Скажи, ты где так долго был?

– Как хорошо, что бывает так хорошо. Ты где так долго был, Алим?

– Я все время был здесь, с тобой. Это душа моя улетала, чтобы соединиться с твоей. Странная игра со временем. Зачем было разлучать нас. Хорошо, что все решилось за несколько минут.

– Да, хорошо, что несколько миллионов лет пролетели так быстро. Я почти все время проспала. Помню только несколько эпизодов.

Первый раз я проснулась оттого, что все вокруг пришло в движение. Да, движение всего во всем, как будто целое распадалось на части, детали, пласты, разновидности, пропорции и прочее.

Потом вдруг оказалось, что всё объединяется, сливается, синтезируется, единится. И во всём этом я обнаружила движение звучания произносимых тобою слов: «Я люблю тебя», и я слилась с этим движением и уснула.

Да, я вспомнила: мне снилось, что движение начало себя осознавать, обретать избирательность и, как будто играя, наделяло различные движения различными формами.

Движения группировались с себе подобными, или, наоборот, сторонились отличных от себя. Приходило ощущение тепла от единения и, наоборот, холода от распада, и это ощущение наполняло животворящей силой все вокруг, дивясь причудливости своих форм, возможности перетекать одной в другую.

И я проснулась, ощутив происходящее все то, как будто бы во мне. И снова голос твой слыхала: ты говорил уже знакомые слова: «…люблю тебя». И жизнь во мне любовью воспылала, и я слова те тихо повторяла, всему дивясь и радуясь. С закатом вновь уснула я.

И снова сон, и время меня опять через века перенесло: проснулась я, почувствовав, что ты мне шлешь тепло. И я его в себя впитала избытком чувств.

Я словно в облаках витала, и видела, что множество великое в действительности есть Одно, в котором тысячи оттенков я познала.

Собою единясь, они слились в единое стремленье себя в себе познать, и жизнь в себе вдруг разделилась, чтоб познающее от познаваемого отличать. И то познание рост жизни ускоряло.

Проснулась я и слышала: «… тебя» в журчанье ручейков и шуме водопадов, в чуть слышном шепоте листвы и топоте слонов, в рычаньи львов и ржаньи лошадей, разноголосости не передать мне всей. Ты был во всем, я это знала, и кровь моя желаньем воспылала прильнуть к тебе…

Я снова засыпала и бегала по бесконечности лугов. Во множестве цветов я утопала, так ясно чувствуя тебя, и я тебе «люблю» кричала …

Когда ж проснулась в третий раз, тоскливо мне и одиноко стало. Я грусть и страх, и ревность познавала и ничего не понимала: таких оттенков чувств я раньше ведь не знала. Их было много разных.

Я сомневаться стала, что ты есть. Прости, во всем причину я искала и поняла, что выросли они, что быть разумными так мало, чтоб устоять, чтобы понять, как управлять, чтоб не пытаться время вспять…

Всем естеством я им кричала, куда им мысли направлять, и вдруг тебя я увидала, и вся к тебе. И сразу мне спокойно стало, и вот с тобою я опять.

Алим, скажи, а что с игрой, ее держали мы с тобой?…Она же на окне стояла, – прервала Мила свой рассказ.

Алим только сейчас заметил, что игра все так же стоит на окне, только какая-то потускневшая, неживая. Подойдя к окну, он вынул листы и положил их на стол. Листы были почти ровными, как будто спало с них напряжение, ушла какая-то сила. Листы поблекли, стали бесцветными и уже не влекли к себе. Алим перевернул их, как бесполезные. И вдруг на обороте увидел едва различимую надпись: «Игра не властна надо мной, и я теперь к ней равнодушна, ей быть под каменной стеной, а те листы, что под подушкой, сокроет мрамор…», – это все, что удалось прочитать, дальше невозможно было ничего разобрать.

Мила тоже склонилась над текстом.

– Это Сашин почерк. Я видела, как она писала. Но я тогда не поняла. Как я устала, Алим, от всего. Не знаю, как ты все это вмещаешь. Ты, наверное, железный. – Мила прилегла на диван и сразу же уснула. Алим принес подушку, тихонько подложил ей под голову, укрыл пледом и пошел на кухню.

«Сна ни в одном глазу, – удивлялся он, – как бы разобраться, для чего все эти события, сказки, игры. Какое место им надлежит отвести в своей жизни. Как применить в повседневных заботах. Уж сильно эти две жизни разнились между собой».

«Старое разрушить легко, а вот новое создается долго, – где-то он уже слышал эту мысль. – Интересно, как появляются мысли? Их все уже кто-то когда-то сочинил? Или каждый день появляются новые?

Первое означало бы, что они или существовали всегда, или развитие прекратилось. А второе, что или мысли тоже смертны, или что они должны все заполнить, или что эта бесконечность в действительности конечна. Но конечность эта другого порядка.

Да, опыта маловато. А что, если мы не приобретаем опыт, а вспоминаем его, когда производим определенные действия? Может, не случайно есть действия определенного рода, которые называются опытом. Тогда опыты – это действия, осознанно направленные на вспоминание определенного опыта.

Дети первый опыт обретают в игре, взрослые, пожалуй, тоже. Только это уже другие игры. Так же, как и дети, взрослые свои игры воспринимают, как реальную жизнь.

Цель всякой игры – наработка определенных качеств, способностей, навыков. Для осуществления этого каждая игра имеет свои правила. Сам ход игры называется развитием. Если игра не дает развития, то она бесполезна, так как не осуществляет основной своей функции.

