Мы выступаем за плюрализм подходов в преподавании экономической теории 2 страница

Последнее требует некоторого комментария. Редукционизм, подразумевающий стремление к объяснению качественно новых феноменов всего лишь как разновидности хорошо известных старых или «исключения из правил», которым можно пренебречь, – наиболее типичный «огрех» ортодоксальных теорий (в частности – economics) в период «заката» определенной социально-экономической системы. Причем он рождается не на пустом месте, его продуцирует сама жизнь, практика: «защитные механизмы» старой системы стремятся подчинить, ассимилировать ростки нового к своей собственной пользе, что им, как правило, и удается (во всяком случае, до поры до времени).

Упомянем в этой связи пример с выделением «несовершенной» конкуренции. Начнем с того, что сам термин «грешит» редукционизмом. Но главное не в этом: «несовершенная» конкуренция в economics рассматривается, по сути, как некоторое исключение из господствующей модели совершенной конкуренции, причем задачей является как раз восстановление этого «совершенства». Между тем для рынка на протяжении как минимум всего XX века правилом является господство сложной системы новых отношений (влияние монопольных структур, государства и т.п.), видоизменяющих природу конкуренции всюду, во всех сегментах мирового хозяйства[198].

А теперь вернемся к поставленной выше проблеме качественных изменений в экономике. К важнейшим из них можно отнести следующие.

Во-первых, изменения в природе «факторов производства». Аксиомы economics включают выделение в качестве объекта исследования мира ограниченных массовидных ресурсов, удовлетворяющих массовидные потребности при рациональном поведении индивида (homo economicus), наличии достоверной информации и отсутствии так называемого фактора «неопределенности», а также трансакционных издержек. (Концепция трансакционных издержек интегрирована в современную науку, лежащую в рамках mainstream, но не в стандартный учебный курс economics.)

Однако по мере генезиса постиндустриального (информационного и т.п.) общества такие ресурсы, как культурные ценности, знания, know how, большая часть создаваемых творческой деятельностью информационных продуктов и многие другие наиболее дорогостоящие, конкурентоспособные, ключевые для прогресса экономики XXI в. ресурсы, становятся:

- неограниченными в том смысле, что уничтожить информацию в процессе потребления нельзя, ее могут потреблять все и бесконечно без ущерба для самого продукта[199] (хотя, безусловно, сам набор информационных ресурсов ограничен);

- уникальными (они являются продуктом творческого труда и всякий раз как удовлетворяют, так и создают новую потребность);

- невоспроизводимыми, но тиражируемыми при минимальных издержках (например, стоимость нескольких дискет и нескольких минут труда – достаточные издержки для тиражирования сложнейшего информационного продукта; всемирные информационные сети делают эти издержки еще меньшими[200]).

Соответственно и потребности во все большей степени становятся уникальными и постоянно изменяющимися (что отражается в превращенной форме в феномене искусственной погони за новизной) и, кроме того, весьма далеко уходят от утилитарных благ и услуг[201]. Качества рационального экономического человека, и раньше не полностью определявшие поведение людей, модифицируются, а экономическая рациональность играет все меньшую роль[202]. Экономическая жизнь протекает в условиях, где неопределенность является ключевым фактором.

Во-вторых, происходят качественные изменения в самих основах экономической жизнедеятельности: на смену индустриальным технологиям идут информационные, на смену репродуктивному индустриальному труду приходит творческая деятельность, на смену материальному производству – услуги, образование и т. д. Изменяется и структура общественного производства: растет не просто сфера услуг, но роль информационно-интенсивной экономики[203]. Среди важнейших стимулов и ограничений экономической жизнедеятельности решающее значение приобретают не только соображения прибыли, но и глобальные ценности и проблемы (экологические, гуманитарные, геополитические и т. п.).

В-третьих, изменяется модель экономических отношений. Подрываются реальные основы абстрактной модели совершенного рынка (конкуренция, эквивалентность обмена и т.п.), имеет место неотчуждаемость продукта творческого труда, по-иному распределяются издержки производства принципиально «непотребляемого» информационного продукта, формируются «адаптивные» корпорации и предпринимательство, имеющие «посткапиталистическую» природу, являющиеся «постбизнесом»[204].

Однако в рамках стандартной модели economics все эти изменения либо игнорируются, либо указывается на то, что такие феномены выходят за рамки стандартного курса экономической теории.

