Глава 36. Хижина Авроры. Инспектор

 

Инспектор снял шляпу и чуть поклонился.

– Добрый полдень, Аврора. Я к Вам.

– Входите, господин инспектор, входите.

Инспектор нерешительно переступил через порог.

Он смело открывал двери в самые знатные дома, и как бы ни пытались их хозяева поразить инспектора доступной им роскошью, тот был спокоен, несмотря ни на что. Инспектор видел многое и многих. Роскошь его не могла смутить.

Сегодня рано утром инспектор был у Розы в конторе, занимающей всего несколько комнат её огромной квартиры. Инспектор слышал чарующий щебет из десятка клеток с певчими арагорскими птицами. Цена каждой птицы составляла месячное жалование инспектора. Инспектор был спокоен, несмотря ни на что.

Роза была легка, чуть рассеяна, улыбалась инспектору, думая о своём. Весь её вид говорил о том, что у неё есть дела поважнее. Инспектор был спокоен.

Его не смутило небрежно брошенное куда-то в бок, в соседнюю комнату «Мария! Приготовь мне ванну с лепестками Вечерних роз» (одного из самых дорогих сортов, если не считать знаменитой Синей, конечно). Инспектор был спокоен, несмотря ни на что.

Но здесь, в жилище, где под ногами вместо пола был песок, в хижине, где главной роскошью была старинная кофейная турка, которой не пользовались, поскольку не могли позволить себе кофе, здесь инспектор, никогда, чувствовал всю абсурдность своих правил. Инспектор не мог остаться спокойным. Тем более, если хотя бы часть слухов о прошлом Авроры – правда. Инспектор не мог оставаться спокойным. Он чувствовал смущение. Он словно был здесь не к месту. Если грань закона и должна где-то пролегать, то здесь, по песку хижины.

Аврора поднялась. Она посмотрела на тёмный плащ инспектора, на уже посеревший воротничок рубашки, на следы многодневной бессонницы, тоску в глазах. «У инспектора своя беда, – подумала Аврора. – Его бесполезно просить».

Инспектор топтался у порога.

«У инспектора своя беда, – подумала Аврора. – Куда же я его посажу?»

Войдя, фининспектор, как всегда, не знал, куда ему сесть. Он не мог сесть в кокон гамака: не для него, не про него сплетались её сновидения. Инспектор словно был не к месту здесь. Потому он остался стоять, опираясь спиной на косяк, проткнув тростью песок перед собой. Это был единственный дом в городе, где финансового инспектора принимали стоя. Он чувствовал смущение. Он был здесь не к месту.

«Попросить его?» – Аврора боялась посмотреть в глаза инспектору.

Она несмело подняла взгляд. Инспектор смотрел в песок под ногами.

«Видимо, песчинки пересчитывает», – подумала Аврора.

Аврора полезла в тёмный угол хижины, чтобы достать заветную банку со стопкой монет. Инспектор смотрел на спину женщины, на коричневую, в глубоких морщинах, шею. Инспектор смотрел на Аврору.

«Где эта банка? – думала Аврора. – Смотрит на меня. Разглядывает, чёрт его дери».

Инспектор смотрел на острые сморщенные локти, на старое цветастое платье, покрытое квадратными пятнами заплат. Он не хотел думать, с каким трудом ей достались деньги, которые она сейчас отдаст.

«Смотрит он. Где же она… А, вот. Ладно. У него своя беда. Он не виноват. У него своя беда».

Он не знал, как рассказать ту тяжёлую весть, с которой пришёл сегодня в хижину Авроры. Весть эта весила, ни много ни мало, десять медных кругляшков.

Откопав банку, Аврора отряхивала её от белого песка. «Господи, спасибо за Розу. Спасибо за Риккардо».

– Аврора, – у инспектора пересохло в горле, – у меня для Вас плохая новость.

«Ну, вот и всё», – подумала она, не совсем ещё понимая, в чём именно дело. Она подумала, что предчувствие её не обмануло.

– Говорите, Адель. Говорите.

Она обернулась, но на инспектора не смотрела:

– Для меня большая честь получить дурную весть из уст такого порядочного человека, как Вы.

«Она что издевается?» – подумал Адель.

Аврора смотрела на инспектора. Она говорила совсем без издёвки.

Адель пожевал губы. Где-то далеко, на круглой площади, часы забили полдень. Двенадцать звонких ударов один за другим полетели над городом.

«Шесть часов я уже на ногах, – подумал инспектор. – Лучше сказать это сразу».

