Социально-антропологическое истолкование юридической деятельности 2 страница

философская антропология юридической нормы 245

нения физического насилия: личный штаб, управление и вещественные (sachlichen) средства управления».²³

Следовательно, физическое насилие по отношению к человеку исключается из правового контекста отношений между людьми и поступает в монопольное владение и собственность государства как политической, властной формы организации их совместной жизни в обществе. В то же время физическое насилие исключается не просто как неприемлемое для общества средство и способ обращения с человеком кого бы то ни было. Оно становится средством сохранения правового качества социальной действительности, представляя собой публичное отложение, осадок, или седиментацию, которая приобретает институциональные, вещественные признаки и формы, что позволяет ей стать объектом экономического интереса и оказаться во владении и пользовании того или иного сословия, класса и, формально, народа в целом. Поэтому корень политической власти заключается не в автоматизме конструктивного воздействия присваивающей, рыночной экономики, которая существует в параметрах права и свободы частной собственности, а в том, что именно публичная власть получает в пользование физическое насилие. Община исключает из своего частного обихода это средство и передает это ставшее публично обозримым средство в пользование одному из своих институтов в целях сохранения правового, приемлемого качества отношений между людьми.

Приемлемость, нормативность регуляции частного уровня общественной жизни создается за счет совершения допустимых по своему качеству социальных действий как актов, пригодных с точки зрения совместимости с положением Другого и создания всеобщего контекста ожиданий, намерений, доверия. При этом такого рода индивидуальный акт соответствует принятой в человеческом сообществе норме поведения как определенному стандарту. Иными словами, приемлемое действие не привносит в социальный контекст разрушительного ингредиента либо лишения. Однако оно. в строгом смысле, не обладает также и качеством всеобщей пользы как благодати Оно построено на принципе равновесного, сбалансированного обмена в социальной пропозиции — «равным за равное». Совершаемое индивидом в повседневной жизни социально приемлемое

²³8еберМ Избранные произведения. М, 1990 С 645,648.

246____________________________________________________ Глава 2

действие не является в данном случае ни актом голого захватного присвоения и насилия, ни актом, дарующим благо и пользу. То есть оно не суть явление благодати, а располагается в пространстве позитивного обмена пользой и благом Это явление естественной данности бытия Другого в актах спроса и предложения, а не приношение блага и пользы в условиях бескорыстия и отсутствия расчета на ответное благодарение и признание В явлении пригодного и приемлемого акта всегда присутствует расчет на ответное действие, т е. имеет место право, обязанность и ответственность

В отличие от этой нормативности государство наделяется обществом не рецептивным, т. е. благотворным в смысле приятия, блага и наслаждения восприятием. Оно не является сосудом благодати, а несет в себе, применяя принуждение, публичный принцип негативной аксиологии. Государственная власть осуществляет присваивающую селекцию или подбор того, что является непригодным для общества, и составляет неприемлемое для составляющих его людей качество действий и поступков отдельных индивидов. Образно выражаясь, при осуществлении законного принуждения и физического насилия государство воспринимает социальную аномалию и соответствующим образом реагирует на нее. Это неприемлемое, непригодное суть совокупность совершаемых индивидами правонарушений.

Система органов государственной власти на основе законодательства наделяется как положительной, так и отрицательной рецеп-тивностью. Посредством применения законодательства сохраняется и воссоздается правовое качество социальной действительности, или правопорядок Поскольку определение позитивного качества отношений между людьми с точки зрения формы их рецептивности и определения нормы их существования в итоге признается за законодателем, то. традиционно и по определению догмы права, утверждается, что именно государство в лице законодателя устанавливает то, что следует считать преступлением или, в общем смысле, правонарушением Причем этот «вкус» к негативному в контексте политического господства определяется исходя из его современной модели на уровне всего института государственной власти в согласованном сочетании законодательной, исполнительной и судебной властей.

В области определения серийных локализаций противоправного и приемлемого государство использует мониторинг соответствия

философская антропология юридической нормы 247

или несоответствия норме существования процессов общественного целого Выражаясь образно, законодательная власть создает специфические «каталоги» социальной аномалии, своеобразную таксономию преступлений н соответствующий «прейскурант», систему наказаний, расчетную шкалу и методику их назначения в уголовном судопроизводстве.

