Основные характеристики позиций Родителя, Взрослого, Ребенка 3 страница

она хочет побеседовать с коллегами, а вы своей просьбой нарезать сыр задерживаете ее (целевая ситуация). Тогда вы вежливо пытаетесь объяснить, что ваши цели взаимосвязаны — чем быст­рее она вас обслужит, тем спокойнее она поговорит. Это сов­сем другая ситуация. И, наконец, возможен еще один путь. Вы воспринимаете реакцию продавца не как направленную на вас лично, а как следствие ее большой усталости (от жары, духоты, холода, наплыва покупателей, конца рабочего дня). Вы пытае­тесь выразить ей свое понимание ситуации и сочувствие (меж­личностная ситуация). Понятно, что эта ситуация будет разви­ваться третьим способом. А как правильно? Это, очевидно, за­висит от правильности вашего диагноза, ваших целей и многого другого. Но главное, что такое представление дает возможность проанализировать свои действия.

Таким образом, каждое новое действие создает новую ситуа­цию, которая может продолжать старую, а может и менять ее. Причем, умение правильно действовать состоит в умении таким образом узнавать и вести себя в ситуации, чтобы в наибольшей степени удовлетворять свои главные (а не сиюминутные) по­требности. Именно для этого так важно уметь распознавать смысл действий партнера и знать возможное понимание наших собственных действий. Неправильное определение ситуации

СТИЛЬ ОБЩЕНИЯ Когда же человек покорит межчеловеческое пространство? С. Е. Леи,

и неправильное ее развитие могут привести к неудаче в общении, как это было видно в случае пересекающихся транзакций в схеме Берна. Что же касается правильного понимания ситуа­ций и адекватного поведения в них, то они в большинстве слу­чаев приводят к успеху, получению удовлетворения от общения, достижению целей, подтверждению основных ценностей.

Однако остается еще вопрос о том, почему все-таки люди видят ситуации по-разному? Чем определяется подход, к их по­ниманию (а, следовательно, и все характеристики общения) у каждого конкретного человека? Здесь мы подходим к вопросу о стиле общения, который будет обсужден в следующей части.

Каждому человеку присущ свой, целостный стиль общения, который накладывает вполне узнаваемый, характерный отпе­чаток на его поведение и общение в любых ситуациях. Причем, этот стиль не может быть выведен только из каких-либо инди­видуальных особенностей и личностных черт людей—вспыль­чивости или выдержанности, доминантности или пассивности, доверчивости или закрытое™ и т. п. Он отражает именно осо­бенности общения человека, характеризующие его общий подход к построению взаимодействия с другими людьми.

Есть люди «умеющие» и «не умеющие» общаться, «конфлик­тные» и «соглашатели», «пешки» и «манипуляторы». Стиль об­щения, который присущ каждому из них, по-видимому, зависит от очень разных моментов—и от истории жизни, и от отноше­ния к людям, и от того, какое общение наиболее предпочитаемо в обществе, в котором они живут. Вместе с тем стиль общения, определяя то, как человек склонен строить и понимать различ­ные ситуации, сам оказывает огромное влияние на его жизнь формируя его отношение к людям, способы решения проблем и его личность.

Давайте еще раз посмотрим на общение Георгия Петровича и Михаила Ивановича. Любой наблюдатель, посмотрев на них со стороны, сказал бы, что они совершенно непохожи, у них разный стиль общения.

Так, Михаил Иванович всегда очень глубоко включен в об­щение, которое само по себе имеет для него огромное значение. Он очень эмоционален, открыт, искренен. В любой ситуации принимает живейшее участие, всегда стараясь максимально хо-,рошо понять партнера и посмотреть на все его глазами. Он со всеми общается почти одинаково, совершенно независимо от того, кто перед ним — начальник или подчиненный, взрослый или ребенок, близкий друг или просто знакомый. Со всеми он ровен, тактичен, открыт, вежлив. Это заметно даже в деталях. Так, если за день к нему зайдет несколько человек, он каждому бу­дет говорить одинаково, внимательно выслушает, расскажет то, что его сегодня волнует, спокойно обсудит все новости. Он со­вершенно не умеет врать и притворяться, видимо, поэтому он склонен воспринимать все слова и действия других за чистую монету—он «не понимает», что партнер может иметь какие-то

задние мысли, говорить одно, а думать другое. В общем-то, ко­нечно, понимает, но никак не может это применить в общении. В результате многие «на нем ездят», смеются над ним, считая его недалеким, однако у него много друзей, если кому-то выго­вориться надо, идут к нему, он очень надежный и верный чело­век и, несмотря на кажущуюся мягкотелость, часто оказывает­ся лидером, особенно в трудных ситуациях, так как именно к нему приходят за советом.

