Глава 18. Религиозно-идеалистическая философия XX века 4 страница

 

Иррационализм

Особое место в русской религиозной философии принадлежит Л. И. Шестову. Лев Исакович Шестов (1866-1938, настоящая фамилия Шварцман) учился сначала на физико-математическом, затем на юридическом факультете Московского университета. В молодости Шестов увлекался марксизмом, писал статьи по фи­нансовым и экономическим вопросам. В 1920 г. эмигрировал. 15 лет Шестов пре­подавал на Русском историко-филологическом факультете при Парижском уни­верситете. Основные работы Шестова: «Достоевский и Ницше» (1903), «Апофеоз беспочвенности» (1905), «Добро в учении Толстого и Ницше» (1907), «Ключи власти» (1923), «Ночь в Гефсиманском саду» (1925), «На весах Иова» (1929).Мировоззрение Шестова проникнуто крайним скептицизмом, иррационализ­мом, в нем звучит тема трагической сущности человеческого бытия, человеческого страдания. У Шестова нет единой систематизированной философской концеп­ции, да и трудно ожидать ее наличия от представителя скептицизма и иррациона­лизма. Он вообще сомневался в возможности существования внутренне целост­ных, непротиворечивых философских систем.

Я говорил, говорю и не устану повторять: миф о существовании логически закончен­ных, не заключающих в себе противоречий философских систем нужно считать ушед­шим в прошлое. Л. И. Шестов

В книге «Апофеоз беспочвенности», вызвавшей оживленную дискуссию в фи­лософских кругах, Шестов выступает против научного, логического мышления, рациональных начал жизни, истины и т. д. Шестов исповедует принцип плюрализма: «Ничто не приносит миру столько вражды, самой ожесточенной, сколько идея единства». Приведем еще не­которые показательные фрагменты. «Перестанем огорчаться разногласиями наших суждений и пожелаем, чтобы в будущем их было как можно больше. Истины нет — остается предположить, что истина в переменчивых чело­веческих вкусах». «Истин столько, сколько людей».

Шестов говорит о тайне бытия, тайне жизни: эта тайна не познается в понятийном логическом мышлении. «Ка­кое бы понятие мы не сплели — никак не уловишь в нем реальности... Действительность, точно вода из решета, вы­текает из понятия». Научное познание не приближает, а отдаляет нас от тайн бы­тия, жизни.

Одна из тайн бытия — постоянство явлений мира. «Вообще нужно признаться, что постоянство явлений природы в высокой степени загадочно и таинственно, я даже готов сказать, что оно имеет какой-то противоестественный характер. Сколько сил и хлопот нужно употребить, пока мы доведем какое-нибудь созна­тельное существо хоть бы до относительного постоянства. А лучи света — посто­янны, камни — постоянны, металлы — постоянны, да еще в такой степени и с та­кой неизменной точностью идут однажды намеченным путем, о которой ни один математик не смеет мечтать. Откуда взялось это загадочное постоянство? Отчего за миллионы лет существования мира ни один луч ни разу не пошел по кривой, ни один камень никогда не плавал по воде и ни разу из свекловичного семени не вы­рос ананас?»

Разум столько раз обманывал нас, что, в сущности, у нас есть все основания так же мало доверять ему, как и внешним чувст­вам, которые, как показывает повседнев­ный опыт, являются еще более обманчивы­ми... Переживания у нас есть, есть у нас и субъективные утверж­дения, очевидность ко­торых неоспорима для всех, — но где же най­ти последнюю высшую санкцию, поруку в том, что мы все, весь species homo не жи­вем в мире призраков и что там, где мы ви­дим истину, есть дей­ствительно истина, а не заблуждение? Л. И. Шестов

Шестов неоднократно говорит о том, что жизнь остается для нас неразгадан­ной тайной. «Чем больше приобретаем мы положительных знаний, тем дальше мы от тайн жизни. Чем больше совершенствуется механизм нашего.мышления, тем труднее становится нам подойти к истокам бытия. Знания отягчают нас и связы­вают, а совершенное мышление превращает нас в безвольные, покорные существа, умеющие искать, видеть и ценить в жизни только "порядок" и установленные "по­рядком" законы и нормы».

