О сообществах психиатрических пациентов

Сообщество людей, чужих, непонятных для невольно отодвигающегося от них большинства жителей, — попытка этих необычных людей уйти от переживания одиночества, душевной боли среди непонимающих, ранящих тебя, уйти к тем, кто тебя хотя бы немного понимает, быть вместе с теми, кто более или менее, хотя бы какой-то гранью, подобен, созвучен тебе. Это душевное созвучие, пусть скромное, малое (возможное даже с подобным тебе характером животным) помогает чувствовать себя собою, привносит свет вдохновения (пусть слабый) в твою душу. Этот содержательный свет встречи с самим собою для другого, других (т. е. творческое вдохновение) порождает чувство единения с другими, чувство целого, семьи, народа. Словом, это то, чем живем. И еще в сообществе мы часто учимся по возможности приспосабливаться к общению с теми, кто составляет основную массу людей вокруг нашего сообщества.

Сложная, многогранная тема сообществ людей внутри общества вездесуща — от землячеств, трезвеннических сообществ до обществ слепых, клубов по интересам, психотерапевтических клубов, норвежских деревенских общин, детских площадок и т. д. Небольшие, «домашние», сообщества людей «странных», с болезненными душевными трудностями создавались сами по себе и прежде и создаются теперь. В сущности, о таком сообществе — в моих психотерапевтических пьесах «Поздняя весна», «В день рождения Харитона» и «Бедолаги».

Пример сообщества психиатрических пациентов видится уже в «Йоркском убежище» Тьюка в Англии. В «Истории психиатрии» Ю.В. Каннабиха (1929) рассказывается о том, что шестидесятилетний Уилльям Тьюк (1732-1812), «всеми уважаемый квакер»[123], в начале 90-х годов. XVIII в. тяжело переживал смерть женщины, «принадлежавшей к секте квакеров» («обществу друзей», как называли себя квакеры), в тогдашнем «Йоркском доме для умалишенных», где «больных морили голодом, били и держали прикованными к стене». Собрав пожертвования, Тьюк построил в окрестностях Йорка больницу для душевнобольных, которую его невестка предложила назвать убежищем. Открытое 11 мая 1796 г. это тихое «убежище» без решеток, наручников и цепей «казалось обыкновенной усадьбой». «Были особые сады и дворики для прогулок, а в доме организованы светлые помещения для дневного пребывания, для занятий и игр. Особое внимание уделялось огородным, садовым и земледельческим работам». Доктор Фоулер лечил «теплыми ваннами и питательной диетой», «пользовался огромной любовью больных, которым уделял массу времени» (с. 141-142). Английский поэт Уилькинсон, посетивший «Йоркское убежище», написал о тамошних больных: «Кто эта женщина, что так весело и радостно склонилась к своей чашке чаю? Кто этот мужчина, который с таким достоинством выпускает колечки дыма из своей трубки?» (цит. по Н.Н. Баженову, 1903, с. 83).

Баженов, конечно, прав, приравнивая «Йоркское убежище» Тьюка к подвигу застенчивого французского врача Филиппа Пи-неля, снявшего железные наручники с душевнобольных в 1792 г. (Баженов Н.Н., 1903,с. 76-87). Если многие австрийские психотерапевты ведут сегодня начало подлинной, личностной психотерапии от Фрейда, то многие французские психотерапевты — от Пинеля. Убежден в том, что и доктор Филипп Пинель (1745-1826), освободивший, раскрепостивший душу больного своим уважением и доверием к нему, и его ученик-последователь, профессор психиатрии Жан-Этьен-Доминик Эскироль (1772-1840), кстати, создавший в 1832 г. первую колонию для душевнобольных (задушевно-оздоровительный «культурный уголок» с разнообразными работами для пациентов) (Каннабих Ю.В., 1929, с. 179), и благороднейший Тьюк, и Йоркский доктор Фоулер, в сущности, стали первыми (может быть, одними из первых) одухотворенно-личностными, гуманистическими (в широком смысле) психотерапевтами. Когда читаем у Пинеля о том, что надобно сочувственно, тепло, бережно относиться к душевнобольному, потому что ведь каждый из нас может тоже сойти с ума, что «ничто так не влияет на восстановление рассудка, как доверие, которое следует внушать душевнобольному», что с появлением признаков выздоровления больной «допускается за общий стол с врачом» (Пинель Ф., 1899, с. 192, 206),— то разве не есть это истинно гуманистическое, психиатрически-психотерапевтическое, что и сегодня встретишь нечасто.

