Так и соответственно способности познания 3 страница

Вторая причина, почему я показал, что всю мудрость я открыл
в законе Божием и обоих Заветах, должна быть особо отмечена,
и ничто в церкви Божией не должно обсуждаться чаще. Так как
если совершится то, что я говорю, тогда всякая деятельность
(studium) выправится сама по себе и вся церковь будет управ-
ляться, как во времена святых и будет покой во всем мире, как
в церковных делах, так и в правлении князей и мирян. И если это
не совершится благодаря вашей мудрости, не думаю, что это со-
вершится вообще. Однако во многие времена пророчествовали,
что то, о чем скажу, должно совершиться благодаря одному папе и
это должно совершиться в настоящее время, как я разъясню поз-
же. А хочу я сказать, что как у евреев исстари управление церко-
вью осуществлялось посредством закона Божия, так должно быть
и ныне у христиан. И как посредством этого [закона] осуществлялось

управление изначальной церковью, так же должно быть теперь.
И если вся мудрость изначально содержится в нем, и там ее источ-
ник, тогда [церковь] вплоть до мелочей должна управляться преиму-
щественно по этому [закону]. Но ныне не так; ведь в церкви Божией
чаще хвалят знатока гражданского права, чем магистра теологии,
и скорее избирают на церковные должности, хотя он знает только
гражданское право и не знаком с каноническим правом и теологией.
И, как нам кажется, управление церковью осуществляется преиму-
щественно юристами посредством юридических софизмов и крюч-
котворства и против прав, поскольку имеют место бесчисленные
правонарушения в отправлении правосудия, и правосудие задержи-
вается повсеместно настолько, что бедные оставляют свои дела, а бо-
гатые начинают испытывать отвращение и весьма тяготятся [судо-
производством] и более чем часто отказываются от своего права,
и [так] благодаря юристам разрушается спокойствие и возникают
бесчисленные раздоры в церкви Божией. И [поэтому] не только рас-
пространяются ссоры, но и войны, случающиеся во всяком государ-
стве, берут начало в юридических злоупотреблениях, как сможет
увидеть всякий, кто пожелает задуматься [над этим]. Ведь посколь-
ку имущие не могут обрести правосудие с помощью церкви, госу-
дарства воюют друг с другом и приводят друг друга в смущение.
И удивительно, что хотя каноническое право находит истоки в Св.
Писании и сочинениях святых, к ним не обращаются в первую оче-
редь как в обучении (in lectione), так и в церковной практике. В са-
мом деле, [все] должно объясняться, согласовываться, укрепляться
и подтверждаться в соответствии с ними, как в соответствии с ними
составлено это священное право. Но ныне все трактуется, объясня-
ется и согласовывается преимущественно посредством гражданско-
го права и полностью возводится к нему — и в обучении, и на прак-
тике, чего быть не должно, и как бы [гражданское право] ни было
важно, оно будет прислуживать [каноническому], как служанка сво-
ей госпоже.
<...>

Глава XXVII

После этого я добавил замысел другой части грамматики, кото-
рая до сих пор не составлена латинянами и не переведена. И она
сверхполезна в ученых занятиях, поскольку [важна] для исследова-
ния и познания всех спекулятивных истин философии и теологии.
И она повествует о составе языков, и о придании (impositio) имен
(voces) для обозначения, и каким образом обозначают посредством
придания, и как — другими способами. И поскольку знать это не-
возможно, если человеку не ведомы приемы и способы обозначе-
ния, потому я приступил к демонстрации этих способов. Как гово-

 

 