Человек нашел для себя лазейку в этом вопросе и назвал это игрой для поддержания формы, а в некоторых случаях просто, чтобы убить время. Странно звучит, если вдуматься. Зачем делать опыты, которые не дают никакого опыта.

Но ведь то же происходит и в жизни: человек меняет цели и приоритеты с развития на поддержание формы или порядка».

«До обеда копаем, после обеда закапываем», – подсказал Серый.

«Или всяческими неправильными действиями гробим здоровье, а потом его пытаемся восстановить. Тратим силы на создание трудностей, а затем еще большие силы на их преодоление. Это тоже своего рода зацикленность. Не зря старик говорил, что Создатель это предусмотрел, оставив один вектор движения недоступным человеку: движение во времени».

 

Слишком медлительны

Размышления Алима выбрали себе нужное русло и потекли дальше:

«Создатель. Как мало мы о нем знаем. Но раз мы играем в игру, созданную им, то естественным было бы познание ее целей, правил, условий. Лучше сказать: есть, а не было или будет. Прямо здесь и сейчас я начинаю действие, направленное на познание Создателя».

Алим сидел в кресле и покачивался. Мила спокойно спала.

«Да, нелегко ей пришлось, – подумал Алим, – но Саше было намного трудней. Александр это понимал, поэтому и сожалел. Видимо, игра в любом случае доводит игроков до финала. Но вот только какой ценой».

Дремота окутала Алима, и он незаметно для себя уснул.

Проснулся он от новых звуков и запахов. Мила была на кухне.

– А, проснулся, наконец. Это я не дала тебе выспаться. Взамен хочу угостить тебя оладьями. Это все, что я придумала из имеющихся продуктов. – Мила прильнула к Алиму и теребила его волосы.

– Я уже почти привыкла к тебе. И еще: я подумала, нам надо использовать полученный опыт. Наметить цель, выбрать направление развития, составить план. А то мы все «галопом по Европам».

– Может, это специально, чтобы меньше думали. Привыкли, понимаешь, без обдумывания ни шагу, – пошутил Алим.

– Алим, у тебя нет такого чувства, что мы не одни? И что не мы играем, а с нами играют? Или нами? Как на шахматной доске двигают фигурками.

– Я оптимист. Я думаю, что обучение проходят все. Но почти никто этого или не замечает, или не понимает. А тот, кто ступает на путь осознанного обучения, проходит его интенсивнее. По поводу опыта я знаю, что делать: игра подсказала. Надо просто направить его на созидание. Проще говоря, найти ему применение в реальной жизни. А направление развития, как ты уже говоришь, мы уже выбрали. Расскажи лучше об Учителях, которые обучают человечество. Ты еще говорила, что их Владыками называют. – Мила закончила печь оладьи, поставила их на стол.

– Ты думаешь, это так просто. О них много написано, с их помощью много написано. Читаешь одну книгу – размышляешь, читаешь другую – сопоставляешь, и постепенно вырисовывается образ.

– Но ведь ты говорила, что когда кому-то рассказываешь, то и сам начинаешь глубже понимать. Вот ты и попробуй. Ты ведь с филологией связана.

– Не со всей филологией, а с языкознанием. И не я, а моя мама. Она после каждой длительной поездки привозит много интересных фактов и аргументов, как она говорит, о редких или забытых языках. Но это не очень связано с твоим вопросом. Ведь ты хотел знать о Вознесенных Учителях, как я поняла.

– А что значит вознесенные?

– Как бы тебе объяснить. Вот ты знаешь историю с Иисусом. И знаешь о его вознесении. Так вот. Они примерно, как он, проходили сами множество воплощений на Земле и достигли такого уровня в своем развитии, что новые воплощения стали нецелесообразными. Слишком медлительны люди, чтобы вместить то, что они могут дать. А в тонких телах они успевают гораздо больше сделать и для людей, и для Отца.

– А Отец, он кто?

– Про Владык, значит, теперь тебе все понятно?

– Не все, конечно. Но то, что каждый человек может развиться до такого уровня, я понял. Только, вот, что для этого надо?

– Примерно то, что мы делаем. И надо: расширить, углубить, разнообразить, сделать движение в нужном направлении, уверовать, ощутить, почувствовать, продумать, осмыслить, докопаться до самой сути, вдохновиться идеей.

Ты, Алим, хочешь, чтобы я за пять минут рассказала тебе о сотворении Вселенной. Ведь все в ней взаимосвязано. И говоря о чем-то одном, всегда хочется обозначить эти связи. Давай лучше ты представишь свою версию, свое видение мироздания.

– Это все равно, что клеточке пытаться описать весь организм – несоразмерная задача. Но я попробую. Вселенная – она и есть Отец, а мы все клеточки его, и каждый призван выполнять свою задачу. Но есть в том маленькое но: Отец-Вселенная, достичь осознанности каждой частью своей желая, стремится каждой клеточке помочь себя всем целым осознать. И выразить ту целостность, но по-особому, проявив свою индивидуальность.

Тогда выходит: каждый должен выразить собой Отца. И тому, чтобы делать это глубже, качественней, эталонней, мы и обучаемся в процессе жизни в каждом своем воплощении. Достигнув же определенного уровня, мы заканчиваем обучение на физическом присутствии и становимся развоплощенными, как Владыки, как Будда, как Христос.

