Его старый лакей ведет меня к нему в комнату.

- Что тебе от меня надо, сорванец? - спрашивает Дзингарелли.

- Маэстро! - говорю ему я. - Я пришел покаяться во всех моих

Проступках. Никогда больше я не буду удирать из консерватории и лазить через

Забор. Я буду теперь учиться вдвое прилежнее, чем раньше.

- Если бы я не боялся испортить самый прекрасный бас, какой я

Когда-либо слышал, я бы тебя посадил под замок на хлеб и на воду, негодник;

Ты бы у меня посидел так недельки две.

- Маэстро, - опять начинаю я, - я теперь буду у вас самым примерным

учеником во всей консерватории, credete a me [16]. Но я только прошу, не

откажите исполнить мою просьбу: если к вам кто-нибудь явится просить, чтобы

я пел где-нибудь, не отпускайте меня. Умоляю вас, скажите, что вы не можете!

- Да кому же в голову придет просить у меня такого шалопая? Да разве я

когда-нибудь позволю тебе уйти из консерватории? Да ты что, смеяться надо

мной вздумал? А ну-ка, вон отсюда! Сию минуту вон! - кричит он, а сам

Старается пнуть меня ногой в зад. - Смотри, попадешь у меня под замок на

Хлеб и на воду.

Через час сам синьор Джованноне является к директору.

- Я пришел просить вас, - говорит он, - сделайте милость, от вас

Зависит мое счастье, - отдайте мне Джеронимо, пусть он попоет у меня эту

Зиму, а я тогда смогу дочку замуж выдать.

- На что тебе этот сорванец? - кричит ему Дзингарелли. - Да я и слышать

об этом не желаю! Не отдам ни за что! А кроме того, если бы я даже и

отпустил его, он сам никогда не согласится бросить консерваторию: он только

Что клялся мне в этом.

- Ну, если только за этим дело, - важно ответствует Джованноне,

доставая из кармана мой контракт, - carta canta [17] - вот его подпись.

Тут Дзингарелли рассвирепел, чуть звонок не оборвал.

- Выгнать, - кричит, - сейчас же выгнать Джеронимо вон из

консерватории! - А сам весь трясется от ярости.

Так меня и выгнали. Ну и хохоту было! И в тот же вечер я уже пел арию

Moltiplico: Полишинель собирается жениться и считает по пальцам, что ему

Надо купить себе для обзаведения хозяйством, и каждый раз сбивается со

Счета.

- Ах, сударь, будьте так добры, спойте нам эту арию! - сказала г-жа де

Реналь.

Джеронимо запел, и все хохотали до слез. Синьор Джеронимо отправился

Спать, когда уже пробило два часа; он очаровал всю семью своими приятными

Манерами, своей любезностью и веселым нравом.

На другой день г-н и г-жа де Ренали вручили ему письма, которые были

Ему нужны для представления к французскому двору.

"Вот гак-то везде, одна фальшь, - рассуждал сам с собой Жюльен. -

Сейчас синьор Джеронимо покатит в Лондон на шестидесятитысячное жалованье. А

Без ловкости этого директора Сан-Карлино его божественный голос стал бы

Известен, может быть, на десять лет позднее... Нет, честное слово, по мне -

Лучше быть Джеронимо, а не Реналем. Правда, его не так уважают в обществе,

Но зато у него нет таких неприятностей, как, скажем, - эти торги, да и

живется ему куда веселей".

Жюльен удивлялся самому себе: те недели, которые он провел в полном

Одиночестве в Верьере, в пустом доме г-на де Реналя, он чувствовал себя

Очень счастливым. Отвращение, мрачные мысли охватывали его только на званых

Обедах, а в остальное время, один во всем доме, он мог читать, писать,

Думать, и никто не мешал ему. Его ослепительные мечты не нарушались

Поминутно горькой необходимостью угадывать движения низкой душонки - да еще

Мало того - ублажать ее разными хитростями или лицемерными словами.

Быть может, счастье вот здесь, совсем рядом? Ведь на такую жизнь не

нужно много денег: достаточно жениться на Элизе или войти в дело Фуке. Но

Путник, поднявшись на крутую гору, с великим удовольствием отдыхает на ее

вершине. А будет ли он счастлив, если его заставят отдыхать вечно?

Госпожу де Реналь одолевали страшные мысли. Несмотря на все свои благие

намерения, она не утерпела и рассказала Жюльену всю историю с торгами. "Я,

кажется, готова ради него нарушить все мои клятвы", - думала она.