Преступление — это не ошибка, а вызов единичного вменения со стороны индивида как носителя позитивных прав и свобод. Преступление заключается в отрицании принципа права вообще, поэтому Г. В. Ф. Гегель, выступая как теоретик уголовного права, с полным основанием и в духе созданной им диалектической логики в случае совершения такого преступления, как убийство, мог утверждать, «что человек сам должен дать согласие на наказание, однако преступник дает это согласие уже своим деянием. Как природа преступления, так и собственная воля преступника требуют, чтобы исходящее от него нарушение права было снято. Если в возмездии вообще невозможно достигнуть специфического равенства, то дело обстоит иначе при совершении убийства, которое неминуемо карается смертью. Ибо так как жизнь составляет наличное бытие во всем его объеме, то наказание не может заключаться в некоей ценности, которой не существует, но также должно состоять только в лишении жизни».

С точки зрения Г. В. Ф Гегеля >бийца, совершая преступление, делает выбор в отношении того наказания, которому он может быть в этом случае подвергнут Его радикальный вызов обществу, заключающийся в отрицании права на жизнь, получает надлежащий ответ со стороны публичной власти через применение такого вида наказания, как смертная казнь Можно отметить наличие в такой позиции абстрактного логического подхода к проблеме наказания, характерного тем, что в теоретической юриспруденции получило название объективного вменения. В такой позиции ответственность определяется в традиционной пропозиции обменного принципа талиона — «равным за равное». Лишение жизни как преступный акт в данном случае не вправе рассчитывать на какое-либо снисхождение со стороны общества

Гегель Г В. Ф Философия права М,1990 С 148,151

248____________________________________________________ Глава_2

Вопрос о рациональном формировании уголовно-правовых запретов сопряжен с особенностями правового мышления, т. е мышления, которое ориентировано селективно по отношению к текущему положению дел, традиции и норме существования. Выделение уголовно-правовых запретов как социальной патологии и аномалии происходит по модели исключения разрушительных индивидуальных актов из социального контекста. А это значит, что то пространство, в которое затем включается эта негативная серийность, находится за пределами этого текущего положения дел. традиции и обычной нормы человеческого существования Такое вытеснение негативного источника из социального контекста происходит через применение юридической ответственности и четко установленной системы наказаний, которые используются государственной властью Этим объясняется особое положение властных органов легитимного принуждения по отношению к сфере нравов и гражданскому обществу. Они с\ществуют в виде публичных социальных институтов, которые принципиально отличаются от таких форм естественной институциональности, как семья, род, племя. Надстроечное положение этих институтов следует объяснять не с позиций экономической обусловленности права и способа производства как базиса, а в универсальном антропологическом обзоре, где причинно обуславливающими факторами являются обозначенные нами ранее модусы исключения, селекции, рецептивное™, приемлемости, неприемлемости, совместимости и несовместимости.

Следует отметить, что динамика названных всеобщих антропологических конфигураций реализуется и в рамках общественного способа производства, где агент производства включается в его контекст до определенных пределов, на что указывают эволюция в сфере гуманизации труда, исключение из нее жестокого обращения и губительной, вредоносной эксплуатации, отмена рабства и работорговли. В сфере экономики в итоге возобладало не механическое, а антропологическое представление, которое в конечном счете выразилось в изъятии человека как рабочей силы из вещественного и имущественного оборота. Можно говорить о процессуальном росте феномена человеческого достоинства и увеличении объема самообладания личности в приобретении ею собственности на самое себя.

Таким образом, антропологический компонент социального вторгается в экономическую сферу жизни в виде прав и свобод че-

философская антропология юридической нормы 249

довека и устанавливает границы для лишающего, негативного воздействия, которое может устанавливаться работодателем по отношению к работнику Это воздействие уже не имеет признаков физического насилия и нужды, которая не может выйти в иное пространство в поисках пользы и блага Таким образом, техническое, внешнее, отчужденное по отношению к работнику, использование принадлежащих ему сил и способностей, которое с точки зрения товарного, вещественного представления экономической теорией было названо рабочей силой, подпадает под процесс селекции и контроля со стороны законодательства посредством такого вида социального мониторинга, как охрана труда

Возникновение юридической ответственности следует связывать с развитием схематизма вменения, который мог прогрессировать только за счет распространения в обществе знания о праве и неправе. Такое знание может обрести институциональный характер только в результате институциональной фиксации норм запрета, ре-цептивности, предписания и поощрения. Это знание связано с общим порядком исчисления человеком процессов окружающей действительности. Запись социальной патологии и аномалии в виде эм-прически аксиологического каталога преступлений представляет собой фиксацию того, что уже практически было подвергнуто описанию и таксономии.