Почему считаю «Йоркское убежище» (для возбужденных больных в нем были и горячечные рубашки, и изоляторы) все же сообществом душевнобольных? Потому что главным для сообщества пациентов полагаю более или менее длительное, постоянное или время от времени взаимоуважительное общение между собою в одухотворенно-человечной обстановке, приближенной к здоровой жизни, личностное общение, помогающее пациентам с общими интересами, целями чувствовать себя каждый собою. «Человека, ставшего объектом, — пишет Карл Ясперс (1997), — можно лечить с использованием технических средств, средств ухода и психиатрического искусства; «о человек как таковой может стать самим собой только в рамках той общности, в которой он делит свою судьбу с другими людьми» (с. 952) (разрядка моя. — М. Б.). Это целительное общение может происходить при участии врача (как в «Йоркском убежище» или даже в нашем Театре-сообществе) или без врача, психолога (как в сообществе анонимных алкоголиков, в «домашней» группе творческого самовыражения (Соколов А.С. — см. «Практическое руководство по Терапии творческим самовыражением», 2003, с. 363-370), в медицинском учреждении или в иной (в том числе домашней) обстановке, с применением каких-то иных психотерапевтических воздействий, назначением лекарств или без этого[124].

Так, летом 1994 г. в Санкт-Петербурге на международной конференции «Исследование творчества» познакомился с профессором литературы и медицины Института медицинских гуманитарных наук Техасского университета Энн Хадсен Джоунс (Anne Hudson Jones), слушал ее сообщение «Автобиографические истории психически больных». Впечатления об этой конференции опубликовал (Бурно М.Е., 2000б), и здесь привожу то, что уже напечатано о встрече с профессором Джоунс. «Энн, немного застенчивая, внутренне переживающая за душевнобольных (впечатление внешне тихой, глубокой, размышляющей душевной жизни), рассказывала, что в 80-е гг. душевнобольные в США получили большую свободу, и с тех пор их стало много среди бездомных. Необходимо было дать им какие-то убежища, "виртуальное пространство для поддержки", где они могли бы жить рядом с подобными себе, спрятавшись от здоровых — и особенно от тех, кто их не понимает и гонит. Лекарствами мало что можно сделать в хронических случаях, тем более при нежелании их принимать. Как-то душевно, человечески необходимо было помогать душевнобольным в их убежищах. И вот одна тяжелая больная рассказала свою историю в видеофильме, который показали по телевидению. Было так много просьб (и в том числе из этих убежищ) продолжать рассказы душевнобольных о себе, что организовали целую ТВ-программу для подобных фильмов. Пациенты в психиатрических больницах стали писать о себе и с лечебной пользой обмениваться автобиографиями друг с другом. Энн показала нам несколько таких видеофильмов, где душевнобольные рассказывали и о том, как серьезно легче делалось им, когда узнавали, что расстройства, подобные их расстройствам, и даже еще более тяжелые, испытывают и другие. "Если бы я знала раньше, — рассказывала женщина с большой белой кошкой на руках (и слышно, как кошка мяукает), — что подобные переживания были и у других, я бы не попала в психиатрическую больницу". Рассказывая о своих болезненных расстройствах и слушая о чужих, больные улучшаются в своем состоянии, обретают свой голос, опыт и хотят помочь другим страдающим так, как помогли им. Мне все это было интересно и близко по собственным занятиям с пациентами. Думалось, что здесь в психотерапевтических механизмах взаимопонимания и понимания себя в сообществе растворяются и целебный механизм творческого самовыражения, и психотерапевтический механизм "лечусь леча"» (22.08.95).