По мнению Шестова, нельзя доверять ни разуму, ни чувствам, нет основания считать, что мы живем в реаль­ном, а не в призрачном мире.

Окруженный тайной, человек обречен на трагическое существование: «Что-то властное, непреоборимое связы­вает нашу свободу и направляет нас к целям, нам не из­вестным и непостижимым... Время бесконечно, простран­ство бесконечно, миров несчетное множество, жизненные богатства и жизненные ужасы неисчерпаемы, тайны ми­роздания непостижимы — как может ущемленное меж столькими вечностями существо знать, что ему делать, и определять свой выбор?»

Поскольку истина рационально непостижима и нельзя положиться на разум, человеку остается положиться на веру, Откровение, на всемогущество Бога. «Истина лежит по ту сторону разума и мышления». «Там, где Открове­ние, ни наша истина, ни наш разум, ни наш свет ни на что не нужны. Когда разум обессиливает, когда истина умира­ет, когда свет гаснет — тогда только слова Откровения становятся доступны человеку».

«Вне наших общих принципов, помимо нашего осозна­ющего разума, протекают наиболее замечательные и зна­чительные события нашего существования. Можно сильнее сказать — при всякой попытке нашего разума проверить своими критериями действительность таких переживаний нами сами пережива­ния мгновенно превращаются в ничто, словно бы их никогда не было. Здесь нель­зя проверить, нельзя фиксировать... От всякой попытки прикоснуться щупальца­ми разума к вере — вера гибнет, она может жить лишь в атмосфере безумия. Она не делится своей властью ни с кем. И вопрос ставится именно так: либо разум, либо вера».

Вера не нуждается в доказательствах, она живет «по ту сторону» доказательств. Но и в отношении веры Шестов проявляет определенный скептицизм. «Людям "вера" и не нужна вовсе, а нужен только авторитет, незыблемый порядок, тем бо­лее прочный, чем меньше известно, откуда он пришел».

Шестов выступает против всяких абсолютов, авторитетов. Он спорит с Сокра­том, утверждавшим связь знания и добродетели. Включаясь в полемику вокруг смысла истории, Шестов пишет: «Ищут смысла истории и находят смысл исто­рии. Но почему такая история должна иметь смысл? Об этом не спрашивают. А ведь если бы кто спросил, может, он сперва бы усомнился в том, что история должна иметь смысл, а потом убедился бы, что вовсе истории и не полагается иметь смысл, что история сама по себе, а смысл сам по себе». Точно так же мы не видим смысла жизни человека и не знаем ответа на вопрос, как жить. «Кто заста­вит нас жить, как следует, когда наше собственное существо было, есть и, видно, всегда останется для нас неразгаданной тайной».

 

Философия права

Иван Александрович Ильин (1883-1954) — один из наиболее известных для за­падной философской среды русских философов-эмигрантов. Ильин был профес­сором философии права в Московском университете. Выслан из России в 1922 г. Главные работы Ильина: «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека» (1918), «О сопротивлении злу силой» (1925), «Путь духовного обнов­ления» (1937), «О монархии и республике» (1954).

Ильин говорит, что в истории философии был этап, когда «писались трактаты о методе», а сам предмет философии оставался в тени. «Все только рассматривали очки вместо того, чтобы смотреть в них; все только чистили оружие вместо того, чтобы сражаться им». Теперь нужно разрабатывать сам предмет философии.

Смысл философии Ильин видит в том, что она должна помогать людям по­знать Бога и божественную основу мира, помогать понять истину, добро и красо­ту, исходящие от Бога. Человек только тогда живет правильно, когда целью его жизни является не удовлетворение его личных потребностей и достижение лич­ного успеха, а когда он имеет главную цель, «по отношению к которой все субъек­тивные цели окажутся лишь подчиненным средством». За эту цель стоит бороться и умереть. «Жизнь человека оправдывается только тогда, если душа его живет из единого, предметного центра, — движимая подлинной любовью к Божеству, как верховному благу».