Георгий Петрович общается совсем иначе. Для него обще­ние — еще один инструмент делания дела, достижения цели, на­ряду со знаниями, умом, работоспособностью. Само по себе общение его не интересует. В любой ситуации его поведение определяется тем, насколько она связана с делами, которыми он занят непосредственно или с целями, к которым он стремит­ся. Поэтому он всегда разный. С кем-то он весел, любезен, рас­крепощен; с кем-то холоден, высокомерен. В одном случае он говорит с человеком уважительно и проникновенно, в другом — резко и грубо. Если звонит телефон, то разговор строится в за­висимости от того, кто звонит — и голос, и тон, и заинтересован­ность, и то, что рассказывается. Он постоянно думает, как построить разговор с тем-то и тем-то, чтобы получить то-то и то-то, чтобы он согласился или не согласился, убедился в правиль­ности его слов или изменил свое отношение к чему-то. Его обще­ние на людях и наедине совершенно различно: на публике оно еще более определено его задачами—и поэтому еще более ма-нипулятивно, демонстративно. Строя свое общение на управле­нии, манипуляции; он того же ждет и от других; постоянно склонен видеть какие-то скрытые мотивы, враждебные замыс­лы, попытки управлять им, вечно старается проконтролировать все общение. Его очень уважают в коллективе как хорошего специалиста и умного человека, но когда нужно человеческое участие, к нему никто не обратится: все знают, что «просто так» он не общается. Зато если человек работает вместе с ним над общей темой, тогда он знает, что по деловому вопросу может обратиться к нему в любое время, хоть среди ночи—он будет выслушан.

Можно еще очень долго описывать различия, присущие на­шим героям. Но мы ограничимся сказанным и сделаем выводы. Итак, Михаил Иванович любую ситуацию строит как межлич­ностную, и этим определяются его восприятие людей, коммуни­кация, понимание взаимодействий. Стиль же Георгия Петровича ведет свое происхождение от целевых ситуаций. В большинст­ве случаев он входит в общение как бы в целевой ситуации и соответственно понимает партнеров, их действия и слова. Получается, что наши знакомые живут в разных мирах и то, как они общаются—следствие их понимания мира, способ его построения. Более того, их личностные особенности; свойства — это, по сути дела, результат их стиля общения. И даже их

ошибки—это ошибки стиля, они разные. Так, Михаил Иванович слишком доверчив, часто меняет мнения, легко поддается давле­нию, поэтому он всегда стремится к межличностному взаимопо­ниманию, часто не распознавая межгрупповые и деловые ситуа­ции. Георгий Петрович, наоборот, очень закрыт, ригиден и часто упускает на самом деле важную для себя информацию и людей, которые могли бы быть для него значимыми—тоже не потому, что «он такой», а потому, что в большинстве случаев он не уз­нает, межгрупповая это или межличностная ситуация, и поэто­му неправильно в них действует.

Получается, что стиль общения существенно определяет по­ведение человека при взаимодействии с другими людьми. Однако откуда он берется? Ведь каждый человек попадает в разные ситуации и в большинстве из них ведет себя вполне адекватно — откуда же появляется такое предпочтение одному из видов ситуации?

