Глава 2. методология социального представления как основа; изучения общественных м и культурных трансформаций

 

i i

■*,'<

I Ml!

'■ 'i. ". / ,i..,' I.

F 1.

If 'i

 

' > Г

i, «,'."

ЫI

".4 -ii.r'

Ii

I •'

2.1. Социальное представление как продукт

и как процесс ^

Каждое из рассмотренных в разделе 1 направлений, составивших конструкционистскую парадигму — этогеника, дискурсивная психология, собственно социальный конструкционизм Герге-на, — по-своему пытается решить проблему реконструирования социальной реальности в процессе социального взаимодействия. Все эти направления противопоставляли себя социальному ког-нитивизму, подчеркивая идеи создания, рождения социальной реальности непосредственно в ходе человеческой коммуникации и возражая против существования «объективных», стабильных когнитивных феноменов, носителями которых являлись бы изо­лированные от социального контекста индивиды. Акцент, постав­ленный этими подходами на проблеме «зарождения» социального феномена в дискурсе, безусловно, позваляет квалифицировать их как направления нового поколения в социальной психологии. Между тем, данные теории практически не рассматривают вопросы о том, как видоизменяются, по каким законам транс­формируются, живут и исчезают феномены социальной реаль­ности. Значительно в большей степени на решение этих проблем ориентирована теория социальных представлений. Собственно, уже первая работа Московичи, «Психоанализ его образ и публи­ка», была сконцентрирована на изучении процессов изменения

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

обыденного сознания французов в условиях проникновения во Францию психоаналитических идей. Московичи исходит из того, что социальные представления как «системы, облада­ющие особым языком, логикой и структурой импликаций, систе­мы, касающиеся как ценностей, так и понятий» (Moscovici, 1984, р. 13), относятся к той области психического, которая самым не­посредственным образом определяется социальными условиями жизни индивида. Категория социального представления в раз­работке Московичи отличается от категории коллективного представления, прежде всего, своим предназначением: «Речь идет о понимании не традиций, а инноваций, не уже устоявшей­ся социальной жизни, а жизни в ее становлении» (Московичи, 1992, с. 94).

Представления о научных теориях, о политических событиях, об общественных явлениях становятся объектом социальной психологии не как разрозненные аттитюды отдельного индиви­да, но именно как разделяемые системы убеждений членов со­циальной группы по отношению к изменяющейся жизни. «Эти высказывания, реакции или оценки организованы совершенно различным образом в разных классах, культурах или группах и составляют, таким образом, мир мнений классов, культур или групп» (Moscovici, 1976, р. 65). Понимая представление как визит­ную карточк у социальной групп ы, Московичи приходит к выводу, что «представление выражает отношение группы к социально значимому объекту», и «по причине соответствия между со­обществом и его "теорией" (сознанием, представлением и т.д.), последняя, как подтверждается эмпирически, становится одним из его функциональных атрибутов» (ibid., p. 73).

Почему же именно социальное представление является фено­меном, наиболее подходящим для изучения сознания общества и отдельных групп в условиях социальных изменений? Среди множества определений этого феномена самое полное принад­лежит, по-видимому, Д. Жодле: «Категория социального пред­ставления обозначает специфическую форму знания, а именно, знание здравого смысла, с одержан ие, функции и воспроизвод­ство которых социально обусловлены. В более широком плане социальные представления — это атрибуты обыденного прак­тического мышления, предназначенные для освоения и осмыс­ления социального, материального и идеального окружения. Организация их содержания, ментальных операций и логики

Методология социального представления

характеризуется рядом специфических особенностей. Социаль­ная детерминированность содержания и самого процесса пред­ставления предопределена контекстом и условиями его возник­новения, каналами циркуляции, наконец, функциями, которым оно служит во взаимодействии с миром и другими людьми» (Jodelet, 1984b, p. 361 — 362). Как можно видеть, в этом объемном определении заложена основа методологии данного подхода.

На наш взгляд, наибольший интерес здесь представляет со­единение в понятии социального представления двух аспектов: как «свойства и продукта обыденного мышления» и как «процес­са». Процессуальный аспект, как было показано в разделе 1, не всегда адекватно понимался критиками 80-х годов: акцент де­лался ими скорее на когнитивном продукте как итоге выработки социального представления. В начале 90-х годов было проведено значительное число исследований, посвященных процессуальной стороне выработки социальных представлений, особенно процес­сам якорения и объективации. Однако возникла другая проблема, связанная с процессом конструирования социального представ­ления, а именно, вопрос о том, как этот процесс связан с групповой динамикой. Как показали исследования, реальное содержание и другие структурные элементы социального представления зависят от групповых процессов, в частности от того, как струк­турирована группа, каковы ее подструктуры. Все эти факторы учитываются в наших исследованиях социальных представлений в условиях трансформационных изменений общества, результаты которых будут анализироваться в разделе 3.

Если вернуться к изначальному пониманию социального представления, одним из важных моментов в определении Жодле является отнесение представления к числу форм и способов обыденного познания действительности, которое, в противовес научному познанию, принято называть познанием здравого смысла, или «спонтанным», «наивным», «практическим» и т.п. познанием. «Как люди понимают окружающий мир? Почему они так, а не иначе осмысливают свою повседневную жизнь?» — эти вопросы являются центральными для концепции социальных представлений, для их решения она и была создана. В сколь бы сложных или простых формах ни проявлялись социальные пред­ставления, они всегда есть «способ интерпретации и осмысления повседневной реальности, определенная форма социального познания, предполагающая когнитивную активность индивидов

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

и групп, позволяющая им фиксировать свою позицию по отно­шению к затрагивающим их ситуациям, событиям, объектам и со­общениям» (Jodelet, 1984b, p. 360).

Теоретическое описание социальных представлений как своеобразных познавательных систем не является для авторов концепции самоцелью. Свою задачу они видят в том, чтобы сде­лать понятие социальных представлений удобным инструмен­том анализа социально-психологических процессов: «Понять, как возникают и строятся эти концептуальные системы в обще­стве, —цель теории социальных представлений» (Moscovici, Hewstone, 1984, p. 550). Между тем путь к этой цели оказался нелегким, поскольку по мере организации эмпирических иссле­дований перед учеными вставали все новые методологические вопросы, в частности, вопрос о том, кто же является создателем этих «концептуальных систем в обществе» — создаются они самой группой, вне группы и навязываются ей, а может быть, они конструируются параллельно разными группами? (Break-well, 1993, р. 200). Процессы возникновения и конструирования представлений происходят в соответствии с некими социаль­но-психологическими закономерностями. Некоторые авторы даже предполагают, что группы, формируя социальные пред­ставления, преследуют определенные цели: «В той степени, в ко­торой социальные группы являются создателями социальных представлений, их форма и развитие не будет контролироваться простыми внутриличностными или даже межличностными про­цессами якорения и объективации. Форма будет служить целям группы» (ibid., р. 200).

