошлого и на тех факторах, которые благоприятствуют общественному хранению и поддержанию памяти. Так, были обнаружены неко­торые факторы, влияющие на этот процесс: значимость явления в истории общества, его эмоциональная нагруженность, соответ­ствие позитивной идентичности группы и т.п. Внимание другого направления привлекают закономерности запоминания и забы­вания событий, травмирующих группы. Они коллективно отмечаются или не отмечаются, отражаются или замалчиваются в СМИ. Особый интерес представляет то, как люди коллективно, справляются с воспоминаниями о жестоких режимах, социаль­ных конфликтах и др.

3.3. Коллективная память

и коллективное забвение

Анализируя проявления коллективной памяти, исследователи сталкивались с феноменами, которые не до конца укладывались в схему, очерченную Хальбваксом. Известно, что он рассматри­вал память в основном как механизм поддержания внутреннего единства группы, «цемента», связывающего ее членов, т. е. ана­лизировал, прежде всего, положительно окрашенные воспоми­нания. Между тем современные авторы в своих эмпирических исследованиях встали перед необходимостью интерпретировать то, каким образом общества и группы вспоминают негативно окрашенные коллективные события, вызванные социальными конфликтами, массовыми репрессиями, войнами и др. В иссле­дованиях было показано, что подобные воспоминания имеют особые свойства. Исследователи назвали этот феномен «загово­ром молчания», или «молчаливой памятью». Каждому по собст­венному опыту известно, насколько неохотно наши ветераны вспоминают фронтовую жизнь. Исследования испанских и пор­тугальских психологов показали, что общей реакцией ветеранов на попытки выявить детали их военного опыта также является отказ (Marques, 1997). По результатам исследований были сдела­ны выводы о существовании разделяемых реакций на травми­рующие события в виде молчания, т. е., вероятно, их коллектив­ного подавления.

Коллективная память как условие и механизм конструирования социальных представлений

Вопросы, связанные с психическими травмами, традиционно были предметом психоанализа и клинической психологии. Изве­стно, что Фрейд затрагивал тему коллективной памяти именно в связи с событиями, травмирующими психику. Он считал, что социальные процессы в нейтральных условиях обычно рабо­тают в направлении предания травмирующих событий забве­нию. Однако если цензура или другие репрессивные мероприя­тия в обществе искусственно запрещают эти воспоминания, то они возвращаются с новой силой. В любом случае, коллектив­ное подавление является неблагоприятным фактором как для психики отдельных людей, так и для коллективов и общества в целом. Подавление затрудняет процесс когнитивной обработ­ки и запуск механизмов психологической защиты. Эти механиз­мы хорошо изучены в случае стресса и фрустрации, испытыва­емых отдельным человеком: негативные переживания должны пройти процессы отрицания, избегания, а на их основе подверг­нуться ассимиляции и реконструкции. Не ассоциированные ког­нитивные и эмоциональные фрагменты провоцируют психи­ческое возбуждение и вызывают фрустрационные реакции. Если эти реакции разделяются множеством людей, они начи­нают индуцировать друг друга и, в конце концов, могут привести к разрушительным последствиям: либо в форме агрессивных действий, либо к повышению уровня заболеваемости и смертей.

Конечно, эта схема, основанная на наблюдениях психической жизни отдельных людей, не может быть непосредственно пере­несена в пространство общественных процессов, где работают особые социальные и социально-психологические механизмы. Верно одно: если общество состоит из групп, а группы из лично­стей, то процессы, происходящие на личностном уровне, не мо­гут не учитываться при социально-психологическом анализе. На современном этапе никто, включая ортодоксальных когни-тивистов, не сомневается в том, что индивидуальные когнитив­ные процессы обусловлены социальными факторами (направ­ление, изучающее социальную память, может быть хорошим примером и подспорьем в исследованиях коллективной памяти). Это, по-видимому, позволяет предполагать существование Достоверных параллелей между процессами разного уровня. Можно согласиться с испанскими авторами: «Исследова­ния, посвященные памяти как коллективному феномену, даже в большей степени, чем исследования индивидуальной памяти,

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

основаны на социально распределяемых процессах вспоми­нания. Память — это нечто, происходящее внутри людей, но распределяемый процесс вспоминания имеет социальные функции и эффекты на общественном уровне» (Paez, 1997, р. 150). Эти особые функции и эффекты основаны на социаль­но-психологических закономерностях функционирования со­циального знания, которые конструируются особым образом: отбираются группой сквозь призму социальной идентичности, -фиксируются в схематической форме социальных представле­ний, хранятся в специфической форме (в виде устной традиции, архивов, памятников, преданий, которые не всегда соответст­вуют официальной версии события).

