ГЛАВА XIX Процесс внимания

Переход впечатлений в ощущения. Гипотезы Бенеке и Фехнера (1 - 3). - Веберовский порог сознания (4). - Внимание как условие превращения впечатлений в ощущения (5). - Необходимость другого порога, кроме веберовского (6 и 7). - Впечатление не всегда и не немедленно переходит в ощущение (8 и 9). - Переход внимания с предмета на предмет и недостаточность объяснения Фехнера (10 и 11). - Может ли внимание обнимать разом несколько предметов? (12). - Действие внимания на усиление ощущений (13). - Отношение внимания к следам бывших впечатлений (14). - Внутренние причины внимательности (15). - Значение внимания для воспитателя (16 и 17). - Как исправляется дурно направленное внимание. Недостаточность теории Бенеке (18 - 20). - Взгляд английских психологов на внимание и отношение этого взгляда к теории Гербарта и Бенеке (21 - 23). - Значение внимания в жизни человека (24 - 25)

1. В главах, посвященных органам чувств и их деятельности *, мы изложили только физические элементы процесса ощущения или образование тех нервных движений, которые превращаются душою в ощущения. Теперь нам следует говорить о психической стороне того же процесса, о переходе нервного движения или состояния нервов в ощущение: о том, каким образом разнообразные нервные движения в разнообразных нервных аппаратах становятся в душе столь же разнообразными ощущениями. Что же мы знаем об этом переходе, который совершается в нас в каждое мгновение нашей сознательной жизни? Говоря откровенно, почти ничего, и мы считаем полезнейшим выставить в ярком свете этот пробел в наших знаниях, чем прикрывать его такими туманными фразами, какими прикрыт он, например, у Бенеке и Фехнера.

_____________________

* См. выше, гл. VI, VII, VIII, IX.

_____________________

2. Бенеке стушевывает пробел между нервным впечатлением и душевным ощущением, говоря, что следы впечатлений, бессознательные вначале, накопляясь мало-помалу, делаются потом сознательными *. Но эта гипотеза прямо противоречит опыту, показывающему ежеминутно, что в душе нашей остаются следы только тех впечатлений внешнего мира, которые уже были нами сознаны. Мало ли организм наш получает ежеминутно впечатлений, которые могут иметь на него даже самое разрушительное физическое влияние, но которые тем не менее не оставляют никакого следа в нашей памяти, потому что мы их не сознавали? Если бы такие впечатления даже оставались в нас каким-нибудь образом, то, встретившись с ними, мы не узнали бы их, а приняли бы за новые. Следовательно, говорить о том, что из накопления следов бессознательных впечатлений образуются сознательные ощущения, значит, впадать в ложный круг, ибо самый след без действия сознания невозможен. Сколько ни прикладывай бессознательного к бессознательному - в сумме все же будет бессознательное. Разница здесь не в количестве, а в качестве.

______________________

* Lehrbuch der Psychologie. § 57. Еще же яснее: Erzieh. und Unterr. В. I. § 17. S. 75.

______________________

3. Так же мало объясним мы себе переход впечатлений нервной системы в ощущения души, приняв фехнеровский термин психофизических движений. Мы можем иметь понятие о движении физическом, но не можем иметь никакого о том, что такое психическое движение. В том-то и вопрос, каким образом физическое движение нервов превращается в психическое ощущение, а слово психофизический, ничего нам не объясняя, закрывает только прореху в наших знаниях. Чтобы уяснить эту гипотезу, Фехнер вынужден был прибегнуть к какому-то новому эфиру, которого он не называет психическим, только избегая резкости этого названия *. Эфир этот, по мнению Фехнера, способен к таким быстрым вибрациям, что они уже делаются сознательными. Опять то же стремление - качественное различие между движениями нервов и ощущением свести на количественное.

_____________________

* Fechner's Psycho-Phys. T. II. S. 545 и 546.

_____________________

4. Вебер, Гельмгольц и другие физиологи нервной системы определили довольно точно для различных чувств ту степень силы, за которую должно перейти нервное впечатление, чтобы его возможно было сознавать (для осязания - степень веса; для зрения - величину предмета; для слуха - число колебаний струны в секунду). Но дело в том, что, перейдя и эту физическую ступень (порог, по выражению Вебера), впечатление хотя и может быть сознанным, но не всегда сознается на самом деле: иногда мы его сознаем, а иногда - нет. Это явление, известное под общим именем внимания и рассеянности, заставило Фехнера передвинуть вопрос подальше. Он признает, что недостаточно еще перехода силы впечатления за веберовский порог, для того чтобы впечатление могло сделаться действительным ощущением. За этим порогом впечатление только возбуждает психофизическое движение (чего - эфира?), а это психофизическое движение должно перейти, в свою очередь, за новый порог силы, чтобы стать сознательным, и когда количество этих психофизических вибраций в секунду достигнет определенного числа, тогда впечатление становится сознательным *. Но не есть ли это одна из самых обыкновенных уловок незнания? Если миллиона колебаний в секунду недостаточно, чтобы движение сделалось сознательным, то вот вам десять миллионов; а если мало десяти, то почему же не дать ста? Так внимание делается камнем преткновения для всякой психологической теории, старающейся объяснить физиологическим путем переход нервных движений в ощущения.

______________________

* Ibid. S. 428.

______________________

5. Самое слово внимание показывает уже, что под ним разумеется акт взимания сознанием тех или других впечатлений внешнего мира, и нетрудно убедиться, что этот акт сознания является необходимым условием превращения нервного впечатления в душевное ощущение. Из огромного числа впечатлений внешнего мира, ежеминутно потрясающих наш нервный организм, мы ощущаем сравнительно весьма немногие; остальные же, делаясь физическими впечатлениями, не делаются психическими ощущениями. Ухо наше открыто всегда; волны потрясенного звуками воздуха к нему прикасаются; составные части слухового аппарата дрожат; волны жидкости лабиринта струятся; погруженные в них концевые аппараты слухового нерва принимают эти движения; слуховой нерв несет их к мозговым центрам; все это совершается по неизбежным физическим законам: а между тем если внимание наше чем-нибудь отвлечено, то мы не слышим звуков такой силы, что и малой доли ее было бы достаточно, чтобы расслышать эти звуки при малейшем внимании. То же самое замечаем мы при акте зрения. "Без перемены оси зрения, - говорит Мюллер, - внимание может обращаться на ту часть видимого предмета, которая лежит в стороне. Смотря на сложную геометрическую фигуру и не передвигая оси зрения, мы можем последовательно видеть различные элементы этой фигуры, не обращая внимания на другие *. То есть мы будем видеть, что нам хочется, хотя глаз наш, по законам оптики, будет отражать одновременно все элементы фигуры, всю фигуру. Не вправе ли мы вывести из этого, что глаз наш и мы - два существа различных и что глаз наш не может видеть без нашего участия, без участия нашего внимания?

______________________

* Manuel de Physiologie. Т. II. P. 278.