Отправной пункт рассуждений Московичи — мысль о том, что формирование представлений — психологическая необхо­димость социальной жизни. Будучи достаточно устойчивыми и в то же время мобильными когнитивными образованиями, социальные представления создают возможность быстрой пере­ориентации индивида в меняющейся действительности, особен­но в условиях недостаточно полной или неоднозначной инфор­мации о воспринимаемом объекте. Подвижный характер и пластичность социального представления делают его, по мне­нию Московичи, незаменимым звеном в исследовании измене­ний обыденного социально-психологического знания. Вместе с тем, подобное акцентирование общественной сущности соци­ального представления требует и большей определенности в ква-

Методология социального представления

лификации того, в чем эта сущность конкретно выражается. Московичи достаточно ясно выражает свою позицию по этому поводу: «если наши представления социальны, то это не только в силу их общего объекта, и не потому только, что они разделя­ются многими. А скорее потому, что они являются продуктом разделения труда, которое и сообщает им определенную авто­номность» (Московичи, 1992, с. 94). В соответствии с этим выска­зыванием, при организации наших исследований мы опирались на идею о том, что социальное представление является атрибу­том социальной группы (по Московичи) и разделяется членами данной группы, но степень разделяемости представления в груп­пе неравномерна. В исследованиях обнаруживаются подгруппы, различающиеся по степени принятия того или иного социаль­ного представления. При выделении подгрупп исследователь сталкивается с проблемой критерия такого выделения; точный критерий, в свою очередь, определяется в соответствии с целью исследования и логикой изучаемого социального процесса.

Предложенная авторами структурная модель социального представления призвана ответить на вопрос: «Какие измерения приложимы к представлению?» Согласно рабочей гипотетиче­ской модели Московичи, таких важнейших измерений три: информация, поле представления и установка. Информация, понимаемая традиционно, определяется как сумма знаний об объ­екте представления, ее количество измеряется как степень осве­домленности об объекте с помощью шкал (в частности, шкалы Гутгмана)ГПоле представления хар^ктетэизует его содержание с качествешюйххароньДПонятием «поле представления» описы­вается «иерар^хйзировайное едидсхво^ элементов» представле­ния, более илименеёТьтраженное богатство его содержания, его образные и смысловые свойства. Содержание поля представ­ления, как предполагается автором теории, характеризует опре­деленные социальные группы. Например, в исследовании Моско­вичи о проникновении психоанализа во французское общество изучались следующие социальные группы: лица свободных про­фессий, рабочие, студенты, учащиеся технических колледжей и т.д. Вместе с тем, определение поля представления как «иерар-хизированного единства элементов» привело к тому, что многие критики рассматривали его как чисто когнитивный феномен, просто дублирующий феномены «схемы» или «стереотипа». Для того чтобы подчеркнуть своеобразие и преимущества подхода

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

через социальное представление, мы в своих исследованиях, обобщаемых в разделе 3, воспользовались разработкой Абрика, согласно которой структура этого «иерархизированного единства элементов» состоит из «ядра» и «периферии».

Третье измерение, аттитюд, «выражает общую (позитивную или негативную) ориентацию субъекта по отношению к объекту социального представления» (Moscovici, 1976, р. 69). Аттитюд не включен в категориальный аппарат концепции как самостоя­тельное понятие: Московичи не признает за ним достаточного описательного и объяснительного потенциала. При разработке понятия социального представления аттитюд занял место одного из измерений представления, отражающего готовность субъекта представления высказать то или иное суждение, т. е. интенцио-нальное измерение. В отличие от первых двух измерений, атти­тюд может существовать (и, как правило, существует) даже при недостаточной информированности субъектов и нечеткости поля представления. В конце 80-х — начале 90-х годов развер­нулась полемика о соотнесении традиций исследования атти-тюда и социального представления. Далее мы специально обра­тимся к анализу этой полемики.

Трехчленная модель социального представления позволяет провести сравнительный анализ представлений, существующих в разных социокультурных и профессиональных группах обще­ства, но не объясняет механизмов формирования и функциони­рования этих представлений. Будучи формой коллективного знания, социальные представления строятся на основе инфор­мации, оценок, знаний, получаемых с помощью образования, массовых коммуникаций и т.п., однако их главной характе­ристикой остается включенность в решение повседневных задач обыденной жизни. Понятно, что, поставив своей целью вскрыть механизмы «психологики» и закономерности «эпистемологии здравого смысла», авторы не могли не дать собственной интер­претации последнего. Несколько работ Московичи специально посвящены этому вопросу (см., напр.: Moscovici, 1984).

Исходной для его размышлений является констатация специ­фичности законов и логики обыденного сознания по сравнению с законами и логикой научного познания. Научное, или «стан­дартное», по выражению Московичи, мышление ищет и постига­ет истину, вырабатывая строгие правила и критерии логического вывода, позволяющие назвать это мышление «рассуждающим»,

Методология социального представления

_т. е. способным к самоконтролю. Обыденное, или «нестандарт­ное» мышление, свойственное «человеку с улицы», не получив­шему специальной профессиональной подготовки, направлено не на решение отвлеченных проблем, а на обслуживание «повсе­дневных» потребностей. Правила и закономерности такого мыш­ления кажутся людям само собой разумеющимися, они свободно пользуются им в соответствии с требованиями момента. В отличие от ученого, человек с улицы «знает только то, что он знает».

Впрочем, нетривиальность подхода Московичи определяется не этим достаточно очевидным рассуждением о природе здра­вого смысла, а его интерпретацией роли научных знаний в ста­новлении повседневной картины мира. Бурное развитие средств массовой коммуникации в условиях научно-технического про­гресса существенно модифицировало повседневную жизнь че­ловека. Основой и источником суждений с позиций здравого смысла все в большей степени становятся научные по происхож­дению знания, усвоенные и трансформированные в ориентиры обыденного опыта. Современный здравый смысл практически перестал быть знанием «из первых рук», непосредственно добы­тым и разделяемым членами сообщества, передающимся пре­имущественно устным путем. Он представляет собой совокуп­ность умственных образов и связей, являющихся побочным продуктом науки, и с этой позиции может быть квалифицирован как знание «из вторых рук», распространяющееся главным обра­зом письменным путем и выступающее почти исключительно в образной форме.