рит Августин во второй и третьей книге «О христианском учении»,
некоторые знаки суть естественные, а некоторые даны душой (ani-
ma)¹. И те, которые естественные, двух видов: одни [обозначают] по-
средством сопровождения обозначаемого, например, обладание
большими поверхностями (extremitates) есть знак твердости; дру-
гие — через подобие, например, изображение св. Николая есть его
знак, уподобленный и сходный. Итак, все виды вещей суть знаки.
И оба этих [способа обозначения] имеют множество модусов. Знак
же, данный душой [обозначает] или по природе, как, например, сто-
ны больных или лай собак, или по соглашению (ad placitum), как
«чаша вина» и «хлеб на окне» и все звуки языков. Ведь языки не мо-
гут составляться из звуков, обозначающих по природе, как я пока-
зываю различными способами сообразно [суждениям] Авиценны.
А после я рассуждаю, каким образом слово придается (imponere)
унивокально и эквивокально и сколькими по числу способами, и
каким образом — по аналогии и сколькими способами². И когда
[слово нечто] обозначает унивокально, оно может все же обозначать
бесконечное, пусть и не посредством придания (impositio), и не эк-
вивокально, и не по аналогии, сообразно общим модусам аналогии.
И я объясняю, каким образом слово придается (imponere) Твор-
цу, и каким образом — простому творению, и каким — составному.
И как слово придается (imponere) абсолютным вещам, и как — соот-
несенным. И когда оно обозначает унивокально и, однако, одновре-
менно обозначает многое, я разъясняю, что оно обозначает это мно-
гое по природе, а не по соглашению. И это, так обозначаемое по
природе, [называется] среди теологов коннотатами³. И я объяснил,

¹ Ср.: Августин. О христианском учении. См. т. 1, с. 66-112 наст. изд.

² По классическому определению Аристотеля, унивокальные вещи — те,
у которых общее имя, понятие и сущность, например, человек и живое суще-
ство; эквивокальные вещи — те, у которых общее имя, но сущность и понятие
различны, например, человеком может быть назван и живой человек, и чело-
век нарисованный. Вещи, с именами, данными по аналогии, — такие, у кото-
рых одно и имя, и некое свойство или отношение, обозначаемое этим именем,
но это свойство или отношение выражено не равным образом. Например, имя
«единое» приложимо и к тому, что не может делиться вообще, и к тому, что
может делиться, но составляет некую целостность. В принципе, грань между
эквивокацией и аналогией довольно тонкая, поэтому в схоластической тради-
ции аналогию часто называли aequivocatio a consilio, т. е. эквивокацией по со-
глашению, в отличие от обычной эквивокации, которая называлась aequivo-
catio a casu, т. е. случайной.

³ Коннотат — денотат коннотативного имени. Имеется в виду известное
схоластическое различение между коннотативными и абсолютными именами.
Абсолютное имя обозначает вещь прямо и при этом не обозначает что-
либо еще. Таковы, например, имена «человек», «ангел» и т. д. Коннотатив-
ные имена — те, которые обозначают не одну вещь, а несколько. Таково, на-
пример, имя «белое». В первую очередь оно обозначает некую белую вещь,
а во вторую — белизну. «Белизна» же, напротив, является абсолютным име-
нем.

каким образом и сколькими способами коннотация может иметь
место посредством имен Божественных и имен простых тварей,
и составных, и [имен] абсолютных [вещей], и соотнесенных. И так
с помощью вышесказанного я устранил многие тяжелые сомнения
и определил многие истины, посредством которых познается все то,
что сомнительно или ставится под вопрос.

Из прочего я размышлял о том, каким образом слово в Св. Пи-
сании обозначает смысл духовный и буквальный и какими вида-
ми знака; и каким образом смысл буквальный обозначает духов-
ный; и каким образом Ветхий Завет есть знак Нового; и каким
образом таинства суть знаки; и добавил многие сложные вопросы:
о языке ветхозаветного Адама и о том, как он давал имена вещам,
и смогут ли дети, выросшие в пустыне, общаться друг с другом на
каком-нибудь языке, и если они не имеют согласия между собой,
то каким образом они называют многочисленные состояния, и
многое другое, что не могу сейчас разъяснить. Исходя из этого, я
полагаю данную часть грамматики в высшей степени необходимой
для теологии, философии и всей мудрости. И я доказываю, что
это — часть грамматики, а не какой-либо другой науки. Я, однако,
не привожу доказательство из второй и третьей книги «О христи-
анском учении» Августина, хотя он сам рассматривает это грамма-
тически, что явствует из ряда его трактатов¹.

