VII. Обзор исторический

"Экспертиза медиков стремилась доказать нам, что подсудимый не в своемуме и маньяк. Я утверждаю, что он именно в своем уме, но что это-то и всегохуже: был бы не в своем, то оказался бы может быть гораздо умнее. Что же дотого, что он маньяк, то с этим я бы и согласился, но именно в одном толькопункте, - в том самом, на который и экспертиза указывала, именно во взглядеподсудимого на эти три тысячи, будто бы недоплаченные ему отцом. Тем неменее, может быть, можно найти несравненно ближайшую точку зрения, чтобобъяснить это всегдашнее исступление подсудимого по поводу этих денег, чемнаклонность его к помешательству. С своей стороны, я вполне согласен смнением молодого врача, находившего, что подсудимый пользуется и пользовалсяполными и нормальными умственными способностями, а был лишь раздражен иозлоблен. Вот в этом и дело: не в трех тысячах, не в сумме собственнозаключался предмет постоянного и исступленного озлобления подсудимого, а втом, что была тут особая причина, возбуждавшая его гнев. Причина эта -ревность!" Здесь Ипполит Кириллович пространно развернул всю картину роковойстрасти подсудимого к Грушеньке. Начал он с самого того момента, когдаподсудимый отправился к "молодой особе", чтоб "избить ее", - выражаясь егособственными словами, пояснил Ипполит Кириллович, - "но вместо того, чтобизбить, остался у ног ее, - вот начало этой любви. В то же время бросаетвзгляд на ту же особу и старик, отец подсудимого. - совпадение удивительноеи роковое, ибо оба сердца зажглись вдруг, в одно время, хотя прежде и тот идругой знали же и встречали эту особу, - и зажглись эти оба сердца самоюбезудержною, самою Карамазовскою страстью. Тут мы имеем ее собственноепризнание: "Я, говорит она, смеялась над тем и другим". Да, ей захотелосьвдруг посмеяться над тем и другим; прежде не хотелось, а тут вдруг влетелоей в ум это намерение, - и кончилось тем, что оба пали перед нейпобежденные. Старик, поклонявшийся деньгам как богу, тотчас же приготовилтри тысячи рублей лишь за то только, чтоб она посетила его обитель, новскоре доведен был и до того, что за счастье почел бы положить к ногам еесвое имя и все свое состояние, лишь бы согласилась стать законною супругойего. На это мы имеем свидетельства твердые. Что же до подсудимого, тотрагедия его очевидна, она пред нами. Но такова была "игра" молодой особы.Несчастному молодому человеку обольстительница не подавала даже и надежды,ибо надежда, настоящая надежда была ему подана лишь только в самый последниймомент, когда он, стоя перед своею мучительницей на коленях, простирал к нейуже обагренные кровью своего отца и соперника руки: в этом именно положениион и был арестован. "Меня, меня вместе с ним в каторгу пошлите, я его дотого довела, я больше всех виновата!" восклицала эта женщина сама, уже вискреннем раскаянии, в минуту его ареста. Талантливый молодой человек,взявший на себя описать настоящее дело, - все тот же г. Ракитин, о котором яуже упоминал, - в нескольких сжатых и характерных фразах определяет характерэтой героини: "Раннее разочарование, ранний обман и падение, изменаобольстителя-жениха, ее бросившего, затем бедность, проклятие честной семьии наконец покровительство одного богатого старика, которого она впрочем самасчитает и теперь своим благодетелем. В молодом сердце, может бытьзаключавшем в себе много хорошего, затаился, гнев еще слишком с ранней поры.Образовался характер расчетливый, копящий капитал. Образоваласьнасмешливость и мстительность обществу". После этой характеристики понятно,что она могла смеяться над тем и другим единственно для игры, для злобнойигры. И вот в этот месяц безнадежной любви, нравственных падений, изменысвоей невесте, присвоения чужих денег, вверенных его чести, - подсудимыйкроме того доходит почти до исступления, до бешенства, от беспрерывнойревности, и к кому же, к своему отцу! И главное, безумный старик сманивает ипрельщает предмет его страсти - этими же самыми тремя тысячами, которые сынего считает своими родовыми, наследством матери, в которых укоряет