______________________

6. Сила впечатления не только может перешагнуть за физический порог возможности сознания, но даже достигнуть чрезвычайно высокой степени - и все же не пробудить сознания. Мать выносит своего ребенка из пламени: платье и волосы на ней обгорели, на теле страшные ожоги, а она ничего на замечает; даже душевные страдания в ней слабы - вся она один акт воли. Но вот наконец дитя вне опасности, и она начинает кричать, стонать, плакать, и то еще не от физической боли, а от душевных страданий, причиняемых ей одной мыслью, такая опасность угрожала ребенку. И только уж потом, когда нравственные страдания ее поутихнут, начинает она чувствовать боль от ожогов, таких ожогов, что и одной сотой части их было бы достаточно, чтобы заставить эту женщину сильно страдать при обыкновенном состоянии души. Говорят, что в пылу битвы люди долго не чувствуют сильных, даже смертельных ран и быстро слабеют или даже падают замертво, когда обратят внимание на текущую из них кровь. Конечно, впечатления такого рода далеко перешли веберовский порог сознания, и если бы душа наша, как утверждают материалисты, была тождественна с нервным организмом, то не было бы никакой причины не сделаться этим впечатлениям ощущениями.

7. Однако же нельзя ли объяснить это явление какими-нибудь физическими причинами? Эту попытку и делает Фехнер. "Если бы, - говорит он, - струна, не прикрепленная к скрипке, могла быть приведена в те же колебания, каким подвергается она, будучи прикрепленною, то она дала бы и тот же звук. Но она только на скрипке может так колебаться (давать определенное число колебаний в секунду) и, следовательно, только на скрипке может издавать звуки" *. Однако же мы видим, что нерв остается в организме, подвергается впечатлениям и не дает ощущения. Но может быть, он не натянут как следует для того, чтобы подвергнуться такому числу колебаний, какое нужно для того, чтобы эти колебания могли сделаться сознательными? Положим, что так (хотя мы сейчас увидим, что и это предположение несправедливо); но и в таком случае следует признать силу, отдельную от нервного организма, которая способна напрягать нервы. Но этого-то признания и не хочется Фехнеру; вот почему он говорит глухо: "Значит, не все условия движения были выполнены, если оно не переходит в ощущение" **. Но в этом-то и дело, какое же физическое условие не было выполнено? Что помешало нерву перейти в напряженное состояние, достаточное для того, чтобы его колебания могли сделаться сознательными?

______________________

* Fechner's Psycho-Phys. T. II. S. 437.

** Ibid. S. 436.

______________________

8. Кому не знакомо то явление, на которое указывает сам же Фехнер, что мы можем не слыхать фразы в то мгновение, как она произнесена, и потом уже, иногда через довольно заметный промежуток времени, услыхать ее, как бы в самих себе? В рассеянности мы часто просим повторить сказанный нам вопрос; но, прежде чем нам повторят его, мы уже слышим его как бы в самих себе, и притом с тою же самою интонациею, с которой он был произнесен. Скорезби утверждает (нам самим знакомо это явление), что он часто рассматривал предмет после того, как уже отворотился от него, и тогда различал в нем такие подробности, каких вовсе не замечал, когда смотрел на предмет *. Многие медики показывают, что часто при кровопускании они видят сперва брызнувшую кровь, а потом уже движение ланцета и производимый им разрез **. Подобное же ощущение последующих событий предыдущими и предыдущих последующими испытывается при астрономических наблюдениях и вообще в тех случаях, когда два события быстро следуют одно за другим и одно из них почему-нибудь особенно возбуждает любопытство, т. е. внимание наблюдателя.

_____________________

* Ibid. S. 422.

** Ibid. S. 443.

_____________________

9. Все эти явления указывают нам на два факта: во-первых, на то, что производимое на нервы впечатление может быть совершенно полно и все же оставаться вне сознания; а во-вторых, что это впечатление может несколько мгновений оставаться в нервах во всей полноте своей, не переходя в ощущение. Из этого уже выходит само собою, что впечатление и внимание два совершенно разных акта двух различных деятелей и что эти акты могут сойтись и произвести ощущение, но могут и не сойтись, и тогда впечатление останется впечатлением, не дошедшим до сознания, или внимание, несмотря на всю свою напряженность, останется только вниманием, как бывает с нами тогда, когда мы напряженно прислушиваемся и приглядываемся, ничего не видя и не слыша. Что впечатления совершаются в нас и исчезают не мгновенно, что они некоторое время продолжаются в наших нервах, несмотря на то, ощущаем мы их или нет, - к этой мысли приводят нас еще и другие однородные явления. Еще Спиноза заметил, что образы сновидений, по пробуждении нашем, стоят несколько мгновений перед нашими глазами. Мюллер сделал то же наблюдение и вывел из него логически, что в сновидениях наших нервы зрения и слуха действуют точно так же, как и под впечатлением внешних предметов. Фехнер из своих собственных наблюдений и из наблюдений своих друзей приводит прекрасные примеры того, как, насмотревшись внимательно на какой-нибудь предмет, мы долго не можем отделаться от следов его образа, врывающихся совершенно для нас непроизвольно и неожиданно в промежутки наших мыслей, принявших совсем другое течение *. К этому следует еще прибавить наблюдение, приводимое Бурдахом, но знакомое, конечно, многим, что, задремав при громком разговоре или чтении, мы, просыпаясь, знаем последнее слово или последнюю фразу без всякой связи с предыдущими, которых мы не знаем. Еще необыкновеннее то явление, что мы знаем, что нас разбудило, хотя причина, разбудившая нас, уже перестала действовать, когда мы проснулись **. Все эти явления указывают нам на два факта: во-первых, на то, что и во сне мы получаем впечатления, хотя они не делаются ощущениями (иначе ничто не могло бы нас разбудить, как замечает Бурдах ***), и во-вторых, что впечатление может несколько времени оставаться впечатлением, прежде чем сделается ощущением, или, пробыв несколько времени совсем исчезнуть, не достигнув до нашего сознания. Если бы мы не проснулись, то и последняя часть речи оставалась бы только впечатлением и исчезла бы; но так как мы проснулись, то и сознаем последнее впечатление, полученное прежде, чем мы проснулись, но еще не успевшее исчезнуть.

______________________

* Psycho-Phys. Т. II. S. 500.

** Ibid. S. 445.

*** "Человек, засыпающий в церкви, - говорит Дугальд Стюарт, - не знает, что говорит проповедник, но если проповедник остановится, то спящий быстро проснется: в этом случае ясно, что человек может сознавать впечатления, не будучи впоследствии способен припомнить их" (Elements of the Phylosophy of the human Mind, by Dugald Stewart. London, 1867. P. I. Ch. II. P. 56). Но что сознавал спящий, смысл слов или только журчание речи? Ни того, ни другого: нервы, настроенные этим журчанием, вдруг изменяют свое состояние, когда журчание прекращается, и это-то быстрое и сильное изменение состояния нервов будит спящего.

______________________

Из всех этих наблюдений мы считаем себя вправе вывести, что впечатление может быть совершенно полно, выполнить все физические условия, необходимые для того, чтобы сделаться ощущением, но не сделается им, пока не подействует на него какой-то другой агент, а именно сознание в своем акте внимания.

10. Не только появление внимания, но и его переход с одного предмета на другой необъясним по теории, не отделяющей сознание от нервов. Признав, что впечатление, переходя за веберовский порог силы, может не сделаться ощущением, Фехнер, как мы уже видели, кроме этого физического порога, принимает еще новый, психофизический: известную силу быстроты психофизических движений, которой они должны достигнуть, чтобы сделаться сознательными. Этот психофизический порог Фехнера двоякого рода: один можно назвать общим, другой - местным.

