Глава 18. Эмоциональное расстройство

- Пусть он замолчит! Скажи ему, чтобы он замолчал! - Мне было совершенно всё равно, что Францёз видел меня в том виде, в котором я только что вылезла из постели - в мешковатой старой пижаме Пауля, неумытая и с растрёпанными волосами. Если бы он только наконец перестал разговаривать! Его голос угрожал разорвать мою голову. А она уже в течение нескольких дней сводила меня с ума. Боль въедалась в мой мозг. Всё, что я хотела, - это избавиться от нее. Ничего другого я больше не желала. Совсем ничего.

Моя голова стала моим злейшим врагом с Тришина. Тришин... о Боже. Почему я всё ещё помнила это? Мне нельзя этого делать.

- Ах, Боже мой, опять она, - протянул Францёз, сморщив нос, а я прижала, застонав, ладони к вискам. - Ты не хочешь её...? - Францёз сделал движение своими тощими плечами, которое явно означало «сдать». Сдать в больницу. Запереть.

Пауль раздражённо застонал:

- Эли, пожалуйста, вернись в постель. Нам нужно обсудить кое-что важное, а ты, собственно, должна отдыхать.

- Вы не можете сделать это где-нибудь в другом месте? - спросила я устало. Мой голос прозвучал таким разбитым, что я, услышав его, вздрогнула.

- Ты знаешь, что я не оставлю тебя одну. - Розини проковылял, склонив голову, ко мне и потёр голову о мою лодыжку.

- Сюда, Розини! Сюда, ну же, быстро, - приказал Францёз ему вернуться, как будто я могла заразить его собаку очень опасной заразой. Пауль, тяжело дыша, встал, в то время как Францёз тащил задыхающегося Розини за ошейник к себе, и вытолкнул меня из кухни. Я сопротивлялась, но была слишком изнурённой, чтобы оказать настоящее сопротивление.

- Тогда дай мне, по крайней мере, таблетку, пожалуйста, только одну, - умоляла я его. - Одну против боли или одну, чтобы я могла заснуть. Иначе я этого не выдержу.

- Что теперь, Пауль? - залаял Францёз нам в след. Я вздрогнула, и мои колени подогнулись, но Пауль удержал меня. - Мы продолжим здесь или нет? Пауль, ты знаешь, люди ждут каталоги, нам нужно продолжить...

- Разве ты не видишь, что моя сестра болеет? - ответил Пауль, кое-как сдерживаясь.

- Болеет, - фыркнул Францёз из кухни. - Болеет...

Я попыталась ещё раз вырваться из рук Пауля, но его хватка была железной. Моя кожа горела под его пальцами, и во мне пробудилась чудовищная ярость. Он должен отпустить меня, немедленно.

- Сначала я позабочусь о своей сестре. Поезжай лучше домой. Я позвоню, когда... когда мы сможем работать дальше. Хорошо? - Ругаясь и причитая, Францёз вместе с собакой промчался мимо нас и хлопнул за собой входной дверью.

- Эли, это не может так продолжаться, - посетовал Пауль, после того как отвёл меня назад в постель. - И таблетку я тебе не дам. Ты почти в течение двух недель каждый день, утром и вечером, получала по две штуки - а это для твоего веса вообще-то уже слишком много. Эли, это был морфий вначале, теперь это анальгин, и ты принимаешь к тому же сильное снотворное - это всё не предназначено для длительного применения, и ты это знаешь!

- Пожалуйста, Пауль, пожалуйста!

- Я себя спрашиваю, что это за парень, который доводит тебя до такого состояния, доставляет ко мне среди ночи, приказывает мне вколоть тебе морфий и больше не навещает тебя, - ругался Пауль гневно. - На самом деле, вы оба можете сразу... - Он замолчал. - Это тип кажется мне жутким.

Как и я, подумала я. Потому что так и было. Пауль боялся того, во что я превратилась. И поэтому он должен выполнить моё желание.

- Одну единственную, Пауль. Ты ведь мой брат, пожалуйста...

- Да, я твой брат, но не врач. Меня могут посадить за то, что я здесь делаю. Я хочу, чтобы ты пошла к профессионалу. Больше я не могу нести за это ответственность. Я позвоню моему домашнему врачу. - И Пауль достал свой мобильный из кармана штанов и начал искать номер телефона.

- Нет, Пауль, никакого врача. Я снова буду здоровой, если ты дашь мне ещё одну таблетку, только одну... - Чтобы я не могла видеть сны и чтобы я забыла. Вы не позволили мне умереть, так что позвольте мне, по крайней мере, забыть.

Потому что как только действие таблеток ослабевало, мои виски снова начинали стучать, и каждый удар делал образы в моей голове яснее - панические, полные ужаса глаза, которые смотрят на меня, будто я могу помочь им; я видела бледные плитки на стенах, стерильный пол, все эти истощённые измученные тела, я могла чувствовать запах смерти и газа, слышала крики и мольбы, и жалобные стоны. Слишком громко и пронзительно. Я сжимала глаза и засовывала пальцы в уши, прижимала нос к моей подушке, но образы были слишком сильными, они преследовали меня. Только когда следующая таблетка начинала действовать, они постепенно уплывали, становились, в конце концов, расплывчатыми и терялись в глубоких серых, успокаивающе холодных клубах тумана, который замораживал всё, что могло подобраться ко мне слишком близко.

Я хотела и дальше продолжать тупо дремать, ничего не чувствовать и ни о чём не думать, всё расплывчато и мягко, так что даже тоска по Колину не могла выбраться наружу. Тоска по мужчине, которого я бы ненавидела, если бы была способна на такие сильные чувства. Но я этого не хотела. Поэтому мне нужны были таблетки. И хотя мой мозг казался нефункционирующей пустой массой, внезапно в моё сознание проникла ясная мысль: Песочный человек. Должен прийти Песочный человек.

- У меня есть врач, Пауль, позвони ему. Я была у него, когда сказала тебе, что иду мыть полы. Он практикует здесь, в Гамбурге, он специалист по сну, а у меня ведь эти ужасные кошмары и потом все эти вещи с Марами...

Пауль остановился и опустил телефон.

- Как его зовут? - спросил он подозрительно. Он мне не верил.

- Доктор Занд, он работает в Иерусалимской больнице. Пусть тебя с ним соединят, скажи ему моё имя... чтобы он пришёл сюда... ой, моя голова..., - застонала я. Опять стало хуже, хотя Францёз ушёл. При каждом вдохе, каждом слове, каждом движение моего лица, боль проносилась к вискам и вращалась, как турбина, в моём черепе.

Полчаса спустя доктор Занд сидел на краю моей кровати и смотрел на меня с тревогой. Но и Пауль тоже был в комнате.

- Пауль, ты не можешь принести мне стакан воды? - попросила я его. Мне нужно было избавиться от него, чтобы можно было говорить открыто. Он кивнул и исчез.

- Колин, тот Камбион..., - прошептала я, торопясь. - Я подарила ему одно из своих воспоминаний, потому что он был голоден, а потом... потом что-то случилось, что... после этого я стала такой! У меня боли, и я не хочу видеть сны, ни в коем случае, и мне нужны таблетки, мне они на самом деле нужны! - Шаги Пауля приблизились.

- Не могли бы вы оставить нас наедине, господин Фюрхтегот? - попросил доктор Занд Пауля вежливо, после того, как тот поставил воду на прикроватную тумбочку. - Позже мы охотно можем всё вместе обсудить, но в ходе терапии лучше, если я сначала поговорю с моей пациенткой наедине.

Пауль это понял, и мы молча ждали, пока он не ушёл на кухню.

- Что именно произошло, Елизавета? Вы должны попытаться вспомнить.

- Нет, пожалуйста, не надо! - воскликнула я дрожащим голосом. Я даже не хотела об этом думать, не то чтобы вспоминать. - Там везде... это как корка льда, я не могу её сломать, но я знаю также, что это убьёт меня, если я сломаю её. Поэтому мне нужны таблетки. Если я их принимаю, то не чувствую больше этого льда.

Лучше я не могла объяснить. Удручённо я опустилась назад на подушку.

- Вы что-то вытесняете из памяти, Елизавета.

- Это я сама знаю! - огрызнулась я на доктора Занд. - Моё тело и голова делают это за меня. Я не могу это контролировать.

Доктор Занд глубоко вздохнул, но не сделал никакой попытки коснуться меня, за что я была ему очень благодарна. Я бы поцарапала его своими ногтями, если бы он сделал это. Его светло-серых глаз я избегала, но я чувствовала, что они беспрерывно за мной наблюдают.