отца. Да,я согласен, это было тяжело перенести! Тут могла явиться даже и мания. Не вденьгах было дело, а в том, что этими же деньгами с таким омерзительнымцинизмом разбивалось счастье его!" Затем Ипполит Кириллович перешел к тому, как постепенно зарождалась вподсудимом мысль отцеубийства, и проследил ее по фактам. "Сначала мы только кричим по трактирам, - весь этот месяц кричим. О, мылюбим жить на людях и тотчас же сообщать этим людям все, даже самыеинфернальные и опасные наши идеи, мы любим делиться с людьми, и, неизвестнопочему, тут же, сейчас же и требуем, чтоб эти люди тотчас же отвечали намполнейшею симпатией, входили во все наши заботы и тревоги, нам поддакивали инраву нашему не препятствовали. Не то мы озлимся и разнесем весь трактир.(Следовал анекдот о штабс-капитане Снегиреве.) Видевшие я слышавшиеподсудимого в этот месяц почувствовали наконец, что тут уже могут быть неодни крики и угрозы отцу, но что при таком. исступлении угрозы пожалуйперейдут и в дело. (Тут прокуpop описал семейную встречу в монастыре,разговоры с Алешей и безобразную сцену насилия в доме отца, когда подсудимыйворвался к нему после обеда.) Не думаю настойчиво утверждать, - продолжалИпполит Кириллович, - что до этой сцены подсудимый уже обдуманно ипреднамеренно положил покончить с отцом своим убийством его. Тем не менееидея эта уже несколько раз предстояла ему, и он обдуманно созерцал ее - наэто мы имеем факты, свидетелей и собственное сознание его. Признаюсь,господа присяжные заседатели, - присовокупил Ипполит Кириллович, - я даже досегодня колебался оставить за подсудимым полное и сознательное преднамерениенапрашивавшегося к нему преступления. Я твердо был убежден, что душа его ужемногократно созерцала роковой момент впереди, но лишь созерцала,представляла его себе лишь в возможности, но еще не определяла ни срокаисполнения, ни обстоятельств. Но я колебался лишь до сегодня, до этогорокового документа, представленного сегодня суду г-жею Верховцевой. Вы самислышали, господа, ее восклицание: "Это план, это программа убийства!" воткак определяла она несчастное "пьяное" письмо несчастного подсудимого. Идействительно, за письмом этим все значение программы и преднамерения. Ононаписано за двое суток до преступления, - и, таким образом, нам твердотеперь известно, что, за двое суток до исполнения своего страшного замысла,подсудимый с клятвою объявлял, что если не достанет завтра денег, то убьетотца, с тем чтобы взять у него деньги из-под подушки "в пакете с красноюленточкой, только бы уехал Иван". Слышите: "только бы уехал Иван", - тутстало быть уже все обдумано, обстоятельства взвешены, - и что же: все потоми исполнено как по писаному! Преднамеренность и обдуманность несомненны,преступление должно было совершиться с целью грабежа, это прямо объявлено,это написано и подписано. Подсудимый от своей подписи не отрицается. Скажут:это писал пьяный. Но это ничего не уменьшает и тем важнее: в пьяном виденаписал то, что задумал в трезвом. Не было бы задумано в трезвом, ненаписалось бы в пьяном. Скажут пожалуй: к чему же он кричал о своемнамерении по трактирам? Кто на такое дело решается преднамеренно, тот молчити таит про себя. Правда, но кричал он тогда, когда еще не было планов ипреднамерения, а лишь стояло одно желание, созревало лишь стремление. Потомон об этом уже меньше кричит. В тот вечер, когда было написано это письмо,напившись в трактире "Столичный Город", он, против обыкновения, былмолчалив, не играл на биллиарде, сидел в стороне, ни с кем не говорил и лишьсогнал с места одного здешнего купеческого приказчика, но это уже почтибессознательно, по привычке к ссоре, без которой, войдя в трактир, он уже немог обойтись. Правда, вместе с окончательным решением подсудимому должно жебыло придти в голову опасение, что он слишком много накричал по городупредварительно и что это может весьма послужить к его уличению и егообвинению, когда он исполнит задуманное. Но уж что же делать, факт огласкибыл совершен, его не воротишь, и, наконец, вывозила же прежде кривая,вывезет и теперь. Мы на звезду свою надеялись, господа! Я должен к тому жепризнаться, что он много сделал, чтоб обойти роковую минуту, что онупотребил весьма много усилий, чтоб избежать кровавого исхода. "Буду завтрапросить три тысячи у всех людей, как пишет он своим своеобразным языком, ане дадут люди, то прольется кровь". Опять-таки в пьяном виде написано иопять-таки в трезвом виде как по писаному исполнено!" Тут Ипполит Кириллович приступил к подробному описанию всех старанийМити добыть себе деньги, чтоб избежать преступления. Он описал егопохождения у Самсонова, путешествие к Лягавому - все по документам."