См.: Троцкий И. М. III отделение при Николае I. Л., 1990; Ерошкин Н. П. Крепостническое самодержавие и его политические институты. М., 1981. С. 158

ПСЗИ. Т. 1. № 449.

ведала расколом и сектантами, расследованием должностных и уголовных преступлений, приемом жалоб и просьб. Третья экспедиция следила за иностранцами. Четвертой экспедиции предстояло заниматься «всеми вообще происшествиями», среди которых были и крестьянские дела. Именно сюда наряду с сообщениями о таких происшествиях, как пожары и бандитские нападения, поступали жалобы крестьян на притеснения и случаи жестокого обращения со стороны помещиков. III отделение, призванное обеспечивать «безопасность престола и спокойствия в государстве», представало еще и в роли контрольного и карательного учреждения, руководимого непосредственно императором.²² В России императорская власть при Николае I представала как военно-полицейская диктатура.

Выдвижение новых приближенных происходило в начале цар-^ ствования Николая I наряду с увольнением некоторых высших государственных служащих. С удовлетворением была встречена обществом отставка попечителя Казанского учебного округа М. Л. Магницкого, последовавшая 6 мая 1826 г. 28 июня 1826 г. был уволен попечитель Петербургского учебного округа Д. П. Ру-нич. В ином свете воспринималась отставка популярного А. П. Ермолова, уволенного 28 марта 1827 г.

Постепенно вырисовывался круг ближайших сотрудников Николая I. На смену А. И. Татищеву, ушедшему в отставку 26 августа 1827 г., пришел А. И. Чернышев, вступивший в управление Военным министерством, а затем ставший и военным министром. 19 апреля 1828 г. министром внутренних дел стал А. А. Закрев-ский. Четыре дня спустя, 23 апреля, был уволен 74-летний адмирал А. С. Шишков, с 1824 г. являвшийся министром народного просвещения. С уходом в отставку 15 октября 1828 г. 76-летнего Д. И. Лобанова-Ростовского министром юстиции стал А. А. Долгорукий.

Отставка Лобанова-Ростовского не удивила чиновный Петербург: ей предшествовало неожиданное посещение Сената Николаем I. 10 августа 1827 г. он явился туда в 10 час. утра и, застав лишь сенатора П. Г. Дивова, поручил ему передать сенаторам, что он был у них с визитом, но никого не застал. Следствием этого визита был рескрипт на имя Лобанова-Ростовского, содержавший высочайшее повеление сенаторам являться на службу в часы, предусмотренные петровским регламентом. В ответ на замечание им^ ператора статс-секретарем Н. Н. Муравьевым была составлена всеподданнейшая записка, в которой сообщалось, что хотя по регламенту сенаторам следовало являться в 6 или 8 час.,²³ Алек- j сандр I разрешил им съезжаться на службу между 10 и 11 часами. Этот эпизод свидетельствовал о том, что сенаторы, в какой-то мере представляя служилое дворянство, давали понять императору, что он должен считаться со сложившимися традициями, что его распоряжения могут и оспариваться. Николай I отступил, и, как

²² Ерошкин Н. П. Крепостническое самодержавие... С. 162—164.

²³ Шильдер Н. К. Император Николай Первый. Т. 2. С. 36.

сообщает его биограф, решение относительно Сената «видоизменено было в смысле заявления Муравьева».²⁴

Несколько близких к Александру I государственных деятелей сохранили свои высокие должности и при Николае I. И. И. Дибич, сопровождавший Александра I в его предсмертном путешествии и проявивший большое рвение при получении первых известий о тайных обществах, не только остался начальником Главного штаба, но и стал одним из самых доверенных лиц нового императора. Именно Дибича Николай I послал на Кавказ, узнав о трениях между А. П. Ермоловым и И. Ф. Паскевичем. После некоторых колебаний Николай I решил оставить на прежнем месте министра иностранных дел канцлера К. В. Нессельроде.