В случае коллективного переживания травмирующего собы­тия различные группы общества, как правило, по-разному формируют свое отношение к нему. Если люди в значительной степени разделяют этот опыт, то поляризация аттитюдов будет сильнее выражена в плане межгруппового сравнения, так как члены групп будут более активно и последовательно встраивать событие в логику групповой идентичности. Межгрупповые различия в содержании воспоминаний и отношении к ним в слу­чае травмирующего переживания обычно довольно велики. Так, на примере Чили было обнаружено существование раскола общественного мнения относительно того, следует ли вообще возвращаться к прошлым событиям и давать им оценку. В целом же исследования показывают, что актуальное позитивное отно­шение индивидов к обществу, т. е. положительная оценка обще­ства в целом, в значительной степени обусловлена забвением негативных коллективных событий. Кроме того, изучалась связь между частотой воспоминаний об отрицательно окрашенных событиях и оценкой эмоционального климата своей страны на выборках в Чили и в Испании (ibid., р. 159). Чем больше воспо­минаний о негативных событиях и чем чаще их актуализация, тем, соответственно хуже оценка своей страны в настоящем. Примеров коллективного забвения достаточно в истории каж­дой страны. Так, туристы, посещающие Версаль, могут полюбо­ваться залом военных побед, где представлены огромные живо­писные полотна с изображением успехов наполеоновской армии. Однако хронология этих побед обрывается как раз на том историческом моменте, когда начинается «русская кампания», о которой, естественно, в этом зале не вспоминают. Да и не мо-

Коллективная память как условие и механизм конструирования социальных представлений

жет быть иначе в стране, где Наполеон Бонапарт является национальным героем, которому воздвигнуты многочисленные памятники и монументы.

Исследователей интересовала также проблема протяжен­ности процесса реконструкции во времени и стадий, которые он проходит в случае травмирующего события. Испанские авто­ры, опираясь на идею Хальбвакса о произведениях культуры как об институциональных формах коллективной памяти, предпо­лагают, что в таких произведениях, как кинофильмы и романы, отражаются основные этапы реконструирующих процессов кол­лективной памяти. Эти авторы (Igartua, Paez, 1997, p. 82) приводят любопытный анализ фильмов, снятых во Франции и за ее преде­лами, о войне в Алжире (1954— 1962 гг.). Как известно, эта вой­на, которая велась Францией, фактически, за сохранение постколониального влияния в Алжире, окончилась для Франции бесславно, унеся много жизней с обеих сторон. В исследовании анализировались содержание, эмоциональный тон, смысловые акценты и основные темы, разрабатываемые в фильмах на про­тяжении 30-ти лет после окончания алжирской войны (всего пять периодов).

В качестве первого этапа авторы рассматривают те восемь лет, на протяжении которых шла война. В это время наблюдались либо тактика умалчивания, либо жесткое селектирование кино­продукции через фильтр военной и политической цензуры для отсева негативных оценок войны. Десятилетний период после окончания войны, до 1972 г., составил вторую фазу символиче­ской реконструкции событий: в 1966 г. в Италии был снят фильм «Алжирская борьба» («The battle of Algiers»), но он интерпрети­ровал события с позиций Алжирского фронта национального освобождения и не пропускался французской цензурой для про­ката во Франции до 1982 г. В самой же Франции эта война офици­ально войной не признавалась, и фильмов о ней не снималось. На третьем этапе, который длился еще десять лет, преобладали рефлексивные тенденции, направленные на выявление личност­ных особенностей поведения людей на войне, в особенности тех обстоятельств, которые превращали нормальных людей в убийц. Однако при этом факт поражения игнорировался. Четвертый пе­риод ознаменовал рождение идеализированной конвенциональ­ной памяти, когда появились произведения, содержащие высо­кую оценку французской военной доблести и офицерской чести,

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

проявленных в ходе этой кампании. Между тем, жестокость, пытки по-прежнему игнорировались. Спустя 30 лет по окончании алжирской войны появился документальный фильм, который был посвящен индивидуальным трагедиям солдат, участвовавших в ней, вновь не затрагивая политических аспектов этой войны — можно говорить о том, что этот фильм ознаменовал переход к пятому этапу реконструирующих процессов коллективной памяти.