– Алим, ты прямо хочешь в глубину войти, но не забывай, что выраженность-то должна проявляться в повседневной жизни. А повседневная жизнь – это взаимодействие множества людей. Устремляясь, тебе надо побудить и их устремиться. Или все будет впустую, и ты будешь не понят. А как сохранить единство, когда каждый устремляется в том направлении, которое избрал для себя?

– Выходит, все надо делать поэтапно, достигая взаимопонимания на каждом этапе.

Мне надо бы посмотреть на новое рабочее место, определиться, насколько я готов отчитаться. И прочитать по этому поводу инструкцию. Ты со мной? – Алиму уже не терпелось пойти.

– Давай, ты сходишь без меня. Тебе надо будет сосредоточиться, вникнуть в детали. Проводи меня домой.

Возле своего дома Мила предложила:

– Если хочешь, я дам тебе почитать эзотерическую литературу: там и мироустройство, и о владыках, и многое другое о мире, недоступном обычному восприятию.

– Я лучше после работы зайду, если ты, конечно, не против.

– Заходи, только давай начнем пользоваться благами цивилизации: позвони сначала, – и Мила записала ему свой номер телефона. – А то мы все, как во времена Александра, живем.

Краеведческий музей находился с обратной стороны парка и выходил на тихую улицу. Алим быстро нашел корпус, отведенный «Литературному миру», и вошел в дверь, табличка возле которой данный факт и подтверждала. В вестибюле он встретился с Фаиной:

– Здравствуй, Алим, хорошо, что ты пришел. Вот тебе ключ. Твой кабинет на втором этаже. Там увидишь. Это здание – исторический памятник. Поэтому мы здесь ничего не меняем. Да мы здесь и ненадолго, – и она направилась к выходу. – Все. Пока.

Алим осмотрелся. Интерьер и вправду был восемнадцатого века. На второй этаж вела деревянная лестница с изглаженными за долгие годы ступенями и выводила в коридор с четырьмя дверями. Ни на одной из них не было никаких обозначений. Зато конфигурация ключа соответствовала одной замочной скважине.

Кабинет был похож на прежний. В нем были стол, шкаф и диван. На столе лежала папка с инструкциями.

– Вот и все атрибуты моей работы, – подумал Алим. Только не было странного аппарата. Значит, он не очень-то и нужен.

Раскрыв папку, Алим листал ее, пытаясь найти форму отчета. А была она на последней странице. Перед ней несколько листов были пустыми. «Отчет состоит из двух разделов, – прочитал он. – Первый должен содержать перечень рассматриваемых событий или тем, второй должен быть представлен в сжатом виде, в несколько строк, таким образом, чтобы раскрывал тему, объяснял ее взаимосвязь с жизненными понятиями, давал пути реализации и был особого рода мысленным образом.

– Как такое возможно? – подумал Алим. Комната шестьдесят четыре много дала ему за эти дни, но и требования предъявляла высокие.

 

Сопротивляться поздно

Каждый раз, когда Алим подходил к очередному уроку, он это знал каким-то внутренним чутьем. Да и нельзя было не заметить изменений пространственно-временных характеристик внутреннего мира в то время, когда внешний оставался прежним, по тому, как менялись отношения между этими мирами.

Алима начинало выталкивать, втягивать, разгонять, сковывать. Он весь наливался и вибрировал. Так произошло и в этот раз. Алим понял, что входит в иную реальность. Сопротивляться уже было поздно. То, что возможно сделать сейчас, было необходимо сделать минуту назад. А то, что надо сейчас, станет возможным через минуту.

Алим не решил еще, кому и какие вопросы он хотел бы задать. К тому же он предполагал, что научился вызывать переход в иное произвольно. Значит, кто-то или что-то включило механизм без него. Внутреннее пространство уплотнилось, и тело стало чужеродным по отношению к комнате. Потом сознание начало расслаиваться на части, и каждая часть обретала свою самостоятельность.

Алим попытался все свести в единое целое. У него не получилось. Тогда он решился сконцентрироваться на одной части. При этом началось странное движение. И с каждой части к этой одной устремились частички его сознания. А сами эти части начали разлетаться. Алим ускорил, усилил свое устремление, но это вызвало только шквал движения и хаос. Наконец он зафиксировался в одном месте, но вокруг него образовалась пустота, белая, как молоко. И сам он был пустотой, пустотой, осознающей себя, но не имеющей той составляющей, которую можно двигать.

Неудержимое желание двигаться и невозможность его реализации создавало жутковатое чувство беспомощности, и Алим прекратил попытки двигаться. Потом достиг безразличия к ощущениям и лишился чувств. Мыслить стало бессмысленно. Алим одно за другим отпускал все, что ему удавалось осознавать. И напряжение сменилось благостным растеканием в молоке.

Осознание растекалось в пространстве, заполняя его все больше и больше. Наконец оно охватило всю млечность, состоящую из миллиардов звезд. Это было его новое тело. Осмотревшись вокруг, Алим увидел множество таких же тел – скоплений звезд. Не дожидаясь, пока придет оценка происходящего, он обратил свой взор внутрь в молочную благость и потерял сознание.

Очнулся Алим в своем кабинете, только все в нем состояло из света различной яркости. Напротив него за столом сидел Первопроходец и улыбался:

– Алим, ты каждый раз приходишь новым путем. Твои эксперименты когда-нибудь тебя развоплотят. Ты просто аннигилируешь безвозвратно. Ты разорвал почти все привязки к реальности. Мне трудно уследить за тобой. Ты так быстро входишь в овладение свободой воли, что тебя трудно подстраховывать. Отныне ты обретаешь полную самостоятельность. Но и ответственность твоя будет полная. Ты уже готов писать отчет?