Здесь, конечно, нельзя оставить в стороне мощную систему контрдоводов, опирающихся на факты торможения научно-технического прогресса в конце XX – начале ХХI вв., «ренессанс» homo economicus на волне неолиберализма, прогресс мелкого независимого бизнеса в информационном секторе и сфере услуг, развитие массового промышленного производства в новых индустриальных странах и т.п. Кроме того, современный прогресс информационных технологий сосредоточивается преимущественно в сфере финансов, торговли и других трансакций, далеких от созидания культуры как таковой. Это на первый взгляд позволяет «восстановить в правах» economics как описание механизмов функционирования рынка в условиях массового производства.

Но все эти контрдоводы указывают всего лишь на наличие определенных попятных тенденций, «откатов» в общей логике прогресса, что порождает и еще один негативный феномен: наиболее важные ресурсы современного общества – информационные технологии, высококвалифицированный труд, инновации – в развитых странах все более сосредоточиваются не в сферах «прорыва» (науке, образовании), не на решении экологических и социальных проблем, а в сфере обслуживания бизнеса. И все же названные контртенденции «остановки прогресса», «ухода от прогресса» не отменяют общей закономерности: наиболее перспективные и прогрессивные сферы жизни современного социума в любом случае оказываются «по ту сторону» областей, являющихся собственным предметом economics.

И даже реальные механизмы функционирования сферы трансакций (наиболее близкой к совершенному рынку economics) лишь отчасти описываются стандартной микро- и макроэкономической теорией; последняя напоминает реальную жизнь данного сектора примерно так же, как политэкономия социализма напоминала реальную жизнь экономики дефицита и плановых сделок; более того, специфические, характерные именно для этого сектора методы практического анализа и предвидения оказываются тем более эффективными, чем менее они опираются на аксиомы economics.[205]

Тем не менее, подчеркнем: было бы совершенно неверным считать, что выросшие на economics специалисты не способны «работать» с проблемами, лежащими «по ту сторону» массового материального производства, использующего ограниченные ресурсы. Они это делают, но делают, либо выходя за рамки аксиом этой теории, либо «греша» редукционизмом, сводя новый мир к привычным чертам старого, благо сделать это пока несложно, ибо эти новые феномены пока по преимуществу существуют только в обличье старых форм, описываемых economics.

Продолжим наши размышления об экономике конца ХХ – начла нового века еще одним жестким утверждением: economics мало адекватен для анализа специфики современного мира как единой глобальной социально-экономической системы. Последнее едва ли не с очевидностью означает следующее: хотя в экономической теории и образовании можно исходить из различных парадигм, но наиболее перспективной из них уже сейчас является подход к объекту экономической теории как единому мировому социально-экономическому организму[206].

В нем противоречиво едины, пронизаны одним системным качеством все три мира. Рынок (а точнее, система форм хозяйствования, характерных для «позднего капитализма») является лишь одним из механизмов функционирования этой системы, но реальная социально-экономическая власть (а значит, распределение ресурсов и доходов, направления трансакций и т.п.) в мире принадлежит сложно организованным кланово-корпоративным международным и национальным структурам и различным элитам, отношения между которыми строятся далеко не по правилам конкуренции (пусть даже несовершенной), описываемым economics.

Differentia specifica этого мира обусловлены сложной системой отношений и противоречий.

Во-первых, гигантские корпоративно-финансовые группировки, характеризующиеся комплексной структурой «многоканальных» вертикальных связей и власти (объемы оборота, капиталы таких группировок насчитывают многие десятки, а подчас и сотни миллиардов долларов, превышая бюджет многих стран), становятся реальными хозяевами мировой экономики.

Каждая из таких группировок включает несколько структурных уровней, связанных между собой сложной системой каналов власти. В основании, самом низу иерарахии находится слой наемных работников (сотни тысяч человек), превращаемых в замкнутую касту корпоративных служащих данной системы компаний («фирма-семья»), зависимых во многих случаях от нее не только экономически, но и социально; на следующем уровне – располагаются многообразные иерархические системы служащих-профессионалов и управляющих (десятки тысяч человек), причем эти системы характеризуются собственными закономерностями, ценностями и т.п.; на среднем уровне – на «многоэтажную» систему финансовых институтов (банков, пенсионных фондов, многоуровневых холдингов и т.п.). На верхнем уровне находятся реальные хозяева этих размытых финансово-хозяйственных образований, обладающие разветвленными каналами влияния на властные структуры на национальном и наднациональном уровнях – номенклатура глобального капитала.