Е. В. Тарле на примере Нессельроде и его ведомства показал, что в условиях диктатуры вмешательство главы государства в прерогативы подчиненных ведет к тому, что эффективность работы государственных служащих, даже обладающих способностями и имеющих должную профессиональную подготовку, неизбежно снижается, если не сводится к нулю.²⁵ Дипломатические ошибки Николая I, подавлявшего инициативу своего министра иностранных дел и практически парализовавшего деятельность его министерства, привели к поражению в Крымской войне. Из старых министров Николай I оставил и йинистра финансов Е. Ф. Канкрина. Николаю I могли импонировать его осторожность и консерватизм. Вместе с тем Канкрин был человеком способным и хорошо знавшим свое дело. Министром императорского двора был назначен П. М. Волконский. Столкновение с Аракчеевым в 1823 г. было причиной того, что он был отправлен за границу по делам, а фактически был отстранен от обязанностей начальника Главного штаба. Тем не менее при Николае I он в силу своего положения главы дворцового ведомства был многие годы одним из наиболее близких к императору лиц. У Николая I в отличие от Александра I «не было любимца, который имел бы такое влияние, какое имел Аракчеев», — писал Шильдер... Если кто-либо заслужил однажды его милостивое внимание, тот мог рассчитывать на его благоволение до тех пор, пока не лишался по собственной ошибке».²⁶

Создав жесткую государственную структуру, Николай I одновременно отчетливо сознавал, что существующее в России государственное и политическое устройство несовершенно, что неизбежны преобразования. Поэтому он имел в виду подготовку и обсуждение проектов и планов необходимых реформ. Однако все, что могло быть связано с реформаторскими начинаниями, должно было, по его твердому убеждению, сохраняться в глубокой тайне. Если в свое время П. А. Строганов и его коллеги лишь рассуждали о необходимости окружить подготовку реформ строгой конспирацией, но при этом их деятельность была известна достаточно ши-

²⁴Там же. С. 37.

²⁵ Тарле Е. В. Крымская война. 2-е изд. М.; Л., 1950. Т. 1. С. 76—77.

²⁶Цит. по: Шильдер Н. К. Император Николай Первый. Т. 2. С. 80.
Н. К. Шильдер ссылается на кн.: Goetze Peter von. Furst Alexander Nikotajewitsch
und seine Zeit. Leipzig, 1882. P. 393.

рокому кругу лиц, то теперь обсуждение и решение вопросов, связанных с государственными преобразованиями, действительно оказывались достоянием лишь допущенных к этому государственных деятелей. Правда, Манифест 13 июля 1826 г. разрешал подданным Российской империи приносить к подножию трона их мнения о необходимых улучшениях в государстве, но обсуждение тех и иных мнений, а тем более принятие решений должно было сохраняться в тайне.

Для изучения и решения проблем, связанных с возможными преобразованиями, «повелением» Николая I был образован секретный комитет, по дате своего учреждения получивший название Комитета 6 декабря 1826 г. Он в первую очередь должен был разобрать и рассмотреть бумаги (преимущественно содержавшие предложения о преобразовании высших органов власти и местного управления), оставшиеся в кабинете Александра I после его смерти. Среди них были проекты М. М. Сперанского, записки В. П. Кочубея, Д. А. Гурьева, Н. С. Мордвинова, другие материалы, затрагивавшие широкий круг вопросов. Сюда же Николай I распорядился передать свод извлечений из показаний декабристов о внутреннем состоянии России. Поручив Комитету 6 декабря для начала разобраться в этих документах, Николай I как бы принимал на себя обязанность продолжить те реформаторские искания, которые так и не были осуществлены в царствование Александра I. Председателем Комитета был назначен В. П. Кочубей, а первостепенную роль должен был играть М. М. Сперанский. Предоставляя Бенкендорфу, Чернышеву и им подобным держать в узде Россию, Николай I поручал искать пути к реформам лицам, непосредственно причастным к преобразовательной деятельности в александровское царствование, хотя и осторожным, но в сущности, более дальновидным политикам.

В Комитете 6 декабря началась работа по изучению как проектов прошлых лет, так и записок, поступавших в ходе его работы. Сперанский обратился к составлению новых проектов, касавшихся и административного устройства, и крестьянского вопроса. Последний занимал особое место. На решение его болезненно реагировали помещичьи круги, но и в верхах сознавали его остроту. В. П. Кочубей напоминал в ходе первых заседаний Комитета, что в прошедшее царствование «направление умов и часто являвшиеся признаки нетерпеливого перенесения помещичьими крестьянами их рабства обращали внимание правительства к сему важному предмету». Одновременно он призывал к осторожности, «удаляя всякую мысль о даровании мгновенно свободы крестьянам».²⁷

Выдвижение на первый план вопроса о государственных крестьянах для Николая I и членов Комитета имело то несомненное преимущество, что не создавало угрозы недовольства со стороны помещиков. В перспективе же и Николай I, и члены Комитета имели в виду не просто упорядочить управление казенной деревней, но добиться такого правового и экономического положения

²⁷ Цит. по: Дружинин Н. М. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева. М.; Л., 1946. Т. 1. С. 172.