– У меня еще много вопросов, в которых мне хотелось бы разобраться. А я все никак не могу их задать. Никто меня не выслушивает. А мне бы хотелось лучше разобраться в человеческой природе. И в природе тех новых явлений, которые открылись мне.

– В ближайшее время, я думаю, ты перестроишь, изменишь это свое стремление на другое. Нельзя сказать, что ты слишком торопишься, потому что ты идешь семимильными шагами. За тобой уже устремился целый поток, желающих ускорить свое обучение.

– Это как такое может быть? – удивился Алим. – Я ведь как слепой котенок, барахтаюсь в неведомом мне мире, и от меня постоянно ускользает та ниточка, за которую можно ухватиться.

– Это потому, что ты постоянно поднимаешь планку высоты, на которую хочешь взобраться. И не от тебя ускользает нить, а из тебя истекает множество нитей, за которые хватаются другие. Тебе хочется читать какие-нибудь хроники, но в действительности ты уже сам давно пишешь, и написанное тобою читают другие. Ты делаешь то, о чем многие даже и не мечтали.

Вот, например, только что ты примерял на себя тело галактики, не подозревая, что до тебя этого никто не делал. Ты полушуточное тестовое задание превратил в мощный поток интересных и важных событий. Кот многим рассказывал об игре, но мало кто ему верил из тех, кто о ней не знал. А те, кто о ней знал, не могли ничего сделать по правилам игры. Но ты не только нашел игру, а еще и сыграл в нее так, как никому не удавалось.

Считалось, что вступающий в игру всецело ею поглощается, и дальнейшее прохождение игры уподобляется успешному прохождению лабиринта с препятствиями. Никто еще не удосуживался общения с Гласом Бытия, потому что он, Голос, покидал игру сразу же после ее настройки. Но ты опередил это «сразу же». Игра не играла тобой и не показывала свой норов, потому что она всецело подчинена Голосу и каждому, с кем тот общается. Фактически, ты участвовал в ее перенастройке.

Мы предполагаем, что пришло время менять правила игры, и ты открыл ему двери. Может, даже и не ты, а предшествовавшее вам с Милой единство. В любом случае, это отразится на развитии всего человечества. Ты, Алим, нашел вторую половинку своей близнецовой пары, просматривал свои предыдущие воплощения и еще много чего, и все за столь короткий срок. Ты даешь мастер-классы и вместе с тем остаешься наивным юношей.

Но главное то, что ты научился задавать вопросы таким образом, что они у тебя преображаются в ответы. – Первопроходец рассмеялся, – общаясь с тобой, я даже о неодушевленных предметах и явлениях говорю, как о живых. Последний твой вопрос был о природе человека и природе тех явлений, которые его окружают.

Продолжай, Алим. Здесь сейчас собралось множество учеников, желающих это знать. Здесь, во множестве уголков множества миров, и сейчас, в прошлом, настоящем и будущем, по обычным человеческим меркам уже произошли изменения, вызванные тем, что ты сейчас здесь проявишь.

Воцарившаяся Тишина прислушивалась к биению сердца Алима, пытаясь предугадать свою будущую форму. Она то пузырилась сферическими мнениями-суждениями, то улетала вдаль лучами-отголосками, то наслаивалась пластами непоследовательных проекций. Алим даже не удивился, когда, придя в себя, обнаружил свое одинокое присутствие в кабинете на фоне отсутствия всех собравшихся.

«С чего начать изволите?» – изобразил подобострастие Серый. Раньше Алим приструнил бы его, но здесь и сейчас решил поддержать его беззаботно-веселый настрой.

– А вот покажи мне, как ты будешь выглядеть, если засучишь рукава и возьмешься за работу, – произнес он вслух.

«Это как это?» – вопросительно застыл Серый.

– Вот именно, – подтвердил неопределенность Алим, мобилизуя все свои части, в том числе и Серого, для предстоящей работы. Мысль Алима отвлек телефонный звонок, который явно доносился из ящика стола.

 

Согласие принято, Мастер

Выдвинув ящик, он увидел упаковку мобильного телефона, на которой лежала маленькая записка: «Мастеру Алиму». Звонок прекратился. Алим раскрыл коробку. Внутри, как и полагалось, лежал телефон. «Лежит», – поправил Серый. Алим взял его в руки. «В руку», – поправил Серый и добавил: «Теперь лежал». Телефон зазвонил снова. Алим нажал кнопку соединения и произнес:

– Алло.

– Поздравляю с прохождением первого уровня, Мастер Алим, – услышал он голос Фаины. – Прими подарок от учреждения.

– Это как это? – удивился Алим.

– Ты ведь не берешь чужие вещи. И читать умеешь. Значит, ты принял звание Мастера. Теперь в твои обязанности входит проведение мастер-классов.

– А если бы я не взял телефон?

– Значит, было бы еще рано. – Фаина дружелюбно рассмеялась. Помнишь тему, которую ты обещал раскрыть: «Природа человека». Удачи тебе, мастер. – В телефоне послышались короткие гудки.

«Господа сочасти! Звучит, как соучастники, собравшиеся по поводу. Теперь на вас возлагается почетная обязанность в связи с прохождением уровня. Что-то мне это напоминает, – намекнул Серый, и, ощутив возрастающее внимание Алима, быстро завершил свое излияние, – собственно мы уже начали. С поздравления».