Ильин утверждает первенство духовного начала в человеке, обществе, исто­рии. Именно духовное начало — основная сила. «Как бы ни было велико значение материального фактора в истории, с какой бы силою потребности тела не прико­вывали к себе интерес и внимание человеческой души, — дух человека никогда не превращается и не превратится в пассивную, недействующую среду, покорную материальным влияниям и телесным зовам».

Человек не может жить без веры. Человек верит в то, что он представляет как главное в своей жизни, как то, чего он желает, что доставляет ему радость, за что он «хотел бы отдать свою жизнь». Конечно, у человека могут быть различные цели и ценности. У некоторых людей такие ценности, о которых они предпочитают умолчать. Но в любом случае ценности, в которые человек верит, формируют саму человеческую личность. «Есть некий духовный закон, владеющий человеческой жизнью; согласно этому закону, человек сам постепенно уподобляется тому, во что он верит».

В основе общественной жизни лежит самопознание и самопреобразование че­ловеческого духа. Моральное разложение индивидуальных душ делает невозмож­ным нормальную жизнь общества. Кризис современного общества — следствие неверного способа духовной жизни людей. «Такая потрясающая духовная неуда­ча человечества, как поток неслыханных войн и небывалых революций, свиде­тельствует с непререкаемой силой и ясностью о том, что все стороны духовного бытия жили и развивались по неверным путям, все они находятся в состоянии глубокого и тяжелого кризиса».

Ильин призывает к духовному обновлению на основе веры; вера в его понима­нии — это любовь к совершенному и стремление к совершенному. «Истинная ре­лигиозность есть преданность совершенству, а эта преданность вызывает дея­тельное служение ему, творческое осуществление его на земле. Вера не только мертва без дел, ее просто нет». Преодоление кризиса современного общества — в возвращении к духовным основам бытия — вере, любви, свободе, совести, семье, родине, нации. Человек должен не просто обуздать свои страсти, а облагородить и преобразовать их.

Ильин призывает также научиться свободе, т. е. «совестному акту»; необходимо научиться строить семейный очаг; научиться духовному патриотизму. Совесть — это стремление к совершенному, «источник чувства ответственности», «акт внут­реннего самоосвобождения», «источник справедливости». Совесть двойственна — это и «положительный зов», и «укоры». Совесть — основа упорядоченной и рас­цветающей культурной жизни.

О патриотизме, национализме Ильин говорит как о любви к духу своего наро­да, к его духовному своеобразию. Но что значит любить свой народ? «Любить свой народ — не значит льстить ему или утаивать от него его слабые стороны, но честно и мужественно выговаривать их и неустанно бороться с ними. Националь­ная гордость не должна вырождаться в тупое самомнение и плоское самодовольст­во; она не должна внушать народу манию величия». Ильин говорит о необходимо­сти национального воспитания через язык, песню, молитву, сказку, жития святых и героев, национальное искусство, армию, территорию, хозяйство. Он замечает при этом, что сама духовная жизнь народа дана лишь тому человеку, в душе кото­рого есть нечто священное.

Ильин рассматривает вопрос справедливости. Он связывает его с вопросом о равенстве или неравенстве людей. «Французская революция восемнадцатого века провозгласила и распространила вредный предрассудок, будто люди от рождения или от природы "равны", будто вследствие этого со всеми людьми надо обходиться "одинаково". Этот предрассудок естественного равенства является главным препятствием для разрешения нашей основной проблемы. Ибо сущность справедливости состоит именно в неодинаковом обхождении с неодинаковыми людьми». Люди не равны, не одинаковы «ни телом, ни душой, ни духом», поэтому справедливо не уравнивать неравных.

Ильин развил концепцию борьбы со злом, которая вызвала дискуссию и ожес­точенные нападки на него как со стороны «белых», так и «красных». Излагая свою концепцию, он, в частности, говорит, что в природных явлениях самих по себе нет ни добра, ни зла, хотя в них есть противодействие, борьба. Зло и добро начинают­ся там, где начинается человек, причем не в его телесных состояниях, а в его душевно-духовном мире. «Добро есть одухотворенная... любовь, зло — противодуховная вражда». Зло связано с присущей каждому человеку склонностью «к рас­ширению своей власти и к полноте захвата».

