Серый расстроился, или расстроился

 

День следующий тянулся, как никогда. До обеда Алим пробыл в институте, пытаясь свести до минимума ущерб от своей деятельности, а, вернее, бездеятельности, в течение семестра.

Но основная работа шла внутри.

Было такое впечатление, что у Серого собрался целый консилиум. Там образовалось несколько групп. Одну из них Серый обозвал сердечной группой – ту, которая и не говорила вовсе, а создавала некое напряжение, сосание под ложечкой, пульсацию. Она рассыпалась множеством себя, выстраиваясь узким коридором, довлея над представителями другой – говорливой группы. И еще она молча опротестовывала все их высказывания.

Представители третьей группы, задачей которых была координация внешних взаимодействий, побросали свои дела и устроились в зрительном ряду, наблюдая все это представление.

Это не могло не сказаться на поведении Алима. Он то натыкался на непонятно откуда возникавших людей, и в его адрес сыпались реплики, то, что еще хуже, потому что было больней, он ударялся о стену или створку двери и бился лбом.

В такие мгновения консилиум затихал и брал таймаут. Алим же пытался уяснить, зачем он в этом месте или у этой двери.

В очередной раз это оказалась закрытая входная дверь. К счастью, открытой оказалась соседняя. Воспользовавшись ею, Алим, наконец, покинул многоэтажный храм науки.

Следующей была уже дверь, для открывания которой понадобилась его пластиковая карта.

В приемной, как всегда, никого. Только подмигивающий, как бы предлагающий свои услуги, агрегат. Алим вставил в него стаканчик, выбрал нужную кнопку и нажал.

– Почему я раньше этого не делал? – думал он, пока стаканчик наполнялся горячим ароматным кофе. И, прихватив бодрящий напиток, отправился в свой кабинет.

На столе лежала оставленная накануне находка. Алим положил ее в ящик шкафа, чтобы не отвлекаться, и, взяв в руки папку с инструкциями, присел на диван. Перелистав уже ему знакомые страницы, он остановился на следующем тексте:

«Когда к тебе приходит опыт,

Или приходишь ты к нему –

Окончен путь, омыты стопы,

И понимаешь: ни к чему

Возврата нет и нет сомнений,

Не стало меньше тех ступеней,

Которыми восходишь ты.

А отдых – это лишь мечты…»

И подпись: «Уставший спешить путник».

Алим сидел и размышлял, как непонятен смысл, казалось бы, понятных слов, когда пытаешься разобраться в них. Пытливый ум, по всей видимости, приносит опыт, беспутный ум, наверное, сбивает с пути. Осознание – это особое знание, или – О! Сознание. А уставший путник, по всей видимости, пессимист.

«Я сильно так к тебе спешил: устал, присел и о тебе забыл», – зачем-то вставил Серый.

– Это тебя после консилиума занесло, что ли?

«А ты отгадай загадку: «Позабыт, позаброшен, весь в заплатах, изношен, ни мыслишку испечь, ни былое сберечь. Все тебя побивают, все тобой помыкают, а как ноги уносят, то все помощи просят»».

– Да, ладно, и так понятно, что ты только о себе, любимом, можешь. А мне вот надо разобраться и отчет написать, какое горе от тебя, – осадил Серого Алим, – ты, небось, всячески будешь противиться этому? Или проявишь сознательность, поможешь осознать суть происходящего?

«А что я? У тебя теперь, вон, сколько появилось помощников да подсказчиков, что мне теперь вообще можно в отпуск бессрочный идти.

Осенишь – подскажу, а нет – разбирайся сам».

Алим откинул голову на спинку дивана. «Осенение ему подавай. Осознание», – застрял обрывок фразы, пульсируя в такт ударам сердца.

– Отыскал, что ли? – услышал он Голос.

– Что отыскал? – возник встречный вопрос.

– О-хо-хо! А я-то думал, что ты уже близок к завершению. А ты даже не помнишь, зачем тебя послали.

– Точно, не помню, – пробормотал Алим.

– Но ты на правильном пути, – подбодрил Голос, – на Путь вступил. Законы пересеиваешь, к Двуединой подбираешься с верной стороны. Начал опыт вспоминать. Большего сказать не могу. Должен сам оформить, наполнить.

– Сказать не можешь – так покажи, – Алим начал проявлять сообразительность или вспомнил, как Мила его самого уговаривала.

– Не время еще или уже, как думаешь? – проговорил загадкой Голос. – К чему приложишь, то и проявит. Главное – меру знай.

Алим застыл без движения. Тело отяжелело, налилось. Голову сдавило так, будто на нее надели резиновый круг и стали надувать. Тело до такой степени уплотнилось, что стало каменным. Затем оно плюхнулось оземь, будто вода, лишенная своего сосуда, разлетелось брызгами на горячий песок и испарилось. Сознание затуманилось.

Алим с трудом оторвал голову от спинки дивана.

– Что-то пошло не так. Что-то я упустил, пропустил, – подумал он. – Фаина предлагала позаниматься индивидуально, чтобы повысить какой-то уровень восприятия. Правда, это было во сне. Или в другой реальности. Если пытаться понять, можно еще больше запутаться. Но попробовать выяснить можно, сам же Милу учил, что случайностей не бывает.

И на всякий случай Алим решил воссоздать все условия, предшествовавшие тому сну. Он взял листок с черной и желтой точкой, прикнопил, повесил его на дверь. Сосредоточился. Отпустил. Настроился. И в тот самый момент, когда точка оторвалась от своего местоположения в этой реальности, Алим вывалился из своей и оказался в классе.

– Тебя не учили договариваться о встрече или хотя бы стучаться в дверь? Алим, ты что, не видишь, что ты по уши в грязи? Ты везде успел наследить. Инструкцию читал? «Наследивший по неопытности – наследует последствия своего опыта».

Теперь ты у нас богатый наследник. – Фаина рассмеялась, так ей самой понравилось последнее замечание. – Ну, здравствуй, что ли, стажер, – и, не дожидаясь ответа, обратилась к ученикам:

– Вот человек, на опыте которого непременно будут учиться многие. Только я пока затрудняюсь сказать, чему – тому, как надо или тому, как не надо восходить. На сегодня у нас все. Можете быть свободны.

В следующее мгновение класс опустел, и Фаина уже более спокойным тоном продолжила:

– Ввиду ряда причин я не могу тебя сейчас обучать, Алим. Мы с тобой в разных мирах. Поэтому все, что я скажу, будет просто моим размышлением, констатацией фактов, с которыми ты можешь соглашаться или нет. Все решения в твоем мире за тобой.

Знаешь ты или нет, но ты вошел в спиральный поток бытия-небытия и создал вихрь-хаос, который или сумеешь дефрагментировать в порядок более высокой степени, аннигилировать, так сказать, или он тебя сметет, и тебе придется начинать все сначала.

Развитие спирали таково: в первый раз ты прошел мимо девушки, даже не заметив ее, потому что был занят мыслями о коте, во второй раз ты обратил на нее внимание, и даже привлек ее внимание к себе, но встреча могла так и остаться случайной, а в третий раз ты уже создал целый мир со множеством неслучайных случайностей, в котором переплелось несколько судеб, времен и событий, и этот мир вот-вот развернется.

Но когда он развернется, то он изменит существующую реальность целой Метагалактики, а это уже не шутка. Для этого ему достаточно материализовать любую свою сокрытую доселе часть. Например, то, что запечатлено в свитке.

Этой тайне не двести лет, а много больше. Не подумай, что я умничаю или еще что, просто я читала отчет о работе группы поддержки. Там разворачиваются колоссальные события с твоим участием, что-то связанное со временем.

Чувствую себя школьницей рядом с тобой. Все забыла, что собиралась сказать. Может, это и к лучшему. Тебе на все про все остались всего лишь сутки или двое. Так что не буду отнимать твоего драгоценного времени.

Да вот еще что: посмотри имя свое в зеркале, может, что прояснится.

Фаина неуклюже как-то сделала полный оборот вокруг себя и этим расфокусировала внимание Алима. И исчезла.