«Каналами» социально-экономических связей и распределения власти между названными уровнями становятся не просто «пучки» прав собственности, но и отношения управления и планирования, сложная «пирамида» внутреннего и внешнего финансового контроля, административного и иного внеэкономического регулирования, личная уния и т.д.; «редуцированные», как бы «перенесенные» рыночные отношения (трансфертные цены) в рамках этих сложных комплексов играют подчиненную роль.

«Внутренняя» жизнь такой структуры становится важной частью предмета экономической теории (а не только менеджмента), ибо значительная часть экономических процессов и отношений, определяющих реальный облик сегодняшней экономики, складывается именно там. Эти процессы и отношения уже нельзя описывать как исключительно внутрифирменные отношения: в рамках фирмы и вокруг нее складывается комплекс экономических (распределение ресурсов, доходов и отношений собственности, воспроизводственные пропорции, организация и мотивация труда), социальных (образ жизни, ценности, межличностные отношения и отношения между социальными группами, стратификация) и волевых отношений, составляющих один из ключевых аспектов реальной социально-экономической жизни современного мира[207].

Что же касается «внешней» сферы отношений, то здесь следует сделать акцент на сложной системе гегемонии корпоративного капитала. Взаимодействия между корпоративными структурами строятся не столько как отношения на рынке с несовершенной конкуренцией, сколько как борьба центров локального регулирующего воздействия на экономику и общество, как столкновения в сфере регулирования рынков товаров и услуг, в борьбе за контроль на финансовом рынке (где создаются многоступенчатые «пирамиды» холдингов), в области межличностных отношений корпоративных и государственных элит и т. п. Вся эта сумма взаимодействий принципиально несводима к несовершенной конкуренции и требует не только дополнения economics некоторыми прикладными дисциплинами, но и подключения к анализу теоретических разработок, далеко выходящих за рамки mainstream.

Вокруг этих группировок «вращается» огромная совокупность мелких фирм и частных предпринимателей, зависимых от них технологически, финансово, информационно, а «оболочкой» этой системы являются многочисленные клиенты (customers) данной финансово-корпоративной группировки, зависимые от нее не только как потребители, но и как индивиды с определенным образом жизни («поколение пепси»).

Система социально-экономических отношений в области взаимодействия труда и капитала, капитала-собственности и капитала-функции (хозяев корпорации и ее управляющих подсистем; в западной экономической науке в этом случае обычно говорят об отношениях «принципал-агент») принципиально несводима лишь к рыночным взаимодействиям. Здесь требуются исследование (и отображение в преподавании) сложного комплекса отношений собственности, распределения, воспроизводства, эффективности (понимаемой отнюдь не только в неоклассическом духе), учет многообразных социальных факторов и т.п.[208]. При этом социально-экономические отношения также окажутся пронизаны гегемонией корпоративного капитала.

Во-вторых, необходимо учесть, что названная гегемония корпоративных структур сталкивается со сложной системой противодействий гегемонии капитала, лежащих опять-таки далеко не только в сфере конкуренции на рынке. Деятельность различных организаций трудящихся и граждан (профсоюзы, NGO), превращение творческих способностей индивида (принципиально не сводимого в этом случае к homo economicus) в важнейший фактор прогресса, глобальные ограничения и геополитические факторы – все это делает реальные социально-экономические отношения между агентами современного мирового хозяйства качественно более сложными, нежели стандартная модель функционирования рынка. Все названные выше проблемы можно изучать и описывать на языке и при помощи аппарата economics только с очень большими натяжками.

Нам, пожалуй, возразят: а «стандартная» микро- и макроэкономическая проблематика эти вопросы и не включает! Вот именно. Попытки отнести указанные проблемы в область социологии и политологии отражают лишь нежелание выяснять их реальную экономическую подоплеку. Специалистам в области экономики ими надо заниматься, следовательно, надо владеть не только «стандартом», но и теориями, помогающими исследовать и понять названные процессы. А это значит – изучать и развивать. Преподавать данные теории, а не просто дополнять микро- и макроэкономику рядом прикладных дисциплин.