Глава XXVIII

Следует перейти к представлению четвертой части, которая
[повествует] о значимости математики. Знакомство с языками
есть первые врата мудрости, особенно для латинян, у которых нет
ни одного текста по теологии и философии, кроме [переведен-
ных] с чужих языков. И поэтому всякий человек должен знать
языки, и нуждается в их усиленном изучении и постижении, по-
скольку он не может познавать их по природе, ибо [языки] созда-
ются по предписанию человека, и изменяются по его воле. Ведь
естественное познание предшествует обучению и нахождению
(inventio), а то, что мы в первую очередь приобретаем с их помо-
щью, есть знание некоего языка, достигаемое с помощью обуче-
ния. Но первые творцы языков их обрели или получили от Бога
при разделении языков, когда после Потопа была построена Ва-
вилонская Башня. Вторые же важнейшие ворота, которых нам по
природе недостает, есть знание математики. А сущность (vis) ло-
гики не такова, поскольку она ведома нам по природе, хотя логи-
ческие термины (vocabulum logicae) в языке, которым мы пользу-
емся, мы приобретаем посредством обучения. Но саму науку

¹ Ср.: Августин. О христианском учении. См. т. 1, с. 66-112 наст. изд.

 

 

[логики] все люди знают по природе, как учит автор «Оптики»¹
во второй книге, и Боэций говорит то же в первой книге [коммен-
тария] к «Топике» Марка Туллия [Цицерона], и далее в том же
комментарии. И Аристотель говорит, что невежды строят силло-
гизмы. В самом деле, автор «Оптики» приводит пример о ребенке,
который, когда ему предложили два плода, один из которых вы-
глядел лучше другого, выбрал более красивый, поскольку рассу-
дил, что тот, который красивее, лучше, и надлежит скорее выбрать
лучший. Следовательно, ребенок необходимо рассудил про себя
так: то, что красивее — лучше; то, что лучше, скорее надлежит вы-
брать; следовательно, надлежит скорее выбрать более красивый
плод. Он не знает, однако, что это называется умозаключением.
И из этого автор делает вывод, что человек умозаключает по при-
роде, легко и без труда. И это обнаруживается посредством [сле-
дующего] рассуждения: всякий человек излагает причины и ос-
нования того, что он говорит и делает, и прочих вещей, которыми
он занят, но это не может произойти иначе, кроме как с помощью
умозаключения, поскольку умозаключение производит достовер-
ность по отношению к сомнительной вещи посредством указания
причин и оснований. Но то, что известно всем, познается по при-
роде. Ибо то, что свойственно всем индивидам одного вида, долж-
но быть свойственно им по природе. Например, больным по при-
роде свойственны стоны, собакам — лай, огню — производить
тепло, и так, очевидно, для всего прочего. И Аристотель утвержда-
ет это, что явствует из пятой книги «Этики»². И все люди отвечают
на ложь отрицанием и говорят о плохих выводах (consequentiae),
которые называются ложными (fallaciae), что [это] не следует по та-
кой-то или такой-то причине. Отсюда, хотя миряне и не владеют
логическими терминами, которые используются клириками, они
имеют, однако, свои способы опровержения всякого ложного умоза-
ключения. И им недостает только логических терминов, а не самой
науки логики.