– Что за невезение: опять не успел вопрос хотя бы один задать, – расстроился Алим и встал с дивана. Язык словно онемел во рту.

«Вот-вот, язык твой – враг твой, – прохихикал Серый. – Когда все прогрессивное человечество решает глобальные вопросы, некоторые несознательные элементы немеют в самый ответственный момент», – и, уловив недовольство Алима, умолк.

Алим вышел в коридор, постоял некоторое время в нерешительности, махнул рукой и пошел домой.

– Нет уж, на полпути останавливаться не буду. Мне самому интересно, куда он приведет. Теперь это мой путь.

Алим шел по улице. Он опять смотрел на все, как в первый раз. Почему именно с ним такое происходит, ведь у других все не так. Поел, поспал, чему-то обрадовался, на кого-то обиделся, кому-то нагрубил, кому-то надоел. Нет, в этом большой разницы вроде нет. А в чем тогда есть?

Надо искать глубже. В приоритетах, в иерархии ценностей. Чего же не достает в этой мозаике? Алим добрался, наконец, до своей квартиры и завалился в любимое кресло-качалку. Размышления потекли дальше.

Ключевые слова – это связано с языком, ключевые моменты – это уже ближе ко времени.

Сквозь время умеют проникать провидцы и пророки – они предрекают будущее. А он, Алим, пока копается в прошлом. Не может быть, чтобы все это было зря. Что там Фаина говорила по поводу зеркала?

Алим взял листок бумаги и написал на нем печатными буквами свое имя. Взял из бритвенного прибора маленькое зеркальце и приставил его сверху. Буквы отразились в нем. Ничего интересного. Приставил справа. Вздрогнул. Получилось: милА. Сместил на две буквы. Получилось: АллА. Интересно. Приставил слева. Опять в зеркале: милА.

Зеркало сдвинулось, закрыло половинку буквы «А», и Алим прочитал одним словом: милАлим. Звучит как заклинание или что-то таинственное. Например, пророк Милалим, или лучше – предсказатель.

Да, есть над чем подумать.

Чайник закипел. Алим встал, бросил в чашку пакетик, залил кипятком: пусть настаивается. И снова провалился в кресло.

– На чем я остановился… Предсказатель Милалим…Звучит загадочно…, – теперь уже провалилось и кресло…

 

Сказание предсказателя

Он сидел на камне, одном из когда-то, кем-то разбросанных вдоль русла реки Итеру. Дальше начиналась пустыня. Если смотреть на это место в другом временном масштабе, то можно видеть замечательную картину: песок волнами накатывался и отступал полосой в несколько километров. Накатывался, когда случались засушливые года, и отступал, когда были дождливые. И тогда желтое сменялось зеленым.

Милалим жил в другом времени, в других скоростях. Но иногда он замедлялся до обычного восприятия для того, чтобы пообщаться с будущими вершителями человеческих судеб.

Милалим был одним из восьми хранителей, которые ушли из Атлантиды незадолго до ее гибели. Они взяли на себя тяжесть наследия великого опыта. Это была долгая история. Сейчас же он сидел на камне и ждал приближающегося вождя с небольшой группой воинов. На значительном расстоянии вождь подал знак, и его свита остановилась. На встречу он поехал один. Спешившись невдалеке от Милалима, воин присел на соседний камень и приветствовал могущественного прорицателя сложенными на груди руками, произнеся при этом волновавший его вопрос:

– Это правда, что ты дашь мне власть?

– Власть для свершения предначертания, – поправил Милалим. – Но для этого тебе придется построить каменное сооружение. Вот как это, – и он протянул ему маленькую каменную пирамидку. – С размерами определишься сам. Внутри, в центре должна быть ниша, в которой ты будешь проводить один день в году в день разлива Итеру, когда ее поток наиболее могуществен.

В этот день, в это время на тебя будет нисходить поток Божественной силы. Твои люди будут послушны тебе. За десять лет их число возрастет в десять раз. Тогда мы встретимся снова. И я продиктую тебе одно из четырех сказаний.

Вождь задумался, повертел пирамидку, и у него возникли вопросы. Но, подняв голову, он увидел только лежащий на песке камень. Прорицателя уже не было. Вождь встал и пошел к своим воинам. Так был заложен первый камень великой цивилизации.

«Странно, почему вождь перестал видеть Милалима», – подумал Алим, ведь тот по-прежнему сидел на камне, но смотрел он уже в сторону Алима. Этот взгляд сократил расстояние между ними.

– Ты видишь меня? – спросил удивленный Алим.

– Я несколько раз возвращался к этому эпизоду своей жизни, будучи уверенным, что упустил что-то важное. Теперь вижу что – свое будущее. Мне удалось его проявить. Это очень далекое будущее, где уже можно говорить о многом. Например, о пирамидах. Вернее, я даже покажу тебе. Смотри.

Вождь поверил мне, потому что очень хотел иметь власть, и соорудил первую пирамиду. Она была небольшая, но дала ему то, к чему он стремился. Подвластная ему территория расширилась, пришло изобилие, его народ ни в чем не нуждался, и он вместе с ним.

Жившие после него правители, видя, что пирамида реально дает власть, построили через сотни и тысячи лет для себя большие пирамиды. Много пирамид. Посмотри на одну из них.

Прямо перед взором Алима на песке появилась огромная пирамида.

– Что ты видишь? – спросил Милалим.

– Вижу огромную пирамиду. Совсем новую. Из светлого камня.

– А теперь посмотри по-другому. – Милалим встал, подошел к Алиму, вернее, встал на то же самое место, и они слились в одно целое. Внутри Алима пошли магнитные волны, и видение изменилось.

Живая среда пространства, упираясь в грани пирамиды, нехотя, лениво растеклась в стороны, и на ребрах два потока встретились, создали завихрения, и они светящимися лучами поднялись от основания к вершине. Четыре луча вдоль четырех ребер, дойдя до вершины, встретились там, пересеклись в яркой светящейся точке и разошлись вверх в бесконечность своим продолжением, создав контуры отраженной пирамиды.

Эта верхняя пирамида налилась светом. И, когда размеры ее стали сопоставимы с размерами каменной, вершина последней раскрылась, впуская в себя, вернее, пропуская через себя свет в землю.

На какое-то мгновение Алим увидел все это в цвете. Картина его потрясла.

– В свое время в Атлантиде мы выяснили, что, насыщая Землю силой другой мерности, ее можно подготовить к переходу в эту мерность. Прямо это сделать было невозможно. А через такой портал получилось.

Сейчас это кажется легко

Две пары мастеров сидели друг против друга. Линии, соединяющие их, давали крест, а линии, соединяющие с соседними парами между собой, давали квадрат. Если точку пересечения диагоналей в центре приподнять над землей, то получалась пирамида.

Точка не имеет мерности, или мерность ее равна нулю, но она образуется пересечением одномерных линий, линии образуются пересечением двумерных плоскостей. Тогда по аналогии плоскости должны образовываться пересечением каких-то трехмерностей. Мы сидели и смотрели, пытаясь увидеть в пирамиде трехмерность, пока не поняли, что это и есть сама трехмерная пирамида рассекающая трехмерное пространство.

И тогда мы увидели насыщение трехмерностью нашего мира. Но все те, кто не понял, были на краю гибели. Осталось только ступить за этот край в пропасть. Они создали эту пропасть, введя разрыв в мерность.

Это сейчас кажется легко, красиво. Но споры по поводу пирамид и возможности их применения однажды привели к гибели Атлантиды. Вот смотри: есть четыре треугольные грани, имеющие три угла: два у основания и один у вершины. Все просто: переход два в один. Если нижние углы равны сорок пять градусов, то пирамида схлопывается в плоскость, а если нижние возрастают до девяноста градусов, то пирамида превращается в пику, а потом в четырехгранный бесконечный столп.

Это как месить тесто: растянул-шлепнул. В общем, работает, как насос. Так вот: когда в физическом пространстве стоит пирамида, а в ментальном четыре человека ее месят с четырех сторон, или восемь – с восьми углов оснований граней, то начинает работать многомерный насос. Даже для тебя это пока сложно.