В-третьих, современная глобальная социально-экономическая жизнь – это не только единый мировой рынок товаров, рабочей силы, капиталов и т.п., но и система глобальных проблем и противоречий. Начнем с необходимости учета в экономической теории (и соответствующей учебной дисциплине) того факта, что глобальные проблемы являются ныне по меньшей мере столь же значимым детерминантом реальной экономической жизни, сколь и законы economics. Поскольку первые не отображаются при помощи вторых (а если и отображаются, то опять же методом редукционизма – нагромождения все новых «исключений» из базовой модели функционирования рынка, когда, например, вся специфика новых отношений общества и природы на основе ноосферных принципов сводится к учету экстерналий), то здесь исследователю и субъекту образовательного процесса опять же крайне важно освоить далеко выходящий за рамки economics круг теоретических представлений.

Еще более сложной является структура современной мировой социально-экономической системы. Последняя давно уже стала системой отношений не только между государствами, но и между ТНК и внутри них (в том числе как бы «внутрифирменных»); эти отношения регулируются на наднациональном уровне и по особым законам; в мире формируются сложные симбиозы развитых и развивающихся стран; эта система пронизана специфическими противоречиями («Север-Юг»); в мировом хозяйстве складывается единый мировой финансовый и фондовый рынок.

Вся эта система взаимосвязей и противоречий принципиально несводима к совокупности национальных рыночных экономик, связанных отношениями внешней торговли и движением валют. Не секрет, что economics отводит одну-две заключительные лекции именно этому предмету, выводя мировую экономику в особый курс. Но проблема в том и состоит, что для понимания этого курса, то есть специфики глобальной экономики как единого целого, теоретические постулаты economics принципиально недостаточны, необходимо предварительное освоение качественно более богатого спектра теорий.

Более того, на пути к формированию парадигмы глобальной экономики как единого целого стоит сохраняющаяся доныне существенно иная установка: рассмотрение современной экономики развитых стран (США) как некоего эталона, образца, «стандарта». Все остальные экономические системы рассматриваются как большие или меньшие отклонения от этого «стандарта», причем априорной (не подвергаемой сомнению в рамках mainstream) целью их эволюции является приближение к названному идеалу совершенной конкуренции. В рамках некоторых тенденций (например, социал-демократической направленности) такой идеал может варьировать, но парадигма остается неизменной. Такая же логика работает и при исследовании трансформационных экономик, где все основные задачи сводятся к решению трех проблем: либерализации, приватизации, стабилизации. Все эти три слагаемых есть не что иное, как попытка приблизить наши экономики к американскому стандарту начала XX в.

Наконец, обращаясь к экономике России, то есть к тому объекту, который для нас как исследователей и преподавателей представляет наибольший интерес, мы не можем не зафиксировать, что она является системой, находящейся в процессе качественных изменений всей совокупности социально-экономических отношений и институтов.

Более того, даже чисто рыночные на первый взгляд механизмы (например, формирование цен) на деле в России (как и во многих других трансформационных экономиках) действуют иначе, нежели это описывают классические модели микроэкономики. Российская экономика квалифицируется как кланово-корпоративная, номенклатурно-мафиозная и т.п., причем все эти термины используются не в качестве «красного словца», а как категории, позволяющие охарактеризовать наиболее существенные ее черты.

Мы уже не раз писали о том, что специфику трансформационных экономик нельзя понять только как некоторую особенность привычных микро- и макроэкономических закономерностей [209]. При помощи economics можно (но всегда ли нужно?) перевести выявленные другим путем особенные черты на привычный для mainstream язык или зафиксировать отклонения (совпадения) «стандартных» и российских процессов. Однако это будет так же «плодотворно», как и описание человека как особого рода обезьяны.

Таким образом, необходим выход за рамки господствующей ныне парадигмы economics как теоретически и практически недостаточной для исследования и отображения глобальной мировой экономики (и в том числе трансформационной экономики России) в силу несоответствия аксиом и багажа mainstream реалиям современной экономической жизни; развитие взгляда на экономическую жизнь как единый мировой организм, неравномерно и противоречиво переходящий в новое качество – глобальное информационное общество.

К проблеме плюрализма экономических теорий

Даже предложенные выше весьма беглые заметки об ограниченности economics позволяют вновь, продолжая аргументы сотен известных ученых, тысяч мало- и просто не- известных преподавателей, десятков тысяч студентов, сделать вывод: для успешного развития нашей науки вообще, а в эпохи перемен в особенности, должны быть характерны плюрализм, равноправие и диалог различных теоретических школ при доминировании междисциплинарного подхода. В эпоху перемен ученый (и его собрат-педагог), желающий оказаться, что называется, «на передовых рубежах», должен быть способен к критическому восприятию любых устоявшихся теорий, к сомнению в аксиомах, открыт к диалогу с новым, уметь видеть странное в обыденном, привычном мире (в эстетике существует очень точное понятие: «остранение»; как у Льюиса Кэрролла: «Чем дальше, тем страньше»[210]).