Мы условились говорить о трех основных видах ситуаций взаимодействия (межгрупповой, целевой и межличностной), по­нимая их как некоторые идеализированные образы. Очевидно, и вряд ли кто-то будет с этим спорить, что бывают явные и не­явные (по типу), ситуации. Понятно, что задушевный разговор с другом — явная межличностная ситуация, и мало найдется людей, которые ее с чем-то спутают. Торговые переговоры — деятельностная ситуация, но уже не столь явная — некоторые могут принять ее за межгрупповую. И, наконец, существуют очень сложные ситуации, такие, вид которых очень трудно опре-ределить изначально и которые в большей мере формируются по ходу общения. Как было показано в специальных исследова­ниях, именно в таких сложных для опознания ситуациях, когда затруднительно ее сразу определить, огромное значение начинает играть индивидуальный стиль общения партнеров [123], кото­рый в сущности определяется большей готовностью к опреде­ленному для данного человека типу ситуации. Иными словами, если человек больше «любит» межгрупповые ситуации, он будет склонен в любом затруднительном случае вести себя та­ким образом, как если бы он находился в межгрупповой ситуа­ции, а если для него более приемлемы целевые, то тогда в слож­ных случаях он скорее всего и увидит такую ситуацию, и пове­дет себя соответственно.

Таким образом, стиль общения—это образ действий, кото­рый извлекается из одного какого-то типа ситуаций и проявля­ется в сложных (с точки зрения определения типа ситуации) случаях. Поскольку «образ» того или иного стиля связан с об­щением в одной из «базовых» ситуаций, то конкретное включе­ние тех или иных механизмов социального восприятия, воздей­ствия и защиты от него определяется этой «базовой» ситуацией. Конкретный выбор стиля общения определяется многими факторами. И личностными особенностями человека, и его ми-

ровоззрением, и его положением в обществе, и характеристика­ми этого общества, и еще многим другим.

Сколько же существует стилей общения? На этот вопрос трудно ответить. Но если пойти от ситуаций, считая, что стиль общения—это просто большая готовность человека к той или иной ситуации, то можно говорить о трех основных стилях. На­зовем их условно ритуальным, манипулятивным и гуманисти­ческим. Ритуальный стиль порождается межгрупповыми ситуа­циями, манипулятивный—деловыми, а гуманистический—меж­личностными.

Прежде чем перейти к описанию и анализу характеристик стилей общения есть смысл представить себе как бы целостный образ базовых ситуаций, из которых он «извлекается». Для этого воспользуемся литературным примером. В рассказе Фа-зиля Искандера «Летним днем» [41], на наш взгляд, даны од­новременно все три ситуации общения.

Действие рассказа происходит в кафе на набережной юж­ного курортного города. Автор знакомится с туристом немцем. Немец хорошо говорит по-русски и расположен побеседовать. Они говорят о фашизме и турист вспоминает несколько ситуа­ций во времена фашизма, центральной из которых является разговор в гестапо, где его пытались склонить к сотрудничест­ву с этой организацией. В то время, как автор рассказа и его новый знакомый общаются, за соседним столиком идет другая беседа: беседуют женщина и пенсионер.

Таким образом, в рассказе три ситуации общения, которые участники ситуации понимают одинаково,—это «явные» си­туации.

Первая—разговор автора и туриста—для обоих значимое межличностное общение.

Вторая—разговор немца с сотрудником гестапо—для обо­их целевая, каждый преследует противоположные цели и ста­рается управлять другим, используя все возможности.

Третья—разговор пенсионера и женщины—для обоих меж­групповая, имеет только социальный смысл.

В этих разговорах хорошо, как нам кажется, видны все особенности общения в «базовых» ситуациях и, следовательно, соответствующих им стилей общения.

В дальнейшем мы будем все время иметь в виду и то важ­ное обстоятельство, что стиль общения — это скорее предрас­положенность к определенному общению, направленность, го­товность к нему, которая проявляется в том, как человек скло­нен подходить к большинству ситуаций. Однако стиль не опре­деляет полностью общение человека — он может общаться и в «чужом» стиле. Скажем, если человеку свойственен в ос­новном манипулятивный стиль, это не значит, что его общение с ближайшим другом тоже будет деловым. Конечно, он будет об­щаться в ситуации межличностной со всеми вытекающими по-

следствиями, однако его основной стиль будет все равно ска­зываться.

Поэтому для понимания возможностей и ограничении того или иного стиля нам необходимо ответить на следующие во­просы.

Какие способы социального восприятия, коммуникации

и взаимодействия свойственны тому или иному стилю общения? Как избранный стиль сказывается в разных ситуациях? Какое обратное влияние на личность и взаимоотношения

человека имеет свойственный ему стиль общения?

