Спираль игры, виток второй

 

Парк. Особняк. Второй этаж. Сознание Алима дискретно констатировало пространственно-временные вехи, как будто включив обратный отсчет. Открыв папку, он закрыл ее снова.

– Будем начинать? – обратился он к Миле.

– Скажи, Алим, это мне кажется или правда: когда мы вдвоем, то вокруг будто все затихает. Редкие прохожие и те стараются свернуть в сторону еще за версту. Один пенсионер только не избегал встречи и то, как оказалось, по поручению.

– Да, я тоже заметил такую странность. Но я сейчас о другом.

– Я поняла, что ты спрашиваешь. Без этого уже и не интересно. Ты Мастер, ты и принимай решение.

Алим достал из-под подоконника папку. Вынул листы, положил их рядом с принесенной папкой и открыл ее снова. Сомнений не было: игра то ли оживала, то ли вдохновлялась присутствием своей новой части, но рисунки становились ярче и осмысленнее. Алим добавил к двум рисункам третий, вложил их в файл и прислонил к окну. Оба текста намеренно убрал в ящик стола.

– Правила буду… – посмотрел на Милу, – будем устанавливать мы, – и присел на диван рядом с ней.

Их руки соприкоснулись, по ним пробежала дрожь, и пространство всколыхнулось. В это мгновение солнце осветило листы, и время потекло. В голове появился шум, оформившийся в шум прибоя.

– И что там, в папке? – спросил старик, вернувшийся с прощального променажа к морю.

– Мы еще не смотрели, – ответил Алим, разглядывая папку. Кожаная, она мягко лежала в его руках. Развязав тесемку, он обнаружил в ней десятка три исписанных листов. «Ни один из них не был дописан до конца», – отметил про себя Алим. Листы были пронумерованы сверху. – «Потому что донизу их дописывать не успевали», – пришло к нему осознание.

– Сознание должно сознавать, а бытие быть, и тогда об этом незачем будет спорить, – будто встраиваясь в его размышления, философствовал старик.

Со стороны моря потянулся легкий туман. Окутывая все на своем пути и постепенно сгущаясь, он двинулся к дубу.

– Как будто стирает картинку, – абсолютно без эмоций произнесла Мила.

– Да, стирает картину бытия, переводя его в неосознанное начало, – опять перевел на философский лад старик с покорным ожиданием своей участи.

Алим почувствовал приближение пустоты и легкости во всем.

Серый испустил последнюю мысль: «Не успели, Мастер», – с такой протяжностью, будто ложился спать.

Алим, активировавшись словом «мастер», пытаясь осознать происходящее, начал читать первую страницу.

«Пытаясь осознать происходящее, я скован в мыслях был и потрясен, с какою легкостью в Небытии туманном мир Бытия быть может растворен.

Сознанием оторванный от мира, которому недавно доверял, я вдруг увидел взмах крыла Сатира. Я что-то обретал, или терял.

Замкнулся круг. Всему, что сотворится, потом черед приходит раствориться. И вместе с миром был я унесен...»

И все.

Туман, издали казавшийся густым и угрожающим, в действительности был переполнен нежностью и любовью. Он окутывал изнутри, освобождая от телесности. Старик и Мила смотрели на Алима благостной голографичностью своего перехода.

«Куда, Мастер?» – почудился Алиму вопрос и, сконцентрировавшись во второй раз, он отступил к дубу.

Его рука свободно проникла сквозь его кору. Алим отдернул ее.

– Нужна ручка, чтобы все переписать, – неизвестно к кому обратился Алим.

– А есть что? – спросил Голос, и туман послушно приостановил свою работу.

Уловив произошедшие изменения, Алим воодушевленно утвердил:

– Есть.

– Так пиши, за чем же задержка? – В Голосе появились строгие нотки.

Алим посмотрел на первый лист, и, больше из упрямства, чем из понимания, произнес:

– Замкнулся круг, всему, что сотворится, приходит время снова раствориться в сознании того, кто сотворял.

И, как бы сотворенный ни был мал: в своем Творце, свое отыщет «Я». Сознанием любого Бытия наполнен Мир в ответ на Бытие Сознания любого.

Алим вложил такую мощь и такую веру в свой порыв, что слова впечатались в листок и проявились на нем текстом. Голос молчал некоторое время, затем произнес:

– Будь по-твоему, начнете со второго уровня.

– Схожу-ка я к морю, раз у нас еще есть время, – обрадовался старик и, как ни в чем не бывало, устремился вслед уползающему туману.

– Необычайная легкость и радость жизни. Я даже не поняла, что произошло. Ты пузырился сферами, которые что-то выясняли, общаясь между собой, и туман подчинился одной из них. Но ощущения от его проникновения остались. Я теперь будто соткана из любви. Мне хочется кружиться. Я тоже хочу плескаться в воде. Догоняй! – и Мила стремительно понеслась к берегу.

Алим присел возле дерева, потрогал его кору. Та была гладкая, но твердая. Решив подготовиться к следующему ходу игры, он раскрыл папку и переложил первый листок под низ. Теперь сверху лежал лист под номером два.

Мила плескалась в воде, она будто была ее частью. Такая же гибкая, жизнерадостная, вызывающая в Алиме переполненность чувств.

Старик, оставаясь на берегу, размахивал руками, что-то кричал, подзадоривая к активности Милу, и сам, будто ветер, подымал вихри пыли.

Алим же застыл без движения, будто камень, и, даже изредка делая движение, он ощущал себя неуклюжей, массивной горой.

«Окаменелая земля водой и ветром любовалась», – пришло Алиму. «Солнце прямо испепеляет все вокруг», – добавилось к первому. Во рту все пересохло, хотелось пить, «Внутренний дискомфорт начинает идти вразрез с внешней красотой, что-то изменилось, надо спешить», – вспыхнула третья мысль. Алим направил свое внимание на текст и отметил, что для этого уже понадобилось усилие.

«Невольно… водой и ветром любовалась окаменелая земля, и больно огнем священным был я опален. «О боже!» С уст моих сорвалось, но слышен был лишь только стон.

Я знаю мощь свою: с меня довольно сего сознанья… полно, ни к чему меня томить, когданевольно… самой причиной был я и свидетелем тому, чем стал…

Когда же триста игл, склонясь над мною, в меня бездушный хлад вонзал, попущенный безликою игрою, к ней голос мой напрасно вопрошал».

Алим, переводя остекленевший взгляд из внутреннего холода во внешнюю жару, с трудом мог различить картину ту, в которой Мила своей стихией с водною сливалась, воздушный вихрь волной накрыть пыталась и радостно сама в себе плескалась, а ветр седой разбрызгивал ее. «Я их теряю, а они меня», – и он рванул, что было мочи, остатком духа сотряся свою вершину, глыбу отрывая, швырнул к подножию себя…и текст дочел.

«Вовне стремясь, я испускал дыханье, и камнем оседало даже то, что было мыслью. Я терял сознанье, пытаясь уяснить: ну, что же, что меня тому подвергло наказанью…».

– Нет, все не так! – Уже слиясь с горою, Алим землетрясеньем громыхнул, и с моря ветерок подул, его запал собою остужая.

– А как? Опять ты воспротивился всему, – его упорству вновь дивился Голос, – ведь как задумано: стихии пробуждая, их должен кто-то олицетворять. Душой одной из них ты можешь стать, другие ж две согласны быть тебе друзьями. Так говори же, что тебе опять не так?

– Вовне стремясь своим дыханьем, с природой пробуждался человек и в ней души своей не чаял. И Волю Отчую в его свободе воли различая, ему стремились радостно служить наперебой стихии все.

Одна его с любовью согревала, другая уносила лишний зной, земля же радостно питала, сама живясь пролитою водой, которая еще и омывала.

– Гармонии картину вижу я такой. – Алим уже воспрянул духом. Он начал приходить в себя.

– Ну, что ж, картина Бытия, тобой представленная, не плохая. Пусть будет так, начнете с третьего листа.