Алим взял управление кораблем на себя:

– Ну что, поплыли, братцы!? Вот, Серый, это все из-за тебя: несу всякую околесицу. Природа человека. Легко сказать. Камень. Дерево. Река. И ветер. Животные. И куча всякой всячины. Это природа. Руки, ноги, уши, хвост, нет, без хвоста, и еще куча всего – это человек. А что дальше? Жалко, Милы рядом нет. Она бы точно на что-то надоумила.

Алим уселся на диван, откинул голову на спинку, и размечтался. «Нежный взгляд, нежные слова, нежные руки. Почему одно и то же слово употребляется в разных случаях?»

– Это разные понятия, соединяясь с понятием, обозначаемым словом «нежность», обретают его оттенок, насыщаются им, оживают, – услышал он голос Милы и обернулся. Мила стояла на большом камне с поднятыми к небу руками.

– Сфотографируй меня на фоне низких облаков, отделяющих небо от земли.

– Но ведь часть гор выше облаков, – возразил Алим против такого разделения.

– Ну и что. Значит, это небесные горы, – упорствовала Мила, – помнишь, как Адам давал названия всяким тварям и растениям, которые бы соответствовали их предназначению. Так вот, я даю названия горам выше облаков: небесные горы. И пребывание на них дает неземное ощущение, как будто ты прикоснулся к небу. Это их предназначение.

Если бы я выбирала качества, которые должны быть во мне, я бы выбрала понемногу от всего. От лианы, чтобы быть гибкой. От розы, чтобы благоухать. Вообще от разных цветов. От птиц, чтобы парить в небе. От пчел и муравьев, чтобы обладать неиссякаемой трудоспособностью. От львицы, чтобы быть храброй.

Потом подумала и добавила:

– Нет, не от всех. Есть такие, которые мне не нравятся. И, вообще, я не понимаю, зачем они в природе нужны. А ты, Алим, какие хотел бы иметь качества?

– Я хотел бы быть ветром, чтобы срывать лепестки роз и устилать ими твой путь. Я хотел бы быть дождем, чтобы освежать воздух и не давать пыли ложиться на твою нежную кожу. Я хотел бы быть солнцем, чтобы согревать тебя. Я …

– Постой, постой, Алим. Мы ведь говорим о природе человека. О какой ее части ты сейчас говорил?

– Да нет же, я пытаюсь выразить нежность, – оправдывался Алим, – ведь должно же существовать такое качество, если оно к чему не прикладывается, все делает добрым, ласковым, приятным.

– Ты хочешь сказать, что нежная оплеуха приятна?

– По крайней мере, она не так обидна и не так ранит сердце.

– Давай попробуем, – хитро взглянула Мила.

– Давай, – Алим подошел ближе, – только вложи в нее всю свою нежность.

Мила слегка размахнулась, потом помедлила и погладила Алима по щеке:

– Наверное, нежности так много, что и оплеуха не получается, – нога Милы соскользнула с камня, она взмахнула руками и ойкнула. Алим вышел из забытья.

«Да, пожалуй, Мила будет только отвлекать», – подумал Алим и потрогал щеку, которая еще хранила прикосновение нежной руки.

«С чего же все-таки начать, – ломал голову Алим, – с человека? Как его поделить на части, по каким признакам?» «Верхняя – нижняя, дальняя – ближняя, видимая – невидимая», – предлагал варианты Серый.

– Ага, и еще «любимая и безразличная», тогда ты точно будешь находиться в верхней, ближней, любимой, – поддакнул вслух Алим, – нет, надо что-то посущественнее, пофункциональнее.

«Так тогда это уже будет не часть, а все тело, со всеми его функциями», – недоумевал Серый.

– А что, – обрадовался Алим, – играть, так по-крупному. Ведь тело позволяет производить всякие действия и взаимодействия. Даже когда я в ином мире, там тоже тело, только оно иное, по-другому организовано, по-другому передвигается, боли не ощущает. Ведь не случайно пишут эзотерики: физическое тело, астральное тело, ментальное тело. Зря я не взял у Милы книги, – вспомнив о Миле, Алим машинально достал из кармана листок с записанным ею номером телефона и набрал его, немного помедлил и нажал кнопку с зеленой трубочкой.

– Слушаю Вас, – прозвучал знакомый голос, и сердце Алима забилось чаще.

– Ваше задание выполнено, мобильный телефон приобретен, вернее…ну неважно, – запнулся он.

– Алим, какой ты молодец. А что ты опять не договариваешь, что означает твое «вернее» и что «неважно». Ты что, его стащил?

– Да нет же, просто меня поощрили на работе в связи, ну, в общем, за хорошую работу, – опять не договорил Алим.

– Так, опять ты хочешь что-то скрыть, – Мила придала голосу шутливой строгости.

– Не умею я по телефону, поэтому хотел прийти и все рассказать, если ты не против, конечно.

– Десять минут тебе хватит? – вошла в азарт Мила.

– Здесь, наверное, минут двадцать будет, – оправдывающимся голосом ответил Алим.

– Тогда время пошло. – Мила положила трубку.

– Вот, всегда так, как будто последнюю минуту живем, – уже сам себе, веселым голосом, закончил диалог Алим.

На улице он немного успокоился и пошел нормальным шагом, несмотря на то, что все его невидимые части или тела уже стояли под дверью Милиной квартиры, томясь в ожидании.