Измученный, осмеянный, голодный, продавший часы на это путешествие (имеяоднако на себе полторы тысячи рублей - и будто, о будто!), мучаясь ревностьюпо оставленному в городе предмету любви, подозревая, что она без него уйдетк Федору Павловичу, он возвращается наконец в город. Слава богу! Она уФедора Павловича не была. Он же сам ее и провожает к ее покровителюСамсонову. (Странное дело, к Самсонову мы не ревнивы и это весьмахарактерная психологическая особенность в этом деле!) Затем стремится нанаблюдательный пост "на задах" и там - и там узнает, что Смердяков впадучей, что другой слуга болен - поле чисто, а "знаки" в руках его - какойсоблазн! Тем не менее он все-таки сопротивляется; он идет к высокоуважаемойвсеми нами временной здешней жительнице г-же Хохлаковой. Давно ужесострадающая его судьбе, эта дама предлагает ему благоразумнейший изсоветов: бросить весь этот кутеж, эту безобразную любовь, эти праздношатанияпо трактирам, бесплодную трату молодых сил и отправиться в Сибирь на золотыеприиски: "там исход вашим бушующим силам, вашему романическому характеру,жаждущему приключений". Описав исход беседы и тот момент, когда подсудимыйвдруг получил известие о том, что Грушенька совсем не была у Самсонова,описав мгновенное исступление несчастного, измученного нервами ревнивогочеловека при мысли, что она именно обманула его и теперь у него, ФедораПавловича, Ипполит Кириллович заключил, обращая внимание на роковое значениеслучая: успей ему сказать служанка, что возлюбленная его в Мокром, с"прежним" и "бесспорным" - ничего бы и не было. Но она опешила от страха,заклялась-забожилась, и, если подсудимый не убил ее тут же, то это потомучто сломя голову пустился за своей изменницей. Но заметьте: как ни был онвне себя, а захватил-таки с собою медный пестик. Зачем именно пестик, зачемне другое какое оружие? Но, если мы уже целый месяц созерцали эту картину ик ней приготовлялись, то чуть мелькнуло нам что-то в виде оружия, мы исхватываем его как оружие. А о том, что какой-нибудь предмет в этом родеможет послужить оружием, - это мы уже целый месяц представляли себе.Потому-то так мгновенно и бесспорно и признали его за оружие! А потому всеже не бессознательно, все же не невольно схватил он этот роковой пестик. Ивот он в отцовском саду - поле чисто, свидетелей нет, глубокая ночь, мрак иревность. Подозрение, что она здесь, с ним, с соперником его, в егообъятиях, и, может быть, смеется над ним в эту минуту - захватывает ему дух.Да и не подозрение только, - какие уж теперь подозрения, обман явен,очевиден: она тут, вот в этой комнате, откуда свет. она у него там заширмами, - и вот несчастный подкрадывается к окну, почтительно в негозаглядывает, благонравно смиряется и благоразумно уходит, поскорее вон отбеды, чтобы чего не произошло, опасного и безнравственного - и нас в этомхотят уверить, нас, знающих характер подсудимого, понимающих в каком он былсостоянии духа, в состоянии нам известном по фактам, а главное обладаязнаками, которыми тотчас же мог отпереть дом и войти!" Здесь по поводу"знаков" Ипполит Кириллович оставил на время свое обвинение и нашелнеобходимым распространиться о Смердякове, с тем чтоб уж совершенноисчерпать весь этот вводный эпизод о подозрении Смердякова в убийстве ипокончить с этою мыслию раз на всегда. Сделал он это весьма обстоятельно, ивсе поняли, что несмотря на все выказываемое им презрение к этомупредположению, он все-таки считал его весьма важным.