Вода прохладою своей Алима к жизни возвращала.

– Что за беда с тобою вечно приключается? Зачем сидишь на самом солнцепеке? Лучше бы к морю вместе с нами ты пошел, – Мила плескала на Алима воду из огромной раковины. Старик же пытался помочь, размахивая охапистой веткой.

– Вам повезло, молодой человек, что девица заметила неладное, за вами наблюдая, хотя я думал, что водой она была увлечена не только в ней, но ею пребывая.

– Мне показалось вдруг, что нет тебя, мы – у подножия горы, и камень, вниз слетая, сейчас раздавит нас. А то на берег раковину кинула волна, водой ее зачем-то наполняя, и я, схватив ее, бежала, что есть сил. Но дедушка меня опередил: себя, как ветер, вмиг перенеся, тебя он в тень отнес, как малое дитя, и, опахалом жар с тебя сдувая, в тени спокойно ждал меня, – спасители наперебой описывали отступившее в прошлое уже событие, каждый со своей точки зрения.

Алим, складывая воедино три версии произошедшего, решил, что каждая из них имеет право на существование. Главное, что они преодолели еще один раунд устроенного игрой состязания и явно не последний. Сколько их еще будет? Неужели каждый лист будет даваться с таким трудом?

– Что с игрой? Когда она начнется? Может, надо подготовиться? – безмятежно спросил старик.

– Я тебя оставила одного? – виновато вторила Мила, и по глазам ее Алим увидел: она все понимает и играет безупречно. Поэтому, обращаясь больше к третьему участнику, произнес:

– Я думаю, что нас предупредят, но с силами собраться нужно.

– Я так и знал, что ваша непосредственность нам на руку сыграет, – старик вдруг дал понять всем, что и он в игре, и он играет. – Мы можем не читать того, что там, и наблюдать за тем, как время замирает, но где окажемся, кто скажет мне?

И слово взял Алим:

– Мы ждать не будем, а продолжим в том же Духе, раз он справляется с игрой, но будет нам теперь сложней, раз мы во всем между собой признались, теперь остался в чистой вере только Он, свою же – знанием мы разбавляем, – и, взглядом с каждым встретившись, лист третий вынул он.

– Алим, скажи, как знание мешает вере?

– Не знаю, просто мысль пришла, что пользоваться не умеем мы умом пока, ведь вера только в нас взрастает, а он все судит свысока, твердя, что все легко познает, к чему коснется.

– Это да, – старик в раздумье подтвердил, – пойду с природой пообщаюсь: вон чайки подняли галдеж, – кряхтя, поднялся (старый, все ж!), пошел на свой песчаный берег.

К плечу любимого прильнув, задумчиво сидела Мила.

Алим безмолвно смотрел на третий лист. Теперь он знал, что игра ищет нужный ход, теперь он знал, что старик и Мила делают все, чтобы выглядеть естественно, и именно поэтому он знал, что игра получила фору. Ожидание томило, и он начал читать.

«Она искала верный ход. Я знал, томило ожиданье. Ни преждевременный приход не нужен ей, ни опозданье. Один всего короткий миг. Она ждала, чтобы достиг я пика разочарованья.

Чтоб обнаружил наготу всего того, что накопилось, чтобы не знал я, почему вдруг сердце трепетно забилось, чтобы меня покинул дух, чтоб притупились взор и слух.

Она ходила по пятам, как будто получила фору, и выждала ведь, в том нет спору, когда во тьму вошел я сам…»

Алим, привыкший к чудесам, вдруг понял: пища для ума – вот то, что поглощает тьма, и коль нет внутреннего света, ум остается без совета, и сам же порождает страх...

Алим судорожно открыл глаза. Это даже не была тьма, это была пустота, не способная ничего отражать. Как это случилось, как он мог оставить где-то там, на берегу Милу и старика-философа? Все-таки игра перехитрила и разделила их. Теперь она будет загонять их в свои сети по одному, а, главное, она забрала папку.

– Смирись и растворись во тьме, без чувств лишишься ты блаженства, но нету выше совершенства, чем жизнь без страха и забот. Попробуй сам, – ему шептало все то, что пустотой объяло.

«Здесь почивают мастера», – добавил Серый невпопад и высветил последний кадр: лист третий от игры начала.

Отбросив все и вся, Алим по памяти его читать закончил:

«Она ходила по пятам, как будто получила фору, и выждала ведь, в том нет спору, когда во тьму вошел я сам, ведь я так верил чудесам.

И я тогда промолвил вслух: лишиться страха и блаженства, ни тьмы, ни света – совершенство, и вмиг меня покинул дух…»

– Почему так пессимистично? – шептал Алим – И я тогда промолвил вслух, – голос его зазвучал сильнее, – источник внутреннего Света всегда во мне, и то – мой Дух. Игра, ты жаждала ответа, или боялась ты его, как Тьма всегда боится Света, так вот послушай ты совета, – как будто рубанул мечом, – уйми попытки сделать это! Сгоришь сама…

Сомнений нет: я видел их

– А как можно устанавливать правила? Их надо где-то записывать или проговаривать, или кем-то утверждать? И почем знать, что игра их приняла? А как тогда то, что мы утвердили, что «мы не властны над игрой так же, как и она над нами»? – Мила сыпала вопросами, будто им стало тесно в ней, потом перешла на повествование:

– Я вдруг вспомнила, не знаю, когда это было, но я видела сон: я плещусь в море, веер брызг, со мной как будто ветер играет, а ты сидишь на берегу, читаешь что-то. Я подбежала, окотила тебя водой из раковины и прильнула к тебе. И так мне хорошо стало, как никогда. А ты заснул и папка выпала у тебя из рук. Дальше не помню, наверное, проснулась. А тебе снятся сны, Алим?

Они сидели на диване. Солнце спряталось за облака, и игра почивала в файле, как ни в чем не бывало.

– Тебе отвечать на вопросы по-порядку, Мила, или на последний? – Алим поднялся, взял игру и небрежно кинул ее в ящик стола. Хитро улыбнулся и опять подсел к Миле.

– Конечно, на все по-порядку.

– Правила, насколько я понимаю, хранятся в убеждении играющего, и неукоснительность их соблюдения основывается только на его вере. И пока ни одного правила, что мы установили, игра не нарушала. Только вера немного прихрамывала. А по поводу снов, даже не знаю, что и сказать. Я не всегда сразу определяю переход из одной реальности в другую. Иногда сон дает больше, чем явь, а иногда я думаю, что все-все, что воспринимается в любой форме, уже и есть реальность. Просто мы привыкли к определенным ее проявлениям, а все остальное принимаем как мистику.

– Нет, я все-таки ее спрячу, – Алим достал игру и пошел к окну. Выдвинул тайник и замер.

– Что случилось? – заволновалась Мила.

– Смотри, здесь еще три листа. Почему их раньше не было?

Мила в одно мгновенье оказалась у окна. Она смотрела из-за плеча Алима на очередную загадку.

– А, можно, я их достану, – и, не дожидаясь ответа, она быстро, но бережно достала листы. – Здесь стихи. А дедушка ведь говорил о неизвестных трудах Александра, но я почему-то представляла, что их больше.

– Их больше, – задумчиво произнес Алим. – Но получить их можно, только играя в игру, иначе она их не отдаст. Это ее право, и тут над ней никто не властен. Свое время она меняет только на другое, но тоже время.

– Откуда ты это знаешь?

Алим взял первый лист. Прочел: «Пытаясь осознать происходящее… Сознанием любого Бытия наполнен мир в ответ на Бытие Сознания любого». Это было их с Александром и игрой совместным творением.

Сомнений не было – все остальные недописанные творения можно было заполучить, только дописав их соответствующим образом. Но где набраться сил, чтобы решиться на такое? И, отвечая Миле, произнес:

– Я знаю, я их видел там, в игре, но прочитать успел лишь эти три. Мне надо еще раз поговорить с этим его наследником. По-моему, он опять не все сказал. Не простой этот пенсионер. Придется завтра снова старый парк проведать. Я думаю, он ждет.