- Хорошо, Елизавета. Я кое-что вам оставлю. Принимайте три раза в день одну таблетку, запивая стаканом воды. Проглатывайте не жуя. Понадобится пара часов, пока они начнут действовать. Вам нужно иметь терпение, но потом они вам помогут. Как только вы почувствуете себя лучше, приходите ко мне на консультацию.

Он открыл свою сумку, копался там какое-то время и наконец положил коробку таблеток на прикроватную тумбочку.

- Если вечером будет особенно плохо, вы можете принять и две. Не больше, хорошо? И ничего не говорите об этом вашему брату. Он, кажется, противник таблеток. Это может быть во многих случаях и верно, но не в вашем.

- Спасибо..., - вздохнула я. Я сразу же приняла одну таблетку. У неё был слабый пряный запах, который показался мне почему-то знакомым, но я не желала об этом размышлять. Я только хотела спать.

- Елизавета..., - начал доктор Занд осторожно. - Этот Мар, Колин... Вы после этого... происшествия... видели его или говорили с ним?

- Нет, - ответила я чёрство. - И я этого не хочу.

- Возможно, вам нужно это сделать, чтобы выяснить, что случилось. Он сейчас в городе?

- Я не знаю... Мне это не интересно. Пусть он не приближается ко мне. - Моё сердце забилось быстрее, потому что оно распознало ложь и освободилось на один момент из вялости моего тела. Но лёд надвинулся на возмущение и принудил вернуться к его медленным, неохотным ударам.

Я положила таблетки под свою подушку, повернулась к стене и закрыла глаза, чтобы показать таким образом доктору Занд, что он может идти. И он так и сделал. Я услышала, как он парой слов обменялся с моим братом, короткий, объективный диалог, потом дверь закрылась. Это займёт несколько часов, пока препарат начнёт действовать, сказал доктор Занд. Несколько часов, это было слишком много. Так долго я не смогу ждать. Но если можно принимать две перед сном, а я хотела спать, хотя было только послеполуденное время, то три или четыре не убьют меня, хотя мне это было бы всё равно. Я выдавила их дрожащими руками из пластиковой упаковки и засунула в рот. Последним глотком воды, смочив сухое горло, я запила их, как раз вовремя, перед тем, как Пауль зашёл в комнату.

- Теперь тебе стало немного лучше? - Он выглядел почти облегчённо, как будто кто-то снял с его плеч тяжкий груз. - Я так рад, что ты наконец позволяешь помочь тебе, Эли. Ты должна была сказать мне раньше, что находишься у него на терапии.

- Мне просто было стыдно, - оправдывалась я.

- Нет никакой причины стыдиться болезни. Ни одной. Послушай, мне надо с Францёзом обязательно подготовить каталог, у нас важный клиент в Дубае, который ожидает его. Я оставляю выбор тебе: либо Францёз приходит сюда, либо я еду к нему. Но я, конечно, подожду, пока ты заснёшь!

Голос Пауля звучал устало. Он сидел возле меня каждую ночь, на узкой раскладушке, которую он поставил напротив моей кровати, возле стены (я отказывалась спать в его кровати, его комната вызывала во мне страх), и дежурил, пока таблетки не начинали действовать и я впадала в глубокий сон. Он не отходил от меня, заставлял меня есть и пить, потому что я иначе не делала бы этого. Я весила теперь едва пятьдесят килограмм. Мне было ясно, что я загрузила Пауля. Я была его новой работой на весь день.

Францёз из-за этого был вне себя. И как бы мало я любила Францёза и не доверяла ему, как бы мысль о том, что оба любили друг друга, меня не беспокоила, они были парой, и Пауль хотел его видеть. Я не могла заставить его оставаться рядом со мной. А таблетки под моей подушкой успокаивали меня. Уже скоро холод льда я больше не буду чувствовать.

- Ты можешь пойти к нему. Для меня так будет лучше, чем, если он придёт сюда. Тебе не надо ждать, пока я засну, - пробормотала я. Но Пауль остался. Таблетки подействовали быстрее, чем я смела надеяться. Мягкая вата обернулась вокруг моего тела. Мои мысли, и без того онемевшие и апатичные, размылись. Последнее, что я слышала, был щелчок двери и завывающий двигатель Porsche. Porsche... почему она была снова здесь? Кто привёз её?

Но и эта мысль потеряла свой цвет, как капелька чернил в море, и я с благодарностью позволила окунуться себе в полную пустоту своего сна.

 

Глава 19. Выздоровление

- Просыпайся. - Я тотчас же отреагировала и в тот же момент спросила себя, почему я это сделала. Неужели таблетки уже перестали действовать, посреди ночи?

Я открыла свои горящие веки. Тёмная фигура сидела на подоконнике. Холодный, затхлый запах струился в комнату, и два глаза коротко вспыхнули, как кусочки угля, которые тлели в пекле.

Я так сильно ударила по выключателю, что лампа зашаталась и опрокинулась в сторону стены.

- Ты! - заорала я на него. - Ты... осмеливаешься прийти сюда и разбудить меня!

Колин ничего не ответил. Медленно он сполз с подоконника, не отрывая от меня своего взгляда. О, он всё ещё выглядел ослепительно. Здоровым, свежим, сильным. Да, он был цветущей жизнью, хотя и смертельно бледный, но полный силы и изящества. Его волосы извивались.

- Боже мой, Эли, - сказал он тихо. - Твой вид разрывает мне сердце.

- Какое сердце? - прошипела я. - Скажи мне, какое сердце? Оно не бьётся! Не говори глупостей, Колин, у тебя нет сердца, и не смей прикасаться ко мне!

Он даже не приблизился ко мне, и, тем не менее, я отшатнулась, сдвинувшись к самому подножию кровати. Неподвижно он остался стоять возле окна.

- Почему ты не позвонил в дверь, так как это делает любой нормальный человек?

- Ты бы не услышала меня, - ответил Колин спокойно. - И тем более, ты бы не открыла мне дверь. Кроме того, я не хочу оставлять следов. - Я отмахнулась от него. Кому это было интересно? Следы? Какая ерунда.

- И вообще, ты не можешь хоть раз сделать что-то, как нормальные люди? Неужели всегда нужно устраивать целый спектакль? Мне уже становится от этого плохо! Это глупо, смешно, ты разве этого не замечаешь? У нас пять градусов тепла, а ты лазаешь тут в одной рубашке, древней белой рубашке, у которой не хватает половины пуговиц. Тебе не кажется это немного жеманным? Эй, посмотрите, я особенный!

Губы Колина затвердели, но он позволил мне говорить. А это добавило моей злости только ещё больше огня.

- Твои сапоги! Боже мой, существует тысяча обувных магазинов, но нет, это должны быть сапоги из девятнадцатого столетия и ко всему этому немного современного стиля, только чтобы все видели, какой ты экзотичный, не правда ли? Потом эти гейские колечки в ушах! Тьфу, как маскировка, хотя на тебя всё равно не смотрит ни одни человек, потому что все считают тебя уродливым. Да, Майке считала тебя уродливым, и я уверенна, она была не единственной... Я тоже больше не могу смотреть на них, на твою нелепую одежду и твою манеру хищника. - Я вздохнула и почувствовала, как охвативший меня лёд становился всё плотнее и твёрже, чем дольше я говорила, но мне это подходило.

Моё сердце должно стать мёртвым, как и его.

- Ты самовлюблённый и тщеславный, Колин. Свой дурацкий браслет ты не снимаешь, даже когда купаешься... Мы сидели вместе в ванной, ещё помнишь? Ты ещё это помнишь? - Он пристально смотрел на меня. Я не могла прочитать по его лицу никаких эмоций. - Я ещё это помню: браслет ты оставил, потому что иначе, возможно, ты больше не был бы кем-то особенным, не так ли? Я ненавижу этот браслет на тебе, я ненавижу его...

- Я тоже, - ответил Колин просто. – Хочешь, я его сниму? - Но я уже как фурия бросилась на него, впилась ногтями в кожу под чёрной повязкой и сорвала её с его запястья. Колин не сопротивлялся. Он даже не вздрогнул. С тихим шлепком повязка упала на пол. Я замерла. Колин без слов поднял свою руку, повернул её и показал внутреннюю часть своего запястья моим глазам.

- Ты знаешь, что это такое, Эли? - Внезапно комната начала кружиться вокруг меня. Прежде чем я могла упасть вперёд, Колин посадил меня назад на кровать и прислонил к стене, но тут же снова отпустил меня.