Существует обширная литература о разнообразных своими теоретическими мироощущенческими основами и практической организацией психиатрических терапевтических сообществах и их прообразах в старой и современной психиатрии и наркологии (Гиляровский В.А., 1926 (Москва); Лахтин М.Ю., 1926 (Москва); Озерецковский Д.С., 1927 (Москва); Бугайский Я.П., 1930 (Москва); Зачепицкий Р.А., 1975 (Ленинград); Кратохвил С, 1975 (Кромержиж); Кабанов М.М., 1978, с. 31 (Ленинград); Конончук Н.В., Власов В.Н., 1979 (Ленинград); Карвасарский Б.Д., 1985, с. 248-249, 2000 (Ленинград, Санкт-Петербург); Вайзе К., 1986 (Лейпциг); Пстыга С.П., Васильева Л.Н., 1986 (Иркутск); Зицер Г.Л., 1990; Кристи Н., 1993 (Осло); Jones A.H., 1993, 1995 (Хьюстон); Kaplan H., Sadock В., Grebb J., 1994 (Нью-Йорк, Чикаго); Доненко И.Е., Заярная О.Г., 1995 (Москва); Хелл Д., Фишер-Фельтен М., 1998 (Цюрих); Каплан Г., Сэдок Б., 1998 (Нью-Йорк); Доненко И.Е., Беседина Л.В., Вещугина Т.С., 1999 (Москва); Дмитриева Т.Б., Игонин А.Л., Клименко Т.В., Пищикова Л.Е., Кулагина Н.Е., 2000 (Москва); Кернберг О.Ф., 2000 (Вестчестер); Холмогорова А.Б., Гаранян Н.Г., Петрова Г.А., 2003).

Вот, к примеру, опыт Аммона. Немецкий психиатр-психотерапевт Гюнтер Аммон (1918-1995) рассказывает в «Динамической психиатрии» (1996) о своем, в сущности, клинико-психоаналитическом «амбулаторном терапевтическом сообществе» «пре- и постпсихотических пациентов». Это — «"терапевтическое сообщество" интенсивной психотерапии с ответственными за себя группами пациентов». Каждая группа, существуя примерно полгода, четверть года готовится «на особых заседаниях под руководством терапевта к своему пребыванию <...> в терапевтическом поле». Затем, в течение нескольких недель, группа превращает бывшую сельскохозяйственную постройку в психотерапевтический центр. Все это «происходит в рамках психоаналитической групповой терапии, однако отделено от нее по времени, месту и организационно», дополняя амбулаторную групповую терапию (с. 143). Каждая «средовая терапевтическая группа» выбирает себе «ограниченный проект»: «работы в домашнем хозяйстве, строительные работы по дому и на территории, переговоры с фирмами, ремесленниками и муниципальным начальством». Выбранный группой из своих членов «руководитель проекта (организатор)» отвечает за дело группы перед «руководящим психиатром терапевтического учреждения» (с. 144). «На время совместного пребывания в поле терапевтической среды вводится сексуальное табу, запрещающее интимные отношения членов между собой»; ежедневные занятия с «сопровождающим группу терапевтом» «служат последовательной вербализации опыта, конфликтов и напряжений». «Для выполнения задачи» «необходим вклад каждого отдельного члена группы». Это «делает у многих пациентов возможным прорыв через укрепившееся в многолетнем бессилии чувство собственной беспомощности и бесполезности». «Новый опыт в поле открывает доступ к вытесненным конфликтам, прежде всего к засыпанным талантам». «Чувство участия» в срочном строительстве «необходимого группового психотерапевтического центра» дает силы. Аммон приводит характерный пример. «Когда я несколько лет назад вместе с моей женой посетил средовую терапевтическую группу, мы думали сначала, когда пришли вечером в удаленный сельский дом, что в селе появилась новая гостиница. Затем выяснилось, что средовая терапевтическая группа покрасила белой краской большой старый деревенский дом, провела электричество, которое теперь празднично освещало дом. Установка энергоснабжения была делом студента-техника, который до того был депрессивно заторможен и неработоспособен. Группа просила его сделать работу, которую кроме него никто бы не смог сделать. Будучи конфронтирован с реальной ситуацией и потребностью всей группы в свете, студент смог преодолеть свой иррациональный страх и обрел свободу сделать что-то. Он впервые смог работать без чувства иррационального давления, парализовавшего его годами». Вспоминаются подобные прекрасные «прорывы» у наших пациентов, заторможенных депрессивной вялостью-тревогой, и в нашем Театре, когда во что бы то ни стало надо было хорошо, живо сыграть спектакль в интернате, психиатрической больнице и т. д. В самом деле, здесь, как отмечает Аммон, живая реальность необходимого дела «усиливает чувство Самости больного доверием к его здоровым способностям» и «освобождает пациента от лихорадочной загнанности бессознательным страхом и чувством вины» (с. 145-146).