РИТУАЛЬНОЕ ОБЩЕНИЕ

Окажись я единственным обитателем Земли, владение ею не доставило бы мне радости: у меня не было бы ни забот, ни наслаждений, ни желаний, даже богатство и слава превратились бы в пустые слова, ибо не станем обманывать себя — всеми своими удовольствиями мы обязаны людям, прочее в счет не идет.

Вовенарг

 

Любой человек в различные моменты жизни общается со­вершенно по-разному. Однако в общении практически каждого человека можно выделить некоторую общую составляющую — его стиль общения, т. е. наиболее предпочитаемые им способы понимания других людей, коммуникации и действия в общении. Индивидуальный стиль общения как бы извлекается из опреде­ленного рода ситуаций, где необходимо именно такое общение, и распространяется как основной способ подхода к любым дру­гим ситуациям, становясь принадлежностью данного человека.

Выбор того или иного основного стиля общения определя­ется очень разными и сложными причинами—опытом его об­щения, его представлением о людях и о жизни вообще, его личностными особенностями. Но самое существенное, что сам этот выбор формирует затем и опыт человека, и его отношение к людям, и его ожидания в различных жизненных коллизиях, становится составляющей его личности.

Первым мы рассмотрим ритуальное общение — индивидуаль­ный стиль общения, свойственный очень многим людям.

Этот стиль ведет свое происхождение от социальных, меж­групповых ситуаций общения, где главной задачей партнеров является поддержание связи с социумом, подкрепление пред­ставления о себе как о члене общества. При этом важно, что партнер в таком общении является как бы необходимым атри­бутом выполнения ритуала. В реальной жизни существует ог­ромное количество ритуалов, подчас очень разных, ситуаций, в которых каждый участвует только как некоторая маска с за­ранее заданными свойствами и которые требуют от участников только одного — знания правил игры.

В качестве развернутого примера ритуального общения мо­жет быть предложен отрывок из уже упомянутого нами расска­за Ф. Искандера «Летним днем».

«За столиком, где до этого сидели мальчишки, сейчас сидел местный пенсионер. Это был небольшой розовый старик в чистом чесучовом кителе. На столике у него стояла бутылка боржома и маленький граненый стакан­чик, из которого он время от времени попивал боржом двумя-тремя глоточ­ками. Отопьет, пожует губами и, перебирая четки, глядит на окружающих

с праздным любопытством.

Всем своим видом он как бы говорил: вот я в жизни хорошо поработал, а теперь пользуюсь заслуженным отдыхом. Захочу — пью боржом, захочу — четки перебираю, а захочу — просто так сижу и смотрю на вас. И вам никто не мешает хорошо поработать, чтобы потом, в свое время, пользовать­ся, как я сейчас пользуюсь, заслуженным отдыхом.

Сначала он сидел один, но потом за его столик присела с чашечкой мо­роженного крупная, как-то неряшливо накрашенная женщина с деревянными бусами на шее. Сейчас они оживленно беседовали, и в голосе пенсионера все время чувствовался холодок интеллектуального превосходства, который собеседница безуспешно пыталась растопить, отчего в ее собственный голос проскальзывали нотки тайной обиды и даже упрека. Но старик, не обращая на них не малейшего внимания, упрямо держался взятого тона.

Я стал прислушиваться.

—...Япония сейчас считается великой страной,—сказал пенсионер, пере­брасывая несколько бусинок на четках, — и, между прочим, у них очень кра­сивые женщины встречаются.

— Зато мужчины некрасивые, — радостно подхватила женщина, — в со­рок пятом году у нас в Иркутске я видела много пленных японцев, среди

них ни одного красивого не было...

— Пленные никогда красивыми не бывают, — перебил ее пенсионер на­ставительно, как бы вскрывая за ее этнографическим наблюдением более глубокий, психологический смысл и тем самым сводя на нет даже скромную

ценность самого наблюдения.

— Но почему же... — запротестовала было женщина, но чесучовый под­нял палец, и она замолкла.

— В tro же время Япония в будущем—крупный источник агрессии,—

сказал он, — потому что связана с Америкой через банковский капитал.