государственных крестьян, которое со временем сыграло бы роль стимула для далеко идущих реформ в крестьянском вопросе вообще и способствовало бы освобождению от крепостной зависимости помещичьих крестьян. Характерное для работы Комитета 6 декабря осторожное отношение к затрагиваемым вопросам, постоянное подчеркивание необходимости придерживаться принципа постепенного их решения вело к тому, что в рамках данного Комитета реформа государственной деревни подготовлена не была. Дело замедлялось тем, что внимание как самого Николая I, так и других государственных деятелей отвлекалось внешнеполитическими и другими проблемами.

* ♦ ♦

Среди дел, откладывавшихся до лучших времен, но тем не менее требовавших своего разрешения, была предстоящая коронация Николая I как польского короля. Во время допросов декабристов выяснилась их связь с членами польского Патриотического общества. Последовали их аресты, и в Варшаве начался политический судебный процесс. Это создавало явно неблагоприятные условия для коронации и даже для прибытия Николая I в Варшаву. Отвлекали от польских дел и войны, сначала между Россией и Ираном, затем между Россией и Турцией. Помимо таких чисто внешних причин, коронация Николая I как польского короля затягивалась также из-за формальных неурядиц и отсутствия у императора какого-либо энтузиазма в отношении такого рода церемонии. Тем не менее откладывать этот юридически обязательный акт было невозможно. Николай I прекрасно сознавал его необходимость и уже в первые месяцы своего царствования обсуждал вопрос о предстоящей коронации в качестве польского короля и связанные с ее проведением сложности.

Одна из них заключалась в том, что при составлении Конституции Царства Польского не был продуман и законодательно оформлен порядок проведения этой церемонии. В «дарованной» Александром I Польше конституции 45-й параграф гласил: «Все наши преемники в Королевстве Польском обязаны короновать себя королями польскими в столице по обряду, который мы установим, и они будут приносить следующую присягу: „Я клянусь и обещаю перед Богом и на Евангелии поддерживать и всею моею властью побуждать к выполнению конституционной хартии"».²⁸Однако Александр I так и не выполнил своего обещания установить обряд коронации, что неизбежно порождало и недоуменные вопросы, и сомнения. По словам Н. К. Шильдера, рассказывали, что в разговоре с кн. К. Ф. Друцким-Любецким Николай I заметил: «Не вижу, почему такая коронация должна быть непременно в Варшаве, а не в С.-Петербурге или в Москве: в конституции сказано глухо, что этот обряд совершается в столице». — «Так точно, — отвечал Любецкий в шутку, — и нет ничего легче, как ис-

²⁸ Цит. по: Шилъдер Н. К. Император Николай Первый. Т. 2. С. 212—213.

пользовать вашу волю; стоит только объявить, что конституция, в которой это постановлено, распространяется и на русские ваши столицы».²⁹ Разговор этот имел достаточно серьезный подтекст. Во-первых, присяга в верности Конституции Царства Польского напоминала о том, что в свое время были надежды на введение конституции и в России, которые усилились, когда конституцию получило Царство Польское. Смущала Николая I и необходимость присутствия на католическом богослужении. Вел. кн. Константину Павловичу он писал: «Я очень желаю, чтобы это могло произойти с возможно меньшими церемониями... что касается духовной церемонии, то само собою разумеется, что это совершенно невозможно».³⁰

5(17) мая 1829 г. Николай I прибыл в Варшаву. 12(24) мая состоялась коронация в королевском замке в зале Сената. Николай I после молитвы, произнесенной архиепископом, возложил корону на себя, затем на императрицу, после чего произнес слова присяги. Архиепископ провозгласил троекратно: «Vivat rex in aeternum!» («Да здравствует король во веки веков!)». Однако присутствовавшие на коронации сенаторы, нунции и депутаты от воеводств это приветствие не повторили. По мнению польского историка Лисец-кого, «это не оставляло никакого сомнения как насчет настоящего, так и насчет будущего: разрыв между поляками и династией в духовном отношении совершился».³¹ Этот эпизод и состоявшееся затем торжественное богослужение в соборе св. Иоанна в присутствии Николая I также оставили у его приближенных неприятные воспоминания.