Такой подход, отмечают Московичи и Хьюстон (Moscovici, Hewstone, 1984), имеет глубокие, хотя еще недостаточно осмыс­ленные основания для построения социально-психологической модели личности. Наиболее принципиальное из этих следствий состоит в необходимости пересмотреть предлагаемую и исполь­зуемую американскими авторами модель человека как «наив­ного» и «интуитивного» ученого-профана. По мнению Моско­вичи и Хьюстона, эта модель неадекватна по двум причинам. ^(<С одной стороны, рассматривая человека как наивного ученого, ^мы превращаем его в нечто вроде Адама в день творения, т. е. в свободное от каких бы то ни было предрассудков досоциальное УЩество, наивно знакомящееся с "чисто" сенсорным миром, который пока еще концептуально не структурирован. Даже если признается, что он обладает некоторыми базовыми знаниями

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

или имплицитными точками отсчета, делаются, тем не менее, три допущения: полная невинность наблюдения, нейтралитет по отношению к внешнему миру, "прозрачность" воспринима­емой информации. Если какое-либо из этих допущений нару­шается, наивного ученого обвиняют в иррациональности» (ibid., р. 546). С другой стороны, подобное определение человека не со­ответствует социокультурной реальности. Не существует класса лиц, активность которых может быть описана как «наивная», «интуитивная» и т.п. Это не более чем абстракция, некритически сохраняемая с тех времен, когда верили в «диких» философов, «натурального» человека и т.п. Принимая во внимание назван­ные моменты, Московичи предложил модель человека как «уче­ного-любителя» — «потребителя уже высказанных научных идей, усердного читателя научно-популярных книг и журналов, пристально следящего за новостями науки» (ibid., p. 546 — 547). Не обладая специальной подготовкой, всю информацию он полу­чает посредством самообразования, бесед, наблюдений, личных размышлений, в ходе которых научные сведения трансформи­руются в утилитарно полезные знания здравого смысла, другими словами, в социальные представления, существующие преиму­щественно в образной форме.

Процесс выработки социального представления имеет особое
значение для понимания конструктивистской сути теории
Московичи. Этот процесс состоит из многотысячных актов чело­
веческого взаимодействия. «Представляя себе какую-то вещь
или понятие, мы не формируем о них исключительно наших
собственных идей и образов. Мы генерируем и передаем нечто
такое, что постепенно было выработано в бесчисленных местах
и в соответствии с самыми разнообразными правилами. Именно
в этих границах можно говорить о том или ином явлении как
о социальном представлении. Это понятие современно по своей
природе, так как в нашем обществе оно заменяет собой мифы,
легенды и повседневные формы мышления, бытующие в тради­
ционных обществах» (Московичи, 1992, с. 94). Нетрудно заме­
тить, что в подавляющем большинстве эмпирических исследова­
ний, включая и исследование самого Московичи о психоанализе
во Франции, акцент делается на результате процесса генериро­
вания, порождения представления. Процессуальному характеру
представления стали уделять больше внимания лишь в самое по­
следнее время (см., напр.: Moscovici, Markova, 1998). g

Методология социального представления

Большое внимание отводится Московичи рассмотрению со­циальных функций представления. Важнейшая из них — функ­ция инструмента познания. «Их (социальных представлений — Т. Е.) предназначением является поначалу описание, затем клас­сификация и, наконец, объяснение» (Moscovici, Hewstone, 1984, p. 556). Представления выступают в роли теорий, объясняющих окружающий мир в рамках определенной когнитивной структу­ры. Отличительной чертой этой структуры является трансфор­мация собственно информационных элементов в «репрезента­тивно-образные», сопровождающаяся превращением описания в объяснение. «Если, согласно представлению, нечто может или должно существовать, люди принимаются его искать. Более того, мы вправе утверждать, что люди создают это нечто, обосновывая свои предсказания или объяснения» (ibid., p. 559). Дело здесь не только в том, что люди нередко деформируют или избирательно воспринимают какую-либо информацию в соответствии с раз­деляемыми ими представлениями. Сама реальность (в том числе и информация), структурируется на основе представлений, выступающих критериями при ответе на вопрос «реально ли происходящее?». Иными словами, человек видит окружающее не таким, каким оно является на самом деле, а сквозь призму собственных желаний, интересов и представлений.

Вторая функция представления — опосредование поведения. Как «форма знания» (Московичи), «подструктура когнитивного универсума» (Ж.-П. Кодол), «продукт умственного конструи­рования реальности» (Р. Кайез) социальное представление призвано участвовать в процессах формирования поведения и ориентации социальных коммуникаций (Moscovici, 1984). Влия­ние представления на социальное поведение изучается в мно­гочисленных экспериментальных исследованиях Ж.П. Кодола, Ж. Абрика, М. Плона, В. Дуаза и других авторов. Представление трактуется этими авторами как независимая переменная, детер­минирующая поведение. Во внутригрупповом межличностном взаимодействии социальные представления «определяют поле возможных коммуникаций, ценностей или идей, представлен­ных в разделяемых группой точках зрения, и тем самым направ­ляют и регулируют желаемое поведение» (ibid.). Таким образом,

нятие социального представления рождает новый взгляд

традиционную проблематику экспериментальной социальной хологии: социальное представление детерминирует такие

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

явления, как групповое взаимодействие в процессе решения задачи (Abric, 1993), конфликты, эффекты кооперации и др.

Можно, наконец, выделить и третью функцию представле­ния — адаптационную. Ни наука, ни идеология, утверждает Моско-вичи, не могут непосредственно определять человеческое по­ведение. Функциональное назначение социального представления состоит в том, чтобы адаптировать свершающиеся социальные факты, явления политического и научного плана к уже сформи­ровавшимся, ранее существовавшим взглядам, мнениям и оценкам. Хотя проблема динамики сознания и поднимается в данном случае на уровень общества в целом, здесь также имплицитно содержатся когнитивистские аксиомы: задачей номер один остается изучение картины мира и анализ механизмов ее становления.

Вместе с тем, три декларированные Московичи функции социального представления — функция инструмента познания, функция опосредования поведения и адаптационная функция — еще не подтверждают заявления социального представления как «социального» феномена. Возможно, в том числе и это обстоя­тельство обусловливает оценку теории Московичи как очеред­ного когнитивистского подхода. Процессы якорения и объектива­ции, рассматриваемые автором как механизмы формирования нового социального представления, по сути дела являются адап­тационными механизмами, так как «делают неизвестное извест­ным» через якорение нового знания в старом. Между тем, после­дующие исследования показали, что новое знание может закрепляться не только на основе уже существующего.