– Мы что, уже уходим? А как же игра? – отреагировала Мила на собирание Алима.

– Я же говорю, мне надо кое-что уточнить у пенсионера, и мне кажется, что это «кое-что» очень важно в игре, – неопределенно ответил Алим.

– Как ты думаешь, почему люди сходятся, а иногда так быстро расходятся, – перескочила Мила на другую тему.

– Потому что не по одной дороге идут, а по соседним, – отшутился Алим.

Они еще о чем-то болтали, но несущественном, пока Алим провожал Милу домой.

– Заходи, поужинаем вместе, пошепчемся, а то мне одной будет скучно, – предложила Мила.

– Я бы с удовольствием, но мне надо сосредоточиться на отчете, иначе я его никогда не напишу. Я завтра позвоню, может, вместе съездим в имение. Уж с очень показным безразличием откланялся пенсионер. Вот увидишь, он будет завтра сидеть на той же скамейке и опять найдет, что сказать.

– Алим, ты только не превращайся в параноика, будь проще, и проблемы, не замеченные тобой, не заметят тебя, – рассмеялась Мила, – кстати, у тебя есть друзья или хорошие знакомые? Почему я не видела, чтобы ты с кем-то общался? Люблю знакомиться. И я тебя хочу кое с кем познакомить.

«Только не сейчас», – подумал Алим. И вслух:

– Хорошо, мы вернемся к этому вопросу после отчета. И не смотри на меня такими хитрыми глазками, я все равно не могу остаться. – Алим приблизился к Миле, будто пытаясь рассмотреть невидимые хитринки в ее глазах, поцеловал быстро их и еще носик и выскочил в подъезд.

– Так нечестно, – услышал он вслед, но ноги его уже спешили по ступенькам вниз.

– Я позвоню, – пообещал он то ли Миле, то ли себе, то ли уже пустой улице. Но позвонил не он, а Мила, в десять утра уже с электрички: ей пришлось ехать за братом к бабушке. Только это будет завтра. А сейчас Алим шел по почти темной и почти пустой улице. Он давно уже не бродил по ночному городу, и с удивлением отметил различие в атмосфере. И не только воздуха.

 

Стоило подождать

 

Поначалу Алим хотел вернуться в кабинет, но чем дальше он отходил от дома Милы, тем меньше нравилась ему эта идея. Поэтому, дойдя до перекрестка, на котором дорога в музей и домой расходились, он остановился в нерешительности.

На противоположном углу перекрестка сидел кот и вылизывал себе лапы.

«Домой», – решил Алим и ступил в выбранном направлении. Но в этот самый момент послышался непонятный грохот на той стороне улицы, и кот рывком перескочил улицу и скрылся в арке. «Перебежал-таки дорогу. Идти или подождать, пока кто-то пройдет», – опять остановился Алим.

В кармане зазвонил телефон, и высветилось имя Фаины. Алим нажал соединение.

– Я слушаю.

– Подожди, Алим, – услышал он знакомый голос.

– Значит, подождать? – переспросил он.

– Не отключайся. У меня на другой номер звонок, – уточнила Фаина.

«А я чуть было не подумал, невесть что. Точно, говорила Мила – скоро стану параноиком», – Алим немного успокоился.

– Здравствуй, Алим. Хорошо, что я на второй звонок ответила. Представляешь, звоню тебе по поводу отчета. Только набрала номер, а тут мне звонят из аналитического отдела. Тоже любители по вечерам звонить. А, оказалось, кстати все. Просили передать мастеру юридического отдела, что во втором витке спирали возможно замыкание. Я переспрашиваю, может, это в технический отдел? Говорят, нет: мастеру юридического отдела. А у нас и должности такой нет. Если бы не держала во второй руке телефон со звонком тебе, то и не вспомнила бы, что не должность, а статус такой у одного, то есть у тебя, есть. Так вот, значит. Отчет послезавтра, в девять. А спираль там какую-то проверь насчет замыкания. Зря звонить не будут. Да, и послезавтра уже опять на старом месте. Что-то там, у музейщиков, не срослось: переезжают обратно. Хорошо, наши рабочие подсуетились: все обновили. Завтра будем переезжать. Вот, в общем, и все. Успехов! – пошли короткие гудки.

– Ну да! – хоть сам себе, но вставил слово Алим, вернее, прилепил к коротким гудкам и нажал кнопку отбоя. – Так что теперь, ждать или не ждать? – продолжил он вслух рассуждения, – может, тут вообще никто не пройдет до утра! Эй, котяра, перебегай обратно, – крикнул он в арку.

Из арки вышли двое и остановились возле Алима.

– Леха! Это ж наш Алим! Стоит тут, с каким-то котом разговаривает!

– А, может, с белкой? – пошутил Леха.

Алим наконец разглядел своих одногруппников и, выправляя ситуацию, откровенно признался:

– Да перебежал кот дорогу – я и остановился: идти или нет.

– Ну, так и не иди туда. Пойдем с нами в Интернет-кафе. Там одна классная игра появилась – «Сотворение мира». Если проходишь все уровни – получаешь реальное вознаграждение. Стас где-то хакнул программу – «Управление алгоритмом игры». На других играх, говорил, работает: выигрыш обеспечен. А вот к этой примениться не может. Поспорил, что до десяти расколет ее. Если нет – то выставляется всем, кто будет в кафе. От шары еще никто не отказывался. Пойдем с нами, не раздумывай. Ждать не будем, – и они пошли.

 

«Кот, Фаина, игра. Слишком много знаков, чтобы быть правдой», – вдруг оживился Серый. Ноги сделали разворот и понесли Алима за неожиданно встретившимися знакомыми. А Серому он заметил, что еще и Мила говорила о друзьях. Итого – четыре знака.

– Я с вами, – догнал он Лешку и Саню, – надоело дома скучать.

«Врать нехорошо», – шепнул Серый и умолк, готовясь к мобилизации: если знаки верны, то ничего нельзя пропустить.

Вот и одно из тех мест в городе, которое не спит до утра. Перед входом в подвальчик оживленно общались две парочки.

По ступенькам вниз – барная стойка. Девушка наливает кофе. Дальше столики. Половина из них занята. Справа – отделенный просматриваемой перегородкой компьютерный зал. Возле одного из компьютеров – небольшая группа любопытных.

«Хорошо, хоть не игровые автоматы», – подумал Алим. За компьютером сидел тот самый Стас. На экране появилось: «Game over».

– Не прошел, – констатировала толпа.

– Первый виток прохожу, а второй не могу, хоть ты тресни. Что за игра такая упрямая! Как будто знает все, что я буду делать, на ход вперед, – возмущался Стас.

– Мы тебе привели суперспециалиста в помощь, – то ли всерьез, то ли подначивал Саня, – восток – дело тонкое. Знает все тонкости. Знакомься. Алим. – Стас поднялся, подошел, поздоровался.

– Алим, говоришь. Я, чтобы войти в игру, колол ее на пароль. Оказался Милалим. А ты, значит, Алим. – что-то поразмыслив, Стас вернулся к компьютеру, вставил диск, – сейчас, подождите.

– Да мы и не спешим – шара не пускает, – напомнил Саня.

– Вот, – Стас вынул диск и протянул его Алиму. Пройдешь второй виток – признаю, что восток – дело тонкое. Ну, идемте. Я слово держу, – обратился он ко всем.

Алим стоял минуту с диском в руках, словно завороженный, потом сунул его в карман и протиснулся к выходу.