Подобная периодизация представляется интересной по не­скольким причинам. В первую очередь, она вскрывает волнооб­разный процесс, в котором конструируются различные аспекты воспоминаний — от личностных переживаний до патриотиче­ской патетики. Любопытно, что в сохраняющихся образах коллективной памяти о травмирующих событиях именно эти элементы в основном и присутствуют. Индивидуальные траге­дии воплощаются в темы, поддерживающие позитивную иден­тичность группы. Иногда эти процессы напоминают преодо­ление когнитивного диссонанса в индивидуальной психике: оправдание затраченных усилий и т.п. Конечно, социальные процессы во многом зависят от политической обстановки в стра­не, силы цензуры, смены политических ориентации, влекущей за собой переосмысление прошлого, и многого другого. Однако остается открытым вопрос: почему в подавляющем числе слу­чаев политические причины травмирующих событий забыва­ются? Не потому ли, что, всемерно укрепляя положительный образ группы, люди подавляют мысли о том, что их попросту обманули, сделали их жертвами чьих-то интересов, а то и полити­ческих ошибок?

Пеннебейкер и Банейсик (Pennebaker, Banasik, 1997), иссле­довавшие ряд примеров из истории различных стран, пришли к заключению, что существуют циклы коллективной памяти, составляющие приблизительно 20 — 30 лет, когда общества огля­дываются назад и заново реконструируют свое прошлое. Авторы находят несколько объяснений этому феномену цикличности, одно из которых связано непосредственно с воспоминаниями о травмирующих событиях: должна пройти смена поколений на политической сцене для того, чтобы о коллективных пробле­мах стало возможно говорить открыто. Некоторые исследования подтверждают эту закономерность (см., напр.: Igartua, Paez, 1997). Это наблюдение, по-видимому, верно в условиях демокра-

Коллективная память как условие и механизм конструирования социальных представлений

тических и относительно стабильных режимов, но не работает в тех случаях, когда правят тоталитарные режимы и длитель­ность их существования превышает активный период жизни одного поколения. Примером может быть СССР, где пересмотр исторических событий XX в. стал возможен лишь спустя 70 лет.

3.4. Идентичность и коллективная память

Сейчас большинством авторов признается идея Бартлетта о кол­лективной памяти как реконструкции прошлого, приспосабли­вающей (и зачастую искажающей) образ прошедших событий в соответствии с потребностями своего времени. Одним из объ­яснительных принципов этого приспособления является соци­альная идентичность.

Исторические события не всегда вписываются в позитивный образ «Я», создаваемый группой. В этом случае можно либо кри­тически отнестись к собственной группе и признать ее неблаго­видное прошлое, либо пересмотреть смысл событий. Сущест­вуют немногочисленные примеры признания группами (и даже нациями) своей негативной роли в событиях прошлого. Самый наглядный пример представляет современная Германия с ее от­крытым покаянием за нацистское прошлое. Однако такие при­меры являются скорее исключениями, чем правилом — в зна­чительном большинстве случаев, когда речь идет о собственном неблаговидном прошлом, можно наблюдать «искажения» обра­зов памяти либо «провалы» в памяти больших сообществ. Дума­ется, здесь уместна аналогия с автобиографической памятью, а именно, с эффектами «ретроспективного смещения» и др., позволяющими интерпретировать прошлые события в свою пользу. Защита собственной позитивной идентичности проис­ходит на уровне как личностной, так социальной идентичности и может считаться доказанной устойчивой социально-психо­логической закономерностью.