Ествественно, что, читая все это, сравниваю с рассказом Аммона свой опыт работы с нашими дефензивными пациентами. Они представляются мне совершенно другими, совершенно не склонными к немецкому порядку. Обычно они готовы жить впроголодь, но только не работать «от и до», не ремонтировать, не строить, не считать, не напрягаться, не торопиться. Они легко расстаются с работой, если она хотя бы немного не по душе, не лечит, а лишь усугубляет их душевное расстройство, ранит общением с начальниками и сослуживцами, отбирает необходимое для них количество целительного одиночества. Думается, Консторум неслучайно в первой половине XX в. из трудовой терапии немецкого психиатра Германа Зимона вывел и разработал свою активирующую (побуждающую к действию) психотерапию. Разработал, наполнив по возможности оптимистическим творческим вдохновением, — именно для наших, российских, пациентов (Бурно М.Е., 2000а, с. 85-86). На Западе же эта необходимость даже в вялой депрессии по-рабочему кропотливо, практически-технически действовать — как бы сама собою разумеется в природе человека, и не так уж легко, сколько знаю, получить там психиатрическую инвалидность. Тем более — шизотипическому пациенту. У нас, по-видимому, даже в психиатрии (имею в виду в основном дефен-зивных пациентов, которых в России так много) больше лени (слабой способности решительно действовать), тихой мечты и разнообразного психологического творчества. Все это типично российское, перечисленное, между прочим, природно тесно связано между собою (одного не бывает без другого), и в этом соединении есть свое духовное богатство. По-видимому, гончаровская тема Обломова и Штольца дает себя знать и в российской психиатрии. Когда говорю пациенту-инвалиду с переживанием своей неполноценности (я инвалид!), мало способного работать руками, что он уже оправдал свою жизнь своими самобытными стихами или рассказами, опубликованными в наших творческих сборниках, я, как правило, убежден, что это так и есть.

Лет десять назад познакомился с одним московским сообществом душевнобольных, которое работало строго по западному образцу, за западные деньги. Этот образец не предусматривал творческих занятий, развлечений для психиатрических инвалидов. Они должны были учиться там с помощью компьютеров тратить в магазинах деньги на покупки, готовить обед, убирать комнаты и т. п. А развлекаться — в выходные дни, дома. Многие пациенты довольно вяло относились ко всем этим хозяйственным занятиям; им явно трудно было существовать в таком сообществе без вдохновлявших их творческих занятий, которые могли бы их соединить в живое дружное сообщество. Попробовав в выходные дни немного пожить в группе творческого самовыражения в нашем духе с помощью Е.А. Добролюбовой, они открыто говорили: вот это наше, вот так мы чувствуем себя вместе, понимаем и ценим друг друга, помогаем друг другу, нам хорошо друг с другом в творчестве, в изучении себя, а со здоровыми развлекаться, жить душой не получается.

После выхода в свет первого издания книги «Терапия творческим самовыражением» (1989) я стал получать письма от молодого человека В. из уральского городка с разрешением публикации из них того, что представится мне важным («Пишу Вам в надежде стать Вашим пациентом, "клиническим материалом"» (термин из моей вышеуказанной книги)).

11 января 1990 г. В. писал о себе следующее.

«Мне 23 года. Инвалид II группы с марта 1989 г.

Страдаю дефензивной шизоидной психопатией с трудностями общения, социальной дезадаптацией. Бывают декомпенсации в виде ипохондрических навязчивостей, асте-нодепрессивных расстройств, метеопатических реакций (головные боли, артериальная гипертензия).