Едва ли не единственный путь к формированию такой способности и, более того, установки у исследователя – разностороннее, не догматическое образование, построенное по принципу постоянного сомнения, поиска точек взаимодействия различных парадигм, взаимной критики. Применительно к нашей теме данная установка может быть прокомментирована следующим образом.

Во-первых, опасным (в частности, с точки зрения угрозы утраты открытости и диалогичности теории) является характерное для современной ситуации в экономической науке и образовании доминирование (причем едва ли не абсолютное) economics как базовой, универсальной системы знаний и языка. Очень частыми в России стали параллели между необходимостью всеобщего знания «марксизма-ленинизма» (в нашем недавнем прошлом) и необходимостью всеобщего знания economics (в нашем настоящем) как основ любой научно-педагогической деятельности. Не знать economics нельзя, но не хуже ли знать только economics?

Между тем множество подходов лежит в стороне от mainstream, а иные и вообще не связаны с этой линией. Многообразие теорий и их равноправие как принцип науки вообще мало кем подвергается сомнению. Тем более странно характерное ныне для России некритическое копирование американских стандартов экономического образования с абсолютным доминированием лишь одной из школ. Но надо ли нам воспроизводить этот уходящий в прошлое образец?

Во-вторых, принципиально важным является акцентирование междисциплинарного подхода и соответственно наиболее пристальное внимание к тем школам в области экономической теории, которые в наибольшей степени открыты в этом направлении, обращаются к предмету, лежащему на пересечении различных пластов жизни общества, не замыкаясь экономикой в узком смысле слова. A economics – это дисциплина, специально акцентирующая узко экономический подход. И если сегодня реальные курсы микро-, а особенно макроэкономики включают в дополнительных главах сведения из других дисциплин, то это не является органической частью mainstream как таковой, а представляет собой лишь уступку давлению обстоятельств.

Иными словами, необходимо признать, что предмет нашей теории и нашего образования вышел далеко за рамки описания абстрактных основ функционирования рыночной экономики, что является действительным (а не декларируемым во введении) предметом economics.

В-третьих, для открытости и диалогичности теоретических исследований и соответственно открытости и диалогичности учебного процесса необходимо использование различных методов и, что не менее важно, различных языков науки. Точно так же, как невозможно вести естественнонаучные исследования на языке богословия, так же невозможно исследовать глобальную экономику периода генезиса информационного общества и качественных социальных трансформаций, используя только язык economics. Для таких исследований, для такого образования нужны выход за рамки одного языка и использование языков различных научных школ экономики и смежных дисциплин. В еще большей степени сказанное касается необходимости «задействования» разных методов исследования, ибо метод не был и не может быть безразличен к предмету и содержанию науки.

Наконец, важнейшей задачей ученых-экономистов России является творческое воспроизведение достижений отечественной теории в критическом сравнении с западными разработками. При этом под отечественной экономической мыслью мы подразумеваем не только работы российских экономистов до 1917 г., но и советскую политическую экономию, содержание которой в действительности не сводилось лишь к апологии «социализма»[211]. Впрочем, это особая материя, требующая специального исследования.

Итак, для научных исследований и образования в области экономики, адекватных «вызову» качественно изменяющегося глобального мира, необходимы подлинное равноправие и диалог научных школ, языков и методов. Без этого современный специалист, аналитик не сможет ни сформироваться, ни вести плодотворных исследований, особенно фундаментального свойства.

Сказанное выше – не более (но и не менее) чем система взаимосвязанных гипотез, которые в данном материале не доказываются, а формулируются. Их обоснование представляет немалую теоретическую проблему. Более того, окончательно их можно будет доказать только тогда, когда изменятся, станут действительно демократическими, диалогичными отношения в науке (как сфере практики) и появится «социальный заказ», заинтересованность человеческого сообщества и его лидирующих сил в выявлении сущностных закономерностей социально-экономической организации мира XXI в.

 

* * *

 

А теперь пойдем дальше, сделав некоторые выводы.