- Номер..., - ответила я оглушёно. Я уже один раз видела такой номер. В книге по истории. Простое число из цифр, навсегда выжженное на коже. Потому что у смерти была система. Она была зарегистрирована. Цифры, вместо людей. Было чувство, будто что-то ударило мне в сердце, и охвативший меня лёд потрескался. Глубокие, болезненные трещины. Тяжёлые льдины начали тереться друг о друга и потеряли свою жёсткость. Но я не хотела этого! Панцирь должен остаться.

- Ты можешь выслушать меня? - спросил Колин осторожно. - Это возможно? Если будет слишком для тебя, подними руку, и я сразу замолчу. Но это будет не так плохо, как в тот момент, когда ты это увидела, а если так будет, то я рядом с тобой. В этот раз я буду быстр, чтобы вытащить тебя оттуда. Но некоторые вещи ты должна знать, потому что тогда ты сможешь справиться с тем, что ты видела и чувствовала. А ты ведь этого хочешь, не правда ли?

Я кивнула. Говорить я не могла. Я прижала кулаки к своей груди, как будто могла с помощью них помешать льду распасться.

- Хорошо. Ты заснула слишком быстро. Почему, я не знаю. Ты не услышала, как я сказал тебе, что тебе нельзя выбирать одно из своих ранних воспоминаний, но именно это ты и сделала. Именно это.

Я хотела обвинить его в том, что он лгал, что это было ничем, кроме как дешёвым оправданием, но что-то во мне верило ему. Я действительно быстро уснула. Я даже не слышала, как бушует море.

- И потом ты была ослаблена, прежде чем это закончилось. Всё вышло из-под контроля, ты скользнула в мои воспоминания. Эли, если бы у меня была душа, я бы сразу же отдал её тебе, чтобы всё исправить, потому что я должен был бы знать, что такое может случиться. В конце концов, это уже происходило раньше...

Снова во мне что-то сломалось, и ледяная вода поднялась до моего горла. Я испугалась, но ещё не хотела поднимать руку. Может, я и не могла это сделать.

- Эти воспоминания... - Колин прочистил горло. - Ты только что сформулировала все очень точно, и ты сама так чувствовала. Я уродливый, потому что пробуждаю ненависть. Я другой. Ты знаешь, почему я ношу эти вещи и кольца, но ты об этом забыла, больше не могла этого чувствовать, потому что не хочешь чувствовать.

Я смотрела мимо него, застывшая и неподвижная. Часть меня хотела извиниться перед ним, умолять его о прощении за то, что я сказала. Но другая часть наслаждалась тем, что была такой жестокой и подлой по отношению к нему. К нему и, следовательно, так же к самой себе.

- Расскажи мне, что случилось. Что я увидела? - спросила я беззвучно, хотя я уже догадывалась об этом. Мои руки соскользнули с моей груди и опустились на простыню.

- Я хотел подать заявку на новые документы, как это часто было, с поддельным паспортом, чтобы можно было на какое-то время остаться в Германии. Ты же знаешь, у меня слабость к немецким лесным угодьям. Но я сразу вызвал у них подозрение, и вместо того, чтобы снова отпустить меня, они стали меня допрашивать, нашли несоответствия, подозрительные моменты. Я подходил по их схеме, понимаешь? Я был другим. К этому ещё тёмные глаза, мой нос... Я дал им целый ряд причин.

Колин сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, и вдруг я поняла, что ему было также сложно рассказывать об этом, как мне - слушать. Туман в моей голове рассеивался с каждым словом, а замёрзшее море внутри меня начало двигаться, как бы я не хотела держать его в плену под панцирем.

- Зачем тебе вообще нужно было подавать заявку на документы? Тебе ведь они вовсе не нужны, ты можешь существовать и без них, не так ли?

На один момент Колин отвернулся от меня.

- Моя старая ошибка, - сказал он, наконец. - Я хотел быть настолько человеком, как только возможно, даже, может быть, отправиться на войну - на какой стороне, мне было всё равно. По крайней мере, я бы был в безопасности на фронте. Никаких женщин, никакой Тессы. Может быть, моя хладнокровность чего бы то там стоила. Может быть, меня бы за это ценили.

- О Боже, Колин... - Пойти на войну, чтобы тебя воспринимали как человека, всё равно на какой стороне? Разве чтобы быть человеком, нужно убивать других существ?

- Я знаю. Это было глупо. И произошло то, что должно было произойти: я попал под подозрение, и они доставили меня в один из своих лагерей, где я сначала должен был работать, а потом умереть. Я не распознал серьёзность ситуации, подумал, что смогу убежать, когда только захочу, как только представиться такая возможность - ночью, когда у меня больше всего силы. Но весь страх и ужас, плохие сны вокруг меня, заставили меня сразу же голодать. А я не хотел похищать сны у тех людей, у которых они ещё были, потому что это было единственное, что у них ещё осталось, а ко снам надзирателей я чувствовал отвращение. Кроме этого, существовали только страх и смерть. После только нескольких дней я был настолько же больным и истощённым, как и они.

Я почти больше не могла контролировать тошноту в горле, но моя рука оставалась лежать рядом со мной на простыне. Я не подняла её.

- В какой-то момент они начали отравлять газом. Ты знаешь, что они говорили: вам нужно искупаться под душем, помыться. Потом из насадок выходил газ. Только я выжил. Конечно, я притворился мёртвым, но...

- Я знаю это, - прошептала я. - Я это видела. Я была поймана в тебе. Я была тобой.

Мы молчали, в то время как снаружи журчала вода. Потоп пришёл. Я с удовольствием закрыла бы окно, но я была не в состоянии двигаться. Колин сделал это за меня, хотя он ненавидел быть запертым. В эти тихие минуты может быть больше, чем когда либо.

- Они ставили надо мной эксперименты, когда поняли, что газ не может мне навредить, но и эксперименты...

Колин был не в состоянии рассказать до конца. Но это было и не нужно. Я уже тогда в школе не могла понять, и я всё ещё этого не понимала. Я верила, да, и я знала, но я не понимала этого. Медицинские эксперименты были частью всего этого. В конце концов, речь шла о том, чтобы вывести и искоренить. Массовое убийство было только средством для достижения цели.

- Как тебе удалось снова выбраться? - спросила я, после того, как заставила рвоту вернуться назад в мой пустой желудок. Горький привкус остался на языке.

- Тесса. Она освободила меня. Однажды ночью она вытащила меня из кучи трупов и сбежала со мной, перепрыгнув через забор. - Колин отвернулся и спрятал лицо в своих руках. Дрожь пробежала через его обычно такое хорошо контролируемое тело. Ему было стыдно. - Я был ей благодарен. И я себя за это презираю, потому что не будь её, этого никогда бы не случилось. Не будь её, я бы, вероятно, никогда не покинул бы свою родину. Не будь её, твоя душа была бы сейчас всё ещё невредимой.

- Моя душа никогда не была невредимой, Колин, - сказала я, и ледяная вода затопила меня, сдавила моё горло и прорвалась через мои глаза. Сбитая с толку, я подняла мои пальцы и положила на мокрые щёки, пока не поняла, что я плачу.

- О небо, Эли... Я уже думал, ты этого больше не можешь... - Колин всё ещё не касался меня, и я была рада этому, потому что я отбивалась бы от него, но мне нужно было плакать, чтобы можно было дышать дальше, и я позволила ему взять мои слёзы и поймать их. Они принесли нам тепло.

- Знаешь, что в средневековье многие женщины были сожжены, как ведьмы, потому что они не плакали? - Я вопросительно посмотрела на Колина и покачала головой. Нет, я этого не знала. - Сегодня думают, что у них была депрессия, поэтому они не могли плакать. И это казалось людям жутким. Но когда вы очень грустные или травмированные, тогда...

-... тогда мы больше не плачем, - задыхаясь, закончила я его мысль. Это было то, что я видела в глазах Марко у доктора Занд. Это были глаза, которые больше не плакали. Колин немного от меня отодвинулся.

- Ты ещё принимаешь таблетки, Эли? Послушал ли твой брат меня и перестал давать их тебе?

Я в недоумение посмотрела на него. Колин посоветовал это Паулю?

- Мне очень жаль, в первый момент было лучше всего дать тебе сильные медикаменты, а снотворное ведь предотвращает сны. Но принимать их долго опасно. Ты это знаешь, не так ли? - Ещё никогда не имело смысла что-то скрывать от Колина. Я сунула руку под подушку и бросила ему упаковку с таблетками. Он выдавил одну и понюхал её. Слабая улыбка прогнала суровость с его лица.

- И они действуют?