Восемь атлантов ушло из Атлантиды, предвидя результат магической деятельности другой группы, которая решила провести опыт по-другому: не постепенно впускать условия другой мерности, а создать пустоту с помощью той же пирамиды.

Когда мыслящие не останавливают свое ментальное месиво на сорок пять-девяносто, а в один момент уменьшают угол основания меньше сорока пяти, то углы вершин стягивают пространство, и образуется пустота. Происходит как бы взрыв наоборот – поглощающий взрыв.

Они сумели. И хотя высота пирамиды, на которую они концентрировались, была около восьми метров, этого хватило, чтобы поглотить всю Атлантиду. А Земля начала насыщаться четырехмерностью.

Теперь мы знаем, какая колоссальная разница между мерностями. Теперь мы знаем, что ментальный уровень не является вершиной развития. Теперь мы знаем, что, запустив четвертую мерность в Землю, мы сделали неизбежным переход в нее. И даже вычислили время. Это ваше время, Алим.

Единственный способ избежать катастрофы – это внутренняя готовность, насыщенность каждого человека, его внутренний переход в четырехмерность.

Это условие выживаемости каждого в тот момент, когда планета развернется наружу своей четвертой мерностью.

Нет ничего катастрофического для тех, кто не будет готов. Просто они перевоплотятся снова. Но те, кто сумеет перейти физически эту точку, перейдут из планетарной эволюции в метагалактическую. Это всего лишь переход на один порядок. Это как камню стать растением или растению животным или животному стать человеком. Или человеку…

Я бы все за это отдал. Но отдавать ничего не надо. Надо суметь взять. И надо оказаться в нужное время в нужном месте, там, где сейчас вы…

Вы завершаете четверичный цикл. Единственная сложность для вас – преодоление зацикленности и желания идти по проторенной дорожке, по заколдованному временному кругу, что не дает выйти на спираль.

Предубежденность мышления мешает. Она тормозит своим стремлением все понять и разложить по полочкам. И когда доходит до непонятного, то пытается остановить процесс, сбросить его в исходную точку. Она связывает по рукам и ногам.

Мозг пытается сделать невозможное. Это все равно, как глазами пытаться уловить запах, или носом звук, или увидеть ухом.

Каждый должен выполнять свою функцию. Тогда приходит полнота единства. Попробуй ввести новые параметры, уйти от текстовости, линейности, не останавливаться на плоскостно-объемном образном видении, а выйти на многомерное проживание. Внешней составляющей этого процесса ты уже начал овладевать.

А наша задача выполнена.

Каждый из восьми в разных местах планеты создал условия построения пирамид, кто как смог. В ваше время этот магический атрибут уже не нужен. Вы имеете возможность прямого общения с Отцом, и насыщение планеты идет через тех, кто вышел на это общение.

Милалим отделился и посмотрел на Алима:

– Я вижу в тебе свою янскую часть, начавшую поиск пути соорганизации с иньской. И кресло твое мне нравится. Надо будет себе такое соорудить. Чай остывает, – последняя фраза уже была наполовину мыслью самого Алима, и он очнулся.

Чай и действительно остывал. Алим встал и подошел к книжному шкафу, посмотрел на полки с книгами – гордость родителей.

Разве можно все это прочитать? Да и надо ли? Новый способ получать знания Алиму нравился больше. Он давал возможность быть участником событий, хотя пока и не очень активным.

 

Способ существования

 

Наступил еще один следующий день. Интересное слово «наступил». Как ботинком на червяка. А на кого день наступает? На всех живущих? Очередной порцией событий?

Чтобы скоротать время до трех часов дня, Алим опять отправился в институт, где и проболтался до двух часов. Ровно в два он пулей вылетел на улицу, вдохнул свежего воздуха и, не спеша, пошел в парк. Минут двадцать прохаживался по аллее, ожидая, когда освободится та самая скамейка. И дождался. Теперь можно было спокойно посидеть.

«Посидим, поразмышляем», – предложил Серый.

– И, правда, есть о чем, – решил Алим, – только будем делать это ответственно. А это значит, ты будешь формулировать и давать мне на утверждение свои соображения по интересующим нас вопросам, – обратился он к Серому и посмотрел по сторонам. – Хорошо, что люди не умеют мысли читать. А то сказали бы – чокнутый сидит, сам с собою разговаривает.

Серый напряженно молчал, вернее, он метался из стороны в сторону, пытаясь ухватить какую-нибудь мысль, как кот за мышами, но те забились по своим норам. Переживая конфуз, Серый поймал-таки за хвост одну и выдал на-гора.

«Совместное заседание заинтересованных сторон объявляю открытым. Раз ты ответственный, ты и назначай тему».

– Да, здесь одного ума мало, но каждый человек состоит из множества частей, и участвовать в заседании, как ты говоришь, должен весь синтез этих частей. По поводу же темы, ты что, забыл? У нас ведь работа есть, за которую мы деньги получаем. И есть тема, которую мы должны раскрыть или закрыть за месяц. Горе от ума, кажется, и почему им Земля полна.

«Вспомнил о работе в парке, а на работе опять, небось, с мадам шуры-муры водить будешь», – промурлыкал недовольно Серый, но деваться было некуда, и он предпринял очередную попытку выторговать себе привилегии: начал с самовосхваления.

«Что-то я никакого такого полезного множества не наблюдаю, а ум, между прочим, и сообразительность – это очень полезное качество для их обладателя, – это уже был явный подхалимаж, – безумцев общество изолирует в психбольницах, чтобы остальным не мешали жить».

– Что ты пыжишься, никто тебя не обвиняет. Просто надо выяснить все твои недочеты. Вот, даже слово «рассуждение» имеет своим корнем «судить». Судить – значит делать выводы на основе имеющейся информации. А если она не полная? А кто ее собирает? Зачем нужны выводы? Где и кем они используются? Получается: твоя работа – это промежуточный продукт, а не конечный.

А когда ты боишься, что о тебе неверно будут судить другие, и заставляешь меня оглядываться по сторонам, это к разумности относится, или к обусловленности? А насчет частей, так тут я и не сомневаюсь, что ты больше ни одной и назвать не можешь.

Когда тебе знаний не хватает, как ты думаешь, на кого я опираюсь? А когда тебе времени не хватает и нужно молниеносно отреагировать, а когда ты думаешь, что происходят случайности или чудеса, ты и правда думаешь, что это так?

Ну-ка, давай, лучше вспоминай все ключевые понятия или слова, которые возникали за последнюю неделю.

«Записывать надо было, – буркнул Серый и полез копаться в своих архивах. – Пространство, взаимодействующее с точкой. Движение. Все началось с него. Социальная обусловленность – она мешает. Время и пространство в действительности могут вести себя совсем не так. Взаимосвязь времен и людей. Путь. Это как игра, но если встал на него – должен идти до конца. Шахматы.

– Очень хорошо. А теперь давай по-порядку, что ты думаешь о каждом из них.

– Пространство. Это та мера, которая дает возможность проявиться основной характеристике реального мира. Для физического мира этой характеристикой является движение.

– Движение. Это, пожалуй, единственно известный способ существования жизни. Начиная от мельчайших частиц и заканчивая звездными системами, все и во всем движется.

Человек видит очень незначительную часть этого движения. Обычный человек не видит, например, движение сока в стебле растения, движение мыслей, рождение идей и много чего другого. В основном, он видит только внешне выраженное физическое движение, которое является результатом или следствием многих других.

Движение по определенным правилам – это своего рода игра. Многие игры позволяют наработать навыки, важные для реальной жизни. Примером такой игры могут служить шахматы.

– Шахматы. Это игра для двоих соперников, в которой каждый использует свой комплект фигур и общее поле. Фигуры условно обозначаются, как «белые» и «черные». Поле игры – восемь на восемь клеточек, тоже поочередно: то белые, то черные. В начальном расположении фигур есть симметрия: верх-низ, лево-право. По восемь фигур и по восемь пешек у каждого игрока.

– Время. Это производная двух характеристик. Для физического мира это отношение разности местоположения в пространстве, то есть расстояния и скорости перемещения в этом пространстве.