И это доказывается также следующим образом: все, что позна-
ется впервые, становится известным благодаря известному, и так
до бесконечности, если только мы не знаем логику по природе.
Ведь если нам становится известным [нечто] новое, то это так
благодаря некоему знанию, известному нам раньше, а оно — бла-
годаря другому, и так до бесконечности, чего быть не может. А по-
тому следует остановиться на некоем знании, которое известно по
природе, но таковым может быть только логика, с которой я свя-
зываю грамматику, ведь обе они называются общем именем логики,
то есть словесной науки. Ибо λόγος в одном из значений то же са-
мое, что «слово» (sermo). И Авиценна говорит в своей «Логике»,

¹ Бэкон имеет в виду Альгазена (Ибн-аль-Хайсама).

² Аристотель. Никомахова этика, 1134Ь 25.

что необразованный араб знает грамматику по природе, как и долж-
но быть, если мы знаем по природе логику, которая является после-
дующей. В самом деле, мы изучаем грамматические и логические
термины, но нам по природе известно, как составлять речи из вы-
сказываний и умозаключения из посылок. А этому учат грамматика
и логика.

Кроме того, если логика познается посредством обычного для
человека обучения, как прочие науки, и это же относится к умоза-
ключению, а любая наука доказывает свои выводы посредством
умозаключений, следовательно, прежде установления логики [ее]
первый создатель умел умозаключать и знал способы аргумен-
тации, так что открыл логику и доказал то, что требовалось в ней
доказать. Следовательно, он умел аргументировать раньше, чем
изобрел аргументацию, что невозможно, если аргументация [по-
знается] только в [результате] изучения. Вот почему наука об ар-
гументах знаема человеком по природе, поскольку благодаря ей он
способен познавать все другие науки. И мы очевидным образом
знаем это по опыту (experientia). В самом деле, пусть мы научены
доказывающей логике Аристотеля, однако, когда мы разбираем
сложные проблемы других наук, не рассматриваем искусство Ари-
стотеля, поскольку не знаем, является ли искомый вопрос пробле-
мой относительно рода или вида, или чего-либо другого. И мы не
знаем, какое рассуждение Аристотеля нам использовать для [ре-
шения] этой проблемы, и не знаем, как это обозначить, но знаем,
что аргументируем правильно. Следовательно, у нас есть другое
направление в аргументации, нежели данное искусством Аристо-
теля, но оно, безусловно, врождено. Итак, остается, что мы умеем
аргументировать по природе и, равным образом, опровергать аргу-
менты посредством исключения ложных высказываний и посред-
ством отделения и различения плохих выводов. Поэтому образо-
вательное введение в логику и грамматику необходимо только
ради слов языков, которыми мы пользуемся, осуществляя соотне-
сения с другими, и ради потребности в знании самом по себе. И от-
сюда ясно, что логика и грамматика суть акцидентальные науки
и не основные в том, что касается обучения и нахождения (inven-
tio); языки же, в которых они находят свое выражение, обретают-
ся посредством обучения и нахождения, чтобы быть готовыми
стать знаками молчаливой воли.

Глава XXIX

Поэтому, я полагаю, что для того, чтобы знать то, что требу-
ется знать, во вторую очередь после необходимости языков необ-
ходимо [знание] математики. Она неизвестна нам по природе,
но из всех наук, ведомых нам благодаря обучению и нахождению

 

 

(inventio), она ближе всего к врожденному знанию. Ведь ее умо-
зрение (speculatio) проще, чем [рассмотрение] других наук, по-
скольку, как мы видим, дети тотчас схватывают эту науку. И Ари-
стотель говорит это в седьмой книге «Этики»¹. Но не так
в отношении естественных наук, метафизики и других. И потом,
миряне кое-как умеют строить фигуры, считать, петь, пользовать-
ся музыкальными инструментами, подпрыгивать и двигаться в
соответствии с пением и звуком инструментов, а ведь все это суть
дела математики. А потому ясно, что она — простая наука и как
бы врожденная или близкая к врожденному знанию. И из этого
следует, что она — первейшая из наук, без которой другие не мо-
гут познаваться; и поскольку она первая по природе, она обща
клирикам и мирянам и подходит детскому возрасту. И потому эта
наука первая дана миру от его начала. Действительно, Адам и его
сыновья получили ее от Бога, и благодаря долгой жизни стали
в ней опытны, как учит Иосиф в первой книге «Древностей»².
И поэтому я с помощью авторитетов и многочисленных умозаклю-
чений показываю в первой части «Математики», что она должна
познаваться первой, и без нее не может быть познана никакая на-
ука. И это первое, что стоит отметить в первой части, ибо доказа-
тельство прекрасно и содержательно и весьма устремляет челове-
ческий дух к желанию [изучать] математику.

