Социально-антропологическое истолкование юридической деятельности 5 страница

В этом отношении приемлемое, обусловленное обычаем, традицией и законопослушанием. относится к сфере социального контекста, который представляет, с точки зрения естественной включенности в него индивида, некий вид социальной «эстетики». Своеобразие такого состояния заключается в том, что индивид органическим образом вовлечен в ткань общественных отношений и не обременен ситуацией выбора между приемлемым и неприемлемым, полагая, что приемлемое имеется здесь и сейчас. Такое восприятие вызвано тем, что единичное представление о благе не входит в радикальное противоречие с текущим благосозиданием и общество оставляет ему Для этого соответствующее место. Преступная же воля понимает благосозидание и пользу в соответствии со своей субъективностью. В своих намерениях она воспринимает приемлемое как необходи-

284____________________________________________________ Глава_2

мость, нужду в перспективе ее собственного единичного благополучия и расценивает конкретную и актуальную конфигурацию сложившегося положения дел как препятствие. Это препятствие, с ее точки зрения, имеет значение неприемлемого ингредиента социальной эстетики и сложившихся в близлежащем окружении обстоятельств. Такое положение создает потребность в устранении препятствия, которым может быть другой человек как личность, его права, свободы и собственность. Подобного рода потребность есть не что иное, как вид пограничного эгоистического вожделения, эстетика которого располагается на витальном, а не на социальном уровне. Поэтому выбор преступной воли в такой ее экспозиции, если здесь вообще можно говорить о ситуации выбора, можно квалифицировать как реактивное автоматическое следование инстинкту пограничного эгоистического вожделения, которое трансформируется мышлением и волей в асоциальное действие.

Другой вариант квазиэтичсского выбора присутствует в той ситуации, когда вменение преступной воли детерминировано представлением об отсутствии для нее места в общественном благосози-дании. Она полагает, что ее индивидуальное положение в составе наличного состояния социальной приемлемости представляет вид пребывания в сфере низости и пошлости. В связи с этим она вправе претендовать на изменение этого состояния, выставляя такое представление в качестве масштаба измерения качества объемлющих ее частное существование отношений между людьми. В связи с этим все, что составляет принадлежность актуальной нормативности, оценивается таким индивидом как препятствие для его самореализации. Это претензия на воссоздание высшего уровня нормативной приемлемости, где результативность в благосозидании должна принадлежать лучшим людям, которые и должны получить доступ к благу. Таков, например, Р. Раскольников у Ф. М. Достоевского.

Иными словами, текущая нормативность как социально приемлемое состояние представляет собой, с точки зрения пространственного представления, горизонтальное плоскостное размещение социума, внутри которого присутствует динамика вертикальной импульсивности. Эта импульсивность в своем субъективном индивидуальном устремлении готова взорвать это горизонтальное плато и руководствуется тем же принципам блага, который присущ всеобщему социальному горизонту. Но она озабочена претензиями в

философская антропология юридической нормы 285

отыскании места или освобождением пространства для себя, оправдывая свои акции неблагополучным состоянием социальной среды. Такая забота не имеет в себе созидательных начал, поскольку ее исток заключен не в том, чтобы расширить социальные горизонты наличного массива нормативности за счет включения в социальный контекст конструктивных импульсов. Она использует в своей активности травматический ударный принцип присвоения и завоевания места в жизненном пространстве, исключающий взаимность в отношении сущего, она не принимает качество наличного социального пространства и, присваивая, одновременно разрывает это пространство. При этом отвергается позитивная конфигурация включения в социальную реальность исходя из принципа дара, который реализуется в направлении качественного преобразования этой реальности, обогащая ее содержание. Отсюда преступное деяние, поскольку оно во всех своих проявлениях отягощено принципом вожделения как субъективной схемой личного предпочтения и неприятия актуальной ситуации, осуществляет деструктивную операцию. В этой акции присвоение и обретение места жизни одновременно означает уменьшение ее наличного объема и представляет собой процесс причинения вреда, утраты, лишения. В антропологическом отношении это приводит к обесцениванию и инфляции общественных отношений через умаление, унижение авторитетности человека как субъекта права, утраты доверия к его мыслям, слову и действию.