"При общем пробуждении и засыпании, - говорит он далее, - происходит вообще временный переход всей психофизической деятельности из-под порога (сон) на верх порога (бодрствование). При частном пробуждении и засыпании (т. е. при внимании и рассеянности) происходит только местная перемена, между поднятием психофизической деятельности над порогом в одном месте и понижением ее под порог в другом. С этим связано и то, что пробуждение из общего сна происходит без участия произвола (так как произвол спит и не может разбудить сам себя), тогда как частный сон (рассеянность) происходит только от передвижения сознательного состояния с одного места на другое *. "Человек не может произвольно уснуть, так как он не может высоко подымающуюся (над уровнем сознательного состояния) психофизическую деятельность по произволу погрузить под порог; но он передвигает вершину этой деятельности с места на место, расширяет ее или сосредоточивает, одну сферу психофизической деятельности погружает в сон, а другую приводит в бодрственное состояние и, таким образом, хотя не прямо, может способствовать наступлению общего сна через возможно равномерное распределение психофизической деятельности" **. Таким образом, Фехнер видит в рассеянности частный (местный) сон ***, а во сне - общее понижение психофизической деятельности ниже уровня сознания (разве в сновидениях сознание не действует?) ****.

______________________

* Psycho-Phys. Т. II. S. 452. Заметим, что Фехнер упустил из виду весьма замечательное явление: многие люди могут просыпаться именно в тот час, который сами себе назначат.

** Там же. С. 450. Здесь есть очень верное замечание: действительно, лучшее средство уснуть - это привести в столкновение два ряда мыслей так, чтобы силы их уравновесились. Вот почему мы побеждаем мысли, не дающие нам уснуть, чтением книги; но если книга гораздо занимательнее мыслей, то она нас увлекает и мы не засыпаем; а если книга малоинтересна, то мы опять не засыпаем; нужно равновесие двух токов мыслей, чтобы произошла в нас та головная путаница, которая обыкновенно предшествует сну.

*** Там же. С. 443.

**** Вот почему Фехнер был вынужден принять особенное место для сновидений в нервном организме, что совершенно противоречит всем наблюдениям деятельности памяти, ясно участвующей в сновидениях.

______________________

Но спрашивается: кто же этот он, передвигающий вершину психофизической деятельности, то поднимающий, то опускающий ее по произволу, то рассеивающий, то сосредоточивающий, если сам человек не что иное, как эта психофизическая деятельность? Во всем этом описании процесса внимания видно, что тут не один деятель, а два борца и что скованное Фехнером слово психофизический приходится разорвать на два - психический и физический: сознание и нервный организм.

11. Конечно, жизнь следов впечатлений, не сделавшихся ощущениями, недоступна наблюдениям сознания; но тем не менее любопытно бы узнать, могут ли эти следы иметь какое-либо влияние на наши сознательные работы? Фехнер полагает, что могут; так, по его словам: "Солнечное сияние, зелень, пение птиц действуют на ход нашего мышления, хотя мы их и не замечаем" *.

_____________________

* Ibid. S. 461.

_____________________

Но разве мы можем назвать эти побочные впечатления незамечаемыми? Если мы думаем о чем-нибудь другом, а не об окружающей нас природе, то это еще не значит, чтобы мы ее вовсе не замечали. Эти побочные впечатления все же делаются ощущениями и врываются в интервалы главного ряда наших мыслей. Эту возможность побочных ощущений каждый может поверить на самом себе. Но ничего нет удивительного в том, что, припоминая потом этот период моего мышления, я вспоминаю только главный ряд мыслей, забывая побочные, которые тем не менее оказывали на меня тогда влияние. Так, нет сомнения, что затрудненное дыхание оказывает влияние на наши мысли и чувства; но это именно потому, что мы ощущаем эту затрудненность, хотя и не делаем ее предметом размышления, не связываем ее с другими нашими мыслями, а потому и не можем впоследствии припомнить. Вероятно, таким же путем производит влияние на наши психические процессы не только всякое нарушение нормального состояния нервного организма, но даже нормальные и периодические изменения в нем, которым он подвергается под влиянием голода, жажды, усталости, возраста и т. п.

12. На вопрос, может ли внимание наше быть обращено одновременно на различные впечатления, отвечают различно. Вундт, например, говорит прямо, что мы не можем сознавать разом более одного впечатления. Мюллер думает, что внимание не может заниматься разом большим числом впечатлений: "Если много впечатлении является в одно и то же время, то ясность их уменьшается пропорционально их множеству" *. Фехнер не дает решительного ответа; впрочем, он скорее готов признать, что внимание может разделяться, но при этом думает, что чем более предметов входит разом в наше сознание, тем каждый из них обнимается сознанием слабее **. Заметим, однако, что если бы внимание не могло обращаться разом на несколько впечатлений, то не было бы возможности перехода от одного впечатления к другим: наше внимание не могло бы быть отвлечено от предмета другим сильнейшим впечатлением; точно так же как мы не могли бы быть разбужены, если бы чувства наши во сне были совершенно закрыты для внешних впечатлений. Но конечно, чем обильнее и разнообразнее получаемые нами одновременно впечатления, тем они смешаннее и туманнее. Так, падая из быстро едущего экипажа, мы несколько мгновений не можем сообразить своего положения. Впрочем, это важное свойство внимания мы рассмотрим подробнее, когда будем говорить о том, что такое значит сознавать.

______________________

* Manuel de Physiologie. Т. II. P. 272.

** Psycho-Physik. S. 451.

______________________

13. Если при отсутствии внимания ощущение становится невозможным, а при рассеянности внимания - слабым, то и наоборот, при сосредоточенности внимания усиливается самое ощущение. "Поразительно влияние внимания на различение слабых звуков, - говорит Мюллер, - слабые шумы, сопровождающие звуки струн и других инструментов, проходят обыкновенно незамеченными, но внимание может сделать их столь ясными, что они нас поразят" *. В противоположность этому Фехнер говорит, что сосредоточенное внимание не усиливает впечатления **. Конечно, впечатление не усиливается, но ощущение этого впечатления непременно усиливается: поглядев бегло на предмет, мы очень мало его замечаем, что каждый легко может испытать над самим собою.

______________________

* Manuel de Physiologie. T. II. P. 273.

** Psycho-Physik. S. 452.

______________________

14. Отношение нашего внимания к настоящим впечатлениям точно такое же, как и к следам бывших впечатлений. "Если, - говорит Фехнер, - мы хотим представить себе виденный нами предмет в воспоминании, то ощущаем такое же напряжение внимания, как и тогда, когда хотим рассмотреть предмет, нам предстоящий. В органе чувств, к которому имеет отношение представляемый нами образ, мы испытываем (при живом воспоминании) то же утомление, какое испытывается в нем и при прямом действии предмета" *. Наблюдение это совершенно верно и очень объяснимо, так как, представляя воображаемый предмет, мы заставляем работать наши нервы, как они работали при принятии впечатления от того же предмета **. Следовательно, все, что мы говорим об отношении внимания к впечатлениям, применимо и к отношению внимания к следам впечатлений.

______________________

* Ibid. S. 317.

** "Вспоминать красный цвет, - говорит Герб. Спенсер, - значит испытывать в слабой степени то физическое состояние, которое называется впечатлением красного цвета; вспоминать движение, сделанное рукою, значит испытывать то внутреннее состояние, которым движение сопровождается". (Но мы увидим, что не в этом одном состоит акт воспоминания.)