На самом деле, для интерпретации нового знания могут прив­лекаться идеи из совершенно других сфер. Например, в период вспышки заболевания СПИДом в Европе социальные представ­ления фиксировались на идеях «конца света», «божественной кары» за сексуальное раскрепощение (подробнее об этом см.: Breakwell, 1993, р. 201). Роль религиозных идей в создании нового социального представления практически не изучалась. Здесь можно вспомнить только уподобление психоаналитической бе­седы исповеди — аналогию, обнаруженную Московичи в его ис­следовании социального представления о психоанализе. Между тем, эта плодотворная идея не получила пока дальнейшего разви­тия, хотя как религиозный, так и исторический аспекты обыден­ного сознания во многом и являются цементом, скрепляющим группу и лежащим в основе чувства групповой принадлежности,

Методология социального представления

с которым связано конструируемое социальное представление. В наших исследованиях (см. раздел 3) мы рассматриваем актуа­лизацию исторических представлений как один из факторов конструирования нового социального представления: например, в представлении россиян о прогрессивном политическом дея­теле актуализируются образы коллективной памяти.

Содержание представлений, изучавшихся в рамках концеп­ции, было более чем многообразным: их объектом выступали на­учные теории и культура в целом, болезнь и здоровье, женщина и ребенок, человеческое тело, городское пространство, задача и партнер во внутригрупповом взаимодействии и т. д. (анализ этих исследований см.: Емельянова, 1985) Однако для иллюстрации про­цесса конструирования социальных представлений авторы кон­цепции чаще всего обращаются к «динамической модели», выра­ботанной ими при исследовании представлений о научной теории. По мнению Московичи, процессы, «ответственные» за формиро­вание социального представления о научной теории, можно услов­но разделить на две группы: внешние и внутренние (Moscovici, Hewstone, 1984, p. 553). Внешние процессы — это изменения, которым подвергается научная теория, становясь достоянием обыденного сознания. Внутренние процессы связаны с трансфор­мациями, происходящими в «недрах» самих представлений.

Внешние процессы, сущностью которых является образная объективация предмета представления, включают ряд этапов (фаз, моментов). Первый и, как полагает Московичи, наиболее заметный из них — персонификация научных знаний и феноме­нов: «Каждая теория или наука ассоциируется с именами кон­кретных людей, становящихся их символом: психоанализ — с Фрейдом, теория относительности — с Эйнштейном, теория рефлексов — с Павловым и т.д.» (ibid., p. 553). Персонификация придает теориям конкретность и позволяет рассматривать их как реальность не менее отчетливую, чем если бы речь шла о ка­ком-либо хорошо известном человеке. Впоследствии теории на­чинают ассоциироваться не только с отдельным индивидом, но и с некоторой социальной общностью (группой): психоанализ с психоаналитиками, бихевиоризм с США и т.п. Обобщая эти наблюдения, авторы предполагают существование тенден­ции придания здравым смыслом личностной окраски всякому знанию, обратной свойственному научному познанию стремле­нию к обезличиванию.

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

Второй этап объективации — отбор и исключение из контек­ста отдельных элементов научной теории (явления). Информа­ция избирательно оценивается с позиции присущих группе нормативных критериев, отобранные элементы отделяются от научного контекста и приспосабливаются обыденным созна­нием в качестве норм восприятия повседневной действитель­ности. Идея о роли и влиянии позиций группы на данном этапе объективации, заявленная Московичи, так и осталась непрора-ботанной. При планировании дальнейших исследований стоит прислушаться к мнению, высказанному как критический от­зыв из лагеря сторонников теории социальной идентичности: «Функция, выполняемая процессами социального представле­ния, должна рассматриваться как отличающаяся от функции конкретного социального представления, которое вырабаты­вается впоследствии. На самом деле, есть два уровня функций, с которыми мы имеем дело в этом случае. Существует функция процесса представления и функция конкретного представления. Процесс представления может функционировать, заякоривая и объективируя новый опыт и новые толкования. Знание того, что якорение и объективация имеют место, не помогает нам предсказывать, какова будет конкретная форма представления, появляющегося в результате, или того действия, которое оно будет мотивировать. Групповая динамика и индивидуальные потребности определяют функцию конкретного представления, а следовательно, и его реальную структуру. Только моделиро­вание этих эффектов поможет нам объяснить те формы, кото­рые на самом деле принимает действие» (Breakwell, 1993, р. 202). Представляется, что определенное продвижение в этом направ­лении дает наше исследование социальных представлений менеджеров об организационных изменениях на крупном про­мышленном предприятии (Емельянова, Маташкова, 2002). По ре­зультатам этой работы нами были выявлены различия в скон­струированных представлениях между группами сотрудников в зависимости от их должностной позиции и стажа работы, а так­же у лиц, работающих в подразделениях с разной степенью вла­стных возможностей (там же, с. 251 —252).

Если вернуться к рассуждениям Московичи о результатах процесса объективации, то в завершенном виде социальное представление понимается им как приблизительный набросок явления, ментальное изображение наиболее впечатляющих его

Методология социального представления

черт. Затем постепенно, в ходе целенаправленного отбора инфор­мации, этот первоначальный эскиз приобретает вид схематиче­ской конструкции, которую Московичи назвал «фигуративной схемой» представления. Это некий «сгусток» понятий, который непременно воплощается в образную форму, «наглядную» кон­струкцию в полном смысле этого слова. Она легко представима визуально, удобна в употреблении и служит своеобразной опорой для восприятия нового, непонятного материала, ориентируя субъ­екта, упрощая и оптимизируя процесс социальной перцепции. Формирование такой «фигуративной схемы», «образного ядра» представления и составляет третий^ап объективации представ­ления в общественном сознании. На следующем, четвертом этапе происходит «натурализация», или, пользуясь предложенным Мос­ковичи неологизмом, «онтизация» «фигуративной схемы» и составляющих ее элементов. «В данном случае, — уточняют Московичи и Хьюстон, — речь идет о придании образу матери­альной плотности, о нахождении его места в онтологии здравого смысла — ни о чем более» (Moscovici, Hewstone, 1984, p. 555). К примеру, такие суждения, как «сознательное и бессознательное человека находятся в конфликте», «комплексы агрессивны», сви­детельствуют, что здравый смысл оперирует элементами «фигу­ративной схемы» как вещественными природными объектами.

Итак, по логике последователей рассматриваемой концепции, объективация социального представления — это отторжение его от предмета познания И/ превращение в своеобразную автоном­ную сущность, феномен, наделенный собственным бытием. «Натурализовавшись», социальные представления становятся не только системой интерпретации и категоризации явлений окружающей действительности, но и, по словам авторов, «кон­ституирующим фактором социальной реальности» (ibid., p. 566). Развернутый анализ социально-психологических механизмов образования этой «репрезентативной» реальности — краеуголь­ный камень данной концепции.