– Аврора. Я обязан…

Финансовый инспектор города Полудня заговорил сухо и официально. Часы били полдень, и в некоторых домах чашки, ножи, ложки и мелочь на столах, подлетев на первом ударе, повисали в воздухе от переполненности мира. Инспектор говорил под аккомпанемент далёкого звона, но как бы наперекор:

– … до Вашего сведения информацию о повышении налога на проживание на данном участке побережья Королевского залива на десять медных монет. Закон вступает в силу с этого месяца, следовательно, вместо восьми обычных, Вы должны заплатить в казну восемнадцать. Крайний срокоплаты – завтра. В противном случае – выселение.

На последнем слове часы пробили в двенадцатый раз, и инспектор судорожно втянул воздух. Люди в городе ловили падающие чашки.

«Вот как», – подумала Аврора.

– Простите, Аврора, – добавил инспектор перехваченным голосом, – я сделал всё, что мог.

Полдень медленно оседал на мироздание медной пылью. Портфель тянул руку своим весом. «Зачем я вру? – подумал инспектор. – Тяжеленный же он».

«Вот как», – подумала Аврора.

– Значит, слухи про повышение…

– Видит Полдень, я…

– Что же? Что Вы?

Адель сглотнул и посмотрел в песок. Портфель был нестерпимо тяжёлым.

Пожилая женщина с банкой в руках села в гамак. За спиной инспектора шумело море. Море.

– Простите, Аврора…

– Вы простите. Я знаю, господин инспектор, – она смотрела на море за его спиной, но, казалось, глаза её не видели ничего. Инспектор смотрел на неё. Он думал о том, как мало в происходящем здравого смысла.

Аврора медленно встала и высыпала на стол пять медных монет. Поставила пустую банку рядом. Потом опять ушла вглубь хижины и принесла откуда-то ещё шесть, добавив их в звякнувшую кучу. Она придвинула кучу к краю стола.

– Здесь одиннадцать. Завтра я достану ещё семь.

Инспектор подошёл к столу, открыл портфель. Аврора помогла сгрести звенящую медь в портфель. Адель был бледным, тяжело дышал.

– Не переживайте так, Адель. Вы всё делаете правильно, – она посмотрела ему прямо в глаза.

– Я ведь хотел, как лучше, – инспектор пытался застегнуть тяжёлый портфель, но замок не давался.

– Как лучше… – Адель указал беспомощным взглядом на портфель, известный всему городу.

Аврора поспешила защёлкнуть замок. Она подняла взгляд на Аделя.

Финансовый инспектор города Полудня дышал быстро, прерывисто и был предельно бел. Он почти задыхался. Будто подхватил от своей жены врождённую болезнь лёгких. Глаза его были красными. Трясущейся разболтанной рукой он расстегнул ошейник воротника на горле. Аврора поймала его руку. Она смотрела ему в глаза. Адель сдерживался, чтоб не разрыдаться. В полусотне шагов море падало на песок, но волн не было слышно. Аврора смотрела ему прямо в глаза.

– Адель… Адель, послушайте, – Аврора ловила трясущуюся руку инспектора и мяла в своей. – Я знала Вашего отца. Это был лучший священник в городе. Лучший, Адель. Его проповедь приходили слушать все. Богатые, бедные. Он всегда говорил, что честность – главная добродетель. Лучше прийти к смерти с пустыми руками, но с руками чистыми. Чистыми, Адель.

Аврора смотрела ему прямо в глаза, в раскрытые зрачки, на дне которых ещё не высох отпечаток сна про дождь, пианино…

– Мне плохо, Аврора.

– Я знаю, я всё знаю.

– Но ведь они сами выбрали меня, сами…

Он начал оседать на песок, но Аврора подхватила его. Адель уронил тяжёлую трость, Аврора довела его до гамака. Инспектор провалился в плен тугих верёвок.

– Вы же знаете про мой дар, Адель. Я всё про всех знаю. Такой уж у меня дар – она слегка отодвинула прядь волос, обнажив мочку уха, – Такой дар. И про неё знаю…

Аврора покосилась на проклятый портфель.

Инспектор сидел и смотрел на трость, лежащую у входа на песке.

– Такой дар. И я знаю, что с ней всё будет хорошо. Вам надо их помирить. В себе.

Адель смотрел на песок.

– Отца и мать.

Адель взглянул на женщину. Глаза его были тусклым стеклом.

– С ней всё будет хорошо. Обещаю, Адель, обещаю. Такой уж у меня дар.