Через двадцать минут к ним присоединилось физическое тело и, всем своим видом показывая, что оно главное, нажало на кнопку звонка.

 

Страховка не помешает

Дверь открылась, и, произнося «Привет», Мила одновременно втянула Алима за руку в квартиру. Не давая опомниться, поцеловала его, так же быстро отстранилась и потянула на кухню. Алим, спотыкаясь, едва успел выскочить из туфель.

– Опять надо опередить время? – непонимающе смотрел он на Милу, оказавшись на кухне.

– Нет. Просто я соскучилась, и мне не терпится услышать, что там у тебя произошло. Садись, сейчас будем чай пить. Руки можешь тут помыть и начинай уже рассказывать.

Мила успела отдохнуть, и настроение у нее было превосходное и игривое, в отличие от озабоченного вида Алима. Однако это несоответствие быстро улетучилось, и уже через несколько секунд Алим начал свой рассказ совершенно беззаботно.

– Да, вот, побывал в своем кабинете на новом месте. Он почти ничем не отличается, только здание чуть в другом стиле, – мысли Алима отвлеклись и, перебивая свой рассказ, он заговорил совершенно о другом, – Мила, если ты все равно подробно будешь обо всем расспрашивать, может, нам лучше быть всегда вместе?

– Не отвлекайся, Алим, рассказывай. Ты забыл, о чем мы с тобой говорили. Пересказывая мне, ты сможешь оформить для себя понимание деталей произошедшего, осознать свое к ним отношение, прожить их еще раз, но уже по-другому. Не отвлекайся, рассказывай.

– Отчет так и не начал писать. Меня сразу озадачили тем, что мне теперь еще и мастер-классы проводить надо, будто я знаю, что это такое.

– Ой, ничего в этом сложного нет. Просто человек, который умеет что-то делать, чему хотели бы научиться другие, показывает, как он это делает, чтобы другие увидели, что и как. Не отвлекайся, рассказывай про телефон.

– Телефон лежал в столе с запиской «Мастеру Алиму». Я же Алим, я и взял, а мне позвонили и сказали: раз ты взял, значит, ты согласился, что ты «мастер». Теперь проводи мастер-класс по теме «Природа человека». А я даже не знаю, с чего начать.

– Алим, я больше чем уверена, что было не совсем так, просто ты каких-то нюансов не заметил. Жалко, что меня рядом не было.

– Я чувствую, что решение где-то рядом. Вот я и подумал, а что, если с Владыками пообщаться. Ты говорила, что у тебя есть книги о них.

– Не знаю, Алим, не пробовала.

– А я хочу попробовать, и сегодня же, только в рабочем кабинете. Все-таки это обучающая комната, и она подстраховывает.

– С каких это пор ты начал думать о подстраховке. Ты чего-то боишься? Опять что-то не договариваешь. Тогда я с тобой. Мне так будет спокойнее. Допивай чай и вот, – Мила пошла в комнату и вернулась с книгой «Духовная Иерархия», – хоть просмотри, с кем ты хочешь научиться общаться. А я пока немного приберусь.

Алим пил чай и читал – внимательно и увлеченно. Он даже иногда отрывался от реальности и витал в том чарующем мире, о котором читал. Почему раньше он об этом не знал? Может, только сейчас пришло время?

– Интересно? – вернула его к реальности Мила.

– Да, только с объяснением одного вопроса возникает много новых. Начинаю сознавать, что видел их поверхностно. Понимаю, что речь идет о Боге, который предстает Отцом, и о целой иерархической структуре, которая помогает Ему реализовывать Его планы. И человеку помогает обрести те качества, которые нужны для того, чтобы тоже активизироваться в этом процессе, вот только это не похоже на религию, а больше на философию.

– Религия – это система верований, одна из форм общественного сознания. Поэтому она и обусловлена этим сознанием и, вдобавок, она консервативна. А ведь человек развивается, и его взаимоотношения с Отцом тоже должны развиваться, а не оставаться на уровне того сознания, которое было на момент основания религии. Двумя словами здесь не обойтись. Давай, лучше я тебе составлю компанию, раз ты сам, трусишка, боишься обратиться к Владыкам. Скажи просто – так, мол, и так, хочу заняться своим образованием на наивысочайшем уровне, поскольку закончил я свою стажировку и стал уже мастером, а посему – хочу соответствовать наивысшим требованиям. Вот только с Отцом не знаком, в чем прошу мне посодействовать, – улыбнулась Мила, – время пришло. Ладно, пойдем, прогуляемся, заодно покажешь мне свое новое рабочее место, и на что оно вдохновляет.

Мила и Алим направились в сторону парка. Прошли мимо скамейки, той самой. А ведь было это совсем недавно. Или давно.

Стены здания – толстые, отмеченные временем. Окна с большим расстоянием между рамами. Крыша с высоким чердаком. Все это создавало особый внутренний климат. В холле – скульптурные композиции и лепка на стенах. Массивная дубовая лестница. Такие же массивные двери на втором этаже без табличек.

– Хотела сказать – как в музее, а это ж музей и есть, – заметила Мила, осторожно усаживаясь на диван.

Алим сел за стол и, положив перед собой книгу, решил продолжить начатый разговор.

– Получается, что вся Вселенная не просто живая, а в ней все взаимосвязано, как в живом организме единым сознанием, и это – Сознание Отца. А мы и вправду Его клеточки, хоть и думаем, что живем каждый сам по себе, а в действительности регулируемся Им и живем для Него. Как-то все это не вмещается в голове. Существует какое-то препятствие для вмещения всего этого в сознание. Будто кольцо какое вокруг головы.