Как и в случае автобиографической памяти, в коллективной памяти существуют факторы, способствующие проявлению мне-стического «смещения» и противодействующие ему. Помогает «смещению» и усиливает его тоталитарный характер действу­ющего политического режима, под давлением которого исто­рия может быть вовсе переписана заново, как в нашей стране

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

во времена СССР. Политическое противостояние групп или целых государств также увеличивает вероятность «смещения» воспоминаний под действием механизмов, близких к тем, кото­рые анализировал Шериф, изучая межгрупповые отношения. Акцентированная групповая идентичность сама по себе способ­ствует подобного рода «смещениям». Соответственно, «вырав­ниванию» искаженных воспоминаний способствуют смена политического режима на более демократичный, деятельность общественных организаций в рамках гражданского общества, разрядка политической напряженности, открытия в историче­ской науке.

На наш взгляд, представляет интерес классификация страте­гий и механизмов искажения коллективной памяти, предложен­ная Р. Баумейстером и С. Хастингсом (Baumeister, Hastings, 1997). Эти авторы на многочисленных исторических примерах рас­сматривают закономерности трансформаций людьми воспоми­наний в пользу своей группы, а именно: избирательные пропуски неприятных фактов, вымыслы или фабрикация нужной инфор­мации, преувеличение и приукрашивание, манипуляция ас­социациями, огульные обвинения врага, атрибуция вины обстоя­тельствам, контекстуальное обрамление. Если откровенная фабрикация ложных сведений представляет собой малоэффек­тивный прием и поэтому к нему прибегают крайне редко, то остальные стратегии легко узнаваемы и широко используемы, причем они чаще всего применяются не по отдельности, а сово­купно. Скажем, на примере оценки роли нормандского десанта во Второй мировой войне можно видеть как использование стра­тегии преувеличения (высадка десанта определила исход войны), которую авторы статьи блестяще развенчивают (ibid., p. 282), так, с нашей точки зрения, и стратегию избирательных пропусков (успехи Красной Армии в этом периоде войны замалчиваются). Манипуляция ассоциациями может дополняться специальным контекстуальным обрамлением. Так, пример с коллективной памятью о крестовых походах позволяет выявить и манипулиро­вание ассоциациями (освобождение святынь), и контекст борь­бы за веру. Важным представляется вопрос о степени преднаме­ренности искажения. Очевидно, что эта степень может быть различной: от политических спекуляций до добросовестного заб­луждения. Выявление степени преднамеренности «смещения» воспоминаний составляет специальную задачу.

Коллективная память как условие и механизм конструирования социальных представлений

Резюмируя, можно сказать, что детальный анализ стратегий и механизмов коллективных мнестических искажений полезен для аналитических целей, но следует учитывать, что в реальной общественной практике эти стратегии причудливо перепле­таются, создавая благоприятную для группы картину. Целью такой картины, безусловно, является интерпретация событий, которая, с одной стороны, должна быть непротиворечивой (т. е. когнитивно целостной), а с другой — удовлетворять чувство справедливости людей, т. е. формировать благоприятный образ прошлого. В конструировании этих картин-интерпретаций явст­венно просматриваются моральные требования, существующие в современном обществе: своя группа не может быть агрессив­ной (она должна быть изображена в виде жертвы), если она на­падает, то только превентивно, упреждая агрессивные действия врага (в интерпретациях некоторых западных авторов фашист­ская Германия, зная о якобы готовившемся нападении со сто­роны СССР, нанесла удар первой). «Своя» национальная группа движима только благородными миссионерскими помыслами (колониальные войны). «Своя» национальная армия не может не быть доблестной (наполеоновские войны). Сравнительные ис­следования таких интерпретаций в разные исторические пе­риоды могли бы многое сказать о динамике черт нравственного идеала в истории человечества.

Эмоциональный заряд некоторых воспоминаний настолько силен, что их можно считать основой психологического единства нации (как, например, память о военных победах). Хальбвакс вы­делял две функции коллективной памяти: глобальную и группо­вую. Глобальная функция определяет ностальгию по прошлому, рисуя его стабильный и положительный образ. Исследования современных авторов в целом подтверждают это наблюдение и доказывают, что современный период времени обычно вос­принимается как более опасный, чем недавнее прошлое, даже когда социальное насилие объективно ослабевает (Paez at al., 1997, p. 157). Вторая, групповая функция коллективной памяти связана с целями и потребностями группы. Т. е., по Хальбваксу, коллективная память реконструирует прошлое, приспосабли­вая образ минувших событий к убеждениям и потребностям современности.