Ильин выступал против концепции Толстого о непротивлении злу, в которой говорилось, что борьба со злом — это насилие, а насилие лишь увеличивает зло, что борьба со злом — вмешательство во внутреннюю жизнь другого человека, а по­следняя находится в руках Бога. Ильин усматривает в этих рассуждениях определенную нелепость. «Когда какой-нибудь негодяй наносит оскорбление честному человеку или развращает ребенка, это, очевидно, совершается по Божьей воле; но когда честный человек пытается помешать негодяю — это происходит не по во­ле Бога».

Сопротивление злу си­лой и мечом позволи­тельно не тогда, когда оно возможно, но ко­гда оно необходимо, потому что нет других средств. И. А. Ильин

В самом деле, может ли человек, стремящийся к нрав­ственному совершенству, сопротивляться злу силой и мечом? Может ли человек, верующий в Бога, приемлющий его мироздание и свое место в мире, не сопротивляться злу мечом и силой? Ильин говорит, что не всякое приме­нение силы следует считать «насилием». Насилие — это принуждение, исходящее от злой воли или направленное ко злу. Конечно, если мы хотим бороться со злом, то сна­чала нужно искать психические и духовные средства для преодоления зла добром. Но если это невозможно, то нужно использовать физи­ческое принуждение.

Ильин предлагает своеобразные правила борьбы со злом:

♦ распознавать зло, отличать его от «явлений, сходных с ним по внешней види­мости»;

♦ стремиться знать те пути, по которым живет зло в человеческой душе, и техни­ку его внутреннего «одоления»;

♦ «начинать с духовных средств, нисходя к мерам внешней борьбы лишь по­стольку, поскольку духовные средства оказываются неосуществимыми, недей­ствительными и недостаточными»;

♦ быть уверенным, что в борьбе со злом ты лично прав.

В целом в борьбе со злом Ильин предлагает такую последовательность дейст­вий: «неодобрение, несочувствие, огорчение, выговор, осуждение, отказ в содей­ствии, протест, обличение, требование, настойчивость, психическое понуждение, причинение психических страданий, строгость, суровость, негодование, гнев, разрыв в общении, бойкот, физическое понуждение, отвращение, неуважение, невоз­можность войти в положение, пресечение, безжалостность, казнь».

Для борьбы со злом необходимо самовоспитание, преодоление своего «не хо­чется». Здесь также очень важна взаимная духовная помощь людей друг другу. Ильин говорит о некотором универсальном правиле: «Противиться злу из люб­ви». Бороться со злом нужно не только в других людях, но и в себе. И даже после победы над злом в себе нужно «обезвредить и погасить в себе всевозможные сле­ды незаметно проникшей заразы».

Ильин разрабатывает концепцию права, правосознания, государства. Он исхо­дит из того, что наряду с эстетическим вкусом, голосом совести человеку присуще правосознание. Оно есть у каждого, кто сознает, что кроме него существуют и дру­гие люди.

Развитое правосознание необходимо для нормальной жизни общества. Ильин подчеркивает важность понимания народом правовых норм. «Люди, не ведающие своих обязанностей, не в состоянии и блюсти их, не знают их пределов и бессиль­ны против вымогательства "воеводы", ростовщика и грабителя».

Право в развитом виде — совокупность норм поведения (позволенное, предпи­санное или воспрещенное), указывающих людям, что они должны действовать определенным образом, — и тогда они будут правы. Правовые нормы устанавли­ваются государственной властью. В отличие от законов природы, нормы права — это нормы долженствования; они могут быть нарушены, и тогда возникает произ­вол. Правовые нормы обычно сопровождаются санкциями, указанием на те по­следствия, которые должны постигнуть нарушителя норм. Хотя правовые нормы отличаются от законов природы, Ильин говорит об объективности правовых норм в том смысле, что правовая норма обязательно действует от ее установления до от­мены.