Адель смотрел на женщину. Она уже скрыла уши за тёмными прядями. Где-то вдалеке шумели волны. Да нет, не вдалеке, а здесь рядом. Рядом с утлой хижиной, где жила бедная женщина, на краю моря, на краю города, самого красивого города в мире, города Полудня, финансовым инспектором которого являлся Адель. Инспектор оглянулся. Он словно был здесь не к месту.

– Аврора, простите. Простите, пожалуйста! Мне что-то стало нехорошо… С утра на ногах, шесть часов уже. Что-то накатило. Пора мне уже в отпуск, – он попытался улыбнуться. Он чувствовал смущение.

– Конечно, конечно, господин инспектор, – она уже отошла к дверям и смотрела на море.

«Возможно, я вижу тебя в последний раз», – подумала Аврора, глядя на море.

«У него своя беда», – подумала Аврора.

Фининспектор тяжело поднялся, шагнул вперёд, с кряхтеньем подобрал трость.

«Чёртова работа», – подумал инспектор.

Его ещё трясло мелкой дрожью, как после драки, на лысине не обсохла испарина, он был бледен, но уже приходил в себя.

– Я пойду, Аврора. Ещё раз прошу прощения.

– Конечно, господин инспектор. Со всяким бывает. Приходите завтра, я отдам оставшуюся сумму.

Инспектор буркнул что-то в ответ, мол, да, приду, и шагнул к выходу. Аврора отступила, пропуская его.

Она смотрела ему вслед – сгорбленному, чёрному, уже немного грузному, прижимающему шляпу одной рукой от ветра, а другой волочащему за собой тяжёлую трость с набалдашником, она смотрела, как он уходил расшатанной походкой прочь, с опухшим от документов портфелем подмышкой, лысый, почти старый, на фоне волн, и ей было его жалко.

– Адель! – крикнула она.

Он остановился. Медленно, по-медвежьи, переступая, повернулся всем телом, придерживая рукой шляпу. Волны шумели, повторяя каждый изгиб августа.

– Чистые руки, Адель! Чистые руки – так говорил Ваш отец, – из-за ветра ей приходилось почти кричать. – Помирите их. И помните. С ней всё будет хорошо. Обещаю!

Финансовый инспектор покорно кивнул, одними губами сказал «Спасибо, Аврора!» и пошёл вверх по берегу. Про себя же он повторял: «Храни тебя Господь, Аврора. Храни Господь».

 

 

Глава 37. Трое на причале

 

– Эй, Турс, дай-ка папироску, да.

– Ага. И мне, будь так добр.

– На вас не напасешься, кхм. Может, купите хоть раз сами?

– Ты смотри, что, Лэн! Ему уже жалко для своих лучших друзей папироски, да. Тебе что, жалко для своих друзей папироски, Турс?

– Жалко. Кхм. Потому что вы никогда не покупаете сами. Я, когда покупаю папиросы, думаю уже, не насколько хватит мне, а насколько хватит вам.

– Не зря тебя прозвали Турсом Жадным, да.

– Твоя правда, Элвил.

– У тебя всегда есть папироски, Турс. И ты должен делиться с друзьями, которым повезло меньше, да. Или ты не считаешь нас своими друзьями?

– Ага. Ты чертовски прав, Элвил. Ты не считаешь нас своими друзьями, Турс?

– Кхм…

– Почему ты проводишь время с нами тогда? Весь день напролёт. Может, найдёшь себе друзей побогаче, Турс?

– Ага. Точно, Элвил. В самую точку. Твоя правда. Ты опять прав, разрази тебя полдень.

– Я бы поостерёгся говорить так, кхм…

– А то что, что будет?

– Ага, что будет, Турс?

– Я бы поостерёгся говорить так в полдень. Это грех.

– Грех? С каких пор ты стал праведником, Турс?

– Ага. Что случится, Турс?

– В нас ударит молния, Лэн. Он думает, что в нас ударит молния. Турс, смотри: чёрт, чёрт, чёрт, чёрт! Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Дьявол, чёрт, чёрт тебя подери.

– Хватит, Элвил. Кхм. Я бы поостерёгся.

– А-ха-ха-ха.

– Бог карает только богатых, Турс. До таких бедняков, как мы, ему нет дела, да. Я тебе говорю.

– Перед Богом все равны, Лэн, я бы поостерёгся…

– Это всё бред, да. Дай нам уже, наконец, папиросу и заткнись! А после вали, куда угодно, хоть в церковь.

– Ага. Элвил, ты опять прав. Твоя правда. Дай нам папиросы. И вали.

– Да вы… Кхм. Да вы что, ребят? Мне не жалко для вас папирос. Просто не надо так говорить.

– А-ха-ха, Турс, ты поверил нам, да?