Неоднократно госпитализировался в психиатрические больницы, где получал терапию нейролептиками, транквилизаторами, антидепрессантами, но стойкого улучшения не наступало. В то же время благотворно действует терапия средой (общение с подобными мне дефензивными пациентами).

Имею наклонности к литературному творчеству (стихи, повести, рассказы).

Прочитав Вашу книгу "Терапия творческим самовыражением", понял: это — для меня!»

В письме от 21 декабря 1990 г. В. рассказывал следующее, думается, важное для нас.

«В этом году я почти не госпитализировался. Лежал три недели в психоотделении с субдепрессией на малых дозах сонапакса и карбоната лития. По правде говоря, мог бы и не ложиться, но уж больно тоскую от одиночества, нищеты и бесперспективности жизни, нереализованности способностей и возможностей.

А сейчас психбольницы переполнены пациентами. Нестабильность в обществе, кризис... Представляю, что творится в крупных городах — неврозы, депрессии, суицид. Нормальные-то люди не выдерживают, срываются, а нам, дефензивным, сам Бог велел...

Считаю, что многих дефензивных (особенно астеников, психастеников, некоторых шизоидов и малопрогредиентных шизофреников) надо вообще изолировать от общества (разумеется, добровольно!) и содержать в специальных заведениях.

Представляете — пансионат на 20-50 мест в загородном лесу. Сад, огород, цветники, спортивные сооружения. Уютные одиночные комнаты. Сама обстановка здесь будет психотерапевтической — духовное общение с себе подобными, отсутствие бытовых забот. В штате "психпансионата" будут врачи, психологи. А если учесть, что среди дефензивных немало одаренных, способных людей, то такие "шарашки" при соответствующем научном оснащении и подборе контингента могут приносить прибыль!

Конечно, все это нереально — для организации нужны немалые деньги, да и какое ведомство будет этим заниматься? Кстати, как Вы относитесь к этой моей идее, считаете ли ее приемлемой? [125]

...В порядке творческого самовыражения посылаю четыре своих стихотворения разных лет. Знакомые врачи находят их клинически верными. Можете использовать их в научных работах, "для примера" (разумеется, не упоминая мое имя).

Шизоид

Бушует очередь за водкой,

Толпа по улице снует,

А мимо вычурной походкой

Прохожий медленно идет.

В пальто потешном долгополом,

Нескладный, длинный и худой,

И взгляд усталый невеселый
Проникнут скорбью мировой.

Непонимаемый и сирый

Средь обывателей тупых,

Он чужд толпе, народу, миру,

Он — вещь в себе. Он — ding in sich.

Стеной фантазий и абстракций
Себя от жизни отградил.
В нем блеск былых цивилизаций,
Недосягаемых светил.

Его уводит в Мир далекий
Научных терминов латынь.
Он чтит Евангельские строки,
В миру же нет ему святынь.

Он ищет Путь и жаждет Встречи,
Но глушь и тьма со всех сторон.
Он соткан из противоречий,
Как мир, где жить он обречен.

Его душа полна капризов,
Идей сверхценных и причуд.
Нет силы бросить миру вызов,
Но «жить как все» Я не хочу!

Январь 1990 г.

Депрессия

Опять пришел конец недели,
В окно влетают со двора
Гудки машины, звон капели,
И смех, и хлопанье ковра.

По небесам ползет светило
В тугом клубке магнитных бурь.
Меня надолго охватила
Тоска весенняя и дурь.

Навек обижен я судьбою,
И оттого — моя тоска.
Судьба смеется надо мною
И пальцем крутит у виска.

Виски бальзамом протираю,
Кряхтя, как старый инвалид,
И все на свете проклинаю —
Опять давление шалит.

На 90

А мне всего лишь 20 лет...

С душой, покрытою коростой,

Явился я на божий свет.

Я одинок, как труп в могиле,
Собою сыт, собою пьян,
Мозги унынием оплыли,
И жизнь как лондонский туман.

Уж восемь вечера пробило,
Я в спальню медленно бреду
И поплавок ноотропила
Сквозь сон глотаю на ходу.

В своем соку варюсь и маюсь,

И с каждым днем мне жить трудней.

В бессильной злобе покоряюсь

Я меланхолии своей.