В связи с этим область уголовно-правовых запретов следует отнести к социальном}' начертанию, связанному с установлением границы между социально приемлемым и неприемлемым в поведении человека. Эта же сериация представляет собой одновременно предельное социальное начертание объема в дозволенном и публичное установление разграничения положительного интереса, основанного на устоявшемся, традиционном и составляющем норму жизненного существования человека в обществе. Противоположностью этому является процесс, выходящий за пределы устоявшегося и связанный не с органическим включением индивидуального поведения в конституцию нормы этого существования, а разрушающий ее совершением преступного действия. Ненормативность ослабляет внутреннее содержание нормы путем внедрения в ее архитектонику и состав неприемлемых вредоносных ингредиентов в виде насилия, обмана, лжи, подозрительности, недоверия и вражды. В связи с этим уголов-

J86____________________________________________________ Глава 2

но-правовая норма может быть отнесена к негативному высказыванию, которое содержит описание и характеристику преступного деяния. Кодификация такой сериации неприемлемых в социальном отношении деяний направлена на то, чтобы исключить такого рода поведение из социального контекста. Здесь имеет место констатация того, что не принимается в качестве нормы существования и подлежит негативной селекции со стороны восприятия, связанного с получением блага и пользы.

Закрепление в законе негативности и социальной аномалии не есть процесс выявления социальной закономерности и выражение техники и методики познания, посредством которой описывается и объясняется суть социального качества и устанавливается закон этого явления в научном смысле. Такого рода манифестацию юридического закона необходимо отличать от позитивной рецептивно-сти, которая, например, свойственна описанию форм правомерного поведения участников сделок. Опубликование и обнародование уголовно-правовых запретов призвано обеспечить позитивный процесс и логику правообразования через усвоение приемлемого, придание ему силы устоя и традиции. Такая манифестация предназначена для того, чтобы вызвать неприятие и отвращение к преступлению, т. е. воссоздать в обществе эстетически негативную реакцию, имеющую антропологические основания и антиценностное обозначение. Подобный способ закрепления не нормативности в законе несет в себе потенциал, прямо противоположный логике следования, которая характерна для нормативного отношения к социальной действительности.

В сфере позитивной нормативности действует принцип уподобления и следования добродетельному образу жизни, а не пороку, патологии и социальной аномалии. Если исходить из схематизма вменения как истока человеческого поведения, то нельзя не прийти к заключению, что здесь делается попытка внедрить в его цельное интеллектуальное и волевое пространство определенного компонента самоограничения в виде знания радикального различия между правым и неправым. Усвоение этого знания и происходит через процесс воспитания и придания вменению правового качества в определении меры отношения к социальному окружению. Эта мера устанавливается через жизненную процедуру самопринуждения,

философская антропология юридической нормы 287

дисциплины, самоконтроля и воздержания от совершения неправа и преступления.

Причинность в природе традиционно определяется как устойчивое следование одного явления за другим, такой процессуальной завершенности придается статус закономерности. Причем начальным моментом процесса установления причинности служит явлен-ность сущего во всем его многообразии, смене и сочетании. Следование не основано на какой-либо внутренней потребности, которая была бы присуща вещам. В познавательной установке по отношению к природе латентный характер присущих ей процессов, образующих постоянные, повторяющиеся причинные связи явлений, получает соответствующее обозначение естественной необходимости. Естественная необходимость неотвратима по своему проявлению на поверхности вещей, поэтому причинность устанавливается как результативный научный факт в процессе познания и проникновения в сущность вещей. Процедура научной истины по установлению причинности в природе обусловлена эстетически незаинтересованным восприятием природных явлений как внешней совокупности физических объектов. При этом реальность окружает человека как существо, имеющее статус наблюдающего, созерцающего, объясняющего и понимающего действительность субъекта.

В социальной действительности цепь причинности создается людьми через свободу и выбор, она имеет учредительный характер. Источником причинности является сфера вменения, которая выступает как скрытая креативная сущность, порождающая социальную фактографию в совместном существовании людей друг с другом. Такой способ установления причинности основан на многообразном взаимодействии потребностей, которые присущи человеку. Вместе с тем эти потребности нельзя признать свободным выходом природы человека вовне, как это может происходить в случае природного взаимодействия. Данность природы создается путем сочетания одного явления с другим в круговороте и ритме стихий через переходы, смену, циклы и периоды.