______________________

15. До сих пор мы говорили только о внешней стороне внимания; теперь следует обратиться к его внутренней стороне и задать себе вопрос: к чему мы особенно внимательны и к чему не внимательны? "Мы более внимательны, - говорит теория Бенеке, - когда к новому впечатлению приливают в большом количестве следы, однородные с теми, которые мы уже имеем; мы менее внимательны, если этих прежних следов мало. К таким же предметам, следов которых у нас нет, мы не можем быть внимательны" *. В этой заметке много справедливого, но она заключает в себе и странное недоразумение. Спрашивается: как же мы получаем первое ощущение, если для того нам необходимо внимание, а для внимания нам необходимы следы бывших ощущений того же рода? Если же под именем следа разуметь нечто, не достигавшее нашего сознания, то мы не можем и узнать такого следа. Дело в том, что, кроме следов, Бенеке не хочет признать ничего, не хочет признать сознания, а без этого невозможно объяснить явлений внимания. Однако же мы не можем отвергнуть верности замечания, что "степень внимания усиливается массой притекающих следов" **, только видим в этом не единственную, а одну из причин возбуждения внимания; другие же причины находятся как в силе самого впечатления, так и в произвольной сосредоточенности внимания ***.

______________________

* Raue. Benecke's Seelenlehre. S. 182.

** Beneke's Erziehungslehre. B. I. S. 78.

*** Впрочем, надобно заметить, что бенековская теория в приложении к его педагогике делает сильные уступки и признает уже не одну, как в теории, а несколько причин внимания; только о других, противоречащих его теории, Бенеке упоминает вскользь (Erz.-und Unterr. L. S. 86). Ничто так не обнаруживает односторонности теории, как приложение ее к практическим целям.

______________________

16. Количество притекающих следов того ж рода (но не совершенно подобных) есть одна из главнейших причин, обусловливающих степень внимания. Каждый на себе испытывает, что душа наша особенно чутка к тому, что ее интересует; а интересует ее всегда то, что может возбудить в ней большее число следов и тем дать ей обширнейшее поприще деятельности *. "Не один какой-нибудь след, - говорит Бенеке, - но вся связь следов (целое души - "das Ganze der Seele"), стремящихся к сознанию, условливает силу внимания" **. "Внимание, - говорит он далее, - не находится изолированным в душе: склонности всякого рода (а склонность, по Бенеке, также образуется из следов) могут ослаблять или напрягать его, и в этом отношении внимание находится в тесной связи с моральной стороной человека". Вот почему Бенеке называет хорошее внимание, т. е. направленное в хорошую сторону, первою добродетелью детства. Направление внимания зависит от общей суммы душевных следов или залогов, а потому оно может служить нам "некоторого рода барометром, по которому, пока еще дитя не действует и мало говорит, мы можем вообще судить о его душевном образовании. Наблюдая, к чему особенно внимательно дитя, вы можете вывести довольно верное заключение об истории его души". Эта заметка Бенеке совершенно верна и применима не к одним детям. Если вы хотите узнать направление и взрослого человека, то присмотритесь и прислушайтесь со стороны, к чему он особенно внимателен. Рассказывая что-нибудь в обществе и присматриваясь, к какой стороне рассказа оказался внимателен тот или другой из слушателей, можно вывести более верное заключение о степени развития и направления каждого, чем наблюдая, что они говорят сами. По той же самой причине "музыкант, - как замечает Эйлер, - схватывает разом все ноты музыкальной пьесы и приобретает о ней ясную идею; но если дадут ему китайскую рукопись, то он получит очень темное понятие о буквах; тогда как китаец разом схватит истинный смысл каждой. Ботаник заметит в растении тысячи вещей, которых не заметит неботаник" ***.

______________________

* Ibid. S. 87. Просим припомнить читателя, что по бенековской теории след (Spur) есть в то же время и залог (Anlage), т. е. душевная сила, стремящаяся сама к сознанию и к образованию новых сочетаний с другими следами.

** Ibid. S. 88.

*** Lettres d'Euler. L. XXXI. P. 334. Только Эйлер приписывает это прямому упражнению внимания, тогда как это зависит от количества тех или других следов, уже приобретенных человеком.

______________________

17. Но если наблюдение над вниманием важно как средство познакомится с содержанием души питомца, то еще важнее прямое влияние воспитателя на образование внимания в воспитаннике. Понятно, что там, где уже положено прочное основание хорошему вниманию, остается только продолжать расширять сеть душевных ассоциаций в том же направлении; но что делать там, где приходится полагать первые следы или, что еще труднее, бороться с дурными задатками, положенными прежде? В ответе на этот вопрос очерчиваются дурные и хорошие стороны бенековской теории души как ассоциации следов. "В этих случаях, - говорит Бенеке, - обыкновенно прибегают или к усилению внешних впечатлений, или к возбуждению мотивов, посторонних предмету внимания: ребенку обещают то или другое, если он действительно займется духовно тем, чем его хотят занять, или угрожают ему наказанием и пр. Конечно, если уже каким-нибудь образом образовалось во внимании направление, противное тому, которое хотят дать, то остается только вышевысказанный способ. Но сильное внешнее впечатление есть по большей части (?) посторонняя вещь; а если дитя обращает внимание на предмет только затем, чтобы избежать наказания или получить обещанные лакомства, то восприятие, требуемое от дитяти, совершится только бегло и слабо: от него не останется никакого следа или разве (?) очень слабый, и таким образом, ко внутренней силе внимания ничего не прибавится; но по большей части (?) еще нанесен ей будет ущерб, так как через употребление этих посторонних мотивов усиливаются еще более противоположные следы (и вредные, каковы следы страха или следы лакомства) и образуется склонность, если опять представится предмет (на который хотели обратить внимание), обращать внимание не на предмет, а на мотивы" *. Просим читателя обратить внимание, как в этом месте нерешителен язык Бенеке, обыкновенно столь догматический: эти беспрестанные почти, по большей части, разве показывают, что здесь психологическая его теория сильно столкнулась с неумолимою действительностью. Что-нибудь одно из двух: или такое возбуждение внимания посторонними предмету мотивами достигает своей цели, или нет; а в последнем случае, так как эти средства по теории души как ассоциации следов положительно должны быть признаны вредными, то почему Бенеке несколько ниже допускает их употребление?

______________________

* Erzieh. und Unterr. P. I. S. 88.

______________________

18. Делая прямой вывод из теории Бенеке, следовало прямо сказать, что если внимание дитяти раз приняло дурное направление, то тут ничего уже нельзя сделать: накопившиеся следы дурного свойства будут неизбежно привлекать следы того же рода и уничтожать влияние добрых впечатлений; мотивы же страха или поощрений не исправят дела, а еще более повредят ему. Но что же сталось бы с педагогикой Бенеке, если бы он пришел к такому безотрадному заключению? Приходилось пожертвовать теорией, признав ее односторонность и противоречие действительности, которая показывает нам беспрестанно, что детское внимание, почти всегда направленное на чувственные восприятия, шалости и лакомства, мало-помалу исправляется и привязывается к предметам самого серьезного свойства. Сознаться в односторонности своей теории Бенеке не захотел, не захотел также расстаться и с ролью педагога, а потому и прибегнул к самому жалкому средству - к темноте и неопределенности языка.

"В противоположность этому (возбуждению внимания посторонними для предмета мотивами), во всяком случае, произошло ли уже ложное образование внимания или нет, давай дитяти решительно направление на предмет (gebe dem Kinde entschieden die Richtung an die Sache). Только следы, остающиеся от сильного восприятия предмета, могут увеличить внутреннюю силу внимания. До тех же пор, пока еще не достигли того, чтобы эти посторонние мотивы могли быть, мы не хотим сказать, совершенно выброшены, но отодвинуты на задний план, - до тех пор употребляют еще паллиативное лечение" *.