Залезу в ванну, вскрою вены,
Усну в блаженстве и тепле.
Песчинка в хаосе Вселенной,
Найду покой в сырой земле!

Март 1987 г.

Психиатрическое

В руках сестры искрится шприц,
Вгоняя в вену вязкий холод.

Всего лишь 20 единиц,

А по мозгам ударил молот.

По стенам тени воробьев
Парят как ангелы крылаты,
И сотрясает стены рев
Из инсулиновой палаты.

А там не слышен щебет птиц,
Там бдят надменные треноги,
И доза в 200 единиц
Там уготована «убогим».

Январь 1989 г.

Патологическое

Стремится к хаосу стихия,
Желая ввергнуть мир в распад.
В противоборстве с энтропией
Земные гении стоят.

Им Дар задаром не дается,
И часто видишь, как талант
С ума сойдет или сопьется,
От непосилья надорвется,
Эпохи мученик-мутант.

Им душу мучает прижимно
И заставляет рваться вдаль
Познанья вечного пружина,
Как эволюции спираль.

Тоска, сомнения, разруха,
Паденье в капище греха...
И — дерзкий взлет к высотам духа!
И — жизнь на грани SCH...

Чреваты внутренним разладом
Размах и сложность их души.
От обывательского стада
Они скрываются в глуши.

Порою вал житейской грязи
Их накрывает с головой,
Но не порвать духовной связи:
Угас светильник, Свет — живой!

В потоке вечном — жизни формы,
И, обновленьем одержим,
Мир опирается на Норму,
Но Патологией движим!

21/22 ноября 1990 г.

В сущности, сообществом психиатрических пациентов является и Театр софия-аналитического танца Габриэллы Сорджи, о котором речь впереди (в главе IV).

Сообщества психиатрических пациентов («терапевтические сообщества») включены в важную международную тему «психосоциальная реабилитация». Московские психиатры Исаак Яковлевич Гурович и Янина Абрамовна Сторожакова в работе «Психосоциальная реабилитация в психиатрии» (2001), анализируя мировую литературу вопроса, отмечают, что «начиная с 1980-х г., то есть в последние два десятилетия, реабилитация все больше обозначается как «психосоциальная». <...> Начиная с разработки такой формы как «терапевтическое сообщество» функция непосредственного психосоциального воздействия в реабилитационных мероприятиях начинает все больше преобладать. В настоящее время это многочисленные пациент-центрированные, но включающие также ближайшее социальное окружение, чаще групповые, а также индивидуальные формы работы, основанные на различных многочисленных программах (модулях). Сюда относятся тренинги социальных навыков, общения, самоуважения, уверенного поведения, независимого проживания, психообразовательные программы, обучение стратегии совладания с остаточными психотическими симптомами, семейная терапия, использующая проблемно-решающую, поведенческую, психообразовательную техники и пр. Сегодня это такой же не менее значимый комплекс терапевтических воздействий, как и биологическая терапия» (с. 5). Выпускаются у нас специальные пособия по психиатрии для пациентов (переводные и наши). Из последних отмечу здесь два буклета норвежского психиатра Герд-Рагны Блох Торсен (2004, 2005). Практически все сущностное, перечисленное выше, работает в ТТС (включая в нее и Театр), но в особом, российском духе, проникнутое художественно-философским душевным теплом, творческим самовыражением-вдохновением, без явных психотерапевтических техник (моделирование ситуаций, ролевые игры и т. д.), холодноватой рассудочности и скрупулезно разработанных программ (модулей). Слишком разные души (в том числе больные души) в России и на Западе. Слишком разная у нас жизнь. Там душевнобольные живут сами по себе, в стороне от родителей, у нас — чаще в родительском доме, там надобно вырабатывать технику эмпатии, у нас это сплошь и рядом выглядит странно по причине природно-врожденной способности к теплому естественному сопереживанию, особенно у дефензивов. И еще множество известных и неизвестных отличий.