Опять улица, свежий воздух. Уже совсем стемнело. Алиму хотелось поделиться с Милой, но уже позднее время. «Если произойдет что-то важное и интересное, будет обижаться», – подумал Алим, но звонить не стал, а пошел-таки в музей. Он у него так и не ассоциировался с «Литературным миром». Уже и не надо. Почти не веря в удачу, Алим взялся за ручку. Дверь открылась. В холле горел ночник. Поднявшись наверх, Алим открыл свой кабинет. Не включая свет, он подошел к подоконнику, выдвинул тайник, взял все из него, подошел к столу, достал папку с инструкциями. И, уложив все в папку, покинул музей. И опять никого. Теперь точно домой. Дойдя до перекрестка, Алим улыбнулся. В это время навстречу прошел мужчина. Путь был распечатан. Мужчина заметил улыбку юноши, покосился, но ничего не сказал.

Вот и родной подъезд. Захлопнув за собой входную дверь квартиры, Алим перевел дух и отчетливо отметил многомерную пульсацию в теле. Занес папку в комнату, зажег на кухне свет, поставил чайник. Сел за стол. Хотел собраться с мыслями. Понял, что в этом нет никакой необходимости. Вся картина последних дней одним многослойным пакетом, как колода карт в руках фокусника, калейдоскопически завертелась в голове.

 

Связь существует

Вопрос был только один: «Какое решение принять?» И перед глазами Алима возник бесконечный ряд дверей. На первой двери висела табличка: «Лечь спать», на второй: «Просмотреть диск», на третьей: «Позвонить», на четвертой: «Войти в игру», на пятой… «А где же: «Выпить чаю»? – заземлился Алим, и пульс забился ровнее. – «Значит, время пить чай», – утвердил он. Чайник компанейски засвистел своей готовностью. Алим налил кипяток, положил пакетик. Задумался. Все не так просто, как пытается казаться. Связь с игрой существует, даже когда они не в игре. Об этом говорят знаки и все те, кто их демонстрирует. Даже Мила вступает в игру, когда та захочет.

Надо поменять полярность. Установить равновесие сил, выйти из этой зависимости.

Александр предложил выкуп, даже проигрывая, и игра согласилась, значит, у нее есть свой интерес.

«Надо понять, в чем он, и сыграть на этом», – вставил Серый.

– Именно этого она и хочет, – возразил Алим, – вовлечь в игру. Чтобы было непонятно, где жизнь, а где игра.

Как правильно: жить, играя, или играть, живя? Что-то я совсем запутался. Серый, давай по-другому. Жизнь – это жизнь со всеми ее законами развития. А игра – это некая, ограниченная своими рамками, модель развития, отражающая те или иные аспекты жизни. И задача ее: помочь играющему понять алгоритм и освоить действия по этому алгоритму, чтобы затем применять это в жизни. Выходит, играющий должен не просто играть, а осознано использовать игру для своего развития. А у нас получается, что игра пытается развиться, используя игроков. И помогает ей в этом кот. С помощью игроков он привносит всякие поправки в правила. Вот мы, например, утвердили, что время над игрой не властно, а ведь даже не поинтересовались, зачем ей это нужно. Я так понимаю, что у нее есть все, кроме собственной жизненной силы, которая есть у человека. Поэтому, только сливаясь с игроком, она может почувствовать эту жизненную силу, и быть по-настоящему живой хоть на время игры.

«И зачем все эти размышления? – допытывался Серый, – по-моему, и без них все запутано».

– Хакер искал алгоритм, управление алгоритмом. Это и есть замыкание витка спирали – образование замкнутого круга. А называется он просто: игра ради игры, еда ради еды, борьба ради борьбы, уход в себя, замыкание в себе.

– Поясни, что-то я не понял.

– Есть внутреннее и внешнее, и между ними должно что-то происходить. О, Серый, мы, кажись, приближаемся к природе человека! Она в том, что человек каким-то образом способен рождать в себе новое и отдавать это вовне, то есть способен быть творцом, ибо по Образу Отца сотворен.

Вот тебе и ответ – каким образом – Образом Отца, то есть. через движение, ощущение, чувствование, мышление и т.д. Давай спать. Завтра нас ожидает столько работы, что мало не покажется.

Алим допил чай и сладко потянулся. Ему показалось, что он нащупал ниточку и теперь можно разматывать клубок.

Ночью прошел дождь, и утро было наполнено посвистывающе-чирикающей свежестью. С утра пораньше Алим засел за отчет, и к десяти часам длинная его часть была готова. Оставалась самая трудная – короткая. Но и по поводу нее у Алима уже была задумка. Пора было звонить Миле, но она позвонила сама.

– Привет, соня, что не звонишь? – как всегда, весело щебетала она, – спешу тебя обрадовать или огорчить: решишь сам. Я еду за братом к бабушке. Буду только вечером. Так что тебе предоставляется полная свобода. Распорядись ею правильно. Когда еще такое выпадет, неизвестно.

– И тебе привет. Еще кто из нас соня: я уже и отчет написал. Думал, за город вместе съездим. Придется, видно, самому.

Алим решил пока не рассказывать о вчерашнем происшествии. К вечеру, может, будет более полная картина.

– Тогда до встречи. Целую тебя.

– И я тебя целую, – успел сказать Алим, и пошли короткие гудки.

Позавтракав на скорую руку, Алим продолжил реализацию намеченного на день. Доехав автобусом до старого парка, он сошел и удивился, насколько тут теперь все знакомо, совсем не так, как было во сне.

Скамейка оказалась пуста. Старика не было, но на песке виднелась стрелка в сторону пруда.

«И такую игру мы знаем», – подумал Алим.

Старик сидел на новой скамейке у пруда.

– Я знал, что ты придешь один, – начал он в своей манере, будто продолжая только что прерванную беседу. – Хотелось прочесть хоть малую часть неизвестных трудов Александра. Ведь ты принес? Ты думаешь, я вам не все сказал? Но ведь все сказать невозможно. Возможность и действительность никогда не сходятся, а расходятся часто. Это один из механизмов вечного двигателя. И ты уже, не хуже меня, знаешь это.

Он пристально посмотрел прямо Алиму в глаза. Впервые.

Алим молчал. Он вспомнил, когда видел этот пронизывающий взгляд, и слова сделались ненужными. Достав из пакета три заранее переписанных листочка, Алим протянул их старику.

– Вот, это пока все.

– Ты сказал «пока» – это хорошо.

Казалось, старик смотрел сквозь листы. Но губы его шевелились. Он читал.

«Сквозь время и пространство», – подумал Алим и, не прощаясь, тихо пошел к выходу из парка. Все продуманные им вопросы казались теперь мелкими, несущественными, бессмысленными.

 

Следующий пункт

 

Следующим пунктом плана была игра.

«Поскольку кабинет переезжает, то поединок с игрой пройдет дома», – решил Алим.

По дороге домой он сделал еще одно дело: заехал в магазин электроники и купил ноутбук. Купил быстро, так как не разбирался в них и ориентировался только на внешний вид.

Придя домой и не открывая покупку, Алим уселся в кресло и минут двадцать формулировал цель, которую хотел достичь. Затем достал игру из файла, подошел к окну, постоял и вернулся в кресло. Алим принял решение играть один.

Игра не торопила. Она неспешно наполнялась уверенностью и жизненной силой достойного игрока.

– Я дам тебе собою насладиться в обмен на то, что нужно мне. И пусть задуманное воплотится и будет явлено вовне, – произнес Алим свое предложение и стал ждать ответа.

Мысли медленно перетекали из одной сферы в другую, и с них осыпалось все несущественное. Оставался чистый и глубокий мыслеобраз, из которого потом будет формироваться действительность.

Алим не сразу заметил тот момент, когда мысли застыли. То была точка перехода. Никто никого никуда не тянул в этот раз. Мир плавно перетек из одного состояния в другое. И другие мысли начали другое движение.

– С чего начать изволите? – прозвучал вопрос и, хотя того, кто его произнес, не было видно, Алим чувствовал, что это еще не игра. А по манере и звучанию он сильно напоминал Алиму одного из персонажей.