______________________

* Ibid.

______________________

Однако что же значит дать дитяти решительно направление на предмет? Как же дать его, если ни усиление впечатления, ни посторонние мотивы не достигают этой цели, как говорит сам Бенеке выше? И зачем же Бенеке допускает посторонние мотивы, если эти мотивы, что тоже он сказал выше, вредно действуют на образование внимания? Зачем он не показал той малой части, когда они действуют полезно? И зачем ему эти посторонние мотивы, когда у него есть прямое средство действовать на установление хорошего внимания в детях? Зачем он не уяснил нам этого прямого и единственно полезного средства? Затем, что, вникнув в этот педагогический вопрос, Бенеке был бы должен подкопать самое основание своей психологической теории и теории своего учителя Гербарта; затем, что, не признавая души, независимой от следов впечатлений и обладающей способностью сознания и произвола, мы не можем объяснить себе произвол в направлении нашего внимания; а не признав этого произвола и признав всю душу за ассоциацию следов, которые тянут за собою другие следы того же рода и т. д., мы уничтожаем всякую возможность произвольного воспитания души. Вот какое последствие заставило Бенеке свернуть в своей педагогике с той дороги, по которой он так прямо шел в своей психологии!

19. Но если Бенеке не может объяснить нам, как может завязаться в душе нового рода ассоциация следов, то это не мешает ему очень хорошо раскрыть, как ассоциации, уже раз завязавшиеся, могут развиваться и усиливаться, и в этом отношении бенековские анализы имеют большую цену для психолога и педагога.

"Наклонность к невнимательности, - говорит он, - может иметь свою причину во всем, что мешает правильному основанию внимания: в недостаточности однородных следов и в недостаточной связи их, в их неправильных, рассеянных соединениях с чуждыми следами (что происходит оттого, если мы собираем в память дитяти слишком много разнородных вещей, причем по закону ассоциации соединяются самые разнородные следы, положенные одновременно); в недостаточной силе стремления следов вообще (или, иначе, в прирожденной слабости душевных стремлений); в многочисленности следов другого рода; в извращении образования склонностей. Чтобы не блуждать впотьмах, должно прежде всего убедиться, в котором из этих моментов (а может быть, и во всех вместе) скрыта причина рассеянности. О склонностях мы будем говорить ниже; но если причина рассеянности складывается только в беспорядочности и разбросанности ассоциаций (самая обыкновенная причина рассеянности в детстве) и если одичание пустило уже глубокие корни, то основательное уничтожение их вообще чрезвычайно трудно (а мы думаем, что по теории, не признающей воли в человеке, и совершенно невозможно). Только если долгое время продолжать целесообразно усложняющиеся упражнения в указанном направлении(?), то можно вытеснить прежние рассеянные ассоциации новыми, концентрированными. При этом в особенности должно избегать нетерпения, которое портит даже уже положенные правильно задатки, так как при этом внимание дитяти обращается на душевное движение воспитателя и на то, чего дитя должно от них страшиться, - и таким образом сам воспитатель мешает себе достичь предположенной цели" *.

_____________________

* Ibid. S. 89. То же самое в отношении терпения говорит и Бэн (The Senses and the Intellect. P. 212).

_____________________

Но несколько выше Бенеке, уступая своей теории, говорит: "Сомнителен успех, если требуют от дитяти внимания к предмету, тогда как душа его (его сознание) уже занята другим предметом" *. Но в таком случае не было бы никакой возможности обратить внимание мальчика, поступившего в школу, на учебные предметы, так как внимание его уже занято непременно предметами неучебными. Ошибка бенековской (и гербартовской) психической теории, отвергающей произвол души, высказывается здесь во всей силе: здесь действительность и практика прямо указывают на ошибку теории.

_____________________

* Ibid. S. 90.

_____________________

Но тем не менее заметка Бенеке о необходимости большой дозы терпения со стороны воспитателя, когда требуется исправить испорченное внимание дитяти, имеет полную свою силу. Ничто так не испытывает терпения наставника, как испорченное внимание ученика, и ничто так часто не вызывает упреков, брани и взысканий, которые только еще более отвлекают внимание дитяти от предмета. Много надобно природного хладнокровия и привычки, чтобы не сердиться на упорную невнимательность иного дитяти; но не надобно забывать, что хладнокровие здесь - неизбежное условие, без которого невозможно развитие детского внимания.

Совершенно справедлива также и та заметка Бенеке, что воспитание внимания не оканчивается детским возрастом и что впоследствии все наше образование, по какому бы то ни было специальному предмету, выражается в накоплении следов и их организации, следовательно, в развитии внимания в избранном направлении *.

______________________

* Ibid. S. 91.

______________________

20. Так неполно разрешается у Бенеке важный для педагога вопрос о внимании; но напрасно искали бы мы полнейшего разрешения этого вопроса у Гербарта и его последователей. Кто смотрит на сознание как на слово, "придуманное для обозначения собрания всех одновременно действующих представлений" *, для того внимание будет всегда явлением необъяснимым.

______________________

* Herbart's Lehrbuch zur Psyholog. S. 18. Замечательно, что в психологии Гербарта и Бенеке мало говорится о таком важном факте, каково внимание; только в своей педагогике Бенеке был вынужден заняться этим вопросом, столь опасным для теории души, как ассоциация следов.

______________________

"Наше внимание, - говорит, например, последователь Гербарта Дробиш, - покоится всегда на тех предметах чувственного восприятия, которые в это время достигают высшей степени ясности" *, а почему достигают - неизвестно. Не наоборот ли: не достигают ли в нашем сознании особенной ясности именно те предметы, на которые мы обращаем преимущественное внимание? Разве мы не можем каждую минуту проверить справедливость этого опытом?

______________________

* Drobisch. Empirische Psycholog. S. 81.

______________________

В противоположность Бенеке ученики Гербарта говорят, что "внимание наше привлекается только новизною" * представлений. Впрочем, это кажущееся противоречие примиряется довольно легко. Если новизна предмета возбуждает мое внимание, то именно в той степени, в какой этот новый след противоречит прежним следам того же рода. Всем знаком факт, что повторение одного и того же впечатления ослабляет силу внимания, и ничего нет труднее, как быть внимательным к длинному ряду совершенно сходных впечатлений (вот почему мы засыпаем под однообразные звуки падающих капель); но точно так же нет ничего труднее, как заметить ряд слов на чуждом нам языке. Незначительное видоизменение (нечто новое) в цветке обратит сильное внимание ботаника и не обратит внимания человека, не занимающегося ботаникой, т. е. имеющего мало однородных следов с той новизною, которая теперь ему представляется. Следовательно, противоположные замечания Гербарта и Бенеке только дополняют друг друга. Дело в том, что нашему сознанию для того, чтобы оно могло усваивать, непременно надобно различать и сравнивать и, чем сильнее возбуждается в сознании каким-нибудь предметом эта сравнивающая и различающая деятельность, тем сильнее будет степень нашего внимания.

______________________

* Ibid. S. 80.

______________________

"Чувства наши, - говорит Бэн, - могут быть одинаково открыты для каждого впечатления; но только некоторые из этих впечатлений имеют силу удержать монополию в душе, давая ей большое потрясение удивления (Surprising)" *. Но удивление может возникнуть только при двух условиях: при новости впечатления и при существующих уже следах однородных впечатлений. Мы не удивляемся самым удивительным вещам в мире только потому, что привыкли их видеть все в том же виде; так, мы вовсе не удивляемся непостижимейшему из явлений - явлению тяготения. Наоборот, столы и стулья, сами собой летающие по воздуху, не возбудив удивления в младенце, в душе которого набралось еще очень мало следов от спокойного положения этих предметов, без сомнения, возбудили бы во взрослом напряженнейшее внимание.