Связь коллективной памяти с социальной идентичностью обнаруживается также при анализе яркости воспоминаний

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

о событиях, пришедшихся на разные возрастные периоды. Пеннебейкер и Банейсик (Pennebaker, Banasik, 1997, p. 14) изуча­ли закономерности, касающиеся силы воспоминаний у людей разного возраста, и сделали вывод о том, что люди любого воз­раста лучше помнят общественные события, происходившие тогда, когда они были в старшем подростковом или юношеском возрасте. Они сделали предположение, которое назвали «гипо­тезой критического возраста»: события, происходившие в про­межутке с 12 до 25 лет, должны быть одними из наиболее запо­минающихся и значимых в жизни человека. Авторы приводят результаты исследований, которые показывают, что в ответ на просьбу вспомнить наиболее значительные общественные события, свидетелями которых они были, люди чаще всего вспоминают события, совпадавшие по времени именно с этим периодом в их жизни. В этом же возрасте формируются музы­кальные пристрастия, предпочтения кинопроизведений и т. п. Объяснение этой закономерности авторы находят в теории Э. Эриксона, согласно которой формирование интегрированной личной идентичности приходится именно на этот период жизни, а, кроме того, «воспоминания о крупномасштабных событиях могут быть более сильными у тех, кто переживал их в позднем подростковом возрасте и в возрасте немного за двадцать, так как они оказывают более мощное воздействие на тех, кто испыты­вает влияние значительных событий в первый раз» (ibid., p. 15). «Свежий» опыт оказывается более стойким в памяти.

Идентичность, как личная, так и социальная, по-видимому, определяет и другие поколенческие эффекты коллективной памяти. Речь идет, прежде всего, о «гипотезе поколенческого ре­сурса». Пеннебейкер и Банейсик обнаруживают, что в обществе «события отмечаются, когда у людей появляются экономические ресурсы и социальная или политическая власть для этого» (ibid). Если упоминавшиеся «критические периоды» действительно существуют, то можно предположить, что вскоре после по­тенциально памятного события у соответствующего поколения в силу его молодости еще нет экономических и политических возможностей для увековечения этого события. Они появляются спустя примерно 25 лет, тогда и начинается активная деятель­ность по возведению памятников, запечатлению события в филь­мах и книгах: «события, происходящие в этом промежутке вре­мени, как правило, будут оказывать наибольшее воздействие

Коллективная память как условие и механизм конструирования социальных представлений

на самовосприятие этого поколения, а также на коллективные воспоминания» (ibid., p. 11). Здесь же вступает в силу и эффект «психологической дистанции», согласно которому сразу после аффективно заряженного события, особенно негативно окра­шенного, люди бывают морально не готовы к его ознаменова­нию. По Эриксону, преодолев 40-летний рубеж, люди начинают все чаще обращаться к прошлому, к своей и общественной истории. Таким образом, появляются теоретические основания связывать эффекты личной и социальной идентичности с про­явлениями коллективной памяти.

Нам показалось важным изложить эту точку зрения, так как она раскрывает закономерности, актуальные для анализа кол­лективных воспоминаний как социального представления исто­рических событий. Конструирование представлений в условиях общественных трансформаций неизбежно опирается на суще­ствующие в группах исторические представления. Содержание и аффективный тон этих представлений оказывается важным фактором процесса репрезентации настоящего. Опыт подобного анализа, проведенного нами, будет изложен в 3 разделе.