21 мая (3 июня) 1829 г. Николай I отправился в Берлин, где состоялась его встреча с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом III. По приказу прусского короля в Бреславль прибыл кирасирский полк, носивший имя Николая I. Как вспоминал А. X. Бенкендорф, Николай I на обратном пути из Берлина командовал этим полком в течение часа на немецком языке, по прусскому уставу, «ни разу не ошибаясь, как будто бы всю жизнь только этим и занимался». Затем провел полк церемониальным маршем.³² Судя по всему, роль командира прусского кирасирского полка Николаю I подходила куда больше, чем короля польского. По возвращении из Пруссии он был в Варшаве с 4(16) по 13(25) июня, а в следующем, 1830 г., пробыл здесь с 9(21) мая по 21 мая (2 июня). На этот раз был созван польский Сейм. В своей речи, Николай I сначала говорил о внешней политике России, а затем, ', перейдя к делам внутренним, призвал поляков «упрочить творение» Александра I, «пользуясь с умеренностью и благоразумием правами», которые он им «даровал». В отличие от Александра I Николай I, как поняли поляки из его речи, не даст ни малейшего повода надеяться на «возвращение Литвы» и на еще какие-либо уступки. Наделенная конституцией и автономией Польша уже не

²⁹Там же. С. 213—214.

³⁰Там же. С. 214.

³¹Там же. С. 220.

³²Там же. С. 229.

рождала надежд на конституцию в России, да и на другие реформы. Однако и Николай I, который, совершив обряд коронации в Варшаве, казалось бы, продемонстрировал твердую решимость сохранять самодержавие в России, не испытывал чувства удовлетворения. Наоборот, во время пребывания в Варшаве он в полной мере «ощутил и осознал» «неловкость положения русского монарха в королевстве Польском».³³

Тем временем Николай I, выполнивший все формальности, связанные с его статусом короля польского, решил посетить Финляндию, где еще не бывал. Накануне отъезда он получил еще одно тревожное известие: было прервано сообщение с Францией; судя по всему, там начиналась революция. После беседы с взволнованным послом Франции Николай I отправился на несколько дней в Финляндию. Сопровождавший его А. X. Бенкендорф впоследствии вспоминал: «Сидя вдвоем в этой ломкой повозке, мы, разумеется, говорили только -о парижских происшествиях и о последствиях, которые они могут иметь для остальной Европы. Помню, как, рассуждая о причинах этой революции, я сказал, что с самой смерти Людовика XIV французская нация, более испорченная, чем образованная, опередила своих королей в намерениях и потребности улучшений и перемен; что не слабые Бурбоны шли во главе народа, а что сам он влачил их за собою, и что Россию наиболее ограждает от бедствий революции то обстоятельство, что у нас со времен Петра Великого всегда впереди нации стояли ея монархи; но что по этому самому не должно слишком торопиться ея просвещением, чтобы народ не стал по кругу своих понятий в уровень с монархами и не посягнул тогда на ослабление их власти». Н. К. Шильдер, который привел в своей монографии о Николае I этот рассказ, сожалел о том, что Бенкендорф не записал ответ императора «на историческую импровизацию своего спутника».³⁴

Непродолжительная поездка по Финляндии, включавшая в себя и посещение Гельсингфорса, внешне прошла спокойно. Положение великого князя Финляндского не требовало от Николая I никаких формальных церемоний. Вдумчивый наблюдатель, сравнивая пребывание здесь Николая I с тем, как бывали обставлены приезды Александра I, мог сделать некоторые выводы. Николай I не выразил намерения возобновить работу Сейма, занятия которого прекратились еще при Александре I, и вместе с тем ничто в его поведении не говорило о том, что он будет ограничивать автономию Финляндии. Молчаливый характер поездки Николая I в Финляндию давал понять самим финнам, что им не следует ожидать расширения прав Великого княжества Финляндского, а сторонникам реформ в России — что более либеральные порядки, сохраненные в Финляндии, на российские губернии распространены не будут.

Вскоре по возвращении из Финляндии Николай I отправился в Москву, где провел конец сентября и начало октября. Повод был

³³Там же. С. 283.