Образование понятий, создание юридической логики в сфере развитого законодательства стали заслугой профессионального правового мышления. Содержательный рост этого мышления происходил поначалу чисто индуктивным, эмпирическим путем, опорой для которого послужил феномен прецедента Например, в работе Э. X Леви «Введение в правовое мышление» можно найти такую характеристику нормологического потенциала прецедента: «Образцом правового мышления является рассуждение с использованием прецедентов Это трехшаговый процесс, в котором положение, бывшее описательным для первого случая, далее становится нормой права и применяется к следчющей аналогичной ситуации. Шаги следующие: между ситуациями усматривается аналогия; определяется правовая норма, присущая первой ситуации; затем данная правовая норма применяется ко второй ситуации. Такой ход мышления правомерен, однако он обладает характеристиками, которые при определенных обстоятельствах превращаются в уязвимые места. Если

Глава 2

бы доктрина прецедента заключалась именно в этом, то тот факт, что нормы то и дело изменяются, варьируясь от дела к делу, должен бы озадачивать. Но изменение нормы является необходимым, неотъемлемым свойством права. Сфера действия правовой нормы и, следовательно, ее значение зависят от того, какие факты считаются аналогичными представленным. Обнаружение аналогии или различия — ключевой этап в судебном процессе». ^э

В общем смысле эффект юридической нормы можно охарактеризовать в терминах исключения, выделения аномалии либо в формах рецетивности как правомерных способов индивидуального действия. Исключение и выделение как методические приемы селекции s виде отбора в диспозиции между годным и негодным, приемлемым и неприемлемым, совместимым и несовместимым принципиально отличаются от рецептивной селекции как методики подбора, суть которой состоит в использовании таких приемов, как собирание, получение и нахождение готового, приемлемого в чувственных модификациях приятного, полезного, приносящего удовольствие и наслаждение. Что касается государства как социального института по воспроизводству правопорядка, то оно наделено функциональным началом универсальной публичной рецептивное™, т. е. оно в современном его понимании правового государства предназначено для защиты нарушенного права. С точки зрения исторической логики следует признать обоснованным в исходной нормологической ситуации опираться только на запись негативного. Нужно было первоначально определить отношение к индивидуальной казуистической серийности разрушительных действий, поскольку запись позитивного, в силу господства традиции и максимального регулятивного воздействия коллективной авторитетности, не требовалась.

Для иллюстрации казуистичности древних сводов законодательства и специфической акцентуации в формулировании ответственности за совершение тех или иных правонарушений, их логики и последовательности в установлении видов отвественности, обусловленной особенностями религиозной и нравственной традиции, обратимся в такому памятнику права, как Законы Хамм>рапи, царя Вавилона, которые датируются XVIII в. до нашей эры:

' Леей Эдвард X. Введение в правовое мышление. М., 1995. С. 9-18.

философская антропология юридической нормы 251

«Если в доме человека вспыхнет огонь и человек, пришедший тушить его, обратит свой взор на пожитки хозяина дома и возьмет себе что-нибудь из пожитков хозяина, то этого человека должно бросить в этот огонь.

Если хозяин пропавшей вещи не приведет свидетелей, знающих его пропавшую вещь, то он лжец, взводит напраслину; его должно убить.

Если строитель построит человеку дом и сделает свою работу непрочно, так что построенный им дом обвалится и причинит смерть хозяину дома, то этого строителя должно убить. Если он причинит смерть сыну хозяина дома, то должно убить сына этого строителя.

Если человек выступит в судебном деле для свидетельствования о преступлении и не докажет сказанных им слов, то если это судебное дело о жизни, этого человека должно убить.