– Да я и не скрываюсь вовсе, – продолжил кот, – просто хотел помочь. Совершенными-то все хотят стать, а возможности видеть и их реализовывать умеет мало кто. А я вот умею, но не стремлюсь. Как думаешь, почему?

– Из возможностей вырастает любая действительность, но зато и любая действительность порождает свои возможности. Да и слово «стать» мне не очень нравится, в нем остановка. Лучше «становиться», в нем и новое, и виться, двигаться есть, – возразил Алим.

– Да ты сегодня воинственно настроен. Жаждешь дуэли? – хмыкнул кот.

– Никак не могу понять, откуда в тебе такая догадливость. Меня действительно интересует, что привело к дуэли Александра, и, кажется мне, что без тебя там не обошлось.

– Не спеши с обвинениями. Каждый обладает свободой воли, и Александр не исключение. Да что говорить: открой четвертый лист и убедись.

Алим, наконец, ощутил твердую почву под ногами. Появился силуэт дерева, и вмиг все проявилось. Кот лежал, облокотясь на корень. В воздухе перед ним висела знакомая папка из кожи. Она медленно проплыла мимо Алима, но он ее не остановил. Вместо этого он спросил, уставившись на кота:

– Кто ты?

– А ты спроси у своего Серого, кто он.

– Кто он, я знаю: он часть меня. Просто, если я фиксирую на нем внимание, то я как бы отделяю его от себя. Так проще вести диалог с самим собой.

– Вот и я – часть игры, та часть, которая легко от нее отделяется и с удовольствием вступает с тобой в диалог, как и со всяким игроком, чтобы адаптировать его к восприятию игры. Это ты вот такой настырный попался: ходишь в игру, как к себе домой. А многие без моей подготовки просто теряют сознание и становятся либо животными, либо растениями, а то и вовсе кучкой камней. Весь кайф портят. Только я и тебя предупредить хотел: возможности игры никому не известны, особенно, если она хочет насытиться после пары сотен лет забвения. Зря ты форой не воспользовался. Она идет. Мне пора, – и кот одним прыжком скрылся в ветвях дерева.

– А, вернулся, молодой человек. Почему один, без ключа жизни своей? Александр тоже был упрям и самонадеян. Вот в этой папочке все, что осталось от его самонадеянности. А оправдана она будет, только если все получит логическое завершение. Не ты обронил? – старик протянул Алиму папку.

В висках Алима стучало. Напрашивалась мысль: «Почему все ведут себя как-то по-другому? Что-то здесь не так», – Алима охватило беспокойство.

«Непредсказуемость – стиль игры, но почему портится настроение? Новые энергии. Просто тело не знакомо с такими вибрациями, вот и волнуется. Надо восстановить контроль хотя бы над собой. Не может быть, чтобы Александр не оставил подсказки», – уверенность Алима колебалась, и он раскрыл папку.

Четвертое послание:

«Спокоен я. Твои напрасны, игра, потуги. Я один. Посулы – лживы, речи – властны, но я гусар и дворянин, и дух мой вспомнил свою песню.

К тому же ты мне показала, что в древности я был пророк. А этого уже немало – теперь я знаю, мой урок уже и этот пройден с честью.

Ты думала, меня объяла. Ты думала, что проросла. Ты думала, что мною стала, меня пленив – напрасна та угроза, смешанная с лестью.

Ты девица, чему ж дивиться, что хочешь свой казать ты нрав. Устав в безвременьи томиться, на краткий миг живою став, ты пьянена такою честью.

И, устыдившись наготы, спеша предстать в мужском обличьи, дуэль навязываешь ты, забыв на время о приличьи.

Но жизнь моя в обмен на славу, терпя все прихоти мои, просила дать ей только право игрою стать. Тогда прими такую ставку – жизнь с игрою. Ты победишь, и я с тобою. Но, если я – со мною ты…

Алим вдруг ощутил, как по нему растекается тепло, Пространство-тело игры наполнилось женственностью и утонченностью. Оно оставило попытки вобрать в себя его жизненную силу, даже наоборот, потекло в него, желая показать пределы его сил, и тем самым выказать свое превосходство. Но оно так и не обнаружило этих пределов. Игра на миг растерялась, и Алим ощутил ее женское начало вокруг себя и услышал ее шепот.

 

Соперница и дуэлянт

– Алимушка, сдалась тебе эта игра. Вот упрямый, прямо дуэль с ней устраиваешь, – Мила обнимала его, прижавшись всем телом, и пыталась осторожно пробудить.

И он очнулся.

– Ты как здесь? – удивился и обрадовался Алим.

– А я брата привезла от бабушки и места себе не нахожу. Все мне чудится, что ты – с другой. А потом и вовсе пропал. Я и прибежала. Дверь не заперта, а ты сидишь с игрой в руках, и весь бледный, безжизненный. Вот, думаю, присосалась, и отбросила ее в сторону, а сама к тебе прильнула. А в тебе пустота. Я и начала ее заполнять нежностью своей, и ты начал дышать ровнее и глубже. Ей не устоять против меня, ведь я твой жизненный ключик, как и ты – мой.

Мила сидела в кресле, обнимала Алима и смотрела ему в глаза.

– Да, попробовала бы она меня не отпустить, ты бы нашла, где у нее глаза и выцарапала, – заключил он по ее взгляду.

– Ладно, наслаждайся пока свободой, – вставая, подыгрывала Мила. – Попробуй только сказать, что тебе с ней интереснее. Встань хоть, разомнись, отряхнись от ее цепких объятий. Я пирожки привезла, от бабушки, вкусные.

Алиму нравилась разыгрываемая Милой ревность и неоднозначные высказывания, дававшие возможность многовариантной трактовки слов. Как же все-таки хорошо, что она пришла и не дала завершить начатое!

Алиму хотелось сразиться с игрой, заставить ее раскрыться. Он считал, что это поможет ему завершить отчет. Вот только надо продумать лучше входные установки.

– Воевать, сражаться, вызывать на дуэль – это ваше мужское понимание выяснения отношений, – вдруг сказала Мила. – Я еще вчера вечером почуяла неладное, но никак не могла сообразить, что. А когда сегодня почувствовала, что теряю связь с тобой и вместо внутреннего диалога появляется пустота, поняла: ты решил повторить ошибку Александра.

– Какую еще ошибку? – насторожился Алим.

– Ты обратил внимание, что игра запускалась, когда соединялись мужская и женская ее составляющие, как будто отец и мать давали ей жизнь. Александр ее разбалансировал, как взбалмошный сын, добавив третью составляющую – мужскую. И игра компенсировала это, активировав свое женское начало. Она стала капризной и непредсказуемой. Напряжение игры возросло. В общем, произошел перекос с перетеканием времени. Я предлагаю добавить четвертый элемент – женский, вернее, дочерний и сыграть в новом равновесном варианте.

Мила смотрела на Алима, ожидая его согласия.

– Ох, и хитрющая ты. Я думал, ты вообще против продолжения игры, по тому, как ты на нее сегодня напала, а твой азарт, оказывается, еще и расчетами подкрепляется. Хорошо, и где же его взять, этот четвертый элемент?

– Я его нарисую. У тебя найдется чистый лист и карандаш?

– Ты прямо сейчас будешь рисовать? – не переставал удивляться Алим напору Милы, вставая, чтобы дать ей письменные принадлежности. А про себя подумал: «Видать, все это неспроста. Теперь держись, игра».

И Мила нарисовала. Нарисовала себя. Себя, держащую в руках большую прозрачную сферу. В этой сфере находился ребенок. Ребенок улыбался и протягивал вперед руки, будто хотел что-то взять. От него исходил свет, и этот свет заполнял все вокруг.

– Где ты так научилась рисовать? – Алим не мог подобрать слова, чтобы описать свое состояние. Это была игра состояний, перетекающих одно в другое. – Ты что-то задумала?