— По-моему, в Америке, кроме десяти процентов, все остальные него­дяи,—сказала женщина и, посмотрев на руки старика, сейчас снова переби­рающие четки, зачем-то притронулась к своим бусам.

— Богатейшая страна, — сказал пенсионер задумчиво и поставил локти на столик — сквозь широкие чесучовые рукава два острых независимых ло­котка.

—...Дочь Дюпона, — начал он что-то рассказывать, но остановился,

вспомнив об уровне аудитории. — Дюпон кто такой, знаете?

— Ну, этот самый, — растерялась женщина.

— Дюпон — миллиардер, — жестко уточнил старик и добавил: — А про­тив миллиардера миллионер считается нищим.

— Господи, — вздохнула женщина.

— Так вот, — продолжал пенсионер, — дочь Дюпона пришла на один бан­кет с бриллиантами на десять миллионов долларов. А теперь спрашивайте,

почему ее никто не ограбил?

Старик слегка откинулся, как бы давая время и простор для любых до­гадок.

— Почему? — спросила женщина, все еще подавленная богатством мил­лиардерши.

— Потому что ее сопровождали пятьдесят переодетых сыщиков в виде знатных иностранцев,—торжественно заключил пенсионер и отпил боржом из своего маленького стаканчика.

—Они интимную переписку адмирала Нельсона предали огласке, — вспомнила женщина, — мало ли что мужчина может писать женщине...

— Знаю, — строго перебил ее старик, — но это англичане.

— Все равно это подлость, — сказала женщина.

— Вивьен Ли, — продолжал пенсионер, — пыталась спасти честь адмира­ла, но у нее ничего не получилось.

— Я знаю, — кивнула женщина, — но она, кажется, умерла...

— Д³. — подтвердил старик, — она умерла от туберкулеза, потому что ей нельзя было жить половой жизнью... Вообще при туберкулезе и при раке, — придерживая одной рукой четки, он на другой загнул два пальца, — поло­вая жизнь категорически запрещается...

Это прозвучало как сдержанное предупреждение. Старик слегка поко­сился на женщину, стараясь почувствовать ее личное отношение к вопросу.

— Я знаю, — сказала женщина, не давая ничего почувствовать.

— Виссарион Белинский тоже умер от ТБЦ, — неожиданно вспомнил пен­сионер.

— Толстой — мой самый любимый писатель, — ответила ему на это жен­щина.

— Смотря какой Толстой, — поправил старик, — всего их было три.

— Ну, конечно, Лев Толстой, — сказала женщина.

— „Анна Каренина", — заметил пенсионер, — самый великий семейный роман всех времен и народов.

— Но почему, почему она так ревновала Вронского?! — с давней горечью заметила женщина.—Это ужасно, этого никто не может перенести...» [41, с. 178—181].

В подобном стиле осуществляются многие контакты, разго­воры, которые со стороны, да иногда и изнутри, кажутся бес­смысленными, бессодержательными, так как они на первый взгляд совершенно неинформативны, нецеленаправлены, не име­ют и не могут иметь никакого результата. Ну, действительно, какой, казалось бы, смысл в общении, предположим, на некоем дне рождения. Все присутствующие знают друг друга лет 20, собираются вместе раза 3—4 в год, сидят по нескольку часов и говорят все об одном и том же. И мало того, что темы разгово­ров в сущности не меняются, так, кроме этого, каждый наверняка может предсказать точку зрения любого по любому вопросу. Казалось бы, абсолютно бессмысленная трата времени, которая должна вызывать только раздражение. Это иногда и случается, но редко—гораздо чаще мы получаем от такого рода заседаний удовольствие. Мало того, чем больше «отягчающих» обстоя­тельств — чем больше стаж знакомства, чем меньше новых лю­дей (а ведь интересно, что в таких компаниях с трудом прижи­ваются даже собственные дети), чем меньше неожиданных то­чек зрения — тем больше удовольствия. Зачем же это нам нужно?

Описанное общение — типичный случай ритуального обще­ния, где главным делом является подкрепление своей связи со своей группой, подкрепление своих установок, ценностей, мне­ний 'и т. д., повышение самооценки и самоуважения. Отмечен­ные черты этого общения — ненаправленность, неинформатив­ность, бессодержательность, невовлеченность или малая вовле­ченность партнеров в общение—во многом характерные признаки ритуального общения.