Если мы, например, во сне можем переместиться на любое расстояние так быстро, что времени на это не требуется, то, значит, его нет в обычном понимании. И это даже называется «мгновенно», то есть без затрат времени.

Очевидно, в других мирах, с другими характеристиками, происходит нечто похожее. Например, в мире мыслей существует ментальное пространство, и скорость восприятия ментальных конструкций обозначается, например, словом «осознание». Тогда, чем больше у тебя осознания, тем свободнее ты перемещаешься в том пространстве.

А если существуют более тонкие, или высокие, или глубокие, не знаю, как точнее выразиться, уровни пространства, например, пространство идей, то для него и ментальное время несущественно. Тогда получается: чем выше, глубже организация действия, тем выше степень свободы в ней, больше мерность.

Здесь еще многое надо осознавать. Но этим зато объясняется, почему, войдя в бóльшую мерность, мы можем воспринимать как здесь и сейчас любые события, которые для физической реальности отдалены в пространстве или времени.

Есть еще мысль по поводу движения, которое изменяется под действием силы. Хотя бы вращательное движение, при котором возникает и поступательное. Смерч, электромагнитный соленоид. А когда хотят сделать отверстие, то это делают, вращая сверло. Это наводит на мысль, что вращение всячески пытается уйти от движения по окружности, от зацикленности, и выйти на спираль.

Размышления Алима прервались. К нему на скамейку подсел мальчик лет двенадцати. И, дождавшись, когда Алим обратил на него внимание, спросил:

– Тебя Алимом зовут?

– Ну да, а что? – насторожился Алим.

– Сестра просила передать, что задерживается на день и будет завтра.

Выполнив поручение, он вскочил и убежал, оставив Алима без объяснений.

Сразу мир наполовину опустел. Думать не хотелось. Идти в «Литературный мир» тоже. Там Алим чувствовал себя, как под увеличительным стеклом, когда видны не только его действия, но и его мысли и чувства.

Ноги избрали самый привычный маршрут, который называется: «Домой».

Поставив разогреваться ужин, Алим прилег на диван и уставился в потолок. Из всех своих рассуждений он не мог извлечь никакой пользы, и это было досадно. За окном потемнело. Послышался шум дождя. Дремота окутала тело. Клеточки расслабились. Пришло ощущение тепла и пульсации. Шум дождя слился с шумом волн.

 

– Хорошо, что я босиком, – подумал Алим, когда волна намочила ноги.

Было пасмурно. По берегу беспокойно ходили чайки, перелетая с места на место, и кричали.

Берег был знакомым. Чуть поодаль стоял дуб, и у его подножия происходил шахматный поединок. Алим переместился ближе и стал наблюдать. Одним из игроков был хозяин территории – ученый кот. Второй тоже был кот, но серый. И кого-то он Алиму напоминал.

– Да, влияние человеков на тебя сказывается. Что-то ты совсем мышей не ловишь в этой партии, – самодовольно промурлыкал ученый и передвинул фигуру. – Шах, голубчик.

– А сам-то, небось, одичал здесь, под своим деревом, возгордился. Смотри, как бы жалеть не пришлось, – огрызнулся серый.

– Закрылся, – он передвинул фигуру. – Я вот давеча обдумывал, зачем такие сложности в шахматах. Другое дело – шашки. Прыг-скок – полное равноправие. Прыг-скок, да все по черным полям, на белые ни-ни. А здесь каждый на свой манер норовит. А король-то – важная фигура – а дальше, чем на одну клеточку не ходит.

– Зато он всеми правит, и все его защищают. Любая фигура ради короля отдается в жертву, не говоря уже о пешке. Да и что тут непонятного. Разные фигуры показывают разнообразные способы передвижения, возможности их взаимодействия, иерархичность.

Пешки же могут двигаться только вперед, вверх и должны пройти весь путь восхождения, чтобы превратиться в фигуру и обрести жизнь в новом статусе с большими возможностями.

Получается, что из шестнадцати восемь – проявленных фигур, а восемь имеют скрытый потенциал. Но все они лишь выражают волю игрока. И еще: цель вроде одна, а путей достижения ее множество. На шахматной доске все, как в жизни людей. Посмотри сам.

Серый повернулся к Алиму, подмигнул и промолвил:

– Смотри, ужин не проморгай.

До Алима дошел насыщенный запах, и, соскочив с дивана, он побежал на кухню.

– Что-то снилось, – подумал он, – какие-то коты, – но вспомнить не смог.

Алим и раньше коротал вечера один, но в этот вечер он прочувствовал, что такое одиночество. Внутри него как будто образовалась пустота, она настойчиво зудела, требуя заполнения.

Конечно, и раньше ему бывало тоскливо, и это означало, что день был неудачным в плане общения или приобретения. Но так сильно оно его еще не задевало, точнее, не вынимало из себя и не выставляло наружу.

Алиму не хотелось ни ярких впечатлений, ни древних тайн. Все его части как будто сидели и выли на Луну.

Он нехотя поужинал, забрался в постель и укрылся с головой. Сон пришел далеко за полночь, когда Алима уже измучили бредовые мысли и обрывочные картинки. Он то оказывался босиком на улице и никак не мог найти свои туфли, то проходил мимо трактора, а проход становился все уже. То его куда-то тянули знакомые, с которыми он уже не виделся лет пять. То, открывая на звонок дверь в квартиру, встречал мать, заносил нескончаемое количество сумок и мешков. То куда-то бежал, ехал, опаздывал, ждал, беспокоился и, наконец, уснул.

Утром Алим проснулся, когда уже вовсю светило солнце. После дождя воздух был чистый и вкусный. Быстро умывшись и заставив себя выпить чай с бутербродом, Алим отправился на улицу. В квартире ему было тесно.

Ноги привели его в парк, где он продолжил вчерашние размышления.

– Мне кажется, Серый, мы что-то упускаем, однобоко рассматриваем. Как в заповеди «возлюби ближнего» упускают вторую часть фразы «себя самого». А уж вопрос: «как?», совсем не рассматривается. Так и у тебя: «движение» ты вспомнил, а «это жизнь» забыл. А ведь весь сыр-бор-то из-за этой жизни: и условия, и возможности, и цели, и задачи, и вообще все.

«Так тогда на это надо сделать поправочку, – деловито хмыкнул Серый, – не двигаться, а проживать движение, не чувствовать, а проживать чувство, мысль, понимание, рождение и все прочее».

– А что, в этом что-то есть. Ты еще забыл добавить, что тебе надо избавиться от вредной привычки все контролировать и ограничивать: как бы чего не вышло. Тогда и жизнь будет веселее.

«Тогда возьми и напиши свой отчет, и пускай себе лежит до конца месяца, а сам займись чем-нибудь радующим сердце и душу», – с намеком посоветовал Серый.

– О, прогресс налицо, ты нашел во мне еще две важные и, оказывается, действующие части. А что, время есть, почему бы и вправду не набросать хотя бы предварительный вариант, чтобы не оказаться потом в цейтноте? – и Алим отправился в свой кабинет.

 

Секрет Александра

 

В кабинете, усевшись за стол, Алим положил рядом инструкцию, задание и чистый лист бумаги. На этом его энтузиазм иссяк.

Для того, чтобы писать, надо знать, что писать. А у него вопросов было больше, чем когда он только приступил к заданию. В голове вертелась фраза: «Умом ума изъяны не постичь, а горе можно приумножить». Звучало, как предостережение.

Милалим говорил о зацикленности, о заколдованном круге. Почему все, с кем ему довелось встретиться, учат его, почему он сам ничего не знает? Какой целостности ему не хватает? Может, надо дождаться Милу, ведь не случайно он ее встретил, а, может, наоборот, не надо ее в это втягивать, не надо повторять ошибку Александра и Саши, о которой они потом сожалели. Но ведь сейчас время совсем другое.

Хотя, что я, собственно, знаю о той истории? Получается, что я перед Милой расхвастался, а сам толком ничего не знаю. Но ведь мне казалось, что знаю. Надо попытаться доработать этот момент.