– Конечно, задумала. Если игра – это жизнь, а жизнь – это, прежде всего, человек, рожденный в счастье и свете и рождающий собою счастье и свет своим духом, Духом, поддерживаемым Огнем Отца, Духом, устремленным на выражение Отца собою, то как на это должна реагировать игра?

– Мила, знаешь, о чем я только что подумал? Теперь в игре не только отец, мать, сын, и дочь, но еще и человечек следующего поколения.

– Не о том ты думаешь. Этот ребенок символизирует все человечество, которое, как дитя малое, тянет ручки ко взрослым. Что взрослые готовы ему дать?

– Ну, ты прямо-таки философ. Философствовать – это мужское занятие.

– Ага, сейчас, вы уже нафилософствовали, теперь подвиньтесь. А это что у тебя? Опять подарок? – Мила, наконец, заметила упакованный ноутбук.

– Нет, это я купил сегодня. Просто вчера произошел случай интересный, – Алим запнулся, – просто я тебе не успел рассказать.

– Это какой такой случай? Ты от меня ушел, уже темнело. Давай, признавайся. – Мила прищурила глаза и поставила руки в боки.

Напряжение, которое умела создавать Мила, напоминало Алиму игру, и он решил попробовать ослабить его.

– Видишь ли, кто рано ложится, тот много пропускает. Поэтому, если вежливо попросишь, то расскажу, а если нет, то будешь сгорать от любопытства.

Любопытство Милы было сильнее, чем желание верховодить, поэтому она сменила маску и совсем другим голосом произнесла:

– Ну, Алимушка, не дай погибнуть в огне хорошему человеку, – и она приблизилась к нему, как лиса к мыши.

– Только без рук, пожалуйста, я и так собирался тебе рассказать.

И Алим рассказал не только о вчерашнем происшествии, но и о встрече со стариком, и о том, как пытался с помощью игры дописать отчет, но она увела его в сторону.

– Тоже мне. Ты теперь на все свои вопросы будешь у игры подсказки искать? А самому слабо, мастер? – нашла, за что его зацепить, Мила.

– Почему слабо? Сейчас сяду и напишу. Ты же села и нарисовала, чем я хуже?

Мила молча встала, взяла листок и ручку. Положила их перед Алимом.

Она добилась своего: Алим попался в искусно расставленные сети.

«Да, игра отдыхает по сравнению с Милой», – подумал Алим.

– И что писать? – произнес он вслух.

– Ты ведь сам говорил, что надо коротко изложить целую тему. Значит, изложение должно быть открытым, чтобы из него вытекало множество мыслепотоков, и не привязанным, чтобы оно само могло втекать во что угодно.

 

Спасибо за подсказку

 

– Спасибо за такую исчерпывающую подсказку, а главное – емкую. У Серого, наверное, и емкости не найдется для ее хранения.

– Ну вот, видишь, ты уже на правильном пути, вернее, не стоишь, а начал движение. Осталось только направление ему придать верное, – довольно улыбалась Мила.

– Тогда извольте, мадам, переместиться на кухню и заняться полезным времяпрепровождением, а то мои навигационные приборы в вашем присутствии дают искаженные показания, – решил Алим хоть как-то разыграть ситуацию.

– Как вам будет угодно, месье. – Мила вышла из комнаты, все так же улыбаясь.

«Вот те, Серый, и приплыли», – подумал Алим.

«А что, вот и пиши все, что внутри тебя творится», – отозвался Серый.

– Вот, – проговорил Алим, – когда вовнутрь себя пускаешь ты только то, что осознал, ты забываешь, что твой опыт для мира этого так мал, что сам себя ты обкрадаешь, и возвышая – умаляешь.

«Но я имел в виду не осуждение, а выход наружу», – обиделся Серый.

– И я то же самое говорю, – обрадовался Алим, – не преломлять и искажать, внося во все свое сужденье, не внешнее отображать, а внутреннее выражать вовне, и тем участвовать в твореньи.

«А чем твои упреки отличаются от моих суждений?» – продолжал отбиваться Серый.

– И, правда, ничем, – согласился Алим, – будем считать это разминкой или разогревом.

– Огоньку поддать или сам разогреешься? Я смотрю, тебе и самому не скучно, – с иронией прокомментировала Мила происходящее.

– Ну вот, перебила. Я же просил.

– А мне вдруг показалось, что это неверный путь и скользкий, и я подумала: как бы тебя не занесло. Пять минут пишешь и моешь руки.

«О, горе мне!» – продекламировал Серый.

– Не тебе, а от тебя. Все, не мешайте, – Алим встал из-за стола и сел в кресло.

«Другой путь, ясное дело, что другой, и не в одиночку, все-таки групповой ресурс намного больше. А если ум – это всего лишь одна часть, то надо найти, обозначить, объединить, синтезировать как можно больше частей. Как там было-то у Фаины в школе: восемь, шестнадцать частей. Зря я не воспользовался предложением позаниматься. А, может, еще не поздно? Что скажешь, Серый? – мысли Алима скакали в разные стороны, пытаясь от чего-то освободиться. – Знать бы еще, от чего. А что, если попробовать от мыслей освободиться?».

Алим попытался погрузиться в безмолвие. Это оказалось сложным занятием. Внутренний диалог на время прекращался, но зато появлялись тексты или картинки, при рассмотрении которых опять начинался диалог.

– Все, больше дома не работаю, – пробормотал, вставая, Алим как раз в тот момент, когда его позвала Мила.

– Можешь сегодня забыть о работе, я все равно не оставлю тебя на это время. А завтра, если хочешь, я схожу с тобой в твой «Литературный мир», морально поддержу.

– Я так понимаю, что выбора у меня нет, и согласие мое не требуется?

– Ты правильно понял, – Мила хитро улыбнулась.

– Чему ты так радуешься? – Поинтересовалась Мила утром, когда они подходили к «Литературному миру». – Глядя на тебя, можно подумать, что ты только что узнал о крупном выигрыше.

– Так оно и есть. У меня еще никогда не было столь крупного выигрыша. Я получил работу, которая дарит мне сказочные сюрпризы и щедрые подарки. Я узнал, что скучной жизни не существует – есть только люди, которые не хотят оторвать взгляд от земли и тупят изо дня в день. Представь: заработал деньги, купил, проел или протер, опять заработал, если умеешь еще, и вечно всем недовольный и уставший. А, оказывается, что всего-то лишь содержишь свое бренное тело в плачевном состоянии, вместо того, чтобы применять его по назначению.

– А ты знаешь это назначение?

– Еще нет. Но я вспомнил, что ты обещала призовую поездку после отчета, а этот момент вот-вот наступит, и мне стало радостно.

– «Вот-вот наступит» – это еще не «наступил», – остудила его Мила, когда он уже брался за ручку двери.

– Вы вовремя, – встретила их Фаина, – проходите, вас уже ждут. Да, вдвоем, – добавила она в ответ на удивленный взгляд Алима, – проходите уже.

Куратор встал из-за стола и одновременно предложил вошедшим присесть.

– Дело обстоит следующим образом, – начал он без предисловия, – Ты, Алим, выполнил все требования шестьдесят четвертой по обучению и подготовил свой переход в сто двадцать восьмую, и та приняла тебя на обучение и выдала первое задание. Но шестьдесят четвертая предлагает тебе продолжить сотрудничество с ней. И тоже выдала задание. А также она выдала задание Миле и предлагает ей занять место ученицы и хозяйки. Все подробности – в личном контакте.

– Как вы на это смотрите? – обратился он к обоим.

– Я согласна, – первой сориентировалась Мила.

– Я согласен, – повторил Алим.

– Никто и не сомневался, – куратор протянул им конверты, – тогда можете приступать, – и, обращаясь к Алиму, добавил, – отчет твой уже утвержден, а формальности у Фаины.

Алим и Мила, взяв конверты, вышли.

– И это все? – спросила Мила у Алима. Она вся сияла от неожиданного развития событий.

– Привыкай к такой ответственной свободе, – ответил Алим, который сам еще не успел осознать произошедшее. – Это что, мы теперь будем работать вместе?