- Да, они действуют очень хорошо, - ответила я дерзко. - Ладно, я приняла немного больше, чем было назначено, но потом... потом я хорошо заснула.

- И проснулась, когда я сказал тебе всего два слова. Можешь проглотить их все за раз, Эли. Да здравствует эффект плацебо. Это валерьянка, моя дорогая.

- Вот блин. Эта собака, - сказала я со злостью. Доктор Занд провёл меня. С успехом. Я заснула. - Я всё-таки боюсь увидеть сон, Колин.

Я выпрямилась. Туман у меня в голове полностью развеялся. Моё сердце, казалось, ещё было холодное, но оно снова принадлежало мне, и мне внезапно стало ясно, как ужасно я обращалась с Колином. Мы, люди, прекрасно можем разлюбить, сказал он. Я была как раз на пути к этому. Может, я всё ещё продолжала идти по этому пути, и я не знала, можно ли было вернуться к тому, кем мы были раньше. Мы потеряли нашу невинность.

- Кто мы теперь друг другу? - спросила я робко. В конце концов, он должен был заметить, что я не хотела, чтобы он касался меня. Ни он, и никто либо ещё.

- В любом случае, друзья, - ответил Колин нежно, как будто хотел меня успокоить. - Но это сейчас не важно. Об этом мы поговорим позже.

- Позже, почему позже? Я хочу сейчас... - Сбитая с толку, я замотала головой. Как только он мог оставаться таким спокойным? Разве его совсем не затронуло то, что случилось? Но на самом деле меня тоже это не затронуло. Я знала, что между нами было что-то разрушено. Но это ещё как-то странно оставляло меня равнодушной, хотя я предчувствовала, что в какой-то момент это разобьём мне сердце.

- Нет. Не сейчас. Твой сон был не настоящим в течение всех этих ночей, Эли. Это было скорее бессознательное состояние, но не сон. Ты нуждалась в нём, чтобы твоё тело могло снова восстановиться. Но теперь тебе нужно поспать. Я останусь сидеть возле тебя. Я клянусь тебе, я не дотронусь до тебя. И сразу же разбужу, если образы вернуться. Но тебе надо поспать.

- Колин...,- пробормотала я, когда натянула одеяло на плечи и вытянула от удовольствия ноги. - Я должна кое-что знать... Ты будешь рядом, когда я проснусь?

- Я буду поблизости. Я не оставлю тебя одну. Не сегодня и не завтра. Но мою рубашку и мои сапоги я оставлю себе, нравится тебе это или нет. - Мой рот разучился смеяться, и уголки моих губ дрожали, когда растягивались, но я уснула с улыбкой на лице.

 

Глава 20. Ночной Ужас

Длинное, требовательное рычание разбудило меня, и мне понадобилось какое-то время, чтобы опознать его. Это был мой желудок, который жаловался. Я была голодна, как волк. Я ещё наслаждалась тем, что у меня снова появился голод, и оставляла глаза закрытыми, чтобы открыть их лишь тогда, когда буду уверена, что хочу видеть окружающий меня мир. Потому что мне казалось, что он изменился. Он по-другому пах.

Мужскими духами, опилками и лаком? Краской? Кроме того, там присутствовал тонкий аромат табака, который вился возле моего носа. И одеяло, прижатое к моим рукам, было более гладким и шелковистым. Более дорогим.

Медленно, и всё ещё вслепую, я поднялась и облокотилась на спинку кровати. И она тоже показалось мне другой. Сделанная из ротанга, а не из дерева.

Я открыла свои веки и взглянула в рубиново-красные глаза змеи. Точно, это была огромная картина с изогнутой голубой змеёй, которая снова и снова выгоняла меня из спальни Пауля. Мне она не нравилась. Она висела на стене, которая отделяла мою комнату от его, как раз напротив его кровати.

Но теперь она смогла встревожить меня только на короткое время, потому что ситуация, в которой я находилась, переплюнула бы даже живую змею. В течение нескольких минут я сидела и пыталась понять, что же случилось. Я заметила, что мой рот был открыт, но была слишком ошеломлена, чтобы изменить это. Мой желудок использовал возможность, чтобы выразить свою сверлящую пустоту ещё раз.

Колин сдержал своё обещание только на половину. Я была не одна. Это было правдой. У меня даже была компания из двух человек: один мужчина с левой стороны, другой – с правой. Но ни один из них не был Колином.

Рычание моих внутренностей внезапно изменило свою высоту тона и перешло в звонкий колокольный звук выпрашивания.

- Хорошо, всё хорошо, - пробормотал Пауль во сне и обнял мои ноги, чтобы притянуть к себе. Кончиками пальцев я взяла его запястье и освободила своё колено, хотя меня растрогала его быстрая реакция. Она напомнила мне наше детство. Иногда он брал меня к себе, если я боялась ночью (чаще всего пауков), и даже в глубоком сне ощущал самые маленькие движения. Как сейчас. У него всё ещё был хороший инстинкт в отношении меня.

Мужчина, что же, может быть, это был скорее парень, с моей левой стороны, не предпринимал никаких действий, чтобы коснуться меня, но от меня не ускользнуло, что его рука находилась рядом с моим телом, готовая в любой момент схватить и... Да, что? Держать меня? Я очень хорошо знала, что его реакция была не менее быстрой, чем реакция моего брата, плюс хорошая порция агрессии.

Задумчиво я изучала его лицо, которое я ещё никогда не видела таким спокойным. Он снова изменился, созрел, и, о, это ему не навредило. Выдающийся подбородок выдавал его упрямый характер и гармонично дополнял прямой нос и изогнутую линию скул. Губы стали полнее, не теряя при этом своей чёткости.

Его провокационная, нахальная улыбка, но так же и его задумчивость, дремали в их уголках. Волосы почти полностью потеряли свой рыжий цвет, они превратились в белый со слабым красноватым отсветом. И тем более вопиющим казался мне контраст по сравнению с его тёмными бровями. Я знала, что под закрытыми веками скрывается тёплый искрящийся карий цвет. Он больше не выглядел как семнадцатилетний. Если бы я сейчас встретилась с ним впервые, я бы дала ему двадцать. Как Колину. Тем не менее, между обоими лежала целая солнечная система. Лицу Тильмана не хватало знаний всех тех десятилетий. Я была рада этому. Он был ещё молод.

Он дышал спокойно и не двигался, но мне был ясно, что он не спал. Ты не спишь, подумала я, и Тильман открыл глаза, как будто услышал меня. Они стали темнее, как красное дерево, и что-то в них заставило меня, немного задохнувшись, втянуть в себя воздух.

- Я здесь, рядом с тобой, всё хорошо, - бормотал Пауль и протянул, нащупывая, свою руку.

- Спи дальше, - прошептала я, коротко провела ему по волосам и тут же снова повернулась к Тильману, который лежал в кровати Пауля, будто это квартира была его новым домом, и это уже, по крайней мере, в течение четырёх недель. Эта мысль окончательно меня запутала.

- Твой брат храпит как ненормальный, Эли.

- Я знаю, - ответила я механически. - Полипы.

- Полипы? - Тильман скептически поднял брови. - Я в это не верю. Посмотри на его ноздри. Это воронки. Он должен получать воздуха на двоих.

Он был прав - это были воронки, хотя нос у Пауля не был широким. Я неохотно покачала головой. Нос Пауля не был моей главной проблемой.

- Что, чёрт возьми, ты здесь делаешь? - прошипела я.

- Pavor nocturnus (прим. переводчика: латинский, означает ночной ужас), - сказал Тильман безразлично и потянулся, пока его плечи не щёлкнули. Пауль тихо вздохнул во сне.

- Ага, - ответила я, ничего не поняв. Pavor nocturnus. Никогда не слышала. - И что ты здесь делаешь? - вдруг я почувствовала себя пойманной, между этими двумя мужчинами, но не хотела карабкаться ни через Пауля, ни через Тильмана, чтобы получить назад свою свободу. - Поговорим. На кухне, - приказала я шёпотом вместо этого.

Тильман встал, позволил мне сползти с кровати и тихо последовал за мной. Я не знала, сколько было времени, но солнце как раз пробилось сквозь туман, покрывающий каналы, и заставило в своём свете блестеть мраморные плитки пола на кухне. Тильман основательно зевнул. Когда его рот закрылся, я услышала, как брякнули его зубы хищника.

Удивленно я посмотрела на него. Он вырос. По меньшей мере, на десять сантиметров. Да, он был таким же высоким, как и я, может быть, даже выше...

- Метр семьдесят четыре, - объявил он, когда заметил мой взгляд. - Двенадцать сантиметров за три месяца.