Для того, чтобы понять, как происходит интеграция объекта представления в ранее выработанную, сложившуюся систему знаний, авторы вводят понятие «идентификационной матрицы». Матрицы существуют для упорядочивания как несоциальных, так и социальных явлений. Московичи и Хьюстона, конечно же, интересуют матрицы второго типа. Помимо того, что эти матрицы носят оценочный характер, они всегда связывают поступающую

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

информацию с определенными социальными категориями, наделяя объект представления соответствующим смыслом и зна­чением. Пытаясь «социализировать» общепринятый в когни­тивной психологии принцип категоризации поступающей извне информации, авторы настаивают на существовании групповых детерминант ее обработки: если свойства воспринимаемого объекта соответствуют основным параметрам присущей группе идентификационной матрицы, этому объекту приписывается весь комплекс как наличных, так и отсутствующих у него, но воз­можных характеристик.

Так, оценка психоанализа, по результатам исследования Московичи, существенным образом зависела от того, в какой системе ценностей он воспринимался субъектом. Контекст оценки психоанализа — научный или политический — пре­допределяется, в частности, представлениями субъекта о людях, пользующихся услугами психоаналитиков: в первом случае — как об интеллектуалах, во втором — как о богатых. Таким обра­зом, восприятие любого явления, с одной стороны, обнажает свойственные членам группы социальные представления, с дру­гой — приводит к их частичной перестройке посредством непротиворечивого включения нового элемента. Не отбрасывая новую информацию, но и не меняя своей позиции, субъект пыта­ется «установить эквивалентность между полученной инфор­мацией и некоторым элементом представления, уже вошедшего в область знаний здравого смысла» (ibid., p. 562 — 563). Между тем, именно момент «установления эквивалентности» между старым и новым знанием сближает механизм работы идентифи­кационных матриц с механизмом работы когнитивных схем. Утверждение об их социальной обусловленности (Moscovici, 1984), конечно, требует более содержательных разъяснений.

Разумеется, Московичи возражает против исключительно «абстрактного и элементарного», по его выражению, характера категорий, которые в традиционных когнитивных теориях пред­ставлены, по сути дела, как суммы независимых и дискретных черт. При таком понимании познание нового явления сводится к сортировке его атрибутов и поименному сравнению их с ка­тегориальными образцами. Подобное упрощение, по мнению Московичи, удобно в конкретно-исследовательских целях, но не­удовлетворительно по существу: основное упущение заключается в этом случае в недооценке образного компонента познания.

Методология социального представления

На акцентирование образной стороны социально-когнитивной деятельности и направлена разрабатываемая Московичи гипотеза идентификационных матриц. Он рассматривает их как катего­риальные сети, предназначенные именно для идентификации поступающей социально-значимой информации. Поэтому одним из основных элементов психологической структуры матриц является образец, или прототип определенного явления. Его пси­хологическая сущность двойственна: это не пример какого-ни­будь индивида, ситуации и т.п., а, с одной стороны, наиболее абстрактная комбинация значимых свойств, с другой стороны, характерная образная форма, которая воспринимается непосред­ственно (ibid.). Составной частью процесса социальной пер­цепции является образное сличение, идентификация объекта на уровне иконических компонентов. Кроме образца, матричный прототип включает также серию индикаторов, призванных улав­ливать степень отклонения наличного явления от этого образца. Установление сходства, зависимости и других отношений между воспринимаемым явлением и прототипом представляет собой процедуру узнавания, позволяющую ассоциировать и диссоции­ровать явление и прототип, оценить степень расхождения между ними и, наконец, решить, идентичны ли они. Нетрудно видеть, что механизм действия идентификационных матриц Московичи очень напоминает механизм функционирования прототипи-ческих паттернов в других социально-когнитивных теориях.

Поскольку речь идет о социальной перцепции, Московичи на­деляет матричные конструкции еще одним атрибутом — полярно­стью. Данное свойство подчеркивает социально-психологический характер этих образований: они смещены к одному из двух про­тивоположных полюсов идентичности — положительного либо отрицательного качества — доминирующих над всеми промежу­точными категориями. Это, к примеру, такие полюса, как «наука — идеология», «прогрессивный — реакционный», «революцион­ный— господствующий», определяющие во французской куль­туре формирование представления в ходе познания (ibid).

Каждое представление, по мнению Московичи, обладает сво­его рода простейшими «схемами редукции», которые субъект пы­тается «наложить» на любую информацию. Например, как пока­зано Д. Жодле (Jodelet, 1984а), зрительный образ машины, а также понятия силы и движения могут внутренне предопределить пред­ставления о человеческом теле, служить средствами объяснения

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

Методология социального представления

 

его состояний, функционирования отдельных органов и т.п. В том случае, когда к результатам жизненного опыта применимы на­званные «объяснительные средства», эти результаты приобре­тают в глазах субъекта весомость факта, если же нет, — они ква­лифицируются как «поверхностные», «субъективные», «вымыш­ленные». Таким образом, возможность трактовки некоторой информации посредством готовых «схем редукции» является, согласно Московичи, одним из необходимых условий интерпре­тации воспринятого как элемента целостной реальности. В то же время, эта особенность формирования представлений обуслов­ливает их известный консерватизм. Свойство консервативности социального представления действительно проявляется достаточ­но отчетливо, например, в исследовании социального представле­ния о возрождении этнической и религиозной идентичности в связи с распадом СССР (Андреева, 2005, с. 225). Жодле в одном из своих теоретических пассажей заявляет о диалектической связи подобной консервативности с изменчивостью: «Контакт нового знания с существующей системой представлений является источником феноменов двух типов, в каком-то смысле находя­щихся в оппозиции, что придает представлениям подчас удиви­тельные свойства — быть столько же новаторскими, сколь ригид­ными, находящимися в движении и одновременно инертными» (Jodelet, 1984, р. 375). Между тем, вопросы о зарождении и изме­нении социальных представлений, а также факторах и механиз­мах их функционирования в нестабильных общественных усло­виях по-прежнему остаются наименее проработанными.

2.2. Новые направления в разработке понятия социального представления для анализа социально-культурных изменений

Несмотря на то, что концепция «социального представления» была задумана Московичи для анализа ментальности совре­менных динамичных обществ, в рамках этой теории существует немного направлений, которые бы специально интересовались механизмами, факторами или условиями порождения новых социальных представлений. Идеи Московичи о том, что соци­альное представление возникает в ответ на угрозу стабильности

группы, ее благополучию, что социальные характеристики группы влияют на особенности конструируемых представлений, что сконструированные представления образуют новую соци­альную реальность жизни группы и определяют ее жизнедея­тельность, принимаются его последователями как постулаты. Между тем, в эмпирических исследованиях акцент снова и снова делается на структурном подходе к социальному представлению. Другими словами, из двух вариантов употребления термина, по Вагнеру (Wagner, 1996c, р. 248), исследователями чаще вы­бирается вариант «социальные представления» как образы, схемы, т. е. когнитивные образования, а не «социальное пред­ставление» как процесс.