______________________

* The Emotion and Will. P. 637.

______________________

21. Бэн, по своей британской натуре, вслед за Локком, Ридом, Гамильтоном, Чальмерсом, разрабатывает наиболее те явления внимания, в которых выражается воля человека.

"Это факт, - говорит Бэн, - что мы можем свободным усилием изменить или отклонить поток образов или воспоминаний в нашей душе... Но власть моя в этом отношении не неограничена: у одних эта власть более, чем у меня, у другим - менее" *. "Точно так же, - говорит он далее, - как мы можем сосредоточить свое внимание на одном пункте в предстоящей нам разнообразной сцене, следить за одними звуками, оставаясь глухими к другим, или наблюдать давление на одну часть нашего тела, не замечая давления на другие; точно так же мы можем в нашем умственном внимании сильно фиксировать одну идею" **. "Способность управлять нашими мыслями (в сущности то же, что способность управлять вниманием) есть вовсе не какая-нибудь ранняя или легко приобретаемая способность... Уже в школе дитя может быть приучаемо фиксировать беглый взгляд на находящуюся перед ним азбуку; несколько позднее учитель может уже остановить внимание учеников на многих цифрах "умственной арифметической задачи. Молодая душа, всегда отвращающаяся от сосредоточения, может сначала потребовать или возбуждения страха, или приманки наград (словом, мотивов, посторонних для предмета, по выражению Бенеке, как мы видели выше), но напоследок все же наставник торжествует. Власть эта (над вниманием) быстро укрепляется хорошо направленными упражнениями и так созревает в разных областях умственной деятельности, что может обойтись без всяких искусственных возбуждений. Конечно, разве только идиоты (да и те не всегда) могут оказаться совершенно неспособными к умственному вниманию, по крайней мере, в той степени, которая требуется, чтобы выслушать самый простой вопрос и ответить на него. Но есть высшая степень усилий в этом роде, которая принадлежит ученому, изобретателю или человеку, стоящему во главе какого-нибудь сложного дела. Для этих людей подобная способность есть соединение произвольного элемента с интеллектуальным в тесном смысле этого слова. Большое изобилие образов, идей и знаний, сохраняемых памятью, приносит мало пользы для практических целей без этой власти останавливать и выбирать (между предметами сознания как внешними, так и внутренними, т. е. идеями), которая в своем начале принадлежит чисто к области воли" ***.

______________________

* Ibid. Р. 409.

** Ibid. P. 410. Бэн хочет при этом доказать, что и на умственный образ, занимающий место в мозгу, мы действуем не иначе, как через систему мускулов. Это необходимо ему потому, что он назначил для воли одну область - мускулы (в противоположность с германским физиологом Людвигом, допускающим непосредственное воздействие воли на нервы чувства); но это утверждение Бэна не основывается на фактах. Какие факты, например, покажут нам, что при восстановлении тех или других красок в нашем воображении у нас работают глазные мускулы? Для этого мы должны были бы сфантазировать бесчисленное число мускулов, сопровождающих все бесчисленные элементы ретины. Вот почему мы оставили это предположение Бэна как бездоказательное.

*** Ibid. P. 411.

_____________________

"Слова - прилежание, постоянство, искусство и т. п. - прямо указывают на энергию воли в распоряжении интеллектуальными способностями" *.

_____________________

* Ibid. Примечание.

_____________________

Если мы сопоставим эти слова Бэна с приведенными выше словами Бенеке, исключающими всякий произвол во внимании, то для нас ярко выскажутся особенности английского и германского характера, отразившиеся и в психологических системах обоих народов. Даже впадая в противоречие со своим материалистическим миросозерцанием, Бэн не может отказаться от принципа власти над собой, от которой германец отказывается весьма хладнокровно.

Однако же оба этих противоположных взгляда на внимание имеют свою справедливую сторону и дают нам возможность стать на прямую дорогу.

22. Бенеке, видя в нашей воле не что иное, как произведение следов ощущений, потерял возможность объяснить явление произвольного внимания, а когда столкнулся с необходимостью признать его в педагогической практике, то спутался и скорее замял возникающие вопросы, чем разрешил их. Бэн же, напротив, придает слишком мало значения следам ощущений и приписывает все деятельности воле, признавая какое-то бессодержательное созревание ее от упражнений. И то и другое в крайности своей неверно. Воля, как мы это увидим ниже, не возникает из следов ощущений, но принадлежит душе как ее самостоятельная способность; однако же степень нашего внимания в какой-нибудь области интеллектуальной деятельности возрастает не прямо от упражнения воли в этой области, а от постепенного накопления в ней следов и их все более и более усложняющихся ассоциаций - и это уже не сила воли, а сила интереса, т. е. сила самих следов и их ассоциаций. Конечно, упражняя нашу волю или волю других в произвольном направлении внимания как на внешние предметы, так и на наши идеи, мы замечаем, что эта операция, вначале трудная, делается все легче, хотя степень достигаемой легкости различается не только по степени упражнений, но и по врожденному характеру человека. Однако же и это общее укрепление воли в отношении всякого рода внешних предметов и внутренних идей объясняется опять же следами упражнений воли: чем более накопляется в душе следов побед воли над упорством непроизвольного внимания, тем власть наша над вниманием делается сильнее, новые победы для нее становятся легче *. Итак, не увлекаясь крайностями, руководясь фактом, мы признаем, что начало нашей власти над вниманием лежит не в следах ощущения, но и не в нервных токах, а в душе, которая потому и имеет возможность распоряжаться в известных пределах, не превышающих ее природных сил, как следами ощущений, лежащими в нервной системе, так и нервными токами (если, конечно, эти токи существуют на деле, а не в одной теории Бэна). Свободное распоряжение следов ощущений самих собою и токов одних другими есть невозможная нелепость; а так как факт свободного распоряжения существует, то мы и должны приписать это явление особому существу - душе. Крепнет же власть наша над вниманием следами своей собственной деятельности.

______________________

* Замечательно, что Эйлер считал учение чтению лучшим упражнением детского внимания (Eul. Let. XXI). В нашем "Родном слове" мы провели ту же мысль, показав ее выполнение на практике. См. книгу для учащих.

______________________

23. Движимый скорее своим британским характером, чем последовательностью своей теории душевных токов, Бэн придает громадное значение власти нашей над вниманием. Он находит, что степень этой власти имеет решительное значение даже в ученых изысканиях, где "энергия воли поддерживает внимание в выжидательном положении, и как только что-нибудь подходящее начинает показываться уму, то внимание наше кидается на него, как зверь на свою добычу" *. Локк идет еще далее и в различной степени умения управлять потоком наших мыслей видит главную причину различия людей по уму **.

______________________

* Ibid. P. 414.

** Locke's Works. V. I. P. 83. "Очень важно, - говорит Локк, - найти средство приобретать это умение; но я не могу указать другого, как частым упражнением внимания приобрести привычку внимания". Тут ясно ошибочное понимание привычки: привычка и внимание - две вещи, исключающие друг друга. Привычка делает внимание ненужным.