- Ой, - сказала я сочувственно. Это должно быть было больно. Внезапно я осознала, что у меня тоже всё ещё было тело. Помимо того, что это тело находилось не в лучшем состоянии и немедленно должно было быть помыто, у него также были насущные потребности, которые оно теперь требовало удовлетворить всеми своими силами.

- Мне нужно под душ и в туалет, - пробормотала я. - Сделай, пожалуйста, кофе. Не сбегай. - Я поторопилась, потому что боялась забыть все те вопросы, которые крутились у меня в голове.

Но когда я захотела вытереться и одеться, зеркало заставило меня остановиться. Может быть, это было и к лучшему, что Колин и я на данный момент были друзьями, хотя эта мысль приносила мне такую боль, что на глазах выступили слёзы. Но в этом состоянии я не хотела показывать ему себя. Мои рёбра выделялись, а мои бёдра были определённо слишком худыми. Единственное, что мне казалось ещё более-менее приемлемым, был мой зад. Я быстро оделась, чтобы не глядеть дальше на этот трагизм, выжила воду из волос. Моё лицо было чрезвычайно бледным - если не сказать неживым, но глаза потеряли их гнетущую апатичность, которая во время моей болезни заставляла меня сразу же отворачиваться от зеркала, когда я случайно смотрела в него. С любопытством и внимательно они смотрели на меня.

В первый раз после ночи на Тришине - сколько после этого прошло времени, я не знала, но должно быть не больше, чем несколько дней, - у меня появилось чувство, что я могу подумать о будущем. Да, будущее снова существовало.

Отдохнувшая и очень голодная, я вернулась на кухню. Тильман действительно приготовил кофе. Он сидел на кухонном столе, рядом с плитой, и терпеливо меня ждал.

- Хорошо, - вздохнула я и обернула полотенце вокруг мокрых волос. - Тогда давай начнём. Pavor nocturnus?

- Раньше я тоже этого не знал. Ты сегодня ночью внезапно ни с того ни с сего закричала и начала брыкаться - блин, Эли, это было действительно жутко. Я ещё никогда не слышал, чтобы человек так кричал. Как будто кто-то пытается убить его. Но твои глаза были закрыты, и мы не смогли разбудить тебя. Ты просто не просыпалась.

Я отпустила полотенце, и холодные волосы упали мне на плечи. Я ничего не могла вспомнить. Вообще ничего.

- Пауль позвонил тогда врачу, доктору Занду, в одну из больниц здесь, в Гамбурге, в то время, как ты продолжала вопить дальше, как сумасшедшая. Доктор сказал, что это возможно Pavor nocturnus. Такое в основном происходит у детей, и не является таким ужасным. Скорее всего, ты в какой-то момент успокоишься и будешь спать дальше. Вытащить оттуда мы тебя не сможем. Так оно и было. - Тельман пожал плечами. - Я приподнял твои веки, и ты смотрела на меня, но ты меня не видела. Свет включен, но дома никого нет. Через некоторое время ты замолчала и спала дальше. Мы положили тебя посередине между нами, на случай, если это случится ещё раз.

- Почему вы не позвонили моему отцу? - спросила я укоризненно.

- Эли... - Тильман посмотрел на меня с сомнением. - Твой отец пропал. Не так ли?

Я опустилась на стул и рассеянно тёрла полотенцем мои мокрые волосы. Конечно... мой отец исчез. Теперь я это снова вспомнила. Он пропал. А также и всё остальное пришло мне на память - что я нашла ключ от сейфа и что Пауль был атакован и, кроме того, стал геем. И что на следующей неделе я должна буду сдать устные экзамены, как я отметила, посмотрев на кухонный календарь. Что случилось на Тришине несколько дней назад, или...? Я медленно считала дни.

- Извини, пожалуйста, - пробормотала я рассеянно в сторону Тильмана. - У меня за спиной двухнедельная карьера зависимости. - Или всё-таки нет? - Как давно ты здесь?

- С позавчерашнего дня.

- С позавчерашнего? Но почему я не заметила этого? - Мои подсчёты развалились, как плохо построенный карточный домик. Здесь ничего больше не подходило.

- Ты спала двадцать четыре часа. И сначала очень тихо и спокойно. Колин находился рядом с тобой. Это он, между прочим, впустил меня.

- Ах. - Я потёрла лоб. У меня в голове всё ещё царил хаос. Колин был здесь, несмотря на Мара. И правильно, поэтому при своём первом визите он зашёл через окно. Чтобы не оставлять следов. Что я объявила полной ерундой, потому что не могла вспомнить, что Пауль был атакован. И скорее всего Мар наконец-то сделал перерыв в своей прожорливости, так что Колин смог снова навестить меня. Во всяком случае, я на это надеялась. Но так как Пауль всё ещё был жив, должно быть так оно и было.

- А почему ты вообще здесь? Тебе это что, приказали твои карты Таро? Или господину стало слишком скучно принимать зимнюю сауну в лесу?

- Карты Таро, - ответил Тильман спокойно. - Я вытянул мою карту на год. И она сказала мне, что я должен избавиться от моих внутренних оков и сделать разворот в жизни. По крайней мере, я так это интерпретировал. Нам нужно что-то предпринять Эли. Против Тессы.

- Я сойду с ума... – Застонав, я заплела мои волосы в спутанную косу. - Так, между прочим, думает мой брат обо мне. Что я сошла с ума.

- Это не ускользнуло от меня. - Тильман широко улыбнулся. Это его забавляло, без сомнений.

- Рада, что тебя это развлекает, - рассердилась я. - Пауль стал, кроме того, геем.

- Геем? Твой брат? Никогда в жизни! - Тильман рассмеялся. – Брось, Эли, да ты в это сама не веришь...

- Конечно, я в это не верю! - Я засунула себе сухой кусок хлеба в рот - что остался от Францёза, который принципиально съедал только верхние части булочек и мякиш хлеба. - Но он уже три года живёт с мужчиной. Мужчиной, содержащим галерею.

- Да, что касается галереи, я заметил, - подтвердил Тильман удовлетворённо. - Я помог Паулю вчера сделать выставку и снял об этом для него видео. Твой брат действительно может хорошо мастерить.

- Это может быть и так, но до этого он изучал медицину! И я точно знаю, что это его страсть. Или была. Ты познакомился в галереи с Францёзом?

Тильман покачал головой и выпил большой глоток кофе, напомнив мне на одну секунду своего отца. О Боже, его отец - знали ли его родители вообще, что он был здесь? Тильман был способен на такое, что просто сбежал, не оставив даже крошечного сообщения. В то же время мне на ум пришла ещё одна мысль, в то время как я разглядывала Тильмана, как он сидел на кухонном столе, с расслабленно опущенными плечами, лицо наклонено над чашкой с кофе, и веки опущены... Мама мия, он был чистым соблазном для любого, даже немного гомосексуально ориентированного человека. Если Пауль был геем, то Тильман должен был каким-то образом впечатлить его, но это так не выглядело. Тильман заметил мой взгляд и сразу понял, в чём дело.

- Не-а. Эли, поверь мне, он не гей. В последнее время ко мне часто пристают геи. Один в Риддорфе: он якобы повесил купюру в сто евро и мою фотографию над своей кроватью и сказал мне, что я должен прийти к нему и забрать деньги... - Тильман презрительно скривил губы, когда я захихикала. - Я действительно ничего не имею против геев, но я сам? Ни в жизнь. А твой брат вёл себя по отношению ко мне нормально.

Что же, мой брат - может быть. Но если появиться Францёз, мне нужно будет спасать Тильмана от него.

Как заговоришь о чёрте, так он тут как тут, подумала я, сдавшись, когда две секунды спустя, громко гремя, открыли входную дверь. У Францёза с недавних времён имелся свой собственный ключ, уступка Пауля. Я была уверенна, что Фнанцёз не хотел больше, чтобы дверь открывала ему я, если он, как часто бывало, звонил в дверь как безумный. Уже Розини заскользил, тяжело дыша, к нам в кухню и начал, дико лая, прыгать перед Тильманом туда-сюда. Беспокойные шаги Францёза застучали по коридору.

- Пауль! Пауль, пора! Нам нужно в Дубай! Самолёт не будет ждать! - Ответа не последовало. Тильман посмотрел на меня, как завороженный, в то время как собака скулила всё пронзительнее. Первый раз за это утро я была рада тому, что Колина с нами тут нет, потому что тогда, самое позднее через десять минут, нам пришлось бы вызывать спасательную службу для животных.