Если же он выступил для свидетельствования в судебном деле о хлебе или серебре, то он должен понести наказание, налагаемое в таком судебном деле».²⁶

Следует отметить разграничение трех видов социальных ценностей, которые фигурируют в контексте этой неупорядоченной, с точки зрения правовой логики, совокупности юридических норм: жизнь, хлеб и серебро. Денежный эквивалент используется в этом историческом свидетельстве общественных отношений как минимизированный стандарт в оценивании разрушительного воздействия определенного вида правонарушений. Особо подчеркивается недопустимость открытого способа их совершения и неприемлемость обмана и разрушения доверия между людьми посредством лжесвидетельства перед судом. При этом достаточно распространен, особенно для правонарушений в частной сфере, принцип талиона в традиционной форме эквивалентного обмена: око за око, зуб за зуб.

Древний законодатель использует при формулировании случаев нарушения права, как правило, императивную аксиоматику запрета, как это, например, имело место в Декалоге Моисея, либо применяет эмпирический способ описательного воспроизведения конкретного

²³ Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран/ Под ред.

З.М. Черниловского. М., 1984. С. 12-25.

252____________________________________________________ Глава 2

казуса, устанавливая при этом меру ответственности, как это записано, например, в Законах Хаммурапи.

Таким образом, развитие юридического письма происходит различными путями. При этом современная модель и структура юридической нормы может быть обнаружена и в формулировке архаического закона, либо может пребывать в этом законе в скрытом, латентном состоянии, будучи включенной в логическую последовательность всего корпуса законодательства. Письмо служит предметным способом фиксации знания. Юридическое знание в своем функциональном назначении несет еще и дополнительную нагрузку, поскольку в письме реализуется публичное удостоверение того, что закон ловелен ло населения и его содержание усвоено им. Иными словами, знание закона необходимо для целей следования ему и сохранения правового качества общественных отношений, с одной стороны, с другой стороны оно удостоверяет наличие тех или иных видов ответственности, которые применяются при осуществлении правосудия государственной властью. Кроме того, законодательство приобретает институциональное назначение нормативной системы, в которую методом стирающей записи включается текущий материал законотворчества.

Создается своеобразный резервуар нормативного подхода к общественным процессам, в который помещаются результаты социально-аксиологической селекции. Этот резервуар вмещает в себя собрание случаев индивидуальных разрушительных действий и соответствующих санкций как отрицательной реакции на эти действия. Санкция представляет собой установление меры ответственности за правонарушение. Определение меры ответсвенности происходит также и за счет внешнего лишающего воздействия, заключающегося в уменьшении количества или объема блага, которое имеется у правонарушителя. Это благо, если использовать терминологию Закона Хаммурапи, царя Вавилона, можно соотнести с такими ценностями, как «жизнь, хлеб и серебро».

Древнее законодательство, как и современная система законодательства, в своей артикуляции и записи ориентированы на принцип исключения из социального контексте всего ненормативного, неприемлемого по отношению к согласованному сочетанию приемлемого способа поведения в отношениях между людьми.

философская антропология юридической нормы 253

Для характеристики письменной фиксации юридических норм можно использовать аксиоматическое утверждение Б. Спинозы о том, что всякое определение есть ограничение и исключение. В данном случае всякая норма как установление, запрет или характеристика правонарушения есть нечто утвердительное и представляет собой по форме жесткий способ публичной манифестации. Путем такой манифестации производится исключение ненормативного из контекста правовой жизни, утверждается динамика следования позитивному. Это одновременно создает необходимое условие для включения в этот контекст своеобразного негативного утверждения в виде применения ответственности за нарушение установленного пути следования закону. Это включение негативного инструментария при воссоздании позитивного возможно только внешним способом через укоренение источника и системы «отрицающего утверждения» в пространстве, которое находится вне позитивного контекста текущего состояния дел. Этим функциональным пространством и следует считать такой квазиантропологический социальный институт, как государство. Оно обладает признаками искусственного социально-инженерного сооружения. Государство еще в XVII в. Т. Гоббс идентифицировал как искусственно созданного людьми квазиантропологического телесного монстра, могущественное присутствие которого в повседневной жизни общества можно сравнить с мощью библейского чудовища Левиафана.