которые должны совершаться в этом мире в соответствии с опре-
деленным положением небесных тел, [руководя] в деяниях этой
жизни ради того, чтобы мирские дела продвигались к лучшему
и для устранения всякого бедствия. И таким образом ясно, что не-
бесное познается астрологией двояко, и что благодаря этим [двум
наукам о небесном] подготавливается, тем не менее, познание этого
подлунного мира. Ведь эффект познается только через свои причи-
ны. Но всякому ясно, что небесное является причинами возникно-
вения и уничтожения всего подлунного. И мы видим это благодаря
опыту, сообразно чему философы устанавливают это очевидным
образом. И поскольку это так, то познание всего подлунного зави-
сит от возможностей математики. В частном это может быть пока-
зано на примере возможностей геометрии, хотя она и скромнее про-
чих частей математики. Итак, если в отношении [геометрии] это
демонстрируется без возможного противоречия, то много больше
следует доверять познанию вещей, зависящему от других благород-
ных частей математики; кроме того, каким способом [подлунный
мир познается] благодаря геометрии, таким и благодаря другим [ма-
тематическим наукам]. Следовательно, если [познание] зависит от
нее, то равным образом должно зависеть и от других [математиче-
ских наук]. Итак, теперь искомое относительно геометрии проясне-
но достаточным образом.

Глава XXX

То, что ясно о науках в общем, может быть теперь рассмотрено
в частностях и не только о науках, но и обо всех вещах этого мира,
науки о которых учреждены. И всякому понятно, что большая и
лучшая часть математики повествует о вещах небесных, как астро-
логия, спекулятивная и практическая. А именно спекулятивная ас-
трология устанавливает число и фигуру небес и звезд, их величину,
расстояния от земли и плотность, восход и закат звезд и созвездий
и [их] движение, затмения, количество и фигуру обитаемой земли
и ее большие части, которые суть области мира, и то, каким образом
в них происходит различение дней и ночей, согласно различию го-
ризонтов.

Далее, практическая астрология изучает и изготовляет инстру-
менты, правила и таблицы, устанавливающие для всякого часа то,
что повторяется в небесах и воздухе, как, например, кометы и ра-
дуги, и прочие явления (impressiones), повторяющиеся в надлун-
ном мире (superius), и готовит пути к составлению суждений обо
всем подлунном (inferiores), и к делам удивительным и полезным,

¹ Аристотель. Никомахова этика. 1142а 16.

² Иосиф Флавий. Иудейские древности. I, 2-3.

Глава XXXI

Что же касается геометрии в отношении познания вещей и на-
ук, я пришел к выводу, что всякая вещь, возникающая в этом мире,
приходит к бытию благодаря производящему и материальному на-
чалу, из которого она производится посредством силы (virtus) про-
изводящего, и поэтому все изначальное познание вещей зависит
частично от производящего и частично — от материи. Ведь дейст-
вующее распространяет свою силу в материю и изменяет ее вплоть
до возникновения вещи. И здесь корни полного знания вещей и на-
ук, почему я и хотел тщательным образом их исследовать и заново
изучить, и прибавить к ветвям, цветам и плодам [этого знания]. И я
написал об этом тщательным образом, поскольку большинство
полностью игнорирует эту часть философии, ведь она не была опи-
сана у латинян.