Алим посмотрел на чистый лист и вместо отчета написал: «Так в чем же тайна Александра?»

– Это и будет цель, – произнес он и пересел на диван. Лег. Закрыл глаза. Зафиксировался на цели.

 

Установка в этот раз сработала. Пространство-время поглотило его сознание и перенесло в другую точку. Алим увидел уже знакомую ему ажурную беседку в тот самый таинственный момент. В ней сидели Александр и Саша. Они держались за руки и смотрели друг другу в глаза. Алим понял, что происходит, по их отсутствующему взгляду.

Времени на раздумывание не было. Алим устремился всем своим естеством и слился с Александром. Бакенбарды непривычно щекотали, но через мгновение Алим был уже занят другим.

Они неслись в каком-то потоке. Время ускорялось, пространство сжималось. Неожиданно все остановилось. Потом взрыв, и все трое понеслись в разные стороны. Алима выкинуло из Александра.

По щеке Саши текла слеза.

– Я пойду, мне надо многое зарисовать, пока помню, и ты запиши, потом поговорим, – обратилась она к Александру тоном, не предполагающим возражения, и быстро ушла.

– Да, подробности таких событий быстро стираются из памяти, – согласился Александр, уставившись в бесконечность. Алиму стало не по себе: Александр смотрел прямо сквозь него.

 

– Вот, всегда так: завершение сеанса не зависит от меня, – подумал Алим, вставая с дивана. – Но почему такая спешка, какие подробности?

И тут внутри его памяти начало как бы распаковываться то, что произошло в то мгновение, когда, казалось бы, ничего не происходило. В том одном мгновении были миллионы лет.

Александр и Саша творили свой Мир по своим каким-то критериям. Это была планета в системе двойной звезды. По их замыслу это символизировало тепло двух сердец, навечно согласившихся быть вместе, и это тепло согревало и взращивало свое дитя – планету, развивая на ней жизнь.

Александр и Саша были Отцом и Матерью планеты. Жизнь на ней достигла разумности и осознанности и вот-вот должна была выйти на уровень познания Отца и Матери, но произошло непредвиденное.

Звездная система вошла в зону влияния сверхмощной Галактики, и к планете приближалось огромное космическое тело. Столкновение было неизбежно. Два любящих сердца не могли спасти свое дитя.

И Саша-Мать окутала планету мягким туманом, чтобы никто из живущих на ней не видел приближение гибели. Больше того, она проявилась на планете в виде огромной светящейся женской фигуры, и ее видели все.

В этот момент и произошел тот самый взрыв, который воспринял Алим. В памяти Алима высветились все миллионы лет творения Александра и Саши. И начали таять. Через несколько минут он помнил только колоссальность событий и последнюю слезу Саши.

Алим получил ответы на многие земные вопросы, но зато у него появилось много вопросов неземных. Ему вдруг захотелось уйти из своего кабинета и посидеть на свежем воздухе в парке. Пережитое им затронуло дремавшие в нем до этого момента силы. Чувствовалась тяжесть в груди.

Легкий ветерок создавал шум листвы деревьев, и это заглушало шум в голове. Алим уже шел по дорожке. Он уже видел скамейку. И сердце его бешено колотилось. На скамейке сидела девушка. Было еще рано для встречи, но все же это была она. Девушка повернула голову в сторону Алима и улыбнулась. На ней было длинное со стоечкой и пышными рукавами платье, и это сбило его с толку.

– Похожа я на Сашу? – еще издали спросила Мила.

Она, конечно же, заметила, как Алим смотрел с недоумением. Это развеселило ее. Шутка удалась.

– Разве бывают сейчас такие платья? – начал приходить в себя Алим.

– Я почувствовала, что ты придешь раньше, и решила тебя опередить, – Мила поднялась ему навстречу и протянула руки. Их так тянуло друг к другу, что только прикосновением достигалось некое равновесие.

– Ты должен был почувствовать, что все не совсем так. Вот вы, мужчины, всегда все точно знаете и поэтому не чувствуете, что ваша точность не точна. А мы, женщины, всегда это чувствуем и пытаемся донести до вас свои чувства.

Мы чувствуем, что вы думаете, а вы не понимаете, что мы чувствуем. Я ясно излагаю суть вопроса? Тогда продолжаю, – Мила не давала Алиму возможности что-то сказать. – Завершив круг, вы именно так это и воспринимаете. Вы не чувствуете, что это не круг, а виток спирали. Потому что мы, женщины, создаем этот сдвиг. А вы внутри себя осознаете разбалансированность и пытаетесь ее восстановить. За этим интересно наблюдать.

До Алима, наконец, начало что-то доходить, и он оставил попытку заговорить.

– Мог хотя бы поцеловать, пока была такая возможность, – убирая ладошку от его губ, проговорила Мила, и глаза ее озорно засверкали. – Теперь есть четыре участника событий и четыре версии произошедшего. Версия Александра, версия Саши, моя и твоя. Как ты думаешь, насколько они совпадают?

– Не знаю, – Алим и, правда, не думал о возможности сравнения версий.

– А ты попробуй почувствовать. Интересно было бы сравнить ментальные чувства и астральные мысли.

– Я чувствую, чувствую, я понял, наверняка, что-то произошло за это время. Ты как-то изменилась. Хорошо, я сдаюсь. Я уступаю тебе. Может, я действительно не совсем верно расшифровал. Ведь это было всего одно мгновение и миллионы лет, – Алим немного схитрил, и, чуть приоткрыв завесу со своей стороны, заинтриговал Милу.

– Ну, хорошо, рассказывай тогда ты. Я же вижу, как тебе не терпится, – Мила взяла Алима под руку, и они сошли с центральной аллеи на узкую тропинку.

– А, хочешь, я начну все с самого начала, чтобы картина была более полная, как ты говоришь, – и Алим принялся пересказывать события последней недели. Мила то слушала, затаив дыхание, то с восторгом уточняла детали, то останавливалась и широко раскрытыми глазами смотрела в глаза Алиму, будто пытаясь увидеть то, что видел он. Когда же Алим дошел до истории с планетой, она вся напряглась, и Алим, повинуясь внутреннему чутью, сгладил концовку, опустив столкновение и взрыв.

– Фантастично и реально одновременно. Я так и знала, что отец ребенка Александр. – Теперь пришла очередь удивляться Алиму.

– Какого ребенка? – переспросил он.

– Ты же сам почти все рассказал, что Саша вынашивала ребенка, который должен был появиться на свет. Ребенок этот – целый мир, большой и маленький, как планета, которую согревают два солнца – отец и мать.

Давай теперь я по-порядку все расскажу. Только не перебивай, – и Мила начала свой рассказ. – Вселенная, в которой все могло бы быть иначе, – начала она, подстраиваясь под сюжет, изложенный Алимом. – Александр и Саша встретились на балу у молодого предприимчивого соседа Федора, у которого было несколько швейных фабрик. Во время своей поездки в столицу с целью заключить договора на поставку обмундирования он познакомился с Пушкиным и пригласил его к себе в имение. Так вот, старший брат Сашеньки уступил просьбе сестры, взял ее на этот небольшой бал. Там Саша и познакомилась с Александром. Они сразу почувствовали влечение друг к другу, которому не сопротивлялись. Увлекательные темы для разговоров возникали одна за другой. Они договорились о встрече, и Саша упросила брата пригласить Александра в гости, что тот выполнил с радостью. В течение полугода два Саши встречались несколько раз, уединяясь в беседке. Но дальше события пошли по другому сценарию. После беседы со священником папенька Саши настоял на прекращении их отношений с Александром. И сосватал ее за соседа. Саша родила. Перед этим у нее был серьезный разговор с мужем. Случился сердечный приступ. Это было ударом для ребенка. Была опасность прерывания беременности, но все обошлось. Саша справилась. А потом они с мужем перебрались в город. Дальше их судьба неизвестна. Но, думается мне, что ребенку светило только одно солнце. – Мила закончила рассказ.