Среди отдельных направлений, возникших в 90-х годах в рам­ках теории социальных представлений, с уверенностью можно выделить разработки трех авторов, которые не просто рассмат­ривают вопросы динамики конструирования социального пред­ставления, но и предлагают теоретические модели объяснения этого процесса. Одна из таких концепций принадлежит британ­ской исследовательнице Г. Брейквелл, которая связывает кон­струирование социальных представлений с динамическими про­цессами в группе и межгрупповыми отношениями (Breakwell, 1993). Она намечает несколько возможных методологических хо­дов, позволяющих по-новому вз глянуть н а факторы, обуслов­ливающие особенности процесса конструирования социального представления. Во-первых, на продвижение того или иного представления влияет фактор «расклада сил» в межгрупповых отношениях, определяющий степень влиятельности группы: примером может служить работа политтехнологов перед выбо­рами в пользу интересов определенной группы. Кроме того, анало­гичное воздействие осуществляется со стороны СМИ, которые в интересах правящих групп порождают у населения тревогу и тем самым провоцируют конструирование определенных со-циальных представлений. Во-вторых, связь между социальной идентичностью и принятием или непринятием социального пред­ставления членами группы является непосредственной, поскольку всякое новое социальное представление не только не может про­тиворечить социальной и личной идентичности, но должно под­держивать и укреплять ее. И, наконец, в-третьих, социальные представления не существуют независимо друг от друга и от осо­бенностей всего комплекса представлений (т. е. менталитета),

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

Методология социального представления

 

который также специфичен для группы. Брейквелл обобщает эту мысль следующим образом: «следует учитывать, что представ­ления включены в комплексные репрезентативные структуры и что они подвержены изменениям, как умеренным, так и гло­бальным, которые являются результатом их отношений друг с дру­гом» (ibid., p. 198). Такой комплекс может с одержать лакуны и сам, по своей внутренней логике стимулировать конструирование новых представлений, либо он может частично устаревать в связи с внешними для группы обстоятельствами, и тогда смена пред­ставлений также будет происходить в логике этого комплекса. Подобные явления мы можем наблюдать в современной России, когда новые реалии по-разному вписываются в менталитет со­циальных групп. Особенности этого процесса мы рассмотрим в разделе 3 на основании результатов наших исследований.

Неожиданный взгляд на природу возникновения социального представления в ситуации угрозы представлен в работе британ­ской исследовательницы X. Джофф (Joffe, 1996). Она использует психоаналитические разработки, касающиеся развития лично­сти ребенка, для интерпретации возникновения социально­го представления в группе. Ее основная идея состоит в том, что в раннем младенчестве ребенок, переживая параноидно-шизоидную стадию развития, ощущает тревогу, которая про­истекает из связи между младенцем и телом матери. Попытки ребенка защитить позитивную идентичность своего «Я» от угро­зы разрыва запускают механизм расщепления с последующим формированием проективных и интроективных компонентов. Это первичное разделение вселенной на «хорошее Я» и «плохого другого» как раз и характеризует первоначальную реакцию на угрозу. Вслед за психоаналитической трактовкой угрозы автор делает следующий шаг: «Следы этих ранних защитных механизмов остаются с людьми на протяжении всей их жизни. Они задействуются тогда, когда изменения в социальном окру­жении создают незащищенность, усиливающую ранние кон­фликты» (ibid., p. 295). «Проективная идентификация» — это психическое действие помещения чего-то «плохого» вовне себя, наружу в попытке обрести контроль над источником угрозы. В том случае, если контроль не достигается, объект начинает рас­сматриваться как могущественный и на него проецируется агрессия. Впоследствии, примерно в возрасте шести месяцев, младенец переходит к «депрессивной стадии», в рамках которой

развивается его способность переносить амбивалентность и по­нимание того, что «хорошее» содержится не только в нем самом. Толерантность к неопределенности становится важнейшим элементом нерасщепленного мировидения. Эта мысль была так­же использована в социологической концепции рефлексив­ности, в которой способность к пересмотру своей позиции в све­те новой информации приобретает объяснительный смысл при анализе общественной жизни.

Это психоаналитическое построение служит Джофф основа­нием для предложения соединить данное психодинамическое толкование защиты от угрозы с теорией социальных представле­ний. Она, как и многие другие критики, считает, что «роль эмо­ции не получила достаточного внимания в современной теории социального представления, хотя в классическом исследовании, породившем теорию Московичи, указывалось, что социальные представления появляются именно как реакция на опасность для коллективной идентичности группы. Вследствие этого, основная цель представления заключается в защите против угрозы» (ibid., р. 199). Именно в свете психоаналитического толкования защиты Джофф анализирует результаты многочисленных исследований, посвященных социальным представлениям о СПИДе и прове­денных в 90-е годы в странах Западной Европы. Автор приводит впечатляющие свидетельства того, как представители разных групп общества конструируют представления обвинительного характера по отношению к другим группам (белые британцы по отношению к чернокожим и наоборот), находя «неопровер­жимые» доказательства виновности «чужих» групп. Даже ме­дицинские толкования этого заболевания не были свободны от мышления в терминах «мы» и «они»: «вначале медики поме­стили слово "гей" в официальное название болезни, — напоми­нает Джофф,— назвав ее Gay Related Immune Deficiency. Сюда же можно присовокупить и то, что в начале 80-х годов европей­ские и американские ученые связывали появление СПИДа с Гаити, говоря более конкретно, с колдовством Буду» (ibid., р. 201). Такая локализация угрозы за рамками своего «Я» и своей группы характерна не для всех людей — некоторые свободны от признаков «расщепленного сознания» и способны на видение разных сторон социального объекта. Более того, автор считает, что со временем, свыкнувшись с объектом потенциальной угро­зы, практически все люди под влиянием культурного анализа,

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

по аналогии с психоанализом, могут преодолеть последствия «расщепляющей» защиты (ibid., p. 214). Задача социальных ана­литиков, по аналогии с работой психоаналитиков, состоит имен­но в том, чтобы помочь людям принять на себя ответственность за свои проекции, не создавая репроекцию на другую цель.