Итак, я рассуждал относительно производящего трояко, а
именно: о возникновении его силы, о распространении (multipli-
catio) и действии (actio); и касательно возникновения, во-первых,
что такое эта сила, которую всякое действующее распространяет
в материю, в которой действует: поскольку эффект действующего
[ему] унивокален, он подобен действующему по природе и опре-
делению. И так как она называется силой, или формой (species),

 

 

или образом (imago) и многими другими именами¹, я рассмотрел,
каким образом она выводится (educere) в бытие: или посредством
возникновения из потенции материи, или исходя (per exitum) от
действующего, или посредством запечатления, как действует пе-
чать в воске. Ибо здесь имеется огромная сложность в силу не-
знания [большинством] этой части философии. Я, однако, не-
опровержимо доказываю, что эта сила выводится из потенции
материи, как и прочие вещи, порождаемые естественным образом.
И я исследую [далее], какие действующие производят формы
(species), и [прихожу к выводу], что только восемь акциденций
производят форму (species), а именно: тепло, холод, влага, су-
хость, свет, цвет, запах, вкус и еще можно добавить девятую —
звук. Но, тем не менее, субстанции, как духовные, так и телесные,
все производят форму (species). Форма (species) действующей
субстанции составная, а не одной только формы (forma), как счита-
ется. И [я объясняю], что форма (species) универсальной вещи —
универсальная, а единичной — единичная; и то, каким образом
действующее производит то же самое, в чем бы ни действовало.
Например, если теплое действует в холодном и в водянистом, оно
производит одно и то же в обоих, а именно форму, но различает-
ся действие (operatio) в отношении принимающих: так солнце од-
ной и той же силой (virtus) растапливает лед и уплотняет грязь.
И я добавил [далее], какие действующие могут завершать (сот-
plere) свои формы, а какие не могут. Ибо высокородные (nobilia)
действующие этого не могут, например, ангелы, небесные [тела],
люди и другое одушевленное, а также неодушевленное, смешан-
ное из элементов. Ведь тогда ангел, порождая форму (species),
производил бы ангела, солнце — солнце, человек — человека, и
так что угодно порождало бы посредством этой силы завершенно-
го индивида, полностью подобного ему и именем, и определением,
чего быть не может. [И из названных девяти акциденций] также
есть неполноценные действующие, которые не могут завершать
свою форму (species), как то: цвет, запах, вкус и звук. Но дру-
гие, а именно четыре элемента, и четыре их качества, а также свет,
могут завершать свои формы (species). Но [все] эти девять имеют
[способность] порождать формы (species). И [далее следует]
большое размышление о претерпевающих и принимающих такого
рода форму: а именно, каким образом элементы могут принимать
[формы] от неба, и каким образом небесное может принимать

¹ См. также в Opus Maius: «Эта сила (virtus) имеет много имен: она назы-
вается подобием действующего, образом, формой (species), идолом, симуля-
кром, фантазмом, формой (forma), направленностью (intentio), аффектом
(passio), впечатлением (impressio)... Ведь под «формой» (species) здесь пони-
мается не универсалия, как у Порфирия, но это имя используется для обозна-
чения первого действия (effectus) любого естественного действующего» (Opus
Maius. London, 1733. P. 358).

формы (species) элементов, и небесное — от небесного и тому по-
добное. И я показал причины всего этого в том, что касается по-
рождения форм (species).

Глава XXXII

Далее я обратился к распространению форм (multiplicatio
specierum) от места своего возникновения, и тут есть много значи-
тельного и прекрасного. Но это распространение может быть выра-
жено и познано только посредством линий, углов и фигур. Поэтому
я описываю все распространение в соответствии со всеми различи-
ями линий, углов и фигур, в которых природа находит удовольствие
действовать. И я обосновал, что форма (species) распространяется
по прямым линиям, пока движется в одном и том же теле, например,
в небе, огне, воздухе или воде, или где-либо еще. Но когда она до-
стигает более рыхлого или более плотного тела, тогда, если она па-
дает перпендикулярно по отношению ко второму телу, более разре-
женному или более плотному, она сохраняет в нем прямые пути.
Также если же первое и второе тело равны в разреженности или
плотности, она все еще сохраняет прямые пути. Если же второе тело
будет более плотным, нежели первое, лучи, падающие под неравны-
ми углами, а именно те, которые не перпендикулярны, отклонятся
на поверхности второго тела от правильного направления и образу-
ют там угол; и такое угловое отклонение называют преломлением
(fractio) лучей.