- Пауль! Где его опять носит? - Дверь в ванную хлопнула. - Тут его нет... Пауль! - В развивающемся пальто и в облаке духов, исходящих от него, Францёз поспешил к нам на кухню.

- Он гей, - прокомментировал Тильман сухо. Я не смогла подавить весёлое хихиканье, хотя голос Францёза заставил мои виски стучать. Я напряжённо наблюдала за ним. Его мутные голубые глаза над большими мешками под глазами сначала метнулись в мою сторону - как всегда игнорируя, и остановились потом на одну секунду на Тильмане. Тильман смотрел на него без малейшей застенчивости - холодно и немного с вызовом. Но Францёз только нетерпеливо зацокал языком и отвернулся. Тильмана он даже отлично заметил. Но видимо он был не восприимчив к физическим достоинствам Тильмана, а в это, в свою очередь, я едва могла поверить.

- Что же. Вкусы у всех разные, - подвёл итоги Тильман и соскользнул с кухонного стола. - Блин, кудахтанье этого типа действительно раздражает.

Я могла только согласиться. Францёз теперь обнаружил Пауля и закаркал, чтобы разбудить его. Чувствовалось, что сейчас начнётся ссора. И мне нужно было спасаться бегством от голоса Францёза. Тильман и я спрятались, взяв с собой кофе и две сухие нижние части булочек в моей комнате, в то время как Францёз вопил над кроватью Пауля, выгоняя его из неё.

- Тема Колин, - начала я, пытаясь упорядочить мои дико мечущиеся мысли. - Ты упомянул, что он был здесь, рядом со мной.

- Правильно. Он был здесь, когда я позвонил, и впустил меня. Твой брат пришёл вскоре после меня. И потом оба чуть не задушили друг друга. Колин настаивал на том, чтобы остаться возле тебя, и не сдвинулся в сторону ни на один сантиметр, но Пауль хотел выгнать его. Тогда я сказал, что знаю Колина и знаю тебя, и ты определённо захочешь, чтобы Колин остался. Кроме того, Пауль хотел отправить меня домой.

- И он это не сделал, потому что...? - спросила я нетерпеливо.

- Потому что он нуждался в моей помощи для этой выставки. Я так думаю. Во всяком случае, вчера вечером Колин сказал мне, что должен сейчас идти. Что ему нужно питаться. Потом он сказал ещё, что мы не должны оставлять тебя одну, потому что твоя голова снова начала работать. Это всё.

Да, моя голова снова работала, и только теперь мне стало ясно, что она удалила определённые вещи на какое-то время. Когда я была больна, я забыла, что папа пропал и что Пауля атаковали. Или я забыла это, после того, как Колин отправил меня в оздоровительный сон? Это он сделал так, или я сама, глотая одну таблетку за другой?

Теперь я снова всё знала: исчезновение папы, атаку на Пауля. Может быть, поэтому у меня был этот ночной приступ? Возможно, как раз в этот момент вернулись воспоминания и овладели мной.

Но одного не хватало. Не плохого, а прекрасного. То, которое я подарила Колину. Я чувствовала, что там был пробел, почти как рана в моём воспоминании и в моей душе. Что чего-то не хватало, что мне на самом деле было нужно. Но я не знала, что.

Разве он не мог отдать мне его назад? Или он не хотел? Несмотря на этот пробел, я была снова в состоянии свободно дышать, думать о следующем дне и даже мимолётно позволить себе подумать о ночи на Тришине. Неделю назад у меня сразу начиналась паника, если я позволяла всплыть хоть какому-то воспоминанию об этой ночи, и когда Колин и я говорили об этом, меня ужасно тошнило. Теперь, по крайней мере, я могла принять то, что случилось, и я могла принять, что жила. Кроме того, таблетки мне больше были не нужны. И я была рада, что Тильман был рядом со мной. Лучше здесь в хаосе шторма, чем в лесу, перед домом Колина.

Дискуссия Францёза и Пауля между тем уже превратилась в настоящую ссору, как почти всегда, когда оба что-то обсуждали. Тильман как раз изучал с любопытством оборудование на полочках Пауля, когда тянущий голос Францёза приблизился.

- Это будет иметь последствия, Пауль, я тебя предупреждаю! Я вычту это из твоей зарплаты! В прошедшие дни я из-за этого без остановки был в дороге. Ты мне нужен в Дубае!

- Не нужен. Я вчера разговаривал с ними по телефону, они уже всё подготовили, тебе нужно только быть там и делать то, что ты можешь лучше всего: строить из себя важного менеджера и вдувать богатеньким тёткам сахарную пудру в задницу. Я ведь всё равно только твой подручный. – О, Пауль был в ярости.

- Знаешь, что, Пауль? - бранился Францёз. - Тебе нужно было уже давно отослать эту бабу домой. Ты всё равно ничего не можешь сделать для неё. У неё с головой не в порядке, ты этого не понимаешь? Но мне, мне ты нужен, мы партнеры и ты поедешь сейчас со мной! Самолёт вылетает через два часа, а я сначала должен ещё устроить собаку!

- Нет. Францёз, пожалуйста, я знаю, что мы одна команда, но у меня есть семья и я нужен моей сестре. А не тебе. Это моё последнее слово. - Ого. У Пауля была семья. Это было что-то новенькое. Францёз повторял ещё где-то пять раз это, и то как ему нужен Пауль, потом он, наконец, смерился, свистнул встревоженного Розини к себе и оставил нас, с финалом захлопнув дверь, одних.

Две минуты спустя Пауль сунул голову к нам в комнату.

- Собирайте свои вещи. Мы едем домой.

Глава 21. В отпуск домой

Наконец-то моё предполагаемое безумие хоть как-то помогло мне: оно побудило Пауля отвезти меня домой. И, таким образом, и себя самого. Я выполнила своё задание.

С осознанием этого я пыталась по дороге домой оставаться в хорошем настроение, потому что поездку можно было назвать всем чем угодно, но только не уютной. От Тильмана исходило ледяное молчание, потому что ему пришлось подчиниться приказу и его короткая вылазка в мир была прервана таким быстрым и не желаемым образом, и это в то время, когда он вложил свои последние деньги в билет на поезд. Всё же он это сделал, чтобы увидеть меня и поговорить со мной. Внезапная перемена в его действиях, которую я уже не ожидала.

Я ожидала увидеть Колина ещё раз, прежде чем мы уедем, но он не показывался. Прощания не было. Я не знала, находился ли он вообще ещё в Гамбурге или вернулся уже на свой проклятый Богом остров птиц.

Но после ссоры с Францёзом Пауль был не в настроении ещё что-то обсуждать и, кроме того, придерживался мнения, что меня поскорее нужно доверить заботам мамы и что я должна готовиться к экзаменам. Кроме того, у него не было ни милейшего желания совершать преступление, укрывая сбежавшего подростка. В общем, мой брат, казалось, был немного перенапряжён, и я могла понять его. Я сама чувствовала себя уже давно перенапряжённой.

Но я могла понять и Тильмана, даже очень хорошо. В то время как мы упаковывали вещи, он попытался объяснить мне, почему он приехал в Гамбург и не мог снова вернуться в Риддорф. Школа, в его рассуждениях, была совершенно несущественной; для него она была докучливой неприятностью, не больше. И всё-таки его слова не оставляли меня в покое.

- Я не могу делать вид, будто ничего не было. Это невозможно! - Это могли бы быть и мои слова. Потому что я чувствовала то же самое, после того, как Колин сбежал, и тем более после того, как мы снова увиделись. Не было возврата к нормальной жизни. Тем не менее, в течение зимы я как-то смогла перебороть себя, ходила в школу, училась, встречалась с другими людьми - до того момента, пока мои обязанности не были выполнены и мама объявила, что папа пропал и что нам нужно что-то предпринять.

Тильман же не желал перебарывать себя. Как я между тем узнала, он уже успел также вылететь из гимназии в Альтенкирхене и должен был теперь посещать среднюю школу, против чего он упорно сопротивлялся. Мне было ясно, что я не должна была поощрять его в этом. Но я хотела, чтобы он снова вернулся со мной в Гамбург. Потому что как раз это я и планировала: после моего устного экзамена снова поехать к Паулю, даже если он будет сопротивляться этому всеми силами. Его атаковали. Мне нельзя было оставлять его одного. А в присутствие Тильмана я больше не чувствовала себя такой покинутой, да, я чувствовала себя в безопасности. Если кто-то и существовал, с чьей помощью я могла бы разоблачить и установить, кто является Маром, то это был Тильман. Не принимая во внимание Колина, но он осмеливался показываться вблизи Пауля, только тогда, когда был уверен, что Мар отсутствовал и не убьёт всех нас из чистой зависти к пище.