Вывод первый: economics и лежащие в его основе политико-экономические теории отображают лишь часть реальной экономической жизни (преимущественно превращенные формы функционирования рыночной экономики в рамках постулатов общей теории равновесия) и неадекватны для исследования (не дают достаточных знаний в процессе образования) широкого круга реальных социально-экономических процессов современной глобальной экономики; для их исследования, изучения необходимо отвести данному течению подобающее ему место, включив в круг других школ экономической теории.

Вывод второй: для ученого (и студента), стремящегося осмыслить современный социально-экономический строй в его качественной специфике, необходимо не только овладеть азами economics, но и критически, творчески освоить методологию и теорию различных политико-экономических школ. В противном случае научные разработки и практические рекомендации в недалеком будущем окажутся теоретически мало плодотворными и неадекватными запросам практики.

 

 

Возможные коррекции программ и учебных планов вузов в области экономической теории

 

В данном разделе мы не претендуем на то, чтобы предложить целостную систему рекомендаций в области организации учебного процесса и методики преподавания (эта тема вполне заслуживает особой разработки). Ограничимся лишь отдельными ремарками, касающимися только тех выводов, которые прямо вытекают из представленных выше рассуждений.

1. Если мы планируем подготовку студентов, которые не будут в будущем профессионально заниматься экономикой, то для них, по-видимому, значимость курсов, коротко излагающих азы economics (этакую своеобразную «арифметику» функционирования рынка), окажется столь велика, сколь много эти курсы будут связаны с пониманием некоторых экономических реальностей. Но им в большей мере будет полезно понять нечто иное: что такое экономическая жизнь в разных обществах, как она влияет на человека, почему именно так устроены эта жизнь и наше поведение, почему множество людей готово на все ради денег, а немало других ориентированы на творчество; почему в США господствуют отношения конкуренции, а в Швеции наряду с ней развиваются тенденции социальной защиты; почему несколько сот семей владеют тысячами миллиардов долларов, а более миллиарда жителей Земли живет в среднем на 70-80 центов в день, справедливо ли такое устройство экономики? Как и почему развивались или оказывались в кризисе отечественные экономики и каково ее место в глобальной системе? Для ответа на эти вопросы нужен особый курс экономической теории, основы которого ориентированы, скорее, на политическую экономию, и лишь дополненный economics.

2. Во всех вузах, где студент для своей будущей профессиональной деятельности должен получить знания о рыночной экономике, преподавание economics как одной из дисциплин, дающих знания об основных механизмах функционирования рынка и лежащих на стыке политической экономии и прикладных экономических наук, безусловно необходимо в развернутом виде.

При этом для студентов экономических вузов следовало бы гораздо полнее, нежели в современных базовых учебниках, освещать теоретические основы economics (нынешний студент-экономист, научившись решать стандартные задачки, как правило, не может обосновать правомерность теории предельной полезности или факторов производства); указывать на все те практические и теоретические социально-экономические проблемы, которые лишь затрагиваются в базовом курсе, но анализируются на основе других теорий, поясняя, почему именно так обстоит дело; обязательно дополнить базовый курс основами не только неоинституционализма, но и классического институционализма, и показать, как основные категории неоклассической экономической теории соотносится с их пониманием в классической политэкономиии и т.д.

Не менее важно для формирования студента-экономиста, способного осмыслить основные пласты глобальной экономики периода генезиса информационного общества и трансформации «постсоциалистичсского» мира, а также творчески и критически («отстраненно») развивать экономическую теорию и вести содержательный анализ новых, ранее неизвестных теории эмпирических феноменов, необходимо полипарадигмальное преподавание экономической теории, начиная с классической политической экономии и заканчивая новой политической экономией. У студентов следует формировать способность к критическому анализу постулатов всех направлений в экономической теории.

В процессе преподавания экономической теории для решения этих задач можно предусмотреть следующие курсы (речь идет о подготовке специалистов в области экономической теории и экономистов-аналитиков).

Во-первых, курс «Классическая политическая экономия», предусматривающий раскрытие многообразия и точек соприкосновения основных школ политической экономии в решении важнейших вопросов экономической жизни, начиная с предмета и метода, включая трактовку таких понятий, как товар и стоимость, деньги, капитал, собственность, воспроизводство и т.п. Такой курс (особенно семинары, ролевые игры, диспуты) помогает студентам понять азы различных подходов к исследованию экономической жизни, аргументы и обоснование различных научных школ, позволяет научить студентов критически воспринимать те или иные взгляды, вести полемику, самостоятельно формировать предпочтения, обладая минимально необходимыми для этого знаниями.