В связи с этим таксономия социальных исключений как собрание всего неприемлемого и несовместимого с «геометрией» человеческих отношений представляет собой индуктивный метод эмпирической аксиологии. Позитивная эмпирическая аксиология заключается в применении селективных приемов отбора позитивного, пригодного в диспозициях приятного, полезного и благодатного в отношениях между людьми. Такая избирательность в подходе к социальной действительности приводит к тому, что из ее контекста вытесняется на периферию и исключается негативная, неприемлемая, негодная, отвратительная серийность индивидуальных действий, поступков и акций. Это вытеснение представляет собой установление максимальной дистанции по отношению к этой сериально-сти и в нормологическом аспекте реализуется в регулятивной Динамике хранения чистоты в целях сохранения блага, пользы и приемлемого качества жизни индивида в условиях общества. Такая

254____________________________________________________ Глава 2

нормология обладает в своих динамических конфигурациях признаками диетарно-гигиеничсского подхода к сохранению позитивного качества жизни и имеет антропологическое происхождение.

Бдительное, осторожное восприятие социальной действительности, обремененное заботой по отношению к своему собственному индивидуальному положению и состоянию, получает универсальную аксиологическую значимость на уровне антропологии. Признак исходной креативности и универсальности Заботы, т. е. ее социально-антропологический смысл, в свое время достаточно выпукло и наглядно эксплицировал М. Хайдеггером в «Бытии и времени» в доонтологической транскрипции одного мифологического предания, или. как утверждает сам автор, «одной старинной басни», где Забота являет собой фундаментальный персонаж мифа.

М Хайдеггер указывает' «Perfectio человека, становление его тем, чем он способен быть в его освобожденное™ для его наиболее своих возможностей (в наброске), есть '"произведение" "заботы". Равноисходно, однако, она обусловливает основообраз этого сущего, по которому оно предоставлено озаботившему миру (брошснность). Экзистенциально-онтологическая интерпретация рядом с онтиче-ским толкованием не есть где-то лишь теоретико-онтологическое обобщение. Такое значило бы лишь: онтически все поведение человека "заботливо" и руководствуется "преданностью" чему-то. Наше «обобщение» априорно-онтологическое. Оно имеет в виду не постоянно проступающие оптические свойства, но одно всегда уже лежащее в основе бытийное устройство Последнее только и делает онтологически возможным, что онтически это сущее может рассматриваться как сига (забота — лат.). Экзистенциальное условие возможности "жизненной заботы" и ''самоотдачи"' должно в исходном, т. е. онтологическом смысле пониматься как забота».'

Таким образом, вытеснение и исключение неприемлемого, непригодного как отвратительного и вредоносного из согласованного контекста отношений между людьми составляет предмет повседневной заботы. Однако это исключение и вытеснение не может быть реализовано на частном уровне общественной жизни в качестве силового воздействия, поскольку партикулярность не может обеспечить продуктивность насилия и принуждения и базироваться на том

Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997. С 199.

философская антропология юридической нормы 255

_же самом негодном способе отношения к другому человеку, который используется асоциальным массивом Иными словами, частное право не может утвердить себя в качестве ответного негативного дара и использовать насилие как средство мщения, возмездия, воздаяния, кары и наказания. Все эти модификации утвердительного отрицания в этом случае относятся к региону негодных действий с точки зрения своей разрушительной направленности к той же серийности нарушения принципов нравственности и права в виде преступлений и правонарушений, что и действие, которым была спровоцирована эта направленность.

Принцип самозащиты нарушенного права действует в границах допустимости, которая определяется юридической нормой. Он предназначен для осуществления противодействия и сопротивления по отношению к какому-либо разрушительному индивидуальному действию и ограничен чертой соразмерности в выборе средств зашиты в случае посягательства, т. е. самозащита имеет частное, единичное, а не публично-правовое значение. Важным является признание принципа самозащиты на уровне закона. Таким образом, исключение и вытеснение неправомерного в ходе социальной эволюции в силу того, что частное с\ществование неспособно их воссоздать в качестве конструктивного процесса, переходят в область публичного измерения или становятся предметом всеобщей заботы Иными словами, частное правообразование неспособно выполнять работу по исключению и вытеснению из состава общественных отношений социальной аномалии и правонарушений, поэтому естественным в этом отношении явился процесс создания публичного средства борьбы с этими разрушительными локализациями в виде государственной власти. По своему смыслу эта власть не может принадлежать индивиду н предназначена к использованию в интересах всего общества.