Причинность через свободу изначально обусловлена границами человеческого существования. Поэтому мера поведения человека в обществе устанавливается в режиме первоочередности истока и исхода. Эта мера не отыскивается через познавательную процедуру незаинтересованного отношения к действительности как внешнему

288____________________________________________________ Глава 2

объекту. Закон в природе устанавливается через проникновение в сущность вещей. Следование как естественная причинная связь не представляет собой учредительного акта, этот закон существует независимо от существования человека.

Вменение как источник причинности в индивидуальном поступке человека изначально озабочено мерой отношения к социальному окружению в интенциях степени опасного, безопасного и приемлемого. Вменение озабочено проблемой совмещения с существованием другого человека, для того чтобы организовать взаимное сосуществование. Это взаимное со-существование по своему динамическому связному состоянию приобретает онтологическое свойство социальной данности, т. е. взаимосогласованного включения в это образование одного индивида наряду с другим. Таким образом, жизнь человека как такого является фундаментальным объектом родовой, коллективной и индивидуальной заботы, поскольку она включает в себя все существо человека.

Человек, с точки зрения воссоздания причинности через вменение, располагается на дистанции по отношению к природе. Он предназначен к выражению своей сущности в модусе естественной необходимости в качестве со-существования с Другим. Такой тип явлен-ности в мироздании получает особое качественное выражение в такой специфической данности, как общество или бытие — мир. Мир как пространство, в котором пребывает человек, есть не что иное, как сфера согласования и придания отношениям одного человека с другим мерной взаимности и отчужденности в модусах совместимости, сочетаемости, признания, приемлемости поведения индивида в обществе.

Одновременно мир как пространство и сфера согласования бытия одного человека с другим не допускает включения в него разрушительных для жизни аномальных проявлений индивидуального поведения в виде преступления и неправа. Неправо в общем смысле можно охарактеризовать как неправильное использование индивидом своих жизненных возможностей в обеспечении доступа к жизненному благу.

Отсюда причинность, о которой говорится в праве, в корне отличается от причинности в природе. Она определяется на уровне явленности бытия в мире с Другим и подпадает под внешний контроль юридического закона. Через закон устанавливается различие

философская антропология юридической нормы 289

между приемлемым и неприемлемым, правым и неправым в условиях общества. При этом сущность человека в ее нормативности, т. е. в определении меры выражения сил и способностей в обществе и совершении законосообразного, выводится во внешнее пространство, на всеобщее обозрение. Следовательно, вменение как внутренняя основа индивидуальной причинности подпадает под контроль и юрисдикцию действующего законодательства. Юридический закон имеет внешнее сходство с процедурой следования природному закону и выступает в качестве средства, использование которого призвано обеспечить жизнь и благополучие в обществе.

Однако юридический закон изначально выступает в качестве знания о правом и неправом и не предполагает индивидуального поиска в области соответствующего или несоответствующего праву. В связи с этим сх'бъект познания в области права и неправа анонимен как анонимен автор фольклора или обыкновения в сфере нравов и традиции. Под ним следует понимать до утверждения предметного способа закрепления нормы существования в юридическом письме род и конкретное человеческое сообщество в целом. При этом закон как установление по логике создания специфического региона естественной необходимости, тождественной по силе своего внешнего проявления природной необходимости, выступает изначально как экспозиция социальной аномалии без какой-либо строгой дифференциации на преступление, частный деликт, т. е. как конфликт или неопределенность в праве.

Естественность такого исторического шага, как публикация и визуализация человеческим сообществом социальной аномалии, можно объяснить тем, что следование в сфере вменения какому-либо типу поведения определялось через проведение границы в дозволенном. Поскольку сама сфера дозволенного находилась «под юрисдикцией» традиции и обыкновения, т. е. в пространстве согласования, то архаическому сообществу нужно было провести первичную, исторически несовершенную черту, которая бы принципиально разделяла право и неправо.

В связи с этим вменение как объект познавательного интереса отличается от сущности, которая предметно выражается в явлении природной данности. В отличие от такого типа данности социальная данность создается, а не дана априори в качестве благодати, творения или природного бытия животного мира.