Право должно создать в душе человека мотивы для хорошего поведения. Если человек подчиняется праву, внутренне не понимая или не желая его принять, то это приводит к озлоблению. Ильин пишет: «Первое правило правосознания гла­сит: соблюдай добровольно действующие законы и борись лояльно за новые, лучшие». (Лояльно — значит в соответствии с конституцией государства.)

Непризнание, нарушение законов приводит вовсе не к свободе, а к анархии, бесправию и гибели. «Человек может быть свободным только под законом и через закон. А эта законная свобода будет тем прочнее и полнее, чем больше он опирается на внутреннюю свободу — на лояльное самообязывание здорового правосознания».

Ильин говорит, что есть естественное право — как признание духовного брат­ства и равенства, духовной свободы, духовной самостоятельности и достоинства. Но в силу некоторой незрелости человеческих душ, кроме естественного права не­обходимо «положительное право». «Положительное право» существует для под­держания естественного права. «Основная задача положительного права состоит в том, чтобы принять в себя содержание естественного права, развернуть его в виде ряда правил внешнего поведения, приспособленного к условиям данной жизни и к потребностям данного времени, придав этим правилам смысловую форму и словесное закрепление и, далее, проникнуть в сознание и к воле людей в качестве авторитетного связующего веления».

Положительное право должно приучить человека к самоограничению; чтобы добиться нормального правосознания, человек должен сам управлять своим поведением в соответствии с положительным правом. Ильин полагает, что «положи­тельное право будет становиться все менее нужным по мере того, как оно само бу­дет приближаться к духу и смыслу естественного права, а правосознание будет расти, углубляться и укрепляться».

Ильин говорит о трех аксиомах (законах) правосознания: «закон духовного достоинства, закон автономии и закон взаимного признания».

Достоинство заключается в служении добру, истине, красоте. Достоинство не терпит лести, подкупа, насилия. Достоинство относится не только к отдельным людям, но и к государственной власти. Государственная власть, а также армия, должны блюсти свое достоинство. Ильин подчеркивает, что тоталитарная власть строит свой режим на подавлении и извращении чувства собственного достоинст­ва. При этом часто имеет место стандартный набор — национализм, идеология самоидеализации, самовосхваление.

Автономность правосознания заключается в том, что каждый человек созна­тельно, по личному убеждению принимает право.

Взаимное признание — это взаимное духовное доверие (в частности, народа и правительства). Ильин выступает против классовой борьбы, взаимной вражды и подозрения.

Ильин считает, что в основе государства лежит духовная связь людей, их духов­ная солидарность. Государство строится не по принципу конфликта, а по принци­пу солидарности. «Сущность государства состоит в том, что все его граждане имеют и признают — помимо своих различных и частных интересов и целей — еще единый интерес и единую цель».

Государство стремится примирить и исключить столкновения частных или классовых интересов. При этом, однако, Ильин выступает за частную собствен­ность, так как если будет отвергаться частная собственность, то при этом будет от­вергаться и «начало личного духа», а это подорвет всю жизнь страны.

Власть в государстве должна принадлежать лучшим людям. «Государство, по­ставившее к власти худших людей или тем более выносящее наверх обществен­ные подонки, — переживает смертельный недуг; государство, "изгоняющее" или убивающее своих лучших людей, — нуждается в "перевороте" (Гераклит); госу­дарство, не умеющее выделить лучших граждан, обречено на прострацию и выро­ждение».

Ильин — противник «черни». «Люди становятся чернью тогда, когда они бе­рутся за государственное дело, движимые не политическим правосознанием, но частного корыстью; но именно поэтому они не ищут лучших людей и не хотят пе­редавать им власть. К черни может принадлежать всякий: и богатый и бедный, и темный человек и "интеллигент"». Критерий лучших — «способность к беско­ рыстному служению духу и способность к социальной организации братства». В этом состоит этический и политический «ценз».

Политическая программа государства должна преследовать общий интерес. Если та или иная партия не имеет такой программы, то это «противогосударствен­ная партия». «Химерические» и утопические программы и затеи подрывают в на­роде доверие к власти, разлагают и губят государство.