Неумолимо быстро бежит время, когда этого вовсе не хочется. Кажется, что на попытку его остановить, оно разгонялось еще быстрее. Было уже темно, и становилось прохладно. Алим обнял Милу, пытаясь то ли согреть, то ли удержать рядом. Опять близилось время расставания. Мила улыбнулась и с грустью в голосе произнесла:

– Ты прав, у планеты должно быть два солнца, – и добавила, – мне опять пора.

Держась за руки, они шли, пытаясь, насколько возможно, отдалить минуту расставания. Но она неизбежно наступила.

– Давай завтра поедем за город, – предложила Мила.

– Во сколько за тобой зайти?

– В два.

Дорога домой пролетела незаметно, потому как Алим в это время витал в облаках собственных мечтаний. Перед ним пролетало множество вариантов завтрашних событий, и все ему нравились.

– Но это завтра, наверное, никогда не наступит, – думал он. Как и у большинства людей, у Алима сегодня заканчивалось засыпанием, а завтра начиналось с просыпания. Но спать не хотелось. Поэтому он уселся в кресло и, покачиваясь, продолжил свои мечтания.

 

Слиянность и безмолвие

 

Во рту был какой-то привкус новизны, или чего-то забытого. «Привкус времени», – сформулировал Алим. Такое случалось раз в несколько лет, и каждый раз Алим не мог его удержать, чтобы как-то идентифицировать. Это как бы не вкус, а что-то совсем иного рода.

«Точно, как увидеть ушами», – вспомнил Алим. «Это какой-то межприсутственный переход, портал», – сформулировал он в свете новых познаний.

В голове крутились обрывки стихов, душа пела, пытаясь самовыразиться.

«Астрал стучит к менталу в гости», – констатировал Серый.

«Слиянность и безмолвие – знак зарождения любви, – добавил он еще, – все зависит от того, как посмотреть на эту картину».

 

И картина вдруг изменилась. На планету, которой грозила опасность, опустилась звезда. Она не обожгла ее, а укутала туманом, и, простившись, рванула навстречу космическому гиганту с такой скоростью, что увлекла его за собой на самый край вселенной. И там вспыхнула сверхновой. В ярчайшей вспышке свой путь окончила она. А утром небо осветила планете лишь одна звезда. Ей было очень одиноко и больно смотреть на прощальный салют сверхновой.

Алим уснул. Во сне он опять видел всю многомиллионную во времени историю. Но уже с новым завершением. Мать планеты, устремившись навстречу огромному космическому телу, готовому нанести всесокрушающий удар, окутала его и, сжавшись в точку, через другую мерность, проявилась на самом краю видимой вселенной. И уже там произошел взрыв сверхновой звезды. Утро принесло Алиму отдохновение и радость предстоящей встречи.

Сходство старого парка с городским было только внешнее. Но стоило пройтись по нему не спеша, и можно было ощутить его насыщенность Духом, повидавшим события не одного века. В нем присутствовали пережитые чувства и вдохновенные размышления многих его посетителей. Он приглашал раствориться в своей потаенной сути.

Алим и Мила, прогуливаясь по его отдаленным дорожкам, наслаждались близостью природы, но в глубине сознания оба догадывались и о том, что пытаются отыскать то самое место, где когда-то стояла летняя беседка, и о том, что близость природы только усиливала радость от близости друг другу. И когда произошло, наконец, душевное слияние всех троих, одна из блуждавших в душе парка идей начала пробиваться наружу слабым росточком, оформляясь в слова устами Милы.

– Вот, скажи, Алим, когда ты говоришь, что не можешь мне многое объяснить, то это потому, что не можешь выразить, или потому, что я не могу воспринять, или из-за несовершенства языка?

Почувствовав возможность подвоха, Алим не спешил с ответом, и, не оказывая на него давление, Мила продолжила:

– Мне недавно попала в руки книга с избранными произведениями Пушкина, так там на четыреста страниц самих произведений набралось сорок страниц контекстуального словаря и комментариев, так много он употреблял устаревших, редких или вообще вновь созданных им самим словесных обозначений предметов и явлений.

Ему было мало общеупотребимых слов. И я подумала, а как все эти слова появились впервые? Получается, что раньше человек обладал и способностью, и потребностью вводить новые названия и обозначения. Почему же сейчас этот процесс почти остановился, если, правда, не считать узкоспециализированных научных и технических терминов? Или вот еще вопрос: почему в речи так много линейности и привязок, ведь это ограничивает как целостность, так и скорость восприятия?

– Это точно, – решился, наконец, вступить в диалог Алим, – я сейчас не могу ни к чему в твоей речи привязаться или как-то целостно ее воспринять.

– Ну что ты, это ведь так просто. Например, предлоги «в, на, к, по» – это же привязывает, ограничивает и получается странная картина. Вот возьми две строчки из стихов:

Когда перед глазами милый образ,

Вскипает в сердце страсть к нему…

Если мы начнем читать слова в обратном порядке, то получится сплошное спотыкание: «нему к страсть сердце в вскипает».

Сами слова без предлогов становятся беспомощными, они зависимы от них и только с ними обретают смысл: «к нему страсть в сердце вскипает». А теперь смотри то же самое, но без привязок и предлогов:

Страстью пылкой возжигаясь,

Милый образ сердцем вижу…

И читаем в обратном порядке: Вижу сердцем образ милый, возжигаясь пылкой страстью. Слова даже можно совсем перемешать: сердцем образ милый вижу, пылкой возжигаясь страстью.

Нет линейности, картина превращается в цельный образ.

– Кажется, я начинаю что-то понимать, – Алим прислушался к доносившимся словам песни, – «Через час уже просто земля» – земля просто уже час через, – проговорил он. А здесь что не так?

– А здесь еще интереснее. Ведь время относительно. Час или нет, это обусловлено и скоростью, и, может, еще чем, но в сочетании с «уже» дает смысл «скоро». Тогда суть пропетой строки – «скоро земля», и читай ее в любую сторону.

– И что это все означает? Что мы неправильно мыслим и говорим? – Алим никак не мог сообразить, какой из всего этого должен быть вывод.

– Да нет же, просто я пытаюсь тебе показать многоаспектность мышления. Весь предыдущий опыт позволяет включать в речь слова и различать их, тогда как формальное мышление приводит к пониманию, а логическое выстраивает отношения с окружающим миром, но есть еще и ассоциативное и образное мышление, которое синтезирует множество вариантов и создает цельность. Но и это еще не все: если мышление достигает глубины мыслеформ и мыслеобразов, то оно наполняется не только содержанием, но и целеполаганием, динамикой, перспективой. На таком уровне мышления уже рождаются идеи, происходят открытия. Я думаю, Алим, что можно достичь такого качества мышления, когда промысленное начнет осуществляться, а, может, и оживать. Но это уже Божественный уровень. Если ты занимаешься вопросами мышления, то тебе надо перейти к глубинным слоям его.

«Вот и Мила начинает меня учить, – подумал Алим, – всю романтику перебила».

 

Спасибо, мы спешим

 

Они вышли к пруду. Метрах в трех от берега под раскидистым деревом на складном стульчике сидел все тот же любознательный старичок. Он обрадовался появившейся парочке и еще больше – возможности поделиться новостями, поэтому сразу и начал:

– А, следопыты пожаловали. Вы в прошлый раз так торопились, что я не успел вам сказать еще одну новость: местные власти по предложению краеведов решили сделать здесь музей-усадьбу. Вот уже начали развалившуюся стену реставрировать. Не могу только в толк взять, зачем она тут была устроена. А еще хотят аллею роз восстановить, в конце которой была беседочка. У краеведов там то ли рисунок какой есть, то ли описание, любопытно взглянуть.

Алим и Мила слушали старика, глаза их были прикованы к сложенной куче камней и рабочим, которые расчищали берег от зарослей, а мысли их были совсем далеко.

– Спасибо, дедушка, – опять за двоих ответила Мила, – вы, как всегда, интересное рассказываете, а мы, как всегда, спешим.

Она взяла Алима за руку и потянула к выходу.

– Если мы не поторопимся, то нас опередят, – объясняла она уже Алиму. – Я чувствую какое-то движение, переформатирование пространства-времени.