– Ты рад? Если хочешь, можешь поработать над отчетом, пока я к Фаине зайду, – предложила Мила.

– Хорошо, – обрадовался Алим, и они пошли в разные стороны.

Алим понимал, что в его работе теперь должно что-то измениться, и он хотел быстрее узнать, что. Если теперь комната будет обучать Милу, то какая теперь будет его роль? Было немного грустно. Примерно, как после окончания школы. Но там он учился десять лет, а здесь всего две недели. Откуда же появилась такая привязанность?

Алим открыл папку с инструкциями, пролистал ее и остановился на чистой странице. То, что здесь должна быть его запись, не вызывало сомнения. Но событий и переживаний, связанных с комнатой, оказалось так много, что было трудно выбрать, что писать, а еще труднее сформулировать.

«Это потому, что ты по привычке хочешь все разложить по полочкам. Ты просто привязан к своему разуму», - прозвучал внутри него голос осознания. И был он беззвучен, пока Алим не начал размышлять: «Мы привязываемся и привыкаем ко всему, что нас питает, и легче отпускаем, только когда находим новый питающий источник. И все равно прерывность действия приводит к прерывности ощущений, что отражается ощущением разрыва, переходом от целого к частям, от качества к количеству. Только в потоке восстанавливается целостность, потому что тогда ты принимаешь и отдаешь одновременно. Теперь я стану частью комнаты и буду принимать участие в обучении Милы, а, может, и других, передавая свой опыт».

Алим вспомнил, как впервые провалился в другое пространство. А ведь события игры проходили там же, где и первое видение. Неужели он попал в игру с самого начала? А, может, она до сих пор его не отпустила? Как же Мила? Она сейчас вольется в этот поток игры, и он, Алим, даже не сможет ей толком объяснить, что и как. Почему события всегда опережают его готовность в них участвовать? Надо было пройти больше уровней игры, разобраться во всем.

А ведь время не властно над игрой. Может, поэтому они всякий раз выходили из игры в тот же миг, в который и входили. Значит, если прямо сейчас войти в игру, то можно успеть во всем разобраться. Мила даже не заметит.

Алим вспомнил старика, который размышлял о времени. Вспомнил шум прибоя, песок. Но картина не оживала. Он закрыл глаза. По телу прошли волны присутствия иных миров, но осознание его цепко держалось за реалии мира этого. Тогда он решил попробовать открыть канал перехода, выполнив его условия, и произнес:

– Я знаю: время на кону, – в голове у него прояснилось. Иное пространство отступило, а оставшееся начало заполняться серостью и обыденностью. – Нет, нет! Я все исправлю, – почти прокричал он.

– Хочу я знать, что на кону, – серость остановила свою интервенцию, но и отступать не спешила. Алим чувствовал, что дверь рядом, что она открыта, но никак не мог ее нащупать. «Что же ты, мастер?» – пришло осознание не прозвучавшего вопроса. И Алим попытался в очередной раз все отпустить. Он глубоко вдохнул, закрыл глаза и начал медленно освобождаться от воздуха, от чувств, от мыслей. Вместе с ними отступили заботы, тревоги и связанный с ними дискомфорт. Их место начало заполняться благостью, появился привкус игры, некий азарт, который притянул к себе потребность в действии и начал перерастать в кураж. И тогда Алим произнес совсем другое:

– Игра! Небось, ты голодна. Прими в подарок мое время. Ну, что ты вечно холодна? Быть может, не по силам бремя, которое взялась нести? Помочь хочу тебе, прости. Я не смеюсь, наоборот. Тебе сейчас готов признаться, что я хотел лишь разобраться, в чем мы с тобою так близки?

– Тебе мой голод не понять. Ему подарок твой песчинка, не могущая силы дать. И что за радость наблюдать, как ветром носится пушинка?

– Так ты не хочешь начинать, игра, играть? Вот это диво! – Алим упорствовал игриво, хоть начал пыл его спадать…

– Соскучился? – услышал он голос Милы, которая вошла в комнату. – Представляешь, мне можно приступать к работе. «Все бумажки оформим завтра», – сказала Фаина. Это так неожиданно. А еще она мне сказала, что ты мне все объяснишь. И что выполнение заданий наших не терпит отлагательства, – Мила села на диван. – Вот. Ученица готова к обучению, – и озорно посмотрела на Алима, – чем ты тут без меня занимался?

Неожиданно для себя Алим откровенно признался:

– Пытался хоть немного разобраться в тайнах времени. Но игра отказывается открывать свои секреты. И, вообще, у нее аппетит пропал.

– Это как это, – произнесла свой любимый вопрос Мила, – ты хотел накормить ее, что ли? И чем же, если не секрет?

– Ты разве не помнишь: игра не равнодушна ко времени. Значит, она в чем-то зависит от него. Хотя оно и не властно над ней. Я уже и сам запутался. И еще она сказала, что мое время для нее ничего не стоит.

– А если наше время? Может, наше время чего-то стоит?

Алим смотрел на Милу и понимал, что им предстоит выработать совместный алгоритм управления игрой, или ролевые правила, или еще что-то, пока игра их не опередила и не нашла способ или алгоритм управления ними. Алим смотрел на Милу и видел берег моря, облака, чаек, огромное дерево и старика. Все это крутилось, как в карусели. Он не хотел сейчас входить в игру, хотя только что и пытался это сделать. Он уже не слышал, о чем говорила Мила. Да она уже и не говорила. Реальное время остановилось, и реальное пространство застыло статичной голограммкой.

«Но ведь я же в кабинете, – подумал Алим, – значит, ничего плохого не случится».

Карусель тоже остановилась и замерла, наложившись второй голограммой на первую.

«Это уже даже неинтересно», – подумал Алим и мысленно обратился к игре: «Все равно ты ничего не можешь предпринять без моего согласия».

Поезд набирал ход. Алим сидел на нижней полке в купе и смотрел в окно. Мелькали огни фонарей, окон домов, машин. Мелькали все реже и дальше, пока не объяла все темнота. В купе вошел мужчина. Сел на соседнее место и уставился на Алима.

– Хорошо вам, несведущим, – вдруг заговорил он, – вы смотрите и не видите, слушаете и не слышите. Ни истории вы не знаете, ни законов мировых. Вас, кроме дискотек да интернетов, не интересует ничего. Вам можно все прямо говорить, и вы все равно не поймете, не поверите. Как несмышленые котята будете гоняться за мышью на веревочке. Ведь, правда? Видите ли, им показалось, что по слогу текст смахивает на пушкинский. А мне теперь махай сотни верст в Бахчисарай по самой жаре.

Заочно доказывая кому-то что-то, он только сейчас обнаружил присутствие в купе молодого человека, и по выражению его глаз и паузе Алим понял, что просто так он не отстанет.

– Вот, если я скажу тебе, что работаю статистом-архиватором, тебе это о чем-нибудь поведает? – обратился мужчина к Алиму.

– Если я скажу, что работаю юристом, это вам тоже ни о чем не поведает. А вы, наверное, надышались в своих архивах пылью и решили съездить в море окунуться, смыть с себя эту самую пыль, - огрызнулся Алим, – еще и повод себе для командировки выдумали.

– Вот-вот, я так и знал: юристы – самый вредный народ. И все из-за того, что работают с буквой. Но буквой искаженной. И фиксируют буквальность. Но буквальность искаженную. Вы отягощаете мир, рисуя лабиринты со стрелочками на пути каждого. И люди, вместо того, чтобы проделать пять шагов до цели, делают сотни и тысячи никому, кроме вас, не нужных телодвижений. Вам все равно бесполезно объяснять.

Странный попутчик, закончив расстилать постель, махнул рукой и улегся спать, ничем не обозначив окончание беседы. У него явно был неудачный день.