3.5. Коллективная память в изучении общественных изменений

Изучение коллективной памяти в современной социальной пси­хологии опирается на совершенно различные методологические традиции, что непосредственно связано с историей ее исследо­вания. Думается, в чем-то это напоминает ситуацию с формиро­ванием методологии изучения социальных представлений и ее связи с методологией коллективных представлений Дюркгейма. Понятие коллективной памяти как «социально разделяемых образов прошлого» (Paez at al., 1997, p. 147) тоже было заимство­вано из французской социологической школы, и вслед за Хальб-ваксом было принято считать, что ее функции состоят в том, чтобы «способствовать социальному сплочению группы» (ibid.). Однако, соглашаясь с этим тезисом, мы не должны забывать, что для Хальбвакса за ним стоял принцип «социологизма», утверждаемый французской социологической школой, начиная ^с Дюркгейма, и онтологизирующий коллективное сознание. Для него коллективная память является не функцией группы,

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

а основной реальностью ее существования. В работе «Память и общество» (Halbwachs, 1948) Хальбвакс писал, что когда группа переносит свой интерес с одного исторического периода на дру­гой, то «это не одна и та же группа, которая забывает часть своего прошлого, в действительности это две группы, которые следуют друг за другом» (ibid, p. 80).

Извлекая понятие «коллективная память» из этого теоретиче­ского контекста, современные исследователи не следуют мето­дологии Хальбвакса, хотя и заявляют об этом (см., напр.: Paez at al., 1992, p. 257 — 258). Аналогия с использованием понятия «соци­альное представление» продолжается: коллективная память те­перь трактуется совершенно в других теоретических традициях, отличных от постулатов французской социологической школы. Хотя идеологи этого направления и не обсуждают развернуто своих теоретических позиций, ссылаясь лишь на Хальбвакса и Бартлетта, в их текстах, в основном ориентированных на ана­лиз результатов эмпирических исследований, можно уловить определенные методологические акценты. Первое, что обращает на себя внимание, — это приверженность авторов теории личной и социальной идентичности, с помощью которой интер­претируются такие эффекты коллективной памяти, как нахож­дение людьми аргументов для укрепления позитивного образа своей группы, поиск исторических доказательств в пользу своей группы и игнорирование невыигрышных обстоятельств, подта­совка фактов, поиск врага, «козла отпущения» (Baumeister, 1997; Paezatal., 1992;Pennebaker, Banasik, 1997). Вторая линия теорети­ческих объяснений касается интерпретации фактов коллектив­ного забвения. Здесь используются психологические теории стресса, фрустрации-агрессии и психодинамические объясне­ния забывания как вытеснения неприятных воспоминаний (Paez at al., 1992). Этот список можно дополнить и третьей линией объяснений возникновения коллективных воспоминаний в ходе социального взаимодействия, — объяснениями через разговор­ную практику (Pennebaker, Banasik, 1997, p. 3), т. е. в русле кон-струкционистской логики.

Такое причудливое сосуществование различных методоло­гических оснований наводит на мысль о том, что феномены, коллективной памяти действительно настолько многолики, I что не поддаются единому теоретическому описанию. Все то, | что объединяется подкатегорией явлений коллективной памяти:

Коллективная память как условие и механизм конструирования социальных г

искажение исторических фактов, забвение негативно окрашен­ных событий, акцентирование заслуг своей группы или интер­претация ее как жертвы агрессии и т.п., — представляет собой скорее процессы конструирования коллективных интерпрета­ций, соответствующих целям и ценностям социальной группы, чем собственно воспоминания. Это предположение поддержи­вается и тем, что подобные интерпретации всегда содержат мощные аффективные и ценностные компоненты, являясь тем самым комплексными психологическими образованиями, а не моноструктурами. Можно предположить, что в переломные исторические периоды группы, пересматривая свою историю, создают новые социальные представления о прошлом, прибли­женные к своим актуальным ценностям. Другими словами, коллективные воспоминания существуют, но при возникно­вении исторической необходимости на их базе конструируются социальные представления о соответствующих исторических событиях.

Такие комплексные образования, или представления о прош­лом, можно продуктивно изучать в рамках теории социальных представлений. Если предположить, что социальные группы в периоды социальных кризисов конструируют новые представ­ления о прошлом, соответствующие их ценностям и моральным принципам, то можно предположить, что вновь конструируемые представления об актуальных событиях будут связываться с эти­ми субъективно выстроенными историческими интерпретация­ми. Сформированное таким образом социальное представление о событии обладает мощным эмоциональным зарядом, который содержится в его установочном компоненте. Установочный ком­понент тесно связан с нравственными ценностями группы и по­этому моральная составляющая всегда присутствует в социаль­ном представлении.