– Нет, я...

– Ага, он точно поверил.

– Брось, мы пошутили. Просто пошутили.

– Ага. Мы же твои лучшие друзья, прекрати.

– Кхм… Всё в порядке. Я просто не хотел слышать брань в полдень.

– Брось, Турс. Я же сказал. Богу на нас плевать. Раз мы живём в таком дерьме, ему плевать на нас. Это тебе моё доказательство, да.

– Кхм. Каждый имеет право на свое мнение. Думай, как хочешь, Элвил.

– Тут и думать нечего. Скажи, Лэн?

– Ага, твоя правда. Ты очень доходчиво всё объяснил.

Они стояли на причале молча и курили, сплёвывая прямо в воду. Август проносился под их ногами вспененными гривами волн.

– Вон Риккардо идёт. Не, вон, где хижина Авроры.

– А, вижу…Слыхали про Риккардо?

– Что, Элвил?

– Он хочет купить себе вторую сеть.

– Ого.

– Вторую сеть? Кхм. Зачем ему вторая сеть?

– Чтобы рыбачить с двумя сетями, болван. Вот зачем. Интересно только, откуда у него деньги на вторую сеть, а?

– Он поймал две больших рыбы на днях, Элвил.

– Да? Вот дерьмо. Почему ему всегда так везёт, Лэн?

– Не знаю. Он много работает.

– Он очень далеко заходит в море. Кхм. Очень далеко на маленькой лодке. Он рискует.

– И что? Ты всегда говоришь какой-то бред, Турс. То про Бога, то про лодку. Это вообще ни при чём. Риск ни при чём, да. Просто ему везёт. Он чёртов везунчик, вот кто он, будь он проклят. Вот, в чём дело.

– Неправда. Он много работает. У него хорошая лодка. Но с ней много мороки. И с двумя сетями мороки больше. Ровно в два раза. Я бы не хотел себе такого удовольствия, сколько бы мне ни приносила денег вторая сеть. Не-а. Это сложно

– Нет. Ты не прав здесь, да.

– В чём же я не прав здесь?

– Ты не прав в этом вопросе, да.

– Ага. Объясни, где я не прав в этом вопросе.

Они докурили и выкинули окурки в море, все трое почти одновременно.

– А вот где, Лэн. Вот где. Дело тут не в том, сколько у тебя сетей, сколько ты работаешь, рискуешь или нет. Дело в том, везёт тебе или нет. Если тебе не везёт, то накупи ты хоть сто сетей, тебе разорвёт их все в первый же шторм.

– Кхм. То есть, ты хочешь сказать, что таким богачам, как Роза или братья Райн, что им просто повезло? Они очень много работали и, к тому же, рисковали. Это самое важное, Элвил. Риск. И Божья помощь.

– Я не тебе, вообще-то, но раз ты сунулся со своими библейскими замашками, то слушай, да. Я очень уважаю братьев, я всегда это говорил. Они настоящие молодцы. Но они везунчики, Турс. Потому что в любой момент к ним может прийти инспектор и отнять у них всё, да. Сколько б они ни работали, и как бы ни рисковали. Ну, а Роза… Она баба, ей проще. Просто дала, кому надо, вот и весь её бизнес. И вся Божья помощь.

– Ну, про Розу, может, ты и прав, хотя я бы не стал говорить такие вещи, мало ли что.

– Да кто нас слышит, Турс?

– Ну, всё равно, кхм. Ты всё списываешь на везение.

– Не-не, Турс. Меня Элвил убедил. Ты прав. В чём-то. Инспектор действительно может отнять всё. Он ходит целыми днями по городу и может отнять у любого всё, что тот заработал. Паршивая, наверно, это работа, ходить вот так весь день. Не-а. Я бы не согласился. Это сложно.

– А его никто не просил этого делать, да. Он сам выдвинул свою кандидатуру на прошлых выборах. Тем более, всегда можно договориться. А наш инспектор упёртый, как осёл. Говорят, его вообще нельзя ни запугать, ни купить.

– Ага, я тоже слышал такое.

– И я, кхм.

– Я и говорю. Вот кто наш Господь Бог, Турс. Вот кто. Перед ним мы все равны. И знаете, что я думаю?

– Что?

– Это не справедливо. Мы не должны платить столько, сколько платят богачи.

– Твоя правда.

– И знаете, что я ещё думаю?

– Что, Элвил?

– Что он настоящий мудак, этот инспектор.

– Ого.

– Поосторожнее, Элвил.