Там же. С. 287.

неприятный: в Москве началась холера. На обратном пути он и его спутники задержались на несколько дней в Твери, соблюдая карантинные правила. Распространение холерной эпидемии влекло за собой обострение социальной напряженности. В Петербург холера еще не пришла, но настроение жителей становилось все более тревожным. По городу ползли зловещие слухи. Повсеместно высказывалось недовольство властями.

Из внешнеполитических дел императора беспокоили события во Франции. По получении первых известий об изгнании Бурбонов с французского престола Николай I решил было порвать дипломатические отношения с Францией, но затем отказался от этого намерения, хотя «все-таки продолжал увлекаться мыслию стать во главе легитимистского крестового похода в духе Александра I».³⁵ Желание Николая I предпринять такой поход, однако, не находило поддержки ни у бывших его союзников, ни у многих государственных деятелей в России. Министр финансов Е. Ф. Кан-крин напоминал императору «о бедности наших финансов». Министр иностранных дел К. В. Нессельроде, не во всем разделяя мнение Канкрина, все же вынужден был согласиться, что «источники займов и некоторых других чрезвычайных средств совершенно иссякли». «Без субсидий от Англии я не знаю, где мы почерпнем ресурсы для ведения войны, продолжительность которой никто не может предвидеть»,³⁶ — такими словами Нессельроде кончал свое письмо, адресованное находившемуся в Берлине генерал-фельдмаршалу И. И. Дибичу, в котором пересказывал и точку зрения Канкрина, и свои соображения. Осторожную позицию занимал и вел. кн. Константин Павлович.³⁷ Зато воинственно был настроен военный министр А. И. Чернышев. От него Дибич получал письма, что войска для войны против Франции готовятся и местом их сосредоточения избрано Царство Польское. К тому же на польское правительство предполагалось возложить расходы по содержанию этих войск. Был намечен и начальник штаба Действующей армии. Выбор Николая I пал на К. Ф. Толя.

Известие о подготовке похода против Франции, да еще и силами армии, которую.собирались ввести в Польшу и содержать за ее счет, взбудоражило оппозиционные силы в Польше. Там и так давно назревал взрыв. Центром враждебных России сил была школа подхорунжих (младших офицеров). Недовольство достигло высшей точки, когда поляки узнали, что польскую армию также предполагается использовать в предстоящем походе против Франции.

17(29) ноября 1830 г. началось восстание в Варшаве. Из захваченного повстанцами Бельведерского дворца бежал вел. кн. Константин Павлович. Восставшие образовали Временное правительство, в него вошел и Адам Чарторыйский, в прошлом один из «молодых друзей» Александра I. Сейм и Временное правительство направили в Петербург делегацию, которая передала Николаю I

³⁵Там же. С. 299.

³⁶Цит. по: Там же. С. 319.

³⁷Там же. С. 319—320.

требования, выражавшие настроения склонной к соглашению с русским императором поместной шляхты: гарантировать соблюдение конституции 1815 г., включить в состав Королевства Польского литовские, украинские и белорусские земли в границах 1772 г. Более радикально настроенная демократическая по своему составу часть восставших выдвигала требование провозгласить республику и провести социальные реформы.

Николай I ответил приказом двинуть против восставших войска под командованием И. И. Дибича. 13 (25) января 1831 г. Сейм объявил династию Романовых лишенной польского престола. Восставшие полки польской армии не только оказали ожесточенное сопротивление, но и сумели 2 (14) февраля одержать победу под Сточком. Однако превосходство было на стороне войск, посланных Николаем I. Они нанесли серьезный урон повстанцам. Наиболее значительные сражения произошли 13 (25) февраля под Гроховом и 14 (26) мая под Остроленной.