Как воспринимается партнер в ритуальном общении? Да, в общем, никак. Так как партнер — всего лишь необходимый атрибут, в принципе не единственный и легко заменимый, то его

конкретные индивидуальные особенности несущественны. Это верно и тогда, когда мы знаем человека «как облупленного» и когда мы его в первый раз видим. Важно только одно — его компетентность относительно конкретного ритуала. До тех пор пока человек находится в рамках ритуала, его восприятие и по­нимание как бы не нужны. Вспомним широко известное опре­деление зануды — «это человек, который на вопрос „Как жи­вешь" начинает подробно рассказывать, как он живет». Иными словами, мы понимаем или воспринимаем человека как зануду (т. е. приписываем ему свойство «занудность») только тогда, когда он выходит за рамки ритуала. Если же он не выходит за них (например, на этот сакраментальный вопрос говорит «нор­мально»), то мы о нем ничего конкретного сказать не можем— да нам это и не нужно.

В ритуальном общении для нас существенно следование роли — социальной, профессиональной или межличностной. Ска­жем, на вопрос «Как живешь?» надо отвечать что-то вроде «Нормально», «Прекрасно», «Отлично» и т. д., а вот ответ «От­вратительно», предполагающий в дальнейшем вопрос «А что так?» и последующую беседу на эту тему,—это уже выход из ритуала приветствия и переход к другому общению. Человек, отвечающий «Отвратительно» в данном случае выходит из рам­ки своей ритуальной роли. Межличностные роли тоже сущест­венны в ритуальном общении. Скажем, некто всегда в компании выполняет роль «Весельчака». Если в такой компании в риту­альном разговоре о спорте или о политике он вдруг начнет вы­сказывать какие-нибудь скептические мысли, это нарушит ри­туал и вызовет удивление.

Если вспомнить тот раздел, в котором говорилось об атри­буции причин поведения, то одним из интереснейших фактов, который был там обсужден—это малая информативная цен­ность для атрибуции строгого ролевого поведения и, наоборот, большая ценность входящего из роли поведения. Но в ритуаль­ном общении партнеры обычно строго выполняют свои роли и потому воспринимают друг друга, мягко говоря, схема­тично.

Гораздо большее значение для ритуального поведения игра­ют восприятие ситуаций общения и та самая коммуникативная компетентность, о которой мы уже говорили. Действительно, для ритуального общения чрезвычайно важно правильно опо­знать ситуацию общения, с одной стороны, и представлять се­бе, как в ней себя вести,—с другой. Например, кто-то уходит из гостей. Он уже одет, уже стоит в дверях, но все не уходит, что-то говорит, говорит—десять минут, полчаса, час. Человек не опознает ситуации, в которой должен быть ритуал проща­ния, а продолжает существовать в ситуации «застольная бесе­да». Для хозяев же это именно ритуал прощания, который про­исходит явно неправильно, гость не выполняет ролевые ожида-

ния, и его начинают воспринимать как надоедливого, назойли­вого и т. п. человека.

Роль коммуникативной компетентности в ритуальном обще­нии хорошо видна по многим известным примерам. Если кто-нибудь, разговаривая с Вами, положит вдруг ноги на стол, то, это, скорее всего, будет расценено как неуважение, хотя хорошо известно, что, например, в США — это обычный стиль поведе­ния. На вопрос «Как поживаете?» в англоязычных странах при­нято отвечать «Прекрасно». И если в соответствии с нашими нормами сказать «Нормально»—это выбьется из ритуала и вы­зовет тревогу у собеседника. В некоторых культурах в гостях принято отрыгивать, показывая, что обед понравился. Однако в нашей культуре громкая отрыжка после еды вряд ли произ­ведет должное впечатление, скорее всего, гостя больше никогда не пригласят в дом [ИЗ]. Таких примеров можно привести ог­ромное количество. Важно понять, что ритуалы детерминиру­ются культурными нормами, знание которых необходимо для их

успешного выполнения.