– Ты хочешь сказать, что…, – начал было Алим.

– Вот-вот, наконец-то, до тебя дошло: кто-то или что-то заметает следы прошлого прямо у нас перед носом. Через неделю под видом реставрации тут будет уже новая реальность, простроенная кем-то, но не нами.

Наша же будет опять несостоявшимся вариантом.

Алим машинально подчинялся Миле, хотя мысль его явно не поспевала за ней. Запыхавшийся Серый только один раз выдал догадку: «Надо прочитать свиток».

Вот и автобусная остановка.

– Мила, какая пчела тебя ужалила? К чему такая спешка? Можно было сделать то же самое, но спокойно. Или ты думаешь, что пять минут могут что-то решить?

– Да, я вижу тебе не только сферы мысли надо развивать, но и мышцы ног. Ты когда-нибудь бегал по утрам, в походы ходил? – подшучивала Мила над раскрасневшимся Алимом. – А давай куда-нибудь съездим. В Альпы, например, или в Крым, походим по горам.

– Я согласен, – решил противостоять натиску Алим, – оторваться от серости будней очень даже хорошо. А вместе с тобой я готов хоть на край света.

– Тогда решено. Вот развяжем узелок – и премиальный поход в горы организуем.

Подъехавший автобус не дал им закончить разговор. Через двадцать минут они уже вышли на своей остановке.

До «Литературного мира» дошли молча. Как-то непривычно суетливо и людно было возле него.

Рабочие в синей спецовке заканчивали грузить мебельную машину. Возле входа стояла Фаина. Она что-то объясняла шоферу, но, увидев Алима со спутницей, обрадовано обратилась к нему.

– Здравствуй, Алим, хорошо, что ты пришел, не нужно думать, как тебя искать, а то я уже телеграмму послала. Мы тут переезжаем в исторический музей. Они часть своей экспозиции переносят куда-то за город и освобождают один корпус, а мы хотим подремонтировать это здание.

Да, чуть не забыла: в шестьдесят четвертой неучтенный предмет обнаружен, не твой, случайно? – Она достала из пакета сверток, и, постучав по нему пальцем, добавила, – цилиндр какой-то.

– Мы как раз хотели его забрать, – подтвердил Алим и взял сверток. – Знакомьтесь. Мила. Фаина.

– Очень приятно, – проговорили обе девушки и улыбнулись.

Фаина же, обращаясь к Алиму, добавила:

– Не забудь в «Инструкциях» заранее ознакомиться с формой отчета, – и, обращаясь к обоим, закончила, – извините, на мне организация переезда. Была рада.

Фаина скрылась в помещении. Мила посмотрела на Алима и победно произнесла:

– Вот видишь, пять минут могут иметь значение. При переезде мелкие предметы обретают способность теряться, особенно такие.

Куда теперь?

– Ясно куда. Мой дом – моя крепость. Кстати, там и перекусим, – с уверенностью произнес Алим.

В квартире Алима было тихо, чисто и уютно, как будто он не имел никакого отношения к сегодняшним гонкам. Мила осторожно прошла в комнату. Убедившись, что никого нет, обрадовано воскликнула:

– Ух, ты! Кресло-качалка – такая редкость теперь! Можно покачаться? Или помочь тебе с чаем?

– Да я сам управлюсь, – уверил Алим, – садись, качайся.

Через пять минут наступил долгожданный момент. Мила покачивалась в кресле, Алим устроился на диване. На небольшом столике между ними остывали две чашечки чая, посредине стояла вазочка с конфетами и печеньем, рядом с ней лежал сверток. Оба смотрели на него.

– Чувствуешь? – произнесла Мила, – вчера было рано, завтра будет поздно. Полчаса назад мы успели на развилку времени.

Время проснулось и приглашает поиграть с ним. Открывай, чай потом.

Через мгновение оба, стоя на коленях, склонились с двух сторон над столом.

Алим, осторожно прокручивая, разъединил половинки пенала, и в руках у него оказался сверток. Положив его на стол и раскрыв кожаный лоскут, Алим начал медленно развертывать свиток.

– Какой-то он тощенький этот сверточек, сразу казался более пухлым, – Мила смотрела то на листы, то на Алима.

В свитке оказалось три листочка: один с текстом и два с рисунками. Алим разложил их по отдельности, но они опять свернулись в трубочки, наверное, долго так пролежали.

– С которого начнем? – посмотрел он на Милу.

Мила перебралась на его сторону и указала на ближний к себе:

– С этого.

Алим развернул его и придерживал за уголки. На листе был изображен молодой мужчина. Между двумя ладонями его вытянутых рук находился предмет, напоминавший песочные часы, только чаши весов были не круглые, а четырехгранные пирамидки. И песок в них был не желтый, а с фиолетовым оттенком. Сама картинка тоже была в синих и фиолетовых тонах.

– На тебя похож, – неожиданно подметила Мила, – такой же непонятный, как и его предмет. Такое впечатление, что он этим временем манипулирует. Давай посмотрим второй рисунок.

На втором рисунке точно в такой же позе была изображена молодая женщина в строгой одежде, только в руках у нее был шар, напоминавший глобус. Края его были размыты, как будто он окутан дымкой. И сам шар, и весь рисунок были в оранжево-красных тонах. Пришла очередь третьего листочка. Алим развернул его. Он был исписан какими-то закорючками или иероглифами, в любом случае, прочитать его не представлялось возможным.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросила Мила.

– Нет.

– Я тоже. Загадок меньше не стало. Я думала, там – другое.

– Что другое?

– Стихи Александра, например, любовные. Или откровения самой Саши.

– Да, – задумчиво произнес Алим, – надо бы их расправить и еще раз внимательно рассмотреть. Может, мы что упустили. Только сначала чай, а то во рту пересохло. – Минуты две они молча пили чай.

– Я знаю, что сделать, – Алим встал, подошел к серванту, вынул два стекла и положил на стол. Мы сейчас вставим их между стеклами, и они за пару дней выровняются. Он отодвинул верхнее стекло, подсунул под него по очереди края всех трех листов, развернул их и, придерживая ладонью, надвинул стекло. Листы оказались зажаты между стеклами.

 

Согласна в сказку

 

– Алим, у нас нет пары дней. Придумать надо что-то сегодня, – волновалась Мила.

– Согласен, похоже на то, что включился процесс, и он требует непрерывного действия. Надо избавиться от всех привязок, чтобы почувствовать, как ты любишь говорить, его глубину, и войти в поток, вернее, он сам откроется в нужное время и в нужном месте. Давай хоть пять минут побудем здесь и сейчас и допьем чай.

Мила взяла чашку и удобно устроилась в кресле, но не прошло и минуты, как она поставила ее на стол и произнесла:

– Все, я готова, можешь начинать показывать.

– Что показывать? – не понял Алим, не уловив игривых ноток в ее голосе.

– Не можешь показать, тогда расскажи, – продолжала игру Мила.

– Ага, сказку, или песню спеть, – наконец понял Алим, – как кот ученый. Куда изволите пойти: налево или направо. Сейчас уберу листы и организую тебе путешествие в мир сказок. Есть там один занятный персонаж, любитель давать советы. Хочешь, я тебя с ним познакомлю, заодно и на море побываем, – Алим перенял игривость Милы и придумывал прямо на ходу.

– Ой, Алимушка, конечно, хочу, только я купальник дома забыла, – продолжала игру Мила.

– Ничего, там выдают, – нашелся, что ответить Алим, – только нам надо опять взяться за руки, чтобы не потеряться.

– Ой, что-то ты хитришь, ну, да ладно, я согласна. А где же специальный прибор? – посмотрела она по сторонам.

– А когда ты рядом, он не нужен. Комната и так уплывает из-под моих ног. Вместо вводного инструктажа я тебе ключик от нужной двери дам, – добавил загадочно Алим.

Он подошел к проигрывателю, поставил медитативную музыку, взял Милу за руку, пересадил на диван и сел рядом, держа левой рукой ее правую руку.