Алим почувствовал чье-то присутствие в пространстве, но реальность оставалась прежней. Только поток его мыслей разделился на две составляющие.

Один как бы устремлялся вглубь, унося туда реальность повседневной жизни, и вопрошал объяснения происходящему. Причем, не отдельными фразами, а целыми эпопеями бытия с их проживанием и потоком осознания, переменчивого, мерцающего вспышками, высвечивающими отдельные эпизоды.

Второй поток был из глубины. Был он мощный, ровный, всеобъемлющий. Он выхватывал, как цветы, искорки-вспышки, собирая их в букеты необычайной красоты, само возникновение которых наполняло осознание целостностью идейно-сутевого осмысления, ощущением спокойствия и радости пребывания в сфере Дома Отца.

Стоило Алиму зафиксировать внимание на первой составляющей потока, и в нем все рассыпалось на вопрошающее множество, дергающее его за такое же множество ниточек. Но стоило слиться со второй – и это было неописуемо.

Не понимая, зачем и как, Алим ухватился за оба потока, пытаясь их соединить в себе и…

– Восходящее вглубь и нисходящее из глубины – это ты хорошо придумал. Нисходящее осознание всегда активировано, потому что это осознание Отцом самого себя и своего творения. А вот восходящее находится в воле каждого человека, но не каждым активируется.

Алим вдруг увидел знакомого уже старика-философа, окутанного белесой дымкой, и тот, улыбнувшись ему, продолжил:

– Я тут наблюдал за тобой, мастер, как ты пытался слиться с Владыкой и не выдержал. Ты с которым из Владык хотел синтезироваться? Это вопрос первый. А вопрос второй такой: тебе помочь подняться до его уровня, или его попросить опуститься до твоего?

Алим вдруг понял ситуацию. Его бросило в жар, и он вышел из забытья.

– Ты почему покраснел, Алим? – поинтересовалась Мила.

 

Сошлись знаки

 

На следующий день Мила с Алимом решили съездить в старый парк посмотреть, как там идет восстановление его утраченных частей.

Как всегда, по пути им встретился старик. Он сидел на скамейке и что-то чертил на дорожке. Увидев парочку, он загадочно улыбнулся и, поприветствовав, сразу приступил к озвучиванию своих размышлений:

– Все-таки, это знак, который нельзя оставить без внимания. Значит, я вам должен кое-что рассказать. В нашей семье хранится тайное послание нашего предка Александра Сергеевича. Да-да, это мой прапрадед. Вы думаете, почему я уделяю столько внимания этому парку?

Речь идет о некой игре, которая способна моделировать будущее, и в которую он однажды сыграл вдвоем с Сашей. В игре произошел какой-то сбой, который привел к потере реального времени. Но Александр каким-то образом часть своих нереализованных планов перенес в будущее. В своем послании потомкам он оставил указание-просьбу передать молодой паре, которая появится в парке и будет интересоваться разрушенной стеной в дни ее восстановления. Многие годы близкие ждали этого момента, пока разуверились в его реальности. Но я верил и ждал. Стену начали восстанавливать, и в это время тут, кроме вас, никто больше не появлялся. Это означает, что в послании говорится о вас. Что вы скажете по этому поводу? – старик изучающее посмотрел на обоих.

– Мы думаем, дедушка, что вы не ошиблись, – начала, как всегда, Мила, – события сложились так, что мы и сами пытались отыскать такое послание. Но оно все ускользает. Кажется, совсем близко – и ускользает, – оба ожидающе смотрели на старика.

– Вот и я так думал, что ускользает время мое. Увидев вас в первый раз, обрадовался, подумал: а что, если ускользая, время учит скользить? Но не спешил с выводами. А вдруг и не вам вовсе это послание? Потом стену начали восстанавливать. Про внучку придумал. Конечно же, таких сведений об Александре нигде нет. Это все хранилось в тайне, и передать мне ее было некому. Нет у меня наследников. Значит, это вы. Знаки сошлись.

Старик стер рисунки, которые чертил палкой, и продолжил:

– Не знаю, откуда у меня эта привычка чертить на песке. Как только попадается подходящее место – все черчу и все о времени думаю. Так, значит, это вы. И вы согласны, – глаза старика сияли радостью, слезились и в то же время были устремлены куда-то внутрь.

– Да, дедушка, мы согласны, – опять за двоих проронила Мила. И пространство предвсколыхнулось. Алим это почувствовал, но не стал сопротивляться. Любопытство взяло верх.

– Тогда пойдемте, чего время зря терять, – старик поднялся и направился к пруду. Алим и Мила последовали за ним. Биение их сердец пробуждало спящую природу невидимого мира и одновременно ослабляло ощущение реальности. Стена была восстановлена. Берег пруда возле нее был расчищен. Старик подождал минуту, углубившись в себя, потом развернул газету, которую все время держал в руке, вынул из нее три листика и, аккуратно сложив их вместе, опустил в воду. Намокнув, они проявили известную Алиму и Миле картину. Старик подтолкнул листы палкой, придав им вращательное движение, которое вместо того, чтобы затухать, начало усиливаться, создав вихрь, затем воронку, которая и поглотила листы. Берег покрылся песком и отодвинулся. Пруд расширился до горизонта и превратился в море. Вместо старика с палкой образовалось дерево с пышной кроной, из которой донеслось:

– Ну вот, я так и знал, что этим все не кончится. Это мне наказание за то, что я ее прошляпил.