Точно так же, как и перцептивная сторона ритуального об­щения, коммуникативная сторона диктуется особенностями кон­кретного ритуала. Им определено и содержание сообщения, и конкретные приемы, используемые в коммуникации. В сущ­ности, безразлично, что именно будет обсуждаться за празд­ничным столом — политика или последние моды, главной харак­теристикой здесь будет не тема, а ее приемлемость в данном ритуале данной группы. Скажем, за столом принято говорить о том, что видели по телевизору, а на лестнице во время куре­ния — о политике. И тогда, скорее всего, приходя с лестницы в комнату «политики» превращаются, скажем, в «искусствове­дов», и наоборот.

Приемы коммуникации также будут целиком зависеть от конкретного ритуала. Тут важно отметить, что в ритуальном общении никогда или почти никогда реально не стоит задача изменения точки зрения или мнения, установки партнера. Бо­лее того, в этих случаях вообще не предполагается какое-либо изменение, оно с начала и до конца заданное, неизменяемое соотношение сил и мнений, с которым все знакомы, и которого необходимо придерживаться. Даже если есть разница мнений — это такая же часть ритуального общения, как и единство мнений.

Итак, если нет задачи изменения мнений, воздействия на дру­гого, то, следовательно, нет и задачи убеждения, а значит, и нет нужды использовать какие-то специальные приемы. Выяснив, например, разницу во взглядах, ее принимают во внимание и тщательно обходят этот пункт. А если все-таки есть какие-то приемы, направленные на повышение эффективности воздействия, то чаще всего эти приемы — тоже часть ритуала. Ну, например, межличностная роль «эрудит» предполагает ссылки на источни-

ки, авторитеты, принятая роль в компании «я человек простой» предполагает... и т. д.

С другой стороны, существуют сложные ритуалы, в которых в обязательном порядке включены определенные приемы воз­действия. Например, ритуал защиты диссертации. Обычно все происходящее, включая, кто и что скажет, а также и результат голосования, известно заранее. Однако диссертант должен убеждать, оппонент спорить и т. д. Важным показателем не­обязательности убеждения и реакции на нее в ритуальном об­щении — это отсутствие, как правило, эмоциональной реакции на те приемы, которые в другом случае ее бы вызвали.

Целью ритуального общения является не изменение другого, не воздействие на него, а подтверждение себя — своих мнений, своих представлений. Поэтому, естественно, что участники та­кого общения стараются избежать всякого столкновения мне­ний. Если человек хорошо ориентируется в ситуации, если он компетентен в ритуалах, то эффективность общения будет для него высокой — он укрепит свою самооценку и представление о мире. Если же произойдет какой-то сбой, например, возникнет непредусмотренный ритуалом спор, то общение перестает быть ритуальным, и эффективность будет оцениваться по-другому. Эффективность же собственно ритуального общения в данном случае будет низкой. Это сразу чувствуется, так как у присут­ствующих портится настроение: вместо того, чтобы «хорошо посидеть, поговорить в теплой компании», вдруг выясняется, что наши давнишние друзья думают совсем не так, как мы, и даже не так, как предполагалось.

Интерактивная сторона ритуального общения определяется тем, что ситуация воспринимается как межгрупповая; это оз­начает, что и действия партнера, и свои понимаются в соответ­ствии с ритуалами, принятыми в данной группе или между группами. Таковы описанные Э. Б. Берном «Развлечения»— развернутые ритуальные беседы, принятые в определенных группах. Например, развлечение «Что почем?», «Дженерал моторе» (о сравнительных достоинствах разных марок ав­томобилей), «А наутро» (кто как себя чувствует после выпивки).

Когда любая ситуация общения воспринимается или превра­щается человеком в ритуал, можно говорить о ритуальном стиле общения. Этот стиль хорошо узнаваем — он всегда пред­полагает большое, даже преувеличенное внимание к форме общения, к соблюдению правил и, в общем, пренебрежение содержанием. Вероятно во многих случаях можно говорить, что корни ритуального стиля лежат в неудовлетворенности че­ловека своим положением среди людей, в реальной невключен­ности в значимые человеческие отношения, т. е. ритуальный стиль почти всегда свидетельство психологического неблагопо­лучия.