Аналогия, предложенная Джофф, по-своему привлекательна, так как затрагивает аспект процесса конструирования, наименее изученный в традиции социальных представлений, а именно, его эмоциональную сторону. Более того, в данной интерпретации эмоции становятся важнейшим механизмом конструирования представления. Однако, столь прямая аналогия между индиви­дуально-психологическим бессознательным процессом в психике младенца и межгрупповыми процессами на уровне общества вызывает сомнения. Кроме того, по-прежнему не вполне понятны причины, по которым одни люди предпринимают рефлексивный, а не жесткий биполярный анализ нового явления, а другие, стал­киваясь с новой угрозой, ищут «козла отпущения». Можно ли рас­сматривать эти различия в рамках теории социальных представ­лений? Данные вопросы остаются, на наш взгляд, ключевыми, а убедительные ответы на них определят дальнейшее развитие всей теории.

Механизм замены старых представлений новыми эмпири­чески изучался Вагнером с соавторами (Wagner at al., 1999) на при­мере смены традиционных представлений о безумии на современ­ные представления, основанные на медицинских понятиях, в Индии. Исследование, заключавшееся в интервьюировании образованных людей, представителей среднего класса, было направлено на выявление представления о причинах психических заболеваний (от наследственности до потрясений и фрустраций), а также о способах излечения. Кроме интервью, изучались мне­ния по этим вопросам ближайших родственников и соседей испы­туемых. Авторы констатируют одновременное существование у образованных испытуемых противоречивых представлений: «с одной стороны, это традиционный способ понимания в терми­нах местной целительской практики, а с другой стороны — модная вера в современную науку, примером которой является психиат­рия» (ibid., p. 439). Социальное представление о безумии может «поворачиваться» той или другой стороной в зависимости от кон­текста: так, в семейном кругу у испытуемых преобладают интер­претации психически больных как одержимых духами, но при

Методология социального представления

этом в некоторых контекстах берут верх современные медицин­ские идеи. Вагнер цитирует как типичное заявление, сделанное в интервью одним из испытуемых по адресу народных целителей: «Я в какой-то мере верю, и в то же время не верю в них» (Wagner, 1998, р. 319). Московичи называл это явление «когнитивной по-лифазией», имея в виду, что усложняющийся социальный мир требует от людей расширения репертуара представлений. На при­мере своего исследования Вагнер поясняет: «Современные и мо­дернизированные общества далеки от того, чтобы быть однород­ными жизненными мирами, они состоят как из традиционных, так и очень продвинутых сегментов» и далее, «объекты и прак­тика, образующие тот или иной сегмент одного локального мира, неуместны в других» (ibid., p. 319 — 320).

Исходя из этого, Вагнер предлагает трактовку механизма «социальной реконструкции локального мира»: после того, как тревожащий объект попадает в дискурсивное пространство, происходит активизация соответствующих ему дискурса и прак­тических действий, в результате чего объект становится неопре­деленным или полиморфным. Новое представление существует бок о бок с традиционным способом объяснения в течение дли­тельного времени, т. е. «социальные представления не изменя­ются непосредственно путем замещения» (ibid., p. 319). Этот вывод, подтверждающийся результатами других исследований (см. подробнее: ibid., p. 318), представляется вполне убедительным, но, вместе с тем, порождает ряд вопросов: работает ли этот механизм постепенного обновления социального представления только в традиционных культурах (как демонстрируют примеры Вагнера) или он универсален? Задействуются ли межгрупповые процессы в конструировании нового представления, влияет ли позиция, занимаемая группой в общественной ситуации, на характеристики этого «сосуществования» представлений? Какова в этом случае роль общественного дискурса, в частности, СМИ? Ответы на эти и другие вопросы, вероятно, еще будут даны по результатам специальных исследовательских программ.

Ставя эти вопросы, трудно не согласиться с Г.М. Андреевой в том, что психология социального познания пока концентрирует свои усилия на изучении построения образа мира, тогда как такие проблемы, как изменения в нем, а также «воздействие и изме­ненного мира, и его измененного образа на деятельность людей», нуждаются в серьезной проработке (Андреева, 2003, с. 38).

12tf

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

Анализ новых подходов к изучению социального представле­ния в условиях общественных изменений показывает, что мысль исследователей движется в следующих направлениях: уточне­ние характера влияния социальных особенностей групп на спе­цифику процесса репрезентации, оценка роли аффективных факторов в этом процессе, выявление способов сочленения ста­рых и новых представлений. Признавая эти направления в раз­витии теории плодотворными, в то же время нельзя не заметить, что эмпирических исследований в их русле проводится явно не­достаточно. Думается, что причина такого положения вещей кро­ется не столько в субъективных предпочтениях исследователей, сколько в сложности осуществления эмпирических программ такого рода в стабильных европейских обществах.

2.3. Социальное представление и аттитюд: анализ взаимодействия двух традиций в обновленной социальной психологии

Сам факт появления в 80-х годах на арене мировой науки понятия социального представления породило в социальной психологии множество вопросов относительно его необходимости, а также о возможном дублировании им других, уже устоявшихся поня­тий. Пожалуй, первой по времени возникновения и главной по на­пряженности течения была дискуссия о соотношении понятий социального представления и аттитюда. Это вполне объяснимо и определяется несколькими причинами. Во-первых, аттитюд был и остается очень популярным феноменом в социально-психоло­гических исследованиях. Примечательно, что, согласно анализу, представленному в 1990 г. «PsychLIT», за период с 1974 по 1988 гг. аттитюд выступал наиболее частой темой публикаций, а за ним, с большим отрывом, следовали темы агрессии, атрибуции, инди­видуальных различий, групповой динамики, альтруизма и со-циального влияния. Таким образом, в период «активного на-ступления» концепции социальных представлений в мировой социальной психологии определенно лидировала теория атти-тюдов. Дискуссия была острой, и если попытаться обобщить ее содержание, то мнения можно было бы разбить на три большие группы: «понятие социального представления дублирует аттитюд

Методология социального представления

и, следовательно, не имеет перспектив», «социальное представ­ление и аттитюд воплощают различные эпистемологические подходы и не пересекаются» и «социальное представление и атти­тюд могут быть объединены с взаимной пользой».

Первое из названных мнений активно оспаривалось сторон­никами теории социальных представлений с нескольких пози­ций. Во-первых, само понятие аттитюда критиковалось как аморфное и неясное. Так, итальянская исследовательница А.С. Де Роза обращает внимание на то, что аттитюд в современ­ной социально-психологической литературе трактуется по-раз­ному. Существуют как бихевиористская, так и когнитивистская традиции в понимании аттитюда. С бихевиористских позиций «аттитюд — это "вероятностное" понятие, означающее, что на­блюдаемое поведение, возможно, будет повторяться, согласно модели предсказываемых ответов в теориях научения» (De Rosa, 1993, p. 181). С когнитивистских позиций аттитюд трактуется как латентная переменная, которая служит ориентиром для на­шего избирательного восприятия. На такое «размытое» понятие, по мнению этой исследовательницы, просто невозможно опираться в исследовании. Во-вторых, аттитюд принадлежит «индивидуалистической» традиции в социальной психологии и служит для выражения отношения отдельного субъекта, являясь социальным только по объекту. Теория же социальных представлений, как было показано выше, была всегда нацелена на изучение групповых феноменов.