ЮЗак 4184

290____________________________________________________ Глава 2

Поэтому юридическая норма как закон и установление не есть продукт познавательного усилия научного познания, построенного на субъект-объектном отношении к миру как предмету исследования. В общем смысле юридическая норма есть продукт социального опыта, построенного на принципе воссоздания общества как согласованного существования людей друг с другом Этот опыт получает прочное предметное закрепление в письме, которое можно считать квазиинститутом публичной нормативности и неотъемлемым атрибутом государственной власти.

Если мы говорим, что креативным, т. е. порождающим и созидательным, принципом социального является совместимость взаимного существования людей друг с другом, то ее противоположностью следует считать активность, которая направлена на исключение феномена взаимности в отношениях между людьми. Результатом такого исключения становится отсутствие совместного общего пространства для жизни. В своей разрушительной активности такая установка есть установление динамики единоличного способа размещения и лишение места для жизни другого человека. Индивидуальный акт такого свойства вызывает ответную реакцию и возникает то, что Р. Жирар называет глобализацией мести как непосредственного выражения процесса отрицательной, разрушительной для существования целого, взаимности. Индивидуальное в условиях конфликта способно и обладает внутри себя только ресурсами согласования и не может утвердить конструктивный исток, который являл бы собой препятствие для распространения мести. Такое препятствие могло быть установлено только на уровне целого в виде всеми признанного публичного способа определения того, что является сериациеи несовместимого, неприемлемого для существования человека в свойственном его природе состоянию бытия — в мире.

Публичная экспозиция социальной аномалии в древних архаических памятниках права свидетельствует о том, что в качестве противодействия лишению как отысканию места в жизни, устранению другого из ее пространства по мотивам злобы, ненависти, исключительности одного человека по отношению к другому, избирается средство физического принуждения и насилия, исходящее от государства Месть как отрицательная взаимность является следствием дефицита у субъективности таких компонентов вменения, как самопринуждение, сдерживающее усилие в притязании на расширение

философская антропология юридической нормы 291

жизненного пространства и объема благополучия, самоконтроль и дисциплина Иными словами, имеет место отсутствие заботы в общем универсальном смысле, который связан не только с индивидуальным благополучием, самоутверждением и самореализацией, но главным образом основан на представлении об общественном благе. Совместимость, приемлемость деяния со стороны других, признание и доверие в отношениях между людьми касаются всего целого, а не только индивидуальности

Принцип «равным за равное», утверждается в истории через иерархию человеческого достоинства и находит свое выражение в юридическом законе как универсальном правиле, исходящем от публичной власти Именно она выступает представительным и учредительным феноменом в утверждении нормы существования людей в обществе. Принцип меры «равным за равное» действует конструктивно в контексте приемлемого сосуществования, где взаимность как положительная связь одного человека с другим в своем идеале реализуется через ситуацию обоюдного дара. Здесь совместимость и приемлемость одного человека по отношению к другому приобретает свойство органического сочетания до степени слияния Когда же возникает конфликтная ситуация разрушительного свойства, посредством которой уничтожается сама возможность жизни человека, подобно эпидемии насилия, лишения и уничтожения, и происходит погружение частного существования в «эстетику» насилия, которая начинает превращаться в позитивную стихию непрерывности отмщения Частное существование неспособно вырваться из этой «липкой» среды насилия, которая полностью втягивает существование человека в свой затвердевающий контекст, выступая как аномалия «Вязкость» традиции взаимной вражды одного клана или семьи по отношению к другому клану или семье находит свое выражение в том. что в архаических обществах вражда беспрепятственно переходила из поколения в поколение

В подобного рода феноменологии социальной аномалии мы можем сослаться, например, на блестящий, с точки зрения онтологии и экзистенции правового качества отношений межд\ людьми, анализ. который в свое время осуществил Ж П Сартром: «Если я погружаюсь в воду, ныряю туда, если я плыву в ней. с не ощущаю никакого беспокойства, так как я ни в какой степени не опасаюсь там раствориться; я остаюсь твердым в ее текучести. Если же я погружаюсь в