Ильин говорит, что одна из основных задач государственной власти — полити­ческое воспитание народа, развитие демократии, общественного самоуправления. Но и здесь существуют определенные проблемы. «"Демократия" не есть легко вводимый и легко устрояемый режим. Напротив — труднейший... Демократия предполагает исторический навык, приобретенный народом в результате долгого опыта и борьбы, она предполагает в народе культуру законности, свободы и пра­восознания; она требует от человека — политической силы суждения и живого чувства ответственности. А что же делать там, где всего этого нет? Где у человека нет ни имущественной, ни умственной, ни волевой самостоятельности? Где все подготовлено для своекорыстия к публичной продажности? Где дисциплина не сдерживает личного и совместного произвола? Где нет ни характера, ни лояльно­сти, ни правосознания? Все-таки вводить демократический строй? Для чего же? Чтобы погубить государство и надругаться над всеми принципами демократии? Чтобы все кончилось коррупцией, безобразной смутой и разложением государст­ва? И все во имя Доктрины?»

Ильин считал, что весь уклад русской души и русского быта делают наиболее предпочтительным для России самодержавно-монархический строй. Республика чужда русскому национальному характеру и политическим традициям русского народа. Но Ильин выступал за такую монархию, которая связана с идеей правово­го государства, со свободой личности.

В заключение процитируем одну из любимых идей Ильина: «В основе всей правовой и государственной жизни лежит способность человека к внутреннему самоуправлению, к духовной, волевой самодисциплине».

 

Мистицизм

В начале XX в., особенно после революции 1905 г., усиливается интерес к мисти­цизму, оккультизму, теософии, йоге. Значительная часть интеллигенции отказы­вается от идеологии революционной деятельности в пользу мистики. Характерная фигура этого направления философии — Петр Демьянович Успенский (1878— 1949).

Успенский родился в Москве, после гимназии получил математическое обра­зование; кроме математики и естествознания он увлекался поэзией и живописью. В начале века сотрудничал как журналист с «левыми» изданиями. В 1907 г. в ми­ровоззрении Успенского произошел своеобразный перелом: у него пробудился интерес к эзотерическим учениям. В путешествиях по Западной Европе Успен­ский знакомится с европейскими оккультными, теософскими учениями, на Вос­токе — с индуизмом и йогой. Он создает ряд работ, суммируя их основные идеи в книге «Tertium organum» («Третий инструмент»), которая, по его словам, служит «ключом к загадкам мира, тайнам пространства и времени».

Весной 1915 г. Успенский встречается с Г. И. Гурджиевым. Успенского при­влекает идея так называемого четвертого пути, техника достижения «высших из­мерений», ведущая к особой переструктуризации сознания субъекта, причем этот путь не требует исключения из активной социальной жизни. Эту встречу и свое отношение к идеям Гурджиева Успенский описывает в книге «В поисках чудесного» (вышла посмертно). В 1921 г. он уезжает в Англию, где публикует книгу «Новая модель Вселенной» (1931, на английском языке), лекции «Психология возмож­ной эволюции человека».

Излагая свою концепцию, Успенский говорит, что существуют два исходных, очевидных факта: существование мира, в котором мы живем, и существование нашего сознания. Эти факты нам известны. Но кроме того, существуют пространст­во, время, количество, масса, энергия, жизнь и т. д. О них мы говорим, но на самом деле не знаем, что это такое. Успенский задается вопрос о том, что собой представ­ляют пространство и время.

Успенский напоминает о концепции Канта, который утверждал, что когда мы разделяем вещи по категориям пространства и времени, необходимо помнить, что эти разделения существуют только в нас, в нашем познании вещей, а не в самих ве­щах, что настоящего отношения вещей друг к другу мы не знаем. Успенский гово­рит, что Кант только поставил вопрос, а пути к разрешению его не указал. «Пер­вые проблески» правильного понимания и «первые намеки» на возможный путь решения проблемы Канта, говорит Успенский, мы находим у С. X. Хинтона, авто­ра книг «Новая эра мысли» и «Четвертое измерение». Хинтон призывает разви­вать чувство пространства, расширять пределы деятельности нашего сознания, создавая новые понятия, усиливая способность аналогии. Изменяя условия вос­приятия, мы приблизимся к истинному пониманию. «Путь, который открывается перед нами в будущем, заключается в применении понятия четырехмерного про­странства к явлениям природы и к исследованиям того, что может быть найдено этими новыми способами познания».