В прошедшие дни Мар не показывался. По крайней мере, это учуял Колин, когда был со мной. Но это ничего не значило. По словам Колина, существовали Мары, которые так сильно насыщались, что были сытыми и ленивыми в течение нескольких дней, а иногда даже одну-две недели. Некоторые даже получали особое удовольствие от того, чтобы сначала поголодать, а потом нажраться.

В Вестервальде Пауль был, возможно, пока в безопасности, также из-за множества орхидей и растений, которые мама посадила в качестве защиты. Они сбивали с толку Маров и нарушали их инстинкты. Но я могла бы поспорить на мою бабушку, что он не останется. Это был только визит вежливости. Не больше, не меньше. Через несколько дней он снова попадет в руки своего Мара. Тем не менее, его визит вернёт маме её блудного сына, а мне доступ к сейфу.

Пауль был хорошим водителем машины и не позволял вывести себя из равновесия нашим упорным молчанием. Тильман и я плохо могли говорить друг с другом, так как знали только одну тему: Тесса, Колин и мой отец. Об атаке на Пауля Тильман ещё ничего не знал.

Так что я углубляла свои знания об альянсе Бисмарка - теме моего устного экзамена - и только тогда вздрагивала, отрываясь от своей зубрёжки, когда снова звонил Францёз и мы, благодаря установке громкой связи Пауля, должны были выслушивать то, что ему казалось неотложным. А это было много чего. К счастью, связь обрывалась уже после нескольких минут, и мы были избавлены от жалоб Францёза о тесных, переполненных самолётах, неквалифицированном персонале безопасности и что толстая, неухоженная женщина, прямо рядом с ним, осмелилась съесть гамбургер с луком. Его последний звонок был из отеля в Дубае. Пауль начал беспокойно ёрзать на своём месте, когда ему, при ярком описании Францёза, стало ясно, что он в этот момент пропускает: километровые зоны для отдыха, мраморные гидромассажные бассейны и огромные водяные постели. Потом связь затрещала, и восторженные описания Францёза были прерваны и Тильман и я вздохнули с облегчением.

Недалеко от выезда с автомагистрали на шоссе - уже наступали сумерки, и мои глаза устали - внезапно за нами появилась чёрная тень. Я сразу же узнала броненосец Колина. Как маленький ребёнок, я прижалась носом к стеклу и смотрела с блаженной улыбкой на лице, как Колин прибавил газу и начал обгонять нас.

Когда он поравнялся с Паулем, который напрасно давил на педаль газа Volvo, Колин галантно коснулся своего виска, приветствуя нас, и проехал мимо.

- Yes! - воскликнули я и Тильман одновременно и хлопнули по рукам.

Пауль прорычал что-то о "Porsche" и "давно бы обогнал" и "созрели для психушки все трое", но на один короткий момент я была чуть ли не в эйфории. Колин был здесь. Большего мне не нужно было знать, хотя я не имела представления, как мне вообще встретиться с ним. На следующем повороте Паулю снова удалось оставить Колина позади себя, и тяжёлый внедорожник пропал из поля зрения. Какие намерения были у Колина? Неужели он хотел вернуться в свой старый дом?

Я не сказала маме, что мы приедем. Это должно было стать сюрпризом. Но она стояла уже перед входной дверью, когда Пауль заехал во двор. Как трое грешников, мы шагнули в её сторону. Я пыталась выглядеть по возможности здоровой и счастливой, что, вероятно, грандиозно провалилось; Тильман смотрел тупо на землю; только Пауль осмелился посмотреть на маму, но и он казался напряжённым и встревоженным. Мы все трое должны были с ней объясниться.

Прежде чем мама, чьи глаза сначала засияли, а потом наполнились слезами, смогла заключить Пауля в объятья, я протиснулась мимо него, бросилась ей на шею и прошептала:

- Он считает меня и папу сумасшедшими и не верит мне. Не упоминай ничего о Марах. Подыграй. - Я не хотела касаться её, никого не хотела касаться, но я должно была сделать это, чтобы передать ей информацию, в которой она срочно нуждалась. Я вздрогнула от нежелания.

Мама мягким пожатием руки дала мне понять, что поняла то, что я сказала, и я сразу же высвободилась из её объятий. У меня было такое чувство, что мне сразу нужно было принять душ. Я хотела скрести свою кожу, пока она не станет красной, а лучше всего содрать её с тела. Она причиняла мне боль из-за внезапной близости, которой я её обременила, и эта боль заставила бунтовать ярость в моём животе.

Я оставила маму и Пауля наслаждаться радостью их встречи и обошла вокруг дома, направляясь к зимнему саду. Тильман следовал за мной неторопливым шагом.

Но когда я посмотрела наверх, я так внезапно остановилась, что мне пришлось ухватиться за перила лестницы, чтобы не споткнуться. Там сидел кто-то за нашим столом. Точно я не могла разглядеть внешность, так как солнце святило на стёкла, но это был мужчина, и он сидел на месте папы, перед ним стояла чашка папы, а рядом лежала пачка бумаг... Он вернулся! Папа был снова дома!

- Па... о. - На верхней ступеньке я заметила свою ошибку, и разочарование закипело у меня в груди. Тильман протянул руку мимо меня, чтобы открыть дверь, и я неповоротливо протиснулась вместе с чемоданом внутрь.

- Значит вот оно что, - нарушила я тишину первой. - Быстренько вы тут сработали.

- Привет, Елизавета, - ответил господин Шютц спокойно и так осторожно, что я с удовольствием выбила бы у него кофейную чашку из рук. Это была чашка папы, и это было место папы, за папиным столом. - Приятно видеть тебя снова. Привет, сын мой. - Последние три слова прозвучали уже менее осторожно.

- Извините, пожалуйста, но мне как раз стало очень дурно, - сказала я холодно и промчалась мимо отца и сына в сторону лестницы.

- Эли, подожди! - крикнула мама, которая тем временем уже последовала за нами. Нет. Я не буду ждать. Она ведь, по-видимому, тоже не ждала. Разве она не видит, что здесь происходит? Разве ей было не больно видеть господина Шютц на папином месте, будто оно его, да, как будто папы никогда не существовало? Как она могла такое допустить? Или было даже ещё хуже - а именно так, как я, испугавшись, в первый момент предположила - между двумя что-то было.

Черная молния промчалась мимо меня, в то время как я поднималась по лестнице наверх, и убежала. Мистер Икс! Что за приятное приветствие. Куда это он навострил уши? Мне что, даже не полагалось немного кошачьего утешения? Мне пришлось остановиться, чемодан становился тяжёлым, а я всё ещё была слишком слаба. Тяжело дыша, я стала ждать, что мой пульс успокоиться, и услышала во внезапной тишине бульканье автомобиля Колина. Я оставила чемодан стоять и тут же развернулась. Да, я хотела уйти отсюда. Мистер Икс побежал к Колину, и я должна последовать за ним. Недолго думая или вообще не объясняя мой побег, я промчалась мимо мамы, Пауля, господина Шютц и Тильмана, через сад и в сторону улицы.

Колин остановил машину при работающем двигатели на просёлочной дороге - как в прошедшее лето, несколько метров выше нашего дома. Пассажирская дверь была открыта. Пружинящим прыжком Мистер Икс запрыгнул в неё.

- Возьми меня с собой, - выдохнула я, после того, как догнала кота и села на пассажирское сиденье, рядом с Колином. - Я не останусь там, даже на секунду.

Я обернула пальто вокруг живота, чтобы он не смог увидеть, какой я была худой. Его испытывающего взгляда, который я чётко чувствовала на моём лице, я избегала. Я только хотела выбраться отсюда. Но почему и в его машине я тоже больше не чувствовала себя уютно? Эта машина нравилась мне даже тогда, когда Колин обращался со мной ещё как с надоедливым насекомым. Теперь она казалась мне слишком тесной и душной.

- Возвращайся к своей семье, Эли. Я не возьму тебя с собой. Я не знаю, что меня ожидает в моём доме. В этот раз у тебя нет ни малейшего шанса уговорить меня, так что даже не пытайся. - Это прозвучало почти сурово и отталкивающе, как при нашем знакомстве. Но это было в тысячу раз больнее, чем тогда.

- Знаешь что? Да пошли вы все куда подальше. Ты, мой брат, моя мама, мой похотливый учитель биологии, Францёз. Тильман действительно единственный, кому я ещё могу доверять.

Колин, почти извиняясь, пожал плечами.