Второе из упомянутых мнений, согласно которому социальное представление и аттитюд относятся к различным эпистемологи­ческим подходам и не пересекаются, выдвигает британский исследователь Р. Фарр. Он обращает внимание на то, что само понятие аттитюда претерпело кардинальные изменения за время своего существования. В момент его введения в оборот Томасом и Знанецким оно по емкости и содержанию было близко понятию коллективного представления Дюркгейма. Теоретическое под­тверждение этому Фарр находит в истории проникновения идей Вундта и Дюркгейма в США (Farr, 1993, р. 34). Фарр считает воз­можным и даже адекватным анализ социального представле­ния с помощью шкал Терстоуна, поскольку последний опирался на темы, взятые им из СМИ для анализа аттитюдов, т. е. предпола­гал существование коллективно разделяемых феноменов. Между тем, дальнейшее изучение аттитюда в США, главным образом под

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

влиянием Олпорта, кардинально изменило суть этого понятия, сделав его сугубо индивидуальным феноменом.

Следовательно, сейчас за современными понятиями аттитюда и социального представления стоят разные теоретические и мето­дологические традиции, объединить которые невозможно. Исходя из этого, можно сказать, что, введя понятие социального пред­ставления, Московичи вернулся к традиции, утраченной амери­канской социальной психологией в 30-х годах, и вновь обратился к широко разделяемым воззрениям или убеждениям, т. е. явле­ниям совершенно иного уровня по сравнению с аттитюдами.

Третье мнение содержало идею о том, что понятия социаль­ного представления и аттитюда могут быть объединены в рамках единой методологии и вместе даже способны открыть новые перспективы для обоих подходов. Появление этой точки зрения, возможно, стимулировали сами тексты Московичи, в особенно­сти, его видение структуры социального представления как име­ющей три измерения — информацию об объекте, поле представ­ления и аттитюд: «Аттитюд определяет общую ориентацию по отношению к объекту социального представления» (Mosco-vici, 1976, p. 69). Далее Московичи на примере социального пред­ставления о психоанализе поясняет, что аттитюд может быть благоприятным, неблагоприятным и промежуточным. Другими словами, в измерении «аттитюд» заложено отношение, или оцен­ка объекта социального представления, но не индивидуальная, а разделяемая в сообществе.

Включение Московичи аттитюдного измерения в структуру социального представления, вероятно, и послужило толчком к выдвижению идеи объединить оба подхода. Впервые эта мысль была высказана в статье британских авторов Дж. Джасперса и К. Фрейзера «Аттитюды и социальные представления», опуб­ликованной в первой англоязычной монографии, посвященной теории социальных представлений (Jaspers, Fraser, 1984). Спустя десять лет Фрейзер развил эту мысль (Fraser, 1993; Fraser, 1994), опираясь на понятие «социального аттитюда» (в отличие от про­сто «аттитюда»). Он считал, что теория социального представле­ния стимулировала исследования аттитюдов, побудив исследова­телей сфокусировать внимание на социальных проблемах и из­учать не только частные аттитюды, но и их комплексы, а также активизировала их интерес к трехкомпонентной структуре аттитюда (Fraser, 1994, р. 17).

Г

Методология социального представления

Ни в коей мере не являясь активным сторонником идей Московичи, Фрейзер, напротив, представляет классическую школу аттитюдов и выступает с позиций интересов развития социальной психологии как науки и расширения возможностей анализа аттитюдов, особенно в условиях общественных измене­ний. Для традиционного социального когнитивиста он демон­стрирует незаурядную независимость точки зрения и широту подхода, заявляя, что теория социальных представлений для социальной психологии отнюдь не ересь, а вполне приемлемая возможность усилить исследования аттитюдов, придав им допол­нительный импульс. Такую возможность Фрейзер видит в объ­единении усилий обоих направлений. Он обосновывает свою точку зрения существующими в них методологическими «изъя­нами». Он согласен с Фарром в том, что из исследований аттитю­дов, начиная с 30-х годов, исчезло обобщенное видение тех ценностных позиций, которые и призваны выявить аттитюды. Увлечение количественными методами позволяет обнаружить лишь «россыпи» индивидуальных оценок, что лишает этот под­ход необходимого общественного звучания.

Кроме того, аттитюды изучаются только через вербальные продукты и поэтому должны пониматься лишь как «отдельные мнения о фрагменте действительности» (ibid., р. 17). В то же вре­мя в исследованиях социальных представлений часто использу­ются описательные и качественные методы, что позволяет оценить глобальные системы убеждений, имеющие социальный смысл при анализе современной динамичной жизни. Кроме того, в подходе через социальные представления «признается, что рас­пространенные убеждения становятся экстернализованными и институционализированными..., их можно изучать через арте­факты, фотографии, газеты, книги и масс-медиа, а также путем исследования институционализированной социальной, юриди­ческой и религиозной практики и кодификации. Исследователи аттитюдов редко используют такие ресурсы» (ibid., р. 16). Между тем практику изучения социальных представлений Фрейзер также считает ограниченной: анализируются в основном инди­видуально-психологические феномены, статичные когнитивные составляющие, а не динамические явления.

Это замечание очень существенно и в контексте наших иссле­дований, поскольку заявка на анализ конструирования социаль­ных представлений, изучение закономерностей и механизмов

 

Социальное представление как предмет изучения общественных трансформаций

этого конструирования действительно выполняется в крайне ограниченном круге исследований, что не раз отмечали и сами сторонники этой теории. Фрейзер же видит в соединении обеих традиций возможность взаимной «подпитки», так как «просве­щенный неопозитивизм и недогматический социальный кон-струкционизм не слишком далеки друг от друга» (ibid., p. 23). В связи с этим Фрезер заявляет: «Я считаю, что понятия аттитю-дов и социальных представлений являются альтернативными, но совместимыми структурами, разработанными для достиже­ния одних и тех же целей. По-моему, они во многом взаимозаме­няемы и было бы желательно их слияние. Я бы не имел ничего против того, чтобы называть систему убеждений "социальным представлением" и описывать элементы внутри нее как "аттитю-

ды"» (ibid., p. 23).

В отклике Фарра на этот призыв (Farr, 1993, р. 35) содержится указание на мысль Московичи о том, что понятие социального представления действительно могло бы заменить понятия мне­ния или образа, и, следовательно, он не видел бы препятствий для такого объединения усилий, если бы не упрочившаяся с 30-х го­дов традиция изучать аттитюды как индивидуальн