Успенский включается в обсуждение проблемы многомерных пространств. Он обосновывает возможность четвертого измерения пространства следующим образом. В геометрии линия рассматривается как след от движения точки, по­верхность — как след от движение линии, тело — как след от. движения поверхно­сти. Но нельзя ли, продолжив ряд, рассматривать «тело четырех измерений» как след от движения тела трех измерений? А можно рассуждать и так: точка — разрез линии, линия — разрез поверхности, поверхность — разрез тела. По аналогии можно рассматривать трехмерное тело как разрез четырехмерного. Мы наблюда­ем трехмерное пространство, а четвертое измерение чувственно недоступно.

Обращаясь к вопросу о сути времени, Успенский говорит, что временем мы называем расстояние, разделяющее события в порядке их последовательности и связывающее их в нечто целое. Это расстояние иного вида, чем расстояние в трех­мерном пространстве. Если же мы это «расстояние» будем мыслить как особое на­правление в пространстве, то его можно понимать как четвертое измерение про­странства. Но оно несоизмеримо с измерениями трехмерного пространства (как «год» несоизмерим с «Петербургом»), оно перпендикулярно ко всем направлени­ям трехмерного пространства и не параллельно ни одному из них.

Всякая вещь и всякое явление нашего мира есть проявление в на­шем разрезе какого-то непонятного нам со­знания из другого раз­реза. П. Д. Успенский

Итак, четвертое измерение связано со временем. Но мы не поймем сути четвер­того измерения, пока не осознаем, что существует пятое измерение. Пятое изме­рение — это перпендикуляр к плоскости времени. Если бы наше сознание могло подняться вверх по этому перпендикуляру, то оно одновременно увидело бы про­шлое, настоящее и будущее, подобно тому, как путешественник, поднявшийся на гору, увидел бы позади город, из которого выехал вчера, а впереди — город, куда он должен приехать завтра. Наше обычное сознание находится на плоскости у ос­нования этого перпендикуляра, поэтому оно не видит того изумительного мира, в котором одновременно есть прошлое, настоящее и будущее. Прошлое и будущее так же реально существуют, как и настоящее. «Они где-то существуют, только мы их не видим».

После этих рассуждений Успенский несколько неожиданно говорит, что пятое измерение следует рассматривать не как нечто, лежащее вне сознания, а как свой­ство самого сознания, как линию или направление, по которому должно расти со­знание.

В последующем в книгах «В поисках чудесного» и «Новая модель Вселенной» Успенский продолжает свои рассуждения. Он говорит, что существует семь изме­рений: от нулевого до шестого. «Только шестимерное тело вполне реально. Пятимерное тело — лишь неполный вид шестимерного. Четырехмерное — неполный вид пятимер­ного» и т. д. «Видимый, феноменальный мир мы с полным основанием можем рассматривать как разрез какого-то дру­гого бесконечно более сложного мира, в данный момент для нас проявляющегося в первом».

Явления жизни, биологические явления, говорит Успен­ский, очень похожи на результат прохождения через наше пространство каких-то кругов четвертого измерения. Жизнь любого существа на­чинается в одной точке (рождение) и кончается всегда в одной точке (смерть). Но это одна и та же точка. Жизнь отдельного существа, начавшись рождением, должна закончиться смертью, которая есть возвращение к точке отправления. Нам представляется, что нечто рождается и умирает, но на самом деле это не так. В дей­ствительности круг жизни есть только разрез чего-то, и это что-то существует до рождения, т. е. до появления круга в нашем пространстве, и продолжает существо­вать после смерти, т. е. после исчезновения круга из нашего поля зрения.