На XIV съезде психиатров России (2005) в своем выступлении американская душевнобольная, сообщив, что у нее «биполярное расстройство», рассказала, как личностно восстанавливается в соответствии с теорией Эрика Эриксона. «Борясь с психической травмой, принесенной заболеванием», она методично, аналитически развивает в себе «доверие вместо сомнения», «надежду против стыда» и т. д. (восемь известных стадий развития по Э. Эриксону). Все это делается для того, чтобы найти в своем положении свое место в жизни, помогать товарищам по несчастью, чтобы легче было довериться врачу, который поможет ей стационироваться в случае обострения заболевания. Отмечу, что мне довольно редко приходилось встречать у российских душевнобольных готовность к подобным сложно-интеллектуальным, философско-психологическим, психоаналитическим способам защиты от своего душевного страдания.

Почти уже 12 лет в Москве действует Ассоциация «Общественные инициативы в психиатрии» (президент — психиатр Владимир Григорьевич Ротштейн). Ассоциация осуществляет несколько программ, способствующих более полной, содержательной и целебной (в широком смысле) жизни психиатрических, достаточно тяжелых, хронических пациентов в обществе. Подобные движения существуют в разных странах. В ассоциации создаются многочисленные группы взаимной поддержки для пациентов, работающие без участия в них профессионалов (врачей, психологов, социальных работников), в Москве и других городах страны. Пациенты сами создают эти группы и сами руководят их работой-жизнью, без профессионалов обсуждают в группах свои трудности и учатся жить со своей болезнью. С января 2000 г. ассоциация выпускает бюллетень «Катерина. Луч света в темном царстве» для пациентов и их родственников. Рассказывая все это, опираюсь на это издание[126]. Ассоциация «Общественные инициативы в психиатрии» и международная организация GAMIAN-Europe (Великобритания) создали специальную Школу для подготовки лидеров групп взаимной поддержки из пациентов. «В школе преподают в основном члены ассоциации "Общественные инициативы в психиатрии". Каждый курс включает и семинары с участием представителей GAMIAN-Europe, которые имеют гораздо больше опыта в работе групп взаимной поддержки (ведь у нас они существуют всего несколько лет, а в Великобритании — несколько десятилетий). <...> Обучение в Школе лидеров, естественно, бесплатное». В другом номере «Катерины»[127] читаем: «Программа подготовки лидеров групп взаимной поддержки предусматривает их обучение не только в Москве, но и в Великобритании. Первые восемь человек посетили Англию в сентябре прошлого года, и впечатления об их поездке были опубликованы в "Катерине". Недавно из Оксфорда вернулась вторая группа; композицию из их путевых заметок и впечатлений мы публикуем сегодня».

Бюллетень «Катерина» рассказывает также о различных душевных расстройствах, способах их лечения, дает советы, публикует творчество пациентов. Пациенты делятся впечатлениями о действии на них различных лекарств, изучают психиатрию для новых отношений со своим врачом. Так, пациентка в процессе «психообразования» в группе поддержки пришла к тому, что «сказала доктору: "Не лечите меня больше от депрессии. Мое состояние определяется не позитивными, а негативными симптомами. С ними можно справиться только с помощью нейролептиков нового поколения. Я уже пробовала солиан, он мне помогал прекрасно, но, к сожалению, у меня склонность к повышению уровня пролактина. Поэтому я боюсь долго принимать этот великолепный препарат. Но я выяснила, что есть на свете сероквель, который меньше влияет на уровень пролактина. Может быть, стоит попробовать?" Призадумался доктор и понял: понапрасну он думал, что группа поддержки — блажь пустопорожняя. Ведь пациентка-то дело говорит. Подумал доктор, подумал, — и выписал ей сероквель»[128].

Понятно, все это есть невиданная яркая страница нашей психиатрической реабилитации. Однако рядом с этим движением (восхищаюсь им), убежден, должна и будет работать наша отечественная психиатрическая реабилитация дефензивных пациентов, наполненная не столько технически-интеллектуальным (западным), сколько художественно-философским (российским) познанием себя и других в разнообразном творческом самовыражении в наших по-российски теплых сообществах, руководимых одухотворенными профессионалами, которых пациенты уважают и любят. В этом отношении наш Театр-сообщество как частица ТТС есть наше, российское, самобытное пристанище-убежище, наша «психотерапевтическая семья».