На долю партикулярное™ в этом случае будет приходиться только сфера законопослушания как следование многообразным требованиям закона, реализация и применение которых и создает правовое качество социальной действительности в виде правопорядка.

В итоге за индивидом остается активность в области личного позитивного правообразования и следование системе обязанностей, которая создается как препятствие и призвана обеспечить частно-

Глава 2

нормативную недопустимость правонарушений. Что касается отношения к самой сфере социально неприемлемого и вредоносного, то здесь действуют социально-гигиенические и диетарные принципы поведения-уклоненис, соблюдение дистанции, воздержание от уча-стия в этих разрушительных процессах, исключение контакта с их носителями. Таким образом, на частном уровне жизни забота в отношении присутствия социально негативного, преступного и вредоносного не может артикулироваться в модификациях утвердительного их отрицания посредством исключения и вытеснения, поскольку это означало бы утверждение источника всеобщей социальной негации.

Общество, находясь в состоянии озабоченности по отношению к внутренним разрушительным процессам, начинает себя вести как человеческий организм и использует в этих целях методы и приемы сохранения нормы существования, применяемые на соматическом уровне индивида.

Стремление общества каким-то образом избавиться от социально ненормативного в отношениях между людьми реализуется во всеобщем публичном усилии, которое в отношении индивида становится проявлением принуждения и насилия. Это усилие приобретает санитарно-гигиенические, диетологические, хирургические, изоляционистские, локализирующие конфигурации, свойственные медицине и фармакологии. Во всех этих модуляциях заботы о норме существования присутствует эмпирико-технологическое ценностное представление о соотношении между здоровьем как нормой и болезнью как патологией и аномалией в таком процессуальном свойстве организма как восстановление здоровья — выздоровление, освобождение от болезни, достижение нормального состояния в результате излечения. В данном случае имеет смысл разделить внутренние болезни и внешние повреждения, когда используются различные подходы к аномалии и применяются разные методы лечения.

Такое использование терминологического инструментария медицины не может толковаться в качестве какой-либо интеллектуальной или философской вульгаризации в духе Бюхнера или Спенсера, поскольку человеческий организм как объект патоанализа выступает в качестве нормологической проекции или модели, а не в качестве

Философская антропология юридической нормы__________________ 257

однотипной по отношению к обществу и правовой реальности методологической конструкции.

Вернемся к проблеме сущности юридической нормы, приемам и методам ее применения и использования, которые закреплены в действующем законодательстве и составляют нормативное содержание деятельности правоохранительных органов государства и публичного правосудия при установлении юридической ответственности. Аналитической задачей, которая возникает перед всяким исследователем, является необходимость охарактеризовать и сам феномен юридической ответственности во всех его видах.

Анализ юридической ответственности дает возможность убедиться в том, что на публичном уровне жизни реализуется динамика телесного диалога, которая осуществляется посредством применения законодательства. Феномен телесной заботы трансформируется через публичную манифестацию жертвоприношения и использование ритуального насилия, которое затем постепенно достигает уровня законного принуждения уже внутри общины. В обоснование такого принуждения используется весь арсенал эмпирической телесной аксиологии, которая с современной точки зрения, есть не что иное, как элементарная практика из области медицины, санитарии, диетологии и гигиены.

Эта нормологическая активность охватывает все многообразие отношений между людьми. Их совместное существование в обществе можно охарактеризовать как воплощение различных модификаций телесного диалога. При этом признак телесности или соматического состояния и поведения, присутствующий в социальном контексте, связан с утвердительностью права на жизнь, которое в том или ином качестве получает объективную реализацию в условиях человеческого сообщества. Это «телесный диалог» в области права на жизнь в условиях родового, кастового, сословного, классового квазителесных образований в своеобразном «размельчении», расслоении, разделении, дифференциации исходной целостности. Этот диалог продолжает свое действие и в условиях максимальной индивидуализации, выражаясь в унифицированном виде физических и юридических лиц в гражданском праве.