Конструируемые социальные представления об историче­ских событиях можно сравнить с «имаго». Возвращаясь к прош­лому, люди в очередной раз надеются найти там свою мечту о «золотом веке». Именно в прошлом ищутся доказательства величия нации, а неудачи подвергаются забвению. Именно прошлое дает образцы героики и отваги, с которыми группа себя идентифицирует. Темы социального конструирования в коллек­тивной памяти широко обсуждаются социологами и психоло­гами (Middeleton, 1990). Факт реконструкции информации

Социальное i

в коллективной памяти под влиянием культурно-исторических факторов подтверждают данные эмпирических исследований (Collective memory of political events, 1997). По словам Г.М. Анд­реевой, «человек не просто "получает" социальную информа­цию, "перерабатывает" ее, но и "творит" мир» (Андреева, 2005, с. 143).

Процессы, происходящие с информацией в этом случае, можно объяснить с позиций теории социальных представлений: это «якорение» (закрепление социального представления в обы­денном сознании групп), «персонификация» (ассоциирование объекта со значимыми личностями), образование «фигуратив­ной схемы» (визуально репрезентируемой ментальной кон­струкции) и «натурализация» (оперирование в обыденном со­знании элементами представления). Необходимость справляться с неопределенностью настоящего провоцирует конструирова­ние социального представления об актуальном событии или явлении на базе «уточненной» интерпретации прошлого. Социальное представление, таким образом, — это поле столк­новения, даже конфликта, когда одна социальная мифология встречается с другой и возникает возможность изменения суще­ствующих репрезентаций.

В своих исследованиях (Emelyanova, 1996; Emelyanova, 2001) мы исходили из предположения, что коллективная память суще­ствует как в форме устойчивых образов исторических событий (в стабильной общественной ситуации), так и в форме социальных представлений о событиях истории (в случае, если они востребо­ваны в актуальной политической или экономической ситуации и подвергаются трансформации). Именно преобразованные та­ким образом социальные представления позволяют интерпрети­ровать социальную информацию. Они являются логичными объяснениями исторических событий в контексте групповой жизни, поддерживают групповую идентичность и включают механизм коллективного коупинга по отношению к конфликтным и травмирующим моментам жизни групп.

Таким образом, понятие социального представления наряду с понятием коллективной памяти становится адекватным сред­ством социально-психологического анализа трансформацион­ных изменений общества. Коллективная память, выступающая то в форме достаточно устойчивых образов, знаний, устных историй, то в форме заново сконструированных социальных 160

Коллективная память как условие и механизм конструирования социальных представлений

представлений об историческом событии, атрибутируется со­циальным группам. Одним из наиболее надежных методических подходов для изучения стабильных и изменчивых элементов коллективной памяти является кросс-поколенческий анализ. Механизм передачи традиции от дедов к внукам был описан в свое время Хальбваксом. Современные исследования подтвер­ждают тот факт, что образы травмирующих событий прошлого, не пережитых лично, широко разделяются следующими поко­лениями (Paezatal., 1997, р. 150). Наши исследования воспомина­ний о Великой Отечественной войне (Емельянова, 2002) показы­вают, что одни образы прошлого у разных поколений совпадают, а другие расходятся. Такое расхождение, на наш взгляд, может свидетельствовать о направлении изменений в общественном сознании.

с. ' - '«

I,1

(!>'■

I.- >Н

J

г> '. • J i '

' 1. *

 

							.!>,.;■ '.4<i,		д,.:.
■,'■■)	. > ' > f.	")■'->'; ■■''		■чилиму*	;:.;■ WKH'?;.'		? ';,j4'.:;",'		•■':,'.«
;:■■> 'V	•!.:			■■■■ ч;- '■.-;
				■■;}->.Я.".:/Г;--:				i*e '*
							■■'Si Uuri	■,!',«■	Hi'.*
		;:■..,/'A/
.*•* #■>' i		■;;■•:<.;••■*■•						;. i

. м>

К\',:.-'■> ~ '',., ',,~J ■

 

6 - 3643

 

Кросскультурное исследование социального представления

ГЛАВА 4. КРОССКУЛЬТУРНОЕ