______________________

24. Отправляясь от того факта, что наши различные внутренние чувства (гнев, радость, зависть и т. п.) возбуждаются не иначе, как при представлении их предмета, как, например, чувство дружбы - при виде или воспоминании друга, Бэн говорит, что и наоборот: "Мы до некоторой степени можем управлять нашими страстями, направляя наш ум (наше внимание) на произвольно избираемые предметы или причины. Мы можем сами в себе выработать любящее расположение духа, обращая наше внимание или (что все равно) вызывая в нас ряды идей или воспоминаний, способные пробудить в нас чувство любви. Подобными же стимулами воли, вызывая в себе каталог обид, испытанных нами, мы можем раздуть в себе чувство негодования. И наоборот, мы можем удалить от себя поток тех или других чувств, насильно обращая наше внимание в противоположную сторону. В этом случае мы сами делаем для себя то же, что наши друзья, а равно проповедники и моралисты пытаются сделать для нас, представляя нам насильно мысли, факты и рассуждения, могущие возбудить в нас желаемое настроение духа. Но эта операция (над самим собою) не легка и превосходит средства большинства людей" *.

_____________________

* Ibid. P. 415.

_____________________

Эта последняя заметка Бэна едва ли справедлива: в большей или меньшей степени каждый из нас имеет эту власть через посредство внимания над своими чувствованиями и каждый сколько-нибудь ею пользуется. Но конечно, люди, способные подавить во всякое время самый сильный взрыв страстей, - эти моральные силачи - встречаются так же редко, как громадные физические силачи и гениальные умы.

Бэн справедливо полагает, что такое влияние на страсти, через посредство идей, легче, чем непосредственное влияние на мускулы: "Так, смех нам легче подавить, обращая мысли в другую сторону, чем прямым усилием". Но мы, кроме того, полагаем, что второй способ подавления страстей от первого отличается тем, что в сущности он вовсе не уничтожение страсти, а сокрытие ее: так, подавляя наружное проявление смеха, мы тем злее можем смеяться над человеком в глубине нашей души; тогда как, изменяя идеи наши, мы уничтожаем самую причину смеха. Спиноза придавал, так же как и Руссо, огромное значение этому средству через внимание управлять нашими страстями. "Если мы, - говорит Спиноза в своей "Этике", - станем часто думать о несправедливости, свойственной людям, и о том, что лучшее средство победить ненависть вовсе не ненависть, а любовь и великодушие, то между образом несправедливости и этим правилом установится такая связь, что как только нам будет сделана несправедливость, так и это правило предстанет нашему уму" *. Руссо властью нашею над вниманием и через него над воображением доказывает возможность управлять нашими склонностями **.

______________________

* Spinosa. Ethica. P. V. Propos. 10. Ср. также: Р. IV. Propos. 56.

** Emile. P. 237. "Mais l'homme est-il maftre d'ordonner ses affections? Sans doute s'il est maftre de diriger son imagination sur tel on tel objet, ou de lui donner telle ou telle habitude".

______________________

Самое полное искоренение страстей противоположными им идеями представляют нам христианские мученики, не обнаружившие и признака злобы к своим мучителям, следовательно, вырвавшие с корнем то чувство гнева, которое кажется нам столь естественным. Бэн смотрит на это высшее, поистине удивительное свойство человеческой души только глазами практического англичанина, для которого главное дело в деле, а не в душе. "Привычка, - говорит он, - приневоливать течение наших идей и направлять наше внимание имеет высочайшую цену как для интеллектуальных целей, так и для управления нашим темпераментом и нашими чувствами; достигнуть этой привычки есть высшая степень самоуправления" *. Мы же видим, что есть степень еще выше. Тем же характером отзывается и мнение Локка о том же предмете. Показывая, как направление нашего внимания зависит от привычки заниматься теми или другими предметами и смотреть на них с той или с другой точки зрения, Локк говорит: "Очень важно приучиться держать ум наш свободным от таких преобладаний, и обязанность воспитания состоит не в том, чтобы сделать ум наш совершенным в той или другой науке, но так раскрыть его, чтобы он был способен ко всему" **. Еще решительнее выражается другой английский психолог - Рид, говоря: "Большая часть нашей мудрости и добродетели зависит от направления, которое мы даем нашему вниманию" ***. Знаменитный логик Джон Стюарт Милль также придает большое значение произвольному вниманию, хотя признание произвола во внимании противоречит его миросозерцанию ****.

______________________

* The Emotion and the Will. P. 316.

** On the Conduct of the Understanding, by Locke, 1859. London. P. 49 и 50.

*** Read. P. II. P. 598.

**** Mill's Logic. B. V (on Fallacies). Ch. I. S. 3.

______________________

25. Однако же эта борьба со страстью, увлекающею наше внимание на ту или другую дорогу, не легка.

"Если, - говорит Бэн, - мы имеем в виду усилием нашей воли изменять течение наших мыслей в глубокой печали или при сильном гневе, то против нас дружно восстают обе остальные силы нашей природы: мы должны в одно и то же время противодействовать потоку ассоциаций или собственно уму и бешенству возбужденного чувства" *.

______________________

* The Emotion and the Will. P. 417.

______________________

Понятно само собою, что тому, у кого связь ассоциаций слабее, течение их медленнее и самое чувство не так сильно, легче совладать с этими врагами, которые, однако же, в другом отношении являются величайшими двигателями человеческого развития и усовершенствования. Сильная связь душевных ассоциаций, а равно и упорная страсть, быстро и верно подбирающая эти ассоциации, составляют необходимую принадлежность всякого великого характера - необходимое условие великих открытий и великих деяний. Вот почему у британского психолога слагается такой высший идеал человека.

"Если мы представим себе, - говорит Бэн, - великий, страстный характер, упорно подыскивающий то, что ему нужно, ум, необыкновенно сильный в элементах умственного производства, и волю, которая держит в подчинении и то, и другое, то должны будем сознаться, что желаем чего-то сверхчеловеческого". Этот же британский национальный идеал встречаем мы и во многих английских романах; так как роман вообще, насколько он национален, рисует всегда или положительно, или отрицательно народный идеал человека.

 

ГЛАВА XX Внимание: выводы

Необходимость внимания для появления ощущений (1). - Оно принадлежит душе (2). - Внимание произвольное и непроизвольное (3 и 4). - Значение власти воли над вниманием (5). - Развитие пассивного и активного внимания (6 - 10). - Определение внимания (11). - Внешние и внутренние причины, сосредоточивающие деятельность души (12 - 13). - Следствия сосредоточенности внимания (14 - 18)

Из критического разбора различных анализов внимания мы можем сделать следующие выводы:

1. Внимание совершенно необходимо для того, чтобы впечатление могло превратиться в ощущение: это единственная дверь, через которую впечатления внешнего мира, или, ближе, состояния нервного организма, вызывают в душе ощущения. Впечатления же, не сосредоточивающие на себе нашего внимания, хотя и могут производить влияние на наш организм, но эти влияния не будут сознаны нами.

2. Внимание не может принадлежать самой нервной системе, так как ясные наблюдения показывают, что оно часто находится в борьбе с влиянием нервов и в этой борьбе иногда одолевает то внимание, то нервная система. Кроме того, мы видели, что нервная система, выполнив необходимо все физические условия впечатления, отразив предмет на сетчатке глаза по законам оптики или передав дрожание воздуха воде ушного лабиринта по законам акустики, тем не менее не дает нам ощущения, если внимание наше по какому-нибудь обстоятельству отвлечено от деятельности нервов. Наконец, мы видели, что внимание может переходить с одного предмета на другой и с одной части предмета на другую без всякого заметного изменения в нервной системе. Все эти наблюдения заставляют нас признать, что внимание принадлежит какому-то особенному агенту, тесно связанному с нервной системой, но не тождественному с нею.