К подножию дерева спустился кот. На голове его была шляпа. В одной руке он держал ту самую палку, которая была у старика. В другой – папку.

– Почему руки? – подумал Алим. И вслед за руками вся фигура из кошачьей превратилась в человеческую. Это была точная копия старика. Только другая. Алим вспомнил: это тот старик, который у моря рассказывал ему о времени.

– Мир тесен, – произнес он, и, поразмыслив, поправился – мир бесконечен. Ты все-таки ухватился и направил мой путь в начало своего. И теперь я могу завершить начатое размышление. Но для этого я должен вместе с вами пройти второй виток игры.

Мила, которая все это время стояла, застыв от изумления, осознав, наконец, что происходит, принялась активно приводить в чувство Алима.

– Эй, очнись, Мастер, нас обманули, нас опять втягивают в игру, – она дергала Алима за руку, пока тот не подал признаков присутствия. Почесав свободной рукой затылок, мастер – ему понравилось такое обращение – спокойно произнес:

– Игра не властна надо мной, так же, как и над всеми нами. Она послужит нам собой – тому, что выбрали мы сами. Ты прав, старик, продолжен путь. Пока он есть – нам не уснуть.

Мила опять начала дергать Алима за руку:

– Эй, ты еще не здесь. Спустись на землю. Не витай в облаках.

Взгляд Алима обрел осознанность. Он оценил реальность происходящего и избавился от последних иллюзий.

– Ты рядом. Это уже хорошо, – голос Алима звучал обычно, – никуда не надо торопиться. Надо во всем спокойно разобраться. Что в папке? – обратился он к старику.

– Не знаю. Здесь написано «Мастеру Алиму от Александра», – старик протянул папку и, будто освободившись от чего-то, добавил, – близится время. Пойду, попрощаюсь с морем.

Алим взял папку и, проводив взглядом удаляющегося старика, обратился к Миле успокаивающе и нежно:

– Никто не вправе нарушить твою волю. Но и время не может стоять на месте. Прими решение. Ты остаешься со мной в игре или выходишь?

– Что ты, Алимушка, это ведь я, по глупости своей, снова запустила игру. Как же я могу оставить тебя одного. Только если воля моя, то я хотела бы немного повременить, – голос Милы повеселел. В нем появились нотки игривости. Они смотрели друг другу в глаза, не замечая ничего вокруг. И этот взгляд, будто замкнул невидимую цепь. Весь механизм мироздания пришел в движение.

– Не важно, что произойдет, важно, что мы вместе, – думали оба, стоя, взявшись за руки.

– Ну что, налюбовались, голубки? – вывел их из забытья голос старика.

Они по-прежнему стояли на берегу пруда.

Старик продолжил:

– Вот, листы растворились в воде и исчезли. Это знак того, что я в вас не ошибся. Теперь я должен передать вам папку, а она в здании музея. В бывшем доме и спальне Саши. Надо как-то туда попасть.

– Все оказалось прозаичнее, – то ли радостно, то ли с разочарованием, то ли с досадой произнесла Мила.

– Не спеши, еще не вечер. Игра может показать свой норов в любое время. Она только ждет, чтобы мы расслабились, – предупредил Алим.

Старик шел впереди. Алим и Мила следовали за ним, держась за руки. Это выглядело комично, и Мила с Алимом рассмеялись. Уже само то, что они были вместе, создавало необычайно радостное настроение.

– Эх, где мои годы молодые! – мечтательно бормотал старик.

В автобусе ехали молча. Вышли возле городского парка. И через него вышли к музею.

– Странно, ничего не понимаю, – старик прочитал вывеску «Литературный мир», – здесь же музей, какой еще «мир». На втором этаже эта спальня. Старик взялся за ручку, дверь открылась. Он зашел и по лестнице поднялся наверх. Алим и Мила за ним.

– Вот эта дверь, – показал он на новый кабинет Алима. – Закрыта. Что теперь делать?

Алим достал ключ, вставил в замок. Дверь отворилась.

– Следовало догадаться, – произнес старик, – все это неспроста. Вот этот мраморный фриз под окном должен выдвигаться.

Алим взялся за мрамор и подергал.

Никакого движения. Старик вытащил перочинный нож и что-то подковырнул:

– Теперь попробуй, – посмотрел он на Алима.

Тот повторил попытку. Мраморная планка подалась и открыла узкую нишу, в которой лежала полупустая папочка, а в ней всего два листа пожелтевшей бумаги. На одной был текст, на другой рисунок.

– Вот оно – истинное сокровище! Никому не известные труды Александра, – старик бережно погладил папочку, – теперь она ваша, молодой человек. Такова его воля. Столько лет прошло. Берите. Пойдемте.

– Зачем? – непонимающе произнес Алим, – это мой кабинет. Они лежат на месте. И почему – труды? Ведь здесь всего один лист с текстом.

– Я выполнил свое предназначение. И мне надо уходить, – вздохнул старик. – Теперь вы справитесь без меня. Он вам доверился. Не забывайте старика. Мне ведь интересно, чем все закончится.

Дверь за ним тихо закрылась, и воцарилась тишина.

– Может, надо было его проводить? – спросила Мила.

– Нет, у него свой путь. Если будет суждено – мы еще увидимся. Время покажет, – спокойно произнес Алим.