– Минутная готовность, – произнес он, и, устроившись удобнее, начал декламировать:

– На берегу средь шумных волн – страна с названьем Лукоморье. Там каждый миг загадок полн, там есть для ищущих подспорье: ученый кот, его совет, или случайная подсказка. Внимательному – даст ответ, а остальным – всего лишь сказка – события минувших лет... – Мысли Алима все больше теряли связь с языком, и последние слова начали растягиваться и затихать, постепенно сливаясь с описываемым пространством:

– И мы, чтоб в странствие пуститься, должны с тем Лукоморьем слиться…

В голове Алима шумело, но до сознания донеслась возбужденная речь Милы:

– Эй, ну, открывай же глаза. Как ты долго приходишь в себя. Я уже и искупаться успела, – дергала она его за руку.

Алим открыл глаза. Знакомая легкость и проникаемость материи-пространства в этот раз была наполнена присутствием Милы.

– В море я купался не раз, а вот в тебе купаюсь впервые. И не пойму, в какой стороне берег.

– Да ладно тебе, – сделала вид, что смутилась Мила, – очнулся, наконец. Я уже тоже поняла, что здесь можно перетекать сознанием во что угодно, даже растекаться в пространстве. Море я вижу, а где же твой загадочный персонаж?

Алим засмотрелся на упругое тело Милы в красновато-оранжевом купальнике и медлил с ответом.

– Вон, смотри, видишь дуб, а под ним …– Алим и сам присмотрелся внимательней, – а под ним даже два персонажа играют в шахматы.

– Два кота, что ли? – удивилась Мила. – Давай посмотрим.

Идти не пришлось, расстояние между ними само сократилось, и картина предстала во всех деталях, где славный сочинитель сказок, придумщик всяческих подсказок, собравшись делать ход ладьей, держал ее перед собой, мурлыча:

– Занят ты игрой, так даже скучно мне с тобой. А, хочешь, покажу картину, занятную, из бытия? В ней участь принимал и я.

– Да полно хвастать, всякий знает, что только в сказках так бывает.

Но Серый не окончил речь, как кот ученый ухмыльнулся, свою накидку скинул с плеч. Ее повесил как экран, а на экране дивный стан прекрасной девы. Дымка тает, и древо жизни расцветает, собою украшая сад. Подул чуть слышно ветерок. Цветы опали, плод налился.

– Как быстро, – Серый удивился.

– Возьми его, – ей шепчет Наг,

И яблоко сорвала дева. И Серый враз:

– Неужто – Ева? Неужто – этот сад в раю?

Птиц всяких, бабочек порханье, и, сотворяя наказанье, она вкусила.

Подлый Наг, с ветвей сползая, и шипя:

– Да много ль надо нам. Как я, теперь она уже нагая, и с ней Адам лишится рая.

Уполз в кусты, клубком свернулся, потом три раза обернулся. Вдруг стал котом, и улыбнулся своей проделке:

– Кто осудит, и кто допытываться будет, где змий пропал, нанесший вред? Но ползать брюхом – что за бред! Все это сказки давних лет…

И вся картина словно тает, и кот накидку убирает и шах ладьею объявляет:

– Давай же, Серый. Твой ответ, – самодовольно наседает.

Но Серый в сказке ищет брешь и постепенно понимает: кого-то кот напоминает. Он ест мышей, чуть тронь – шипит. А как, клубком свернувшись, спит! И ведь прожорлив, как удав. Зрачки, цвет глаз – все без подстав. К тому же он еще линяет – так много сходства не бывает, коли серьезных нет причин. Еще, к тому же, мудрый чин.

Вперед он пешку подвигает:

– Послушай, умник, ты попался, ведь ты же сам во всем признался. Ведь это ж ты в саду был гад?

– То ж сказка, я же наугад, – вдруг кот пошел на попятную, – эй, переставьте запятую, нет, нет, меня нельзя казнить, ведь без меня так скучно жить, – он переводит все на шутку, – и кто поверит в эту утку, коли игла у ней в яйце, ну, а сама она – в ларце. Конем я пешку забираю, признайся ж: лучше я играю, – меняет хитро разговор.

Но тут, перебивая спор, смеется Мила:

– Что за вздор! Нет, я такого не видала, чтоб так вот два кота играло, еще и спорили при этом. Как это классно – быть поэтом! Смотри, Алим, что за коты, вот этот – Пушкин, этот – ты. Я в смысле том, что: как похожи. Скажи, что ты заметил тоже. Ой, как мне все здесь интересно, и, правда – сказочное место…

– Постойте, барышня, мадам, хотите, я совет вам дам. Не все так просто может быть, а если вдруг за все платить? Готовы вы потратить время? Или нести чужое бремя? Или на привязи сидеть, хоть и невидимой, и петь? А, может, сказку говорить, о том, чего не может быть?

И кот ученый приподнялся, на дерево прыжком забрался, надевши фрак, спустился вниз.

– Во фраке кот. Еще сюрприз, – безудержно смеется Мила. А кот поправил воротник, в кармашек верхний вставил розу и молвил:

– Перейду на прозу, чтобы мадам не отвлекать от важной темы.

Это теперь я предлагаю прохожим в шахматы играть, а раньше у меня была игра куда интереснее. Называлась: «Сотворение мира». В игру играло четверо: ее создатель, сама игра и еще двое. Если играющий был один, то вторым игроком был я. Вначале только двое игроков себя видели действующими лицами, и лишь немногие в ходе игры замечали, что есть кто-то, кто устанавливает правила игры, которые создают условия и наделяют игру и играющих жизненной силой. А самая большая мощь хранится в том Образе, который предлагается играющим постичь, приняв, как дар. Когда же приближался срок переходить на новый уровень, игра вдруг оживала, вернее, ее воспринимать так начинали игроки, хотя она всегда им помогала. Время игры имело две составляющие: внутреннюю и внешнюю.

Внешней питалась игра, а внутренняя или таяла, тратилась, или наоборот набухала, росла в зависимости от осознания и действий играющих. Если внутреннего времени было много, оно перетекало вовне, продлевая и делая насыщеннее игру, так как избыток времени игра обменивала у создателя на новые возможности для игроков.

Неописуема была радость игроков, когда они выходили на уровень понимания того, что могут не только тратить время, но и создавать его.

Если же развитие осознания играющих отставало от развития самой игры, то таким же неописуемым было ощущение безысходности игроков, на них наваливался весь ком тоски, боли, ненависти, разочарования – настоящая агония. Время игры иссякало, она заканчивалась.

Некоторые игроки пытались подкормить ее своим собственным временем, забывая, что это игра, и ее не стоит смешивать со своей реальностью. Игра все равно заканчивалась. А реальное время собственной жизни игроками было потрачено. И вскоре она заканчивалась в результате странной болезни, или несчастного случая, или, например, на дуэли. Всех вариантов не перечислишь.

Так вот, как-то раз мы сыграли с одним литератором – сюда, видите ли, в основном, творческие люди захаживали. Да и то не каждый мог решиться сыграть. Этот смог, и сыграл, потом уже всю жизнь всех уверял: «Вся жизнь игра, и все мы в ней актеры, но каждому своя дается роль». Только он никому не говорил, как пришел к такому заключению. Образовался в его творчестве занятный персонажик, пришел ко мне, стал игрой интересоваться, предложил сыграть, а перед самой игрой и говорит: «Вот ты сказочник, а такой сказки, которую знаю я, и не слыхивал». Я уши и развесил. В общем, проснулся я: ни персонажика, ни игры моей. А она у меня в подотчете: каждую тысячу лет инвентаризация. Я уже кого только ни просил, чтобы помогли вернуть, а сделать это мог только тот, кто в нее играл, потому что он ее чувствовал. Да и игра его могла к себе подпустить. Вот и Александра просил – не успел он.

Ему всего-то лишь надо было произнести над игрой, держа ее в руках со вторым игроком: «Время над игрой не властно, так же, как она над ним. Быть ей вновь в старинной сказке, оба мы того хотим». Первый раз он не захотел этого делать, а во второй он решил сыграть один, даже меня не предупредил. И все закончилось непредвиденно. Я вижу, вы люди понимающие.

Глаза кота сверкнули, ка