3. По деятельности своей внимание может быть разделено на произвольное, или активное, и непроизвольное, или пассивное. Произвольное внимание отличается от пассивного по тому верному признаку, что выбирает себе предмет с заметным усилием с нашей стороны; тогда как пассивное внимание, наоборот, увлекается предметами или, вернее сказать, состояниями нервной системы, которые вызываются в ней теми или другими влияниями внешнего мира. Этот психический факт так знаком каждому, что от него не могли отвернуться даже те мыслители и психологи, для которых существование произвольного внимания было загадкою, противоречащей их теории. Так, Гербарт признает внимание "непроизвольное" и "произвольное", объясняя последнее самообладанием души *; но, как мы увидим ниже, самообладание души не имеет никакого определенного смысла, если признать самую душу собранием представлений или следов представлений: представления, обладающие сами собою, совершенно непонятны, и такая душа, подчиняющаяся своей самой низкой страсти, точно так же обладает собою, как и та, которая подчиняется своей разумной мысли. Душа гербартовской теории, подчиняющаяся законам механики, знает только силу, не разбирая, чья это сила - разума или страсти. Знаменитый логик Джон Стюарт Милль также, в противоречии со своею теориею, говоря о внимании, постоянно прибавляет, что оно "произвольно в известных пределах" **, хотя сам же не может признать существование произвола. Бенеке в своей психологии уклоняется от решения вопроса, что такое произвольное внимание, и объясняет внимание так, что произвол в нем становится невозможным. Но в своей педагогике он не может уже уклониться от вопроса о произвольном внимании и должен против своего желания признать его существование или отказаться от возможности педагогической деятельности. Таким образом, не объясняя покудова, из чего может происходить произвол внимания, мы просто должны признать существование произвольного внимания за несомненный факт, открываемый психологическими наблюдениями; должны признать, что "воля, - как выражается Мюллер, - в направлении внимания действует с неменьшею силой, как и в управлении нервами движения" ***.

_____________________

* Lehrbuch der Psychologie, § 213, а также и в своей педагогике.

** Mill's Logic. В. V. Ch. I. § 3. S. 294, 295.

*** Manuel de Physiologie. T. II. P. 88.

_____________________

4. В обыкновенном ходе нашего мышления внимание произвольное и пассивное беспрестанно перемешиваются между собою, как это очень удачными примерами, хотя и с другою целью, объяснил Pay, излагая психологию Бенеке *. Но иногда мы ясно замечаема что пассивное внимание берет верх над нами, что мы в этом состоянии непроизвольно выбираем предметы для нашего мышления, увлекаемые теми впечатлениями, которые по какой-нибудь причине настойчивее навязываются нам нашею нервною системой. Часто, несмотря ни на какие усилия нашей воли, мы не можем оторваться от какого-нибудь предмета созерцания или от какого-нибудь воспоминания.

_____________________

* Benecke's Seelenlehre, von Raue. P. 88.

_____________________

5. Власть наша над вниманием играет большую роль и в нашем умственном развитии, и в нашей практической жизни. Для человека необыкновенно важно быть в состоянии произвольно выбирать предметы для своего мышления и отрываться от тех, которые насильственно в него вторгаются. "Умение быть невнимательным", отрываться от предметов, завладевающих нашим вниманием, Кант ставит даже выше умения быть внимательным *. Локк ищет средства этого умения и не находит другого, кроме привычки быть внимательным, приобретаемой упражнением **. В самом деле, как справедливо замечает Рид, наше спокойствие, а часто и наша добродетель зависят от большей или меньшей степени нашей власти над направлением нашего внимания; но эта власть не безгранична. Может быть, стоило бы только не думать о самой сильной боли, отвлечь от нее свое внимание, чтобы ее не чувствовать, и нет сомнения, что самая мучительная мысль перестает нас мучить, когда мы заменяем ее другою; но у многих ли людей и в отношении всех ли мыслей и чувств найдется достаточно силы, чтобы по произволу удалять их?

_____________________

* Kant's Anthropologic. § 3. Фрис также думает, что "многие люди несчастливы именно оттого, что не умеют отвлечь своего внимания" (Handbuch der Anthropol. S. 86).

** Works. V. I. Р. 83.

_____________________

6. Формация и развитие пассивного внимания так хорошо разъяснены у Бенеке, что нам осталось только дополнить его теорию теориею Гербарта и показать, как мы это и сделали выше, что предмет, для того чтобы быть для нас интересным, должен быть непременно отчасти знаком нам, а отчасти нов: должен или вносить новые звенья в вереницы наших следов, или разрывать эти вереницы. Не так легко объяснить усиление произвольного внимания, хотя это факт, не подлежащий сомнению. Почти все психологи, начиная с Локка, согласно утверждают, что произвольное внимание наше, или, выражаясь точнее, власть нашей души над переменами предметов сознания, усиливается от упражнения. Но какая перемена происходит в нас от таких упражнений - этого нигде не выяснено. Видно только одно, что власть наша над вниманием тесно связана, с одной стороны, вообще с силою нашей воли, а с другой - со здоровым состоянием нервного организма: расстроенный или сильно раздраженный нервный организм - такой враг произвольного внимания, с которым не может всегда справиться и сильная воля. Но вообще люди, замечательные по силе своей воли, замечательны также и по власти своей над вниманием. Так, говорят, что Наполеон I мог засыпать по желанию и спал спокойно накануне самых решительных битв; тогда как люди с раздраженными нервами и слабовольные лишаются сна от самой пустой беспокоящей их мысли. Так, говорят, что Карл XII, отличавшийся железною волею, а вовсе не блестящими умственными способностями, мог точно так же, как и Цезарь, диктовать разом нескольким секретарям, что показывает огромную степень власти в распоряжении своими мыслями. Следовательно, все, что укрепляет волю, укрепляет вместе с тем и произвольное внимание. Воля же, как мы это увидим дальше, укрепляется именно своими победами. Каждая победа воли над чем бы то ни было придает человеку уверенность в собственной своей нравственной силе, в возможности победить те или другие препятствия, и этой уверенности приписываем мы именно укрепление воли, а вместе с тем и укрепление произвольного внимания. Кроме того, если человек с детства и юности своей не давал нервам властвовать над собой, то они не привыкнут раздражаться и будут ему послушны.

7. Внимание активное, или произвольное, естественно переходит во внимание пассивное. Почти всякое новое для нас занятие требует сначала от нас активного внимания, более или менее заметных усилий воли с нашей стороны; но чем более мы занимаемся этим предметом, чем удачнее идут наши занятия, чем обширнее совершается работа сознания в следах, оставляемых в нас этими занятиями, тем более предмет возбуждает в нас интереса, тем пассивнее в отношении к нему становится наше внимание. Локк, а вслед за ним и Бэн, хотя не так абсолютно, как Локк, этим самым процессом объясняют образование в человеке тех или других способностей и умственных наклонностей. "Ум, мало восприимчивый к какому-нибудь предмету, - говорит Бэн, - может выработать в себе это расположение настойчивым занятием, под влиянием произвольных решений, направленных на один предмет" *.

_____________________

* The Emotion and the Will, by Bain. P. 411.

_____________________

Такое выработанное внимание делается потом как бы природною способностью; а если оно по каким-нибудь обстоятельствам выработалось в раннем детстве, то и действительно принимается часто за природную способность. Это явление тем понятнее, что и при