292____________________________________________________ Глава_2

липкое, то чувствую, что начинаю там теряться, т. е. растворяться в липком, как раз потому, что липкое находится в состоянии затвердевания. С этой точки зрения вязкость будет выражать тот же самый аспект, что и липкое, но она не очаровывает, компрометирует, поскольку она инертна. В самом восприятии липкого, текучей субстанции, компрометирующей и неуравновешенной, есть нечто подобное неотступной мысли о превращении. Коснуться липкого—-значит рисковать раствориться в липкости. Итак, это растворение само по себе уже устрашающе, поскольку оно есть поглощение Для-себя посредством В-ссбс, как чернила поглощаются промокательной бумагой. Оно пугает превращением в вещь, какой бы она ни была, но, кроме того, еще и превращением в липкую вещь. Даже если я мог бы понять превращение в жидкое состояние меня самого, т. е. преобразование моего бытия в воду, я не был бы сверх меры напуган, так как вода является символом сознания; ее движение, не текучесть, эта необязывающая солидарность ее бытия, ее постоянное течение и т. д., — все в ней мне напоминает Для-себя в такой степени, что первые психологи, которые заметили свойство длительности сознания (Джеймс, Бергсон), очень часто сравнивали его с потоком.

Таким образом, в присваивающем проекте липкого липкость открывается внезапно как символ антиценности, т. е. типа нереализованного, но угрожающего бытия, которое неизменно преследует сознание как постоянная опасность, от которой оно бежит, и отсюда внезапно превращает присваивающий проект в проект бегства. Это означает, что восприятие липкости, как таковой, создало сразу же для в-себе особый способ понимать мир. Оно символизирует бытие по своему способу, т. е. пока продолжается контакт с липкостью, все происходит для нас так. как если бы липкость была смыслом всего мира. То есть единственным способом существования бытия-в-себе, подобно тому как для первобытного вида ящериц все объекты являются ящерицами. Липкость сжимаема. Она производит, таким образом, вначале впечатление, что она есть бытие, которым можно владеть. Двояко: ее липкость, ее сцепление с собой мешает ей бежать; я могу, следовательно, взять ее в руки, отделить определенное количество меда или смолы из горшка и этим создать индивидуальный предмет непрерывным созиданием; но в то же время мягкость этой субстанции, которая расползается в моих руках, производит впечатление, что я постоянно разрушаю. Здесь есть образ разрушения—

философская антропология юридической нормы__________________ 293

созидания. Липкость послушна. Только в тот самый момент, когда я думаю ею овладеть, вдруг посредством любопытного обратного хода она овладевает мной. Как раз здесь обнаруживается ее существенный характер, ее мягкость становится всасывающей банкой. Таким образом, с первого появления липкости эта липкость есть уже ответ на вопрос, уже дар от себя: липкость появляется уже в качестве эскиза слияния мира со мной, и то, что она дает знать о себе, — это ее свойство медицинской банки, которая всасывает меня; это уже ответ на конкретный вопрос; она отвечает самим своим бытием, своим способом бытия, всей своей материей».³⁵

Феноменология вовлеченности субъекта в предметный социальный процесс с его отдельными визуальными признаками в виде ритуальных экспозиций и импульсивных эмоциональных реакций (рукопожатие, приветствие, улыбка, комплимент, команда, гримаса ужаса, приязни, заинтересованности, знаки враждебного отношения, любви, ненависти и т. д.) дает превосходный материал для анализа «эстетики» присваивающего творения растворения в социальном окружении. Эта «эстетика» отчетливо просматривается в стремлении к отмщению и невозможности из социально-онтологических оснований удовлетворить чувство мести. Месть впадает в непрерывную вязкость процесса взаимного мщения, который невозможно остановить за счет его внутренних ресурсов. Иными словами, частная сфера жизни неспособна сменить реакцию в отношении насилия и лишения, осуществить замену принципа талиона на какой-либо другой способ реакции и сделать объективный выбор в пользу учреждения иной всеобщей нормы ответственности. Когда утрата является невосполнимой и невозможно обеспечить приемлемое утвердительное возмещение вреда, эта частно-утвердительная норма провоцирует поток насилия и по самой своей динамической сущности не может оставить погруженность в «вязкое» состояние взаимной мести и разорвать ее обменный ритм.

Непрекращающееся течение мести становится подобным динамике и кругообороту природных процессов.Выбор в пользу совместимости и мира может быть совершен субъектом, который находится за пределами частного конфликта и который не включен в него.

Сартр Ж. П. Бытие и ничто Опыт феноменологической онтологии. М., 2000. С. 608-612.