- Мне было ясно, что ты когда-нибудь это скажешь. Он действительно вполне прекрасно сформировался, не так ли? И он человек. В этом много преимуществ.

Иронический, но в тоже время чрезвычайно серьёзный тон в голосе Колина заставил меня внутренне вскипеть - холодный, душащий гнев.

- Может быть. Но так просто ты не отделаешься. Я уже один раз тебе говорила, чтобы ты не считал меня дурой. Тесса сделала его таким. Почему? Чтобы он стал красивее для неё или для меня? Может быть, и то, и другое. Очень практично. Ей бы подошло это, если он отвлечёт меня от тебя!

- Хорошо распознала. Но это не меняет того факта, что он был бы лучшим вариантом для тебя, - сказал Колин, лицо как каменная маска. - Теперь я еду к моему дому. Пожалуйста, выйди.

- Я знаю, кому принадлежат мои чувства, Колин. - Но мой голос дрожал, и я чувствовала себя как бумажный кораблик во время шторма, когда говорила свои слова. Безнадёжно потерянной.

- Ты ошибешься, Эли, - ответил Колин тихо. - Как раз этого ты больше не знаешь. - Потом он вытолкнул меня мягко, но неумолимо из машины, посадил Мистера Икс к себе на колени, закрыл дверь и умчался.

Я прижала холодные пальцы к вискам, чтобы восстановить своё самообладание. Что только он имел в виду? Я не была влюблена в Тильмана. Да, я заметила, что он превратился на удивление во взрослого и красивого парня. Его привлекательность не ускользнула от меня. Раньше меня, возможно, даже влекло бы к нему. Но всё, что имело какое-нибудь отношение к влюблённости или увлечению или тех вещей, которые делали при этом, были так бесконечно далеки от меня. Разве Колин этого не видел? Или он как раз это и видел и вовсе не имел в виду Тильмана? А самого себя?

Когда я вернулась назад к дому, господин Шютц поджидал меня во дворе.

- Могу я поговорить с тобой, Елизавета? - Он хотел схватить меня за локоть, но я так сильно отпрянула, что его рука застыла в воздухе. Я указала вперёд и отвела его в гостиную. Мама, Пауль и Тильман сидели в зимнем саду, где Пауль рассказывал маме о своих выставках. Она оживлённо слушала его, не спрашивая об учёбе в университете и не упоминая папу - она подыгрывала. По крайней мере, что-то.

- Я хочу спокойно поговорить с тобой. Наедине. Без аудитории, - попросил меня господин Шютц приглушённым голосом. Значит, оставались только или моя комната, или рабочий кабинет моего отца. Ни в одной из них я не хотела сейчас находиться с господином Шютц. Поэтому из-за необходимости я отвела его на нашу холодную веранду.

- Тогда давайте выкладывайте. Мне любопытно. - Я скрестила руки на груди и посмотрела на него вопросительно. - Мне что, теперь взять и освободить для вас папины полочки в шкафу?

Господни Шютц глубоко вздохнул.

- Елизавета, твоя мама, конечно, очень привлекательная женщина. Но это не та причина, по которой я здесь. Что Мия и я...

- Мия. Значит, вы уже обращаетесь к ней на «ты». Не рассказывайте мне всякого дерьма! Да, это вовсе не так, то что вы не из-за неё здесь!

- А ты залезаешь ко всем в постель, к кому ты обращаешься на «ты», Елизавета? - Его откровенность застала меня врасплох, и я растерянно замолчала. - Хорошо, ты этого не делаешь, - продолжил господин Шютц. - Я на это надеялся. Здесь в деревне начинают быстрее обращаться друг к другу на «ты», чем в городе, это всё. Твои мысли совершенно не обоснованны. Что связывает твою мать и меня - это беспокойство о наших детях. Твой брат позвонил и сказал, что привезёт тебя и Тильмана домой. Я сразу же пришёл сюда, чтобы перехватить его, прежде чем он натворит ещё больше глупостей.

- Но это был не первый раз, когда вы были здесь, не так ли?

- Нет. Нет, не первый, это верно. Я знал, что Тильман и ты друзья, во всяком случае, вы что-то пережили вместе. Поэтому я посетил твою мать, после того, как он пропал. И она это подтвердила. Но, как и я, она точно не знает, что вы пережили. Или она не хочет рассказывать мне об этом.

- Она не хочет, - ответила я и насладилась удовлетворением, которое при этих словах накрыло меня. - И я тоже этого не сделаю.

- Елизавета... - Господин Шютц смочил кончиком языка свои потрескавшиеся губы. Из-за его недоумения мне вдруг стало его жаль. - Я уважаю это, хотя не понимаю.

- Вы не поймёте, даже если я вам всё расскажу, - прервала я его, но мой тон стал более миролюбивым.

- Хорошо. Просто моя бывшая жена больше не справляется с ним. Она говорит, что он принимает наркотики, и я очень за него волнуюсь. Я подумал, может быть, ты знаешь, что его так занимает. Я предполагаю, что у него какие-то проблемы.

- Я не верю в то, что он принимает наркотики, - ответила я и в тоже момент засомневалась. Я не особо хорошо знала Тильмана. Может быть, я и заблуждалась. Тем не менее, я почуяла во всём этом неприятном деле шанс.- Но... он очень хорошо помог Паулю с одной из его выставок и сделал несколько рекламных снимков для него.

Господин Шютц поднял от удивления голову, а его глаза коротко загорелись.

- Да, он и раньше любил фотографировать и снимать фильмы, когда мы предпринимали наши экскурсии. Это он умеет хорошо. - Его улыбка усилилась.

Хорошо, Елизавета, ты на правильном пути. Продолжай, приказала я себе.

- Возможно в настоящее время школа это... не то, что ему нужно, - продолжила я и попыталась звучать как взрослая и мудрая. - Во всяком случае, я вернусь в Гамбург после устного экзамена, я хочу осмотреться там в университете и... я могла бы взять его с собой, если вы позволите. Тогда я ничего не буду иметь против, если вы попытаете удачу с моей мамой.

Теперь господин Шютц засмеялся от удивления.

- О, Елизавета, твоя мать... - Он покачал головой и провёл рукой по своим редким волосам. Я знала, что он хотел сказать. Она была совсем в другой лиге. Так как Гриша, в моём случае. Недосягаемой. Но господин Шютц не догадывался, что её пропавший муж был полукровкой, и что только благодаря этому факту она была лишена ночью своего сна, год за годом, день за днём. Может быть, она так быстро пережила горе, что теперь жаждала начать отношения с разведённым педагогом с лысиной, которого не окружало ничего мистического.

- Твоё подозрение совершенно абсурдно. Тем не менее, это не было бы самым худшим, - сказал Тильман позже, когда я, после чаепития с Паулем, мамой и его отцом, прошедшего с напускной лёгкостью, рассказывала ему в моей комнате о моих опасениях по поводу моей матери и его отца, хотя я между тем уже знала, что всё только вообразила себе. - Тогда мы были бы братом и сестрой.

- У меня уже есть брат, - проворчала я. - Мне его хватает.

- Эй, расслабься. Я знаю, что ты имеешь в виду. Это отстой. Я всегда сердился, когда мама заводила себе нового. Но я не верю в то, что твоя мама хочет что-то с ним начать.

На самом деле я тоже в это не верила. Тем не менее, мне не нравилась мысль о том, что мой учитель биологии разговаривал с моей мамой обо мне и Тильмане. Снаружи раздался сигнал. Это был господин Шютц, который хотел отвезти Тильмана снова в Риддорф.

- Мне пора, Эли. - Тильман встал.

- Подожди ещё минутку. - Я тоже встала и вытащила ключ из кармана своих джинсов. - Завтра я открою сейф моего отца. Может быть, я выясню при этом больше о папиных махинациях. Насчёт Маров. - Завтра, потому что сегодня я не смогу вынести больше никаких новостей. Маров было с меня достаточно.

Но интерес Тильмана был задет. Так что я могла ещё кое-что добавить:

- И моего брата атакуют. Я абсолютно уверена, что его атакуют.

- Вот дерьмо, - ответил Тильман небрежно, но очень подходяще.

- Прежде чем мы подумаем о Тессе, я хочу освободить его. А ты мог бы мне помочь в этом. Согласен?

- Блин, Эли, моя мама уже сейчас сходит с ума, а мой отец... - Он показал на улицу, и в тот же момент снова раздался сигнал.

- Позволь мне это устроить. Я уже кое о чём позаботилась. Мы с Паулем поедем назад в Гамбург, как только я сдам экзамены.

- Ладно. Очень х