– Да пошёл он в задницу. И ты со своими «поосторожнее», Турс. Да, мы выбрали его, я сам голосовал, но почему, чёрт возьми, его могут снять только сверху, только при каких-то там найденных нарушениях? Односторонние выборы, понял, да. Может, он уже нарушает, откуда мы знаем? Пошёл он в задницу со своими налогами… Да кто нас здесь услышит, я тебя второй раз спрашиваю, а? Не ссы. Вечно ты ссышь.

– Ага. Вот в этом ты прав, Элвил. Турс такой. Ссыт. Твоя правда. Лучше дай нам ещё папироску.

Они опять закурили. Постояли, молча глядя в волны. Вдруг один засмеялся.

– Ты чего, Лэн?

Он весь содрогался от смеха. Потом пересилил себя.

– Слушай. Ты бы Розу смог, а?

– А-ха-ха-ха! Ну, ты дал, Лэн, а-ха-ха. Это очень смешно!

Они смеялись все.

– Нет! Правда. Смог бы? У неё же денег куча. Говорят, влюбляется каждый месяц, так что просто огонь. Лучше не попадаться под её эту любовь. Сущая сумасшедшая. Но всего на месяц. А потом опять, в нового. Такая правда.

– Ну, на месяц я бы не отказался, да. Это несложно. Срубил бы с неё деньжат.

– Интересно, почему всего на месяц, кхм?

– А ты сам догадайся, Турс, почему.

Они опять засмеялись.

– Женщины, они же, как животные. Думают только этим местом, да.

– Твоя правда, Элвил.

– А то.

Они курили, сплёвывая в волны.

– Смотри!

– Что?

– Вон, по берегу от хижины, да. Кто идёт? Инспектор!

– Да не, брось. Неправда. Больно он шатается, пьяный какой-то.

– Да какой пьяный? Глаза продери! Это инспектор, весь как есть. Трость это его, шляпа придурошная, да.

– Точно, он. Твоя правда.

– Лёгок на помине, кхм.

– Я знаю другую присказку на этот счёт.

– Да, здесь она больше подходит, старина. Ага.

– А чего он так шатается? Пьяный что ли?

– Дурак ты, Турс. Инспектор не пьёт вообще. У него отец был то ли священник, то ли монах. Это он, поди, крови нашей бедняцкой напился, да. Вот и шатает его.

– А вот это ты метко, Элвил. Очень метко, ага.

– Поди, опять у Авроры последнее отнял, вот и идёт довольный, да. Она только сеть продала, а он тут как тут. Кровосос, – худощавый и жёлтый от пьянства и табака Элвил сплюнул в воду.

– Точно. Твоя правда, – здоровенный Лэн, прищурившись, смотрел на чёрную фигурку на пляже.

– Сказал бы ему кто это в лицо. Он же неприкосновенный, кхм. Его ж выбрали. Только кто-то из начальников из Здания может ему указывать. А они все заодно. Говорят, он налоги хочет повысить. А вот рискнул бы кто из простых… – маленький Турс выкинул бычок в волны.

Лэн и Элвил тоже выкинули свои (окурки).

– А вот это точно, Турс. Правда твоя. Но не думаю, что найдётся смельчак.

– Господа! А что это вам, ссыкотно, да?

– В смысле, Элвил?

– Кх. А тебе не ссыкотно, Элвил?

– Ага. Спорим на медную монету, что Элвилу ссыкотно.

– На медную монету?

– Ага.

– На медную монету, да? Мне не ссыкотно.

– Тебе не ссыкотно, Элвил?

– Совсем не ссыкотно.

– Ага. Крикнуть инспектору, что он кровосос?

– Что он жалкий кровосос, что он выкачивает деньги из бедняков, да, что жизнь без него в городе будет лучше, чтоб он убирался к чёрту!

– Ого. По рукам.

– Но подойти надо ближе, Лэн. А то из-за ветра не будет слышно, как бы Элвил ни кричал. Никакого риска, кхм.

– Твоя правда, Турс. Надо подойти ближе. Иначе ничего не будет слышно.

– Не вопрос, господа. Всё для любимых друзей. Но. Если он ударит меня по лицу, с вас пять монет! Я же не могу дать сдачи неприкосновенному лицу, да.

– По рукам. Пусть только замахнётся, я ему сразу башку снесу к чертям со всей его неприкосновенностью. Это несложно. Мне деньги дороги. Такая правда.

Трое мужчин, называющих себя рыбаками, но чаще уходящих в запой, чем в море, чаще таскающих тяжёлые ящики в порту, чем сеть из воды, двинулись по гнилому причалу в сторону белоснежного побережья.