294____________________________________________________ Глава 2_

Политическое господство или государственная власть как сила, превосходящая враждебные усилия конфликтующих сторон, представляет собой инстанцию, которая располагается над этой частной сферой. Именно она становится способной учредить такие формы и методику индивидуального обретения места в политической жизни людей друг с другом, которые бы получили значение и масштаб универсальной меры в отношении одного человека к другому. Публичная власть создает посредством массива юридического законодательства норму существования человека в обществе как меру в праве и свободе. Тем самым, она в исторически конкретных модификациях учреждает субстанциальное рецептивное разделение в определении приемлемого и совместимого сосуществования людей друг с другом через исходность «первичного» установления, а в последующем — через позитивную рецептивность различных типов соглашений и договоров.

Эта власть идет изначально по пути уподобления и мимезиса по отношению к сфере потустороннего, обосновывая свою авторитетность ссылкой на божественное начало и учреждая культ поклонения политической власти как таковой. Сама необходимость ее пребывания в обществе постулируется как отражение Священного и реализация универсального божественного творения. Она же выступает в такой политической рецептивной манифестации, как средоточие святости. Эта святость и есть не что иное, как ее оправдание и придание публичной власти качества легитимности.

Святость и легитимность, основанные на трансцендентном источнике, воспринимаются в модусах неприкосновенности, незыблемости, максимума дистанцированности от частной сферы жизни сообщества. Таким образом, правотворчество, как созидание нормы в праве и юридический разум в целом базируются исходно на религиозном идейном фундаменте, который, используя результаты анализа онтологического качества политических процессов, описанных в свое время известным немецким философом-юристом К. Шмиттом, можно назвать антропологическим воплощением, имеющим вид политической теологии.

Таким образом, универсальная мера в праве как совокупности норм, получивших предметное воплощение в юридическом письме, учреждается через институционализацию техники и методики оценки отношения одного человека к другому политической властью.

философская антропология юридической нормы___________________ 295

Государственная власть обладает соответствующими ресурсами самообладания, чтобы противостоять частному произволу, который несовместим с бытием человека в условиях общества. Утверждение юридического закона изначально происходит через формулирование неправомерного и подлежащего исключению из социального контекста за счет угрозы наказания и применении санкции, предусмотренной за его совершение. При этом внутри массива неприемлемых способов поведения не выделяются деяния, которые бы наделялись признаками разрушительных последствий для общества в целом и которым была бы придана значимость четко определенного понятия преступления. Любое нарушение принятых на уровне закона установлений воспринималось как неприемлемое поведение и могло архаическим сознанием расцениваться как переход границы дозволенного и допустимого в отношениях между людьми, т. е. как преступление.

Однако в последующем этот подход к формулированию права через экспозицию недопустимого поведения и негативной, аномальной рецептивности дополняется характеристикой формы позитивного правомерного поведения, которое бытовало в частной повседе-невной жизни и связывалось с осуществлением имущественным прав. Непревзойденным историческим феноменом, в котором со скрупулезной детализацией был реализован частно-правовой имущественный интерес, признается римское частное право.

Именно в сфере частного права была создана позитивная форма осуществления имущественных прав. Она была в дальнейшем закреплена в многочисленных нормах рецептивности, воспроизводивших права и обязанности участников сделок, где принуждение уже не связывалось с понятием санкции. Это принуждение основывалось на правопритязании, т. е. на формулировании конкретного требования, которое определялось условиями соглашения сторон и не могло связываться со строго фиксированной наказующей санкцией. Иными словами, ответственность основывалась полностью на частном интересе и не могла носить заранее установленного объема, характерного для наказующей санкции. Эта ответственность формулировалась уже не как мера лишения за совершенное неправомерное Деяние, а была опосредована результатами процедуры установления объема прав и обязанностей сторон соглашения. Здесь и происходила реализация процедуры определения размера такого вида ответст-

296____________________________________________________ Глава 2

венности. Этот массив позитивной рецептивности в осуществлении имущественных прав, который был публично реализован в формальном схематизме сделок, уже не содержал в себе компонентов репрессивной угрозы. Он был рассчитан на позитивно-конструктивное законопослушание и строгое следование закону уже не в контексте воздержания от неправомерного деяния, а ориентирован на активное воспроизводство этих позитивных форм в повседневных делах по распоряжению имущественными правами. Эта ответственность базируется на признании права и на его защите со стороны правосудия, исходя уже из принципов индивидуального подхода к каждой ситуации как спору о праве.