Польское восстание оказалось не единственной заботой правительства. Эпидемия холеры, начавшаяся еще в 1830 г., охватывала одну за другой русские губернии, достигнув, наконец, и Петербурга. Проникла она и в русские войска, воевавшие с поляками. Ее жертвами стали генерал-фельдмаршал И. И. Дибич, умерший 29 мая, и вел. кн. Константин Павлович, скончавшийся в ночь с 14 на 15 июня. В Петербурге в связи с эпидемией общее недовольство, накопившееся в разных, особенно в низших и средних слоях общества, вырвалось наружу в форме протеста против карантинных мер, предпринятых властями. 22 июня произошли массовые беспорядки, центром которых стала Сенная площадь. Лишь при помощи военной силы они были прекращены. На Сенную площадь прибыл сам Николай I. Официальная историография подчеркивала факт личного участия Николая I в подавлении «холерного бунта», видела причину прекращения волнений в решительных действиях императора. Вместе с тем все происходившее свидетельствовало не только о растерянности властей, их неспособности наладить борьбу с холерой и сохранить порядок в Петербурге. Холерный бунт был лишним напоминанием о несовершенстве системы государственного управления. Убедительным тому подтверждением было то, что волнения произошли не только в Петербурге. Еще более массовый и грозный характер имело восстание, вспыхнувшее в Новгородских военных поселениях и начавшееся 11 июля в Старой Руссе. Выступление военных поселенцев было жестоко подавлено, но самый факт такого рода волнений стал еще одним предостережением властям о серьезном неблагополучии не только в системе военных поселений.

Войска, по приказу Николая I действовавшие против польских повстанцев, к началу сентября 1831 г. подошли к Варшаве. И. ф. Паскевич, пришедший на смену И. И. Дибичу, 7 сентября отдал приказ начать штурм польской столицы, а 8 сентября Варшава была занята. В ноябре Николай I учредил Временное правительство Царства Польского во главе с И. Ф. Паскевичем, которому император пожаловал титул князя Варшавского. Это было мрачным предзнаменованием того, что автономия и конституция

Царства Польского под угрозой. Министр иностранных дел К. В. Нессельроде в специальной ноте уведомлял иностранные державы о намерении Николая I «совершенно изменить» конституцию Царства Польского. Смысл этой формулировки был достаточно прозрачным: это была прямая угроза польской конституции. Правительства Англии и Франции, чье мнение больше других должен был учитывать Николай I, не заявив протеста, приняли к сведению эту ноту. Николай I после этого предпринял практические шаги с целью уничтожения автономии и конституции Польши. В феврале 1832 г. был опубликован новый «Органический статут», согласно которому Царство Польское объявлялось «неотъемлемой частью» Российской империи. Польская корона провозглашалась наследственной в российском императорском доме. В силу этого положения российский император автоматически становился королем (царем) Польским. Отпадала, таким образом, необходимость отдельной коронации, в свое время доставившей столько хлопот Николаю I. Сейм прекращал свое существование. Распускалась польская армия. Управление Царством Польским возлагалось на Административный совет, который возглавлял наместник российского императора. В ноябре 1832 г. Николай I «повелел» учредить уголовный суд, который начал жестокую и по существу беззаконную расправу над участниками восстания; их; (большей частью заочно) приговаривали к ссылке в Сибирь и другим тяжким наказаниям. Выносились и смертные приговоры. Некоторые повстанцы были высланы за границу.

Разгром восстания 1830—1831 гг., уничтожение конституции
Царства Польского, роспуск польской армии, ликвидация Сейма
были тяжелейшим ударом не только для польского народа. Гоне
ния на конституционные права поляков одновременно означали,
что Николай I не только лишил население Царства Польского тех '
прав, которые оно получило при Александре I, но и положил коп;
нец малейшим надеждам на то, что по примеру Царства Польского J
и Россия получит конституцию. Оставалось, правда, сохранившее |
известные автономные и конституционные права Великое княже-1
ство Финляндское. Николай I, обрушивший все силы на разгром |
польского восстания, озабоченный сложным положением и в самой 1
России, Финляндию до поры до времени оставлял в покое. Более*;|
того, при нем в финляндской политике правительства России глав- |
ное внимание было обращено в первую очередь на ослабление вли- ||
яния Швеции. Что же касается финского языка и финской куль- <
туры, то они не преследовались и даже имели некоторую поддер- {
жку как средство, способное противостоять шведскому влиянию, j
Сохранялись и финляндские войска. i

Подавив польское восстание, холерные бунты, другие беспо- '
рядки и волнения, Николай I, усиливая репрессивную политику, i
одновременно стремился упорядочить существовавшую в России (
государственную систему. I

270;

Глава 4

См.: Троцкий И. М. III отделение при Николае I. Л., 1990; Ерошкин Н. П. Крепостническое самодержавие и его политические институты. М., 1981. С. 158—177