Однако это преломление происходит двумя способами. Ибо
если второе тело плотнее первого, что, например, случается при
нисхождении с неба в сферы элементов, тогда преломление луча
происходит между правильным направлением и перпендикуляром,
проведенным от места преломления во второе тело. Если же второе
тело более разрежено, тогда правильное направление окажется
между преломлением и перпендикуляром, проведенным от места
преломления. И это различие преломлений в распространении ес-
тественных сил является одним из величайших чудес природы.
Из чего явствует таким образом, что природа как бы бесконечна
в [своей] проницательности (sagacitas). Ведь посредством этих раз-
личных падений и преломлений совершаются бесконечные таинст-
ва природы и таким же образом они явлены нашим чувствам, что,
например, в случае зрения явствует из [опыта] с круглым стеклян-
ным сосудом, наполненным водой, или с круглым хрусталем, под-
ставленным солнечным лучам. В самом деле, благодаря такому
двойному преломлению, из которых первое совершается в теле со-
суда, которое плотнее воздуха, а второе — в воздухе позади сосуда,
который менее плотный, происходит так, что лучи собираются в
одном месте в воздухе позади сосуда, в коем месте возникает огонь,

но

 

 

который поджигает легковоспламеняющиеся [вещи]; и таким обра-
зом это воспламенение доказывает нам, что природа действует со-
образно двум преломлениям, и так причина объясняется через
следствие. И это — аргумент философа, изучающего природу, ког-
да он дает объяснение сообразно своему собственному делу. Но
когда он поддерживаем возможностями геометрии, он может объ-
яснить это воспламенение через его собственную причину. И то же
относится ко всем природным действиям. И поэтому причины при-
родных вещей не могут быть указаны иначе, как благодаря возмож-
ностям геометрии, что должно быть особо отмечено. Ибо если Вы
поинтересуетесь у какого-либо философа, изучающего природу,
что бы он ни слышал и что бы ни читал, какова причина этого вос-
пламенения, он ничего не сможет ответить, а скажет, что это проис-
ходит в силу тайной причины.

А юноша Иоанн доставил [Вам] сферический хрусталь для экс-
перимента, и я обучил его, как показать и объяснить эту тайную
вещь. И нет никого во всей Италии и двоих в Париже, кто смог бы
указать достаточную причину в отношении этой части. А я [в Opus
Maius] изложил многое относительно этих преломлений.

привел. А если опять же произойдет отражение солнечных лучей
от овальной или округлой фигуры в жаркую пору, могут соеди-
ниться все лучи, которые падают на всю поверхность зеркального
тела; и тогда, поскольку соединится бесконечное [число] лучей,
может произойти воспламенение всего, что горит, например, заго-
рится дерево, раскалятся камни, расплавятся металлы. И это —
одна из главных и важнейших возможностей геометрии; в первую
очередь потому, что это воспламенение может произойти на лю-
бом расстоянии, на каком захотим, так что будет сожжено любое
враждебное войско неверных, или лагерь, или город. И возмож-
ность [создания] этой вещи ясна, поскольку, как мы видим, там,
где собираются лучи посредством преломления или посредством
сферического зеркала, происходит заметное возгорание. Следо-
вательно, там, где может соединиться бесконечное [число лучей],
вспыхнет исключительное пламя. И подлинные знатоки учат
этому и свидетельствуют о возможности [создания] такой вещи.
И по милости Божией это зеркало уже изготовлено умнейшим из
латинян¹.