Алим по-прежнему не хотел спать, вдобавок в голове у него засели слова архивного работника, который сам, наверное, запутался в своих архивных буквах, словах, предложениях, текстах… можно дальше продолжать, но вот интересно, а на какие составляющие раскладываются буквы. Или они едины и неделимы? Хорошо китайцам: у них букв вовсе нет. Значит, у них нет буквальности и условности, а есть иероглифичность. Алим улыбнулся.

– Чему улыбаешься, Мастер? – услышал он знакомый голос и обрадовался.

– Плохи наши с тобой дела, – продолжил кот, – ума не приложу, как выпутаться из сложившейся ситуации, а ты улыбаешься. А ведь мы почти поверили, что ты сможешь, конспирировались, ни разу даже имени твоего при ней не произнесли.

– Что случилось? Что случилось с вечно неунывающим и всезнающим ученым? Или передышал свежим воздухом, как архивариус пылью? Так тут и море не поможет, – продолжал улыбаться Алим.

– Это еще раз подтверждает, что плохи наши дела, раз он до тебя уже добрался, – приуныл кот.

– Да объясни ты толком, что произошло?

– А, это он так намекает, что ты, как и я, скоро можешь стать частью игры. А он может лишиться своих привилегий, или своей работы, или языка своего, а, может, и проявленности, чтобы не сказать – жизни. По всему видать, раскрылся наш заговор. Вся надежда на тебя. А мы понять не можем, готов ты или нет, – вклинился в разговор старик.

– Надоели мне ваши недоговорки. Можешь хоть что-нибудь толком объяснить, что тут у вас произошло?

– Все дело в буквах, словах, – начал старик-философ.

– Все дело в буквальной игре слов, – поправил его кот.

– Ну да, все дело в игре слов, игре воображения. Все дело в ней. Она проснулась, и у нее разыгрался аппетит. Кто-то ей намекнул, что она голодна, и предложил накормить ее. А это уже не шутки. Вот, посмотри на небо: что ты видишь?

– Небо и вижу. Облака еще. А что я должен видеть? – не понимал Алим.

– А ты вспомни, когда ты в своем мире смотрел на небо, но отсутствующим взглядом, что ты видел перед собой?

Алим задумался и вспомнил, как любил раньше разглядывать на фоне неба беспорядочное движение белых точечек. Они мерцали перед самыми глазами, указывая на плотность пространства. Он еще не мог понять, что это такое. Неужели он видит движение молекул? И почему об этом нигде не пишется?

– Вспомнил, – утвердил кот, – только никакие это не молекулы. Это точки архивации, некие информационные сгустки фрактальности. Насыщенность ними пространства определяет сытость игры. Отвечает за эту насыщенность статист-архиватор. Только никакой это не архивный работник, а самый приближенный к игре и преданный ей субъект. Он динамику жизни переводит в статичное состояние, и из реальной жизни сюда в игру устремляется поток точек архивации, и они тем насыщеннее, чем мощнее носитель портала.

– Вот тебе один таксончик мозаики, – произнес старик.

– Игра многомерна, многолика, изменчива и почти бессмертна. Но есть в ней одна деталь, которую описал некогда некто как иглу в яйце в утке в ларце на дереве. Так вот, теперь смекай, чего Кощей боялся, – вдруг кот повеселел и даже рассмеялся.

– Нет времени загадывать загадки, – старик опять заговорил. – Игла – читай наоборот: алги. То алгоритм игры, который на листах изображен и в тексте был описан на языке редчайшем и забытом. А это дерево – то, на котором спрятана она была, – и пнул старик по дубу. – А это – кот, который здесь ее хранит. И должен уток распускать, чтобы сбивать всех с верного пути. И вот тебе второй таксон мозаики – бери себе на всевооружение, – старик умолк.

Алим обалдело смотрел то на старика, то на кота:

– Значит, вы пленники игры? И ей вы служите давно? Но не заложены в нее вначале, а так же, как и я, ее вы повстречали? И не могли пройти: попали в сети?

– Да. И настал момент отчитываться мне перед игрой. Кого я уколол иглой. И что в сохранности она: удавят бедного кота. За что терплю такие муки? – запричитал опять ученый кот.

– Но если алгоритм игры хранится в тех листах, зачем же вы в нее играли?

– Вот именно: играли. Но на руки ее никто не получал. Я, помнится, уже вам объяснял. Но это, как желудок. Через него ты насыщаешься, коли потребность есть. Но и отравленным ты можешь быть через него. И мы надеялись, да что там говорить, на то, чего, наверное, не может быть.

Она прислала, он пришел, мне ничего не оставалось, как сказать? Ну, в общем, он отправился тебя искать. Хоть в мире вашем он немного слеповат, но нюх отменный. Тебе бы Гоголя и Достоевского немного почитать, да смысл придать им современный…

– Не слушай ты его. Все, уходи. Видать, он в мире вашем засыпает. Сейчас он будет здесь. Нет времени, – старик вдруг чем-то острым Алима в руку уколол.

– Ой! – вскрикнул Алим и шлепнул себя по руке, раздавив комара, – и откуда ты только взялся?

Сосед по купе засыпал. На руке у Алима было пятнышко крови. Вагон перестал покачиваться и застыл в статичной картинке, которая наложилась третьей голограммой, ослабив свою реальность, и тем дала возможность проявиться самой первой.

– Я с тобой разговариваю, или с кем? Глаза стеклянные. Полное отсутствие присутствия. Я говорю: ученица готова к обучению, – озорно смотрела на Алима Мила, – чем ты тут без меня занимался? Признавайся!

– Признаться могу. А вот чем занимался, уже или еще, не знаю. Не случайно тебя в помощь прислали. Или на замену, – перешел Алим на игривые нотки. Одно я знаю точно: ты обещала поездку. И это будет Крым, Бахчисарай.

– А как же срочная работа?

– Вот от этой поездки и будет зависеть, как скоро мы сумеем ее выполнить. Едем покупать билеты, ученица.

Алим встал из-за стола.

 

21 июля 2010 года

Продолжение в книге 2 «Время пророчеств»

Содержание

от автора. 2

Часть 1. 4

С чего начать изволите?. 4

Стажер Алим.. 7

Странная комната. 11

События второго дня. 17

Скажи мне, о мудрейший кот. 21

Сон и явь. 24

Скамейка та же. 29

Смогло на Землю просочиться. 31

Создатель мудр. 34

Старый парк. 36

Часть 2. 41

Совместное путешествие. 41

Серый расстроился, или расстроился. 47

Сказание предсказателя. 53

Сейчас это кажется легко. 56

Способ существования. 59

Секрет Александра. 65

Слиянность и безмолвие. 71

Спасибо, мы спешим.. 74

Согласна в сказку. 78

Часть 3. 85

Сыграть со временем.. 85

Скажи, ты где так долго был?. 92

Слишком медлительны.. 95

Сопротивляться поздно. 99

Согласие принято, Мастер. 103

Страховка не помешает. 107

Сошлись знаки. 111

Себе предшествовать я смог. 116

Часть 4. 119

Спираль игры, виток второй. 119

Сомнений нет: я видел их. 126

Стоило подождать. 129

Связь существует. 132

Следующий пункт. 135

Соперница и дуэлянт. 138

Спасибо за подсказку. 142

 

Художественное издание

 

 

Сергей Панченко

[email protected]

Тел. 050-90-270-58

 

ИГРА СО ВРЕМЕНЕМ

 

фантастика, готовая стать

реальностью

 

Цикл «Хроники Времени»

 

 

Набор, корректура Панченко В.

 

Обложка Мажирина Е.

 

 

Подписано к печати 21.07.2010. Формат 60х84/16.

Усл.-печ.л. 10,2. Бумага офсетная. Гарнитура Times New Roman.

Печать офсетная.

Заказ №1586. Тираж 200 экз.

 

 

Издательский дом «Балдрук»

64200 Харьковская обл., г. Балаклея,

ул. Октябрьская, 14. Тел. (05749) 2-05-83, 2-05-59.