Моральные нормы творческой деятельности ученого

Т.В. МИШАТКИНА, Я.С. ЯСКЕВИЧ, В.С. ВЯЗОВКИН

 

ЭТИКА НАУКИ

Учебно-методическое пособие

Для аспирантов

Под общей редакцией

Т.В. Мишаткиной и В.С. Вязовкина

 

 

Минск

 

 

Авторы–составители:

кандидаты философских наук, доценты В.С. Вязовкин, Т.В. Мишаткина;

доктор философских наук, профессор Я.С. Яскевич

 

 

Под общей редакцией Т.В. Мишаткиной и В.С. Вязовкина

 

 

Рецензенты:

доктор философских наук, профессор А.Д. Гусев,

кандидат философских наук, доцент Е.В. Беляева

 

 

Издано по решению Ученого Совета РИВШ БГУ

 

Этика науки: учебно-методическое пособие для аспирантов / Т.В.Мишаткина, Я.С. Яскевич, В.С. Вязовкин. – Минск, 2002. 58 с.

В пособии рассматриваются различные модели взаимодействия этики и науки; ставится вопрос о моральной ответственности ученых; обсуждаются нравственные нормы взаимоотношений в научных коллективах и нормы научного творчества, в частности, этические требования к ведению научных дискуссий.

Пособие предназначено для аспирантов вузов и научных сотрудников.

 

 

С Республиканский институт высшей школы БГУ

 

 

Ученый должен быть рыцарем истины

В.Г. Белинский

Проблема взаимодействия науки и морали охватывает большой круг вопросов, которые широко обсуждаются в научной литературе и публицистике, на симпозиумах и в дискуссиях ученых, вызывают глубокую заинтересованность общественности. В обсуждаемой проблеме можно выделить следующие основные аспекты:

– нравственные проблемы, связанные с ролью науки в современном обществе, с социальной и моральной ответственностью ученого за научно-технический прогресс, за применение научного знания;

– нравственные аспекты отношения ученого к своему труду, моральные проблемы собственно научного творчества;

– проблема нравственных отношений в научном коллективе, требования, предъявляемые к личности и поведению ученого.

 

Наука, мораль и социально-нравственная

Ответственность ученого

 

Проблема соотношения науки и морали появилась много веков назад и в зависимости от различных подходов и понимания места науки и нравственности в жизни общества принимала разные формы. В современном мире определенная часть ученых и философов, провозглашая этическую «нейтральность» науки, считает, что наука и мораль не имеют общих точек соприкосновения, что они чужды друг другу, что наука – «сама себе этика». Эти положения как бы «освобождают» ученых от моральной ответственности за последствия сделанных ими научных открытий. Однако существует и альтернативная точка зрения, которая не отрицает взаимовлияния науки и нравственности.

Так, А. Эйнштейн отмечал, что «все здание научной истины можно возвести из камня и извести ее же собственных учений, расположенных в логическом порядке. Но… ни один дом нельзя построить только из камня и извести. Особенно важным я считаю совместное использование самых разнообразных способов постижения истины. Под этим я понимаю, что наши моральные наклонности и вкусы, наше чувство прекрасного и религиозные инстинкты вносят свой вклад, помогая нашей мыслительной деятельности прийти к наивысшим достижениям».

 

Общее решение проблемы соотношения науки и нравственности и определенный компромисс между названными альтернативными позициями могут быть найдены при условии, если мы учтем многомерность бытия науки. Сегодня наука рассматривается и как система знаний, и как вид профессиональной деятельности человека, и как социальный институт. И если подходить к науке лишь как к системе знаний, то в этом смысле она действительно нейтральна в этическом плане: научное знание как таковое не может быть ни нравственным, ни безнравственным, оно ни «доброе» и ни «злое». Но когда мы рассматриваем науку как человеческую деятельность и как определенную систему организаций и отношений в обществе, то неизбежно приходим к выводу, что в этом смысле она удовлетворяет общим условиям всякой деятельности, а именно – подвержена влиянию на нее ценностных (в том числе и нравственных) факторов, принимаемых субъектами научного творчества и общества в целом.

Как отмечает известный итальянский философ Э. Агацци, «… на протяжении почти всей своей истории ценностная нейтральность науки считалась ее отличительной чертой, ее добродетелью, спасающей от предвзятости и необъективности. В наше время это утверждение уже не произносят столь категорично, имея в виду, конечно, не то, что содержание науки, знание, которое она добывает, может зависеть от принятых людьми ценностей, а просто то обстоятельство, что научная деятельность ценностно-ориентирована (как прежде, так и сейчас, и в будущем), т.е. направляется неким сознательно-ценностным выбором. Дело обстоит именно так, а не иначе, поскольку научная деятельность – род человеческой деятельности, и в этом своем статусе она не может не ориентироваться на ценности».

 

При этом объективная связь науки и нравственности может интерпретироваться с позиций как пессимизма, так и сциентистского оптимизма.

Пессимисты склонны видеть в науке и технике некую «демоническую силу», вырвавшуюся из-под контроля человека и способную принести человечеству неисчислимые бедствия. Они обвиняют науку и технический прогресс в разрушении окружающей среды, деградации культуры и нравственности.

Вторая тенденция связана с тем, что кроме тревожащих общество явлений, связанных с научно-техническим прогрессом, стали очевидны успехи науки, благотворно влияющие на рост благосостояния, здравоохранения, культуры. На основании этого оптимисты утверждают, что дальнейший научно-технический прогресс будет «сам по себе» определять социальный прогресс, ликвидирует социальные противоречия и неравенство и, следовательно, приведет к торжеству Добра, Справедливости и Гуманизма.

 

В конечном итоге эти разновидности абсолютизации роли науки и техники в жизни общества оказываются лишь разными способами ухода в сторону от решения вопроса: в чем же истинная причина всех бед человечества, антигуманного применения достижений науки и техники, отчуждения личности, какова роль самой науки в этих процессах?

Ключ к решению этого вопроса – в рассмотрении науки как социально обусловленного явления. Социальная обусловленность науки проявляется, прежде всего, в ее связи с материальным производством, его потребностями. Кроме того, будучи одним из элементов социальной структуры, наука находится в тесной взаимосвязи с другими элементами этой структуры – политикой, господствующими нравами, моралью, интересами и потребностями людей. Поэтому в зависимости от социальной структуры общества будет развиваться наука и будут находить применение ее достижения. В соответствии с этим решается и вопрос о соотношении науки и морали, вопрос о том, становятся ли наука и техника благом или злом для общества.

При этом следует помнить, что нравственный или безнравственный – а точнее, гуманный или антигуманный – характер может скорее всего иметь не сама научная деятельность, а последствия применения научных открытий. И хотя ученый иногда не в силах предугадать эти последствия, это отнюдь не снимает с него моральной ответственности перед обществом за свое открытие. Проблема ответственности ученого перед обществомза результаты научных исследований, за их использование на благо или во вред человеку является одним из наиболее показательных моментов взаимосвязи науки и морали. Эта проблема стояла перед учеными всегда. Но в современных условиях следует говорить об особенно сложной и трудной ответственности ученого.

Суть нравственной проблемы, которая стоит перед ученым сегодня, хорошо передает предание, рассказывающее, как в эпоху Средневековья пражский раввин Лёв создал из глины могучего исполина Голема, вдохнул в него жизнь, но забыл внушить ему десять нравственных заповедей. Получив свободу, Голем стал творить такие страшные разрушения, что его создателю пришлось уничтожить свое детище.

 

Поэтому сегодня ученый, которому подвластны более значительные и грозные, чем прежде, силы природы, должен уметь оценить потенциальные возможности своего открытия, показать как экономическую и социальную его пользу, так и возможный вред. Поэтому долг ученого заключается в том, чтобы информировать общественное мнение как о благах, которые принесет внедрение его открытия, так и об опасностях, которые могут возникнуть при злоупотреблении им.

Такая острая постановка вопроса о долге и ответственности ученого перед обществом впервые возникла в связи с применением в США в 1945 году атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки. В 1946 году была создана Всемирная федерация научных работников, зафиксировавшая в своих программных документах принципы гуманизма и социальной ответственности ученого. В 1955 году Ф. Жолио-Кюри и П. Бикар предложили ста видным ученых мира активно выступить против производства и применения ядерного оружия. С 1957 года регулярными стали конференции знаменитого Пагуошского движения ученых за мир и гуманизм науки. В 1973 году создается Международное общество социальной ответственности в науке. И в настоящее время ученые всего мира ведут борьбу за разоружение, против производства и применения ядерного, биологического, психического и других, столь же страшных, видов оружия.

 

В связи с теми изменениями, которые вносит и в среду обитания человека, и в природу самого человека научно-технический прогресс, перед наукой встают новые вопросы, непосредственно заключающие в себе нравственную проблематику: может ли наука, и до каких пределов, вмешиваться в биологию, генетику и психику человека? Допустимо ли с позиций гуманистической этики такое вмешательство? Какими социально-этическими принципами должны руководствоваться ученые в процессе познания человека, особенно в экспериментах на нем? Ряд ученых ставит вопрос о социально-этическом регулировании исследований, касающихся человека, о необходимости запрета исследований, угрожающих человеку и человечеству. Возможно ли такое регулирование, не ограничит ли оно свободу научного творчества?

Молекулярная биология и генетика открыли большие возможности для манипуляций с генетическим фондом человека: стало возможным исправлять генетические дефекты или вводить новую генетическую информацию в хромосомы человека. Многие из этих достижений направлены во благо человека. Но существует опасность и другого их использования: создания людей с заранее заданными свойствами (люди-ученые, люди-роботы и т.д.), стерилизации генетически «неполноценных» индивидов, вмешательства в генетический фонд человечества и т.д. Именно это заставляет некоторых ученых требовать запрета исследований в области генной инженерии. Однако это не выход из положения: во-первых, невозможно и нецелесообразно искусственно сдерживать научный прогресс, во-вторых, нельзя отказываться от того, что может принести не только вред, но и пользу, в-третьих, трудно четко разграничить, какой род исследований можно вести, а какой – нет.

Подобные нравственные проблемы возникают сегодня и в связи с глобальными достижениями психиатрии, нейрохирургии и нейробиологии, в связи с проникновением науки в глубь психики и структуры сознания личности, в связи с возможностью вмешиваться в эту структуру и влиять на нее. Серьезного этического подхода требует и решение вопросов о трансплантации органов человека, о допустимых пределах его реанимации, заставивших ученых многих профессий (и не только медиков) вновь обратиться к нравственным аспектам проблемы жизни и смерти.

Множество этических проблем возникло в связи с опасностью надвигающегося на планету экологического кризиса. Еще Ф.Энгельс предупреждал: «Не будем… слишком обольщаться нашими победами над природой. За каждую такую победу она нам мстит». Действительно, в результате бурного роста науки и техники, овладения тайнами и силами природы и использования этих сил на благо человека, среда нашего обитания значительно истощилась и загрязнилась.

По данным экологов, за последние 500 лет люди извлекли из земли более 50 млрд. т углерода, 2 млрд. т железа, 20 млн. т меди, 20 тыс. т золота. В настоящее время человечество ежегодно потребляет более 5 млрд. т полезных ископаемых и 3 млрд. т растительной массы. За последние 100 лет изведено 2/3 лесов; в настоящее время лес уничтожается со скоростью 20 га в минуту, в результате 19% суши грозит превращение в пустыню. Земля деградирует со скоростью 44 га в минуту. Огромную опасность представляет загрязнение окружающей среды: 30 млрд. тонн нефтепродуктов ежегодно проникает в воды мирового океана, только в результате человеческой деятельности в атмосферу ежегодно выбрасывается 10 млрд. тонн углекислого газа. Резко истощаются ресурсы питьевой воды. За последние десятилетия XX века вымерло 34 вида млекопитающих. Сегодня под угрозой вымирания – почти 1000 позвоночных и 25 тыс. видов растений.

 

В результате человечество оказалось перед серьезной угрозой экологического кризиса, поставившей особенно остро на повестку дня вопрос о повышении нравственно-экологической ответственности современных ученых. Ответственность эта проявляется в ряде моментов:

– прежде всего, в необходимости изменения сложившегося в сознании ученых стереотипа: в переходе от привычных антропоцентристских представлений о том, что человек – «царь природы», завоевывающий и покоряющий ее, к представлению о том, что он – часть природы и должен поэтому способствовать ее расцвету и гуманизации;

– в связи с этим актуальной становится необходимость формирования у ученых – будущих и настоящих – экологического стиля мышления; повышения роли экологического воспитания молодых научных кадров;

– ученым диктуется необходимость в первую очередь заняться изысканием и созданием искусственных материалов и новых видов энергии, способных заменить истощающиеся природные ресурсы.

Таким образом, постижение таких сложных объектов, как атомная энергия, уникальные объекты экологии, генной инженерии, микроэлектроники и информатики, кибернетики и вычислительной техники, в которые включен сам человек, широкое внедрение роботов и компьютеров в самые различные сферы жизни человека и общества ставят под сомнение тезис об «этической нейтральности» современной науки.

 

Этот вывод тем более очевиден, что естествознание нашего времени стало значительно ближе по стратегии исследования к гуманитарным наукам, чем в предшествующие периоды. В ткань современного естественнонаучного поиска все активнее включаются непривычные для традиционного подхода моральные ценности и категории – такие, как добро и зло, долг и совесть и т.п.

Механизмы, трансформировавшие идеалы научного знания, особенно интенсивно вошли в науку во второй половине XX столетия через разработку идей нелинейной термодинамики, синергетики, современной космологии, развитие системных и кибернетических подходов, идей глобального эволюционализма, так называемого «антропного космологического принципа».

Вхождение «человекоцентристских» аргументов и параметров четко наблюдается, прежде всего, в концепции ноосферы В.И. Вернадского, основанной на идее целостности человека и космоса, а также целостности современной науки, в которой стираются грани между ее отдельными областями и происходит специализация скорее по проблемам, чем по специальным наукам.

В 1926 году в «Мыслях о современном значении истории знаний» Вернадский писал о том, что «XX век вносит со все увеличивающейся интенсивностью уже коренные изменения в миропонимание нового времени», что это время «интенсивной перестройки нашего миропонимания, нас самих и нас окружающего, в искании смысла бытия». Эти процессы, связанные с революционными изменениями и открытиями в физике, химии, астрономии не только изменяют наши представления о материи, энергии, пространстве и времени, но и совершают перелом научного творчества в другой области – «понимании положения человека в научно создаваемом строе мира» (В.И. Вернадский).

 

Какие моральные следствия и нравственные регулятивы, выходящие за рамки научных представлений и формирующие новые идеалы миропонимания и поиска смысла бытия, складываются в рамках концепции ноосферы? Это, прежде всего, осознание того, что задача строить мир, отказавшись от себя и стараясь найти какое-то независимое от природы человека понимание мира, человеку не под силу – это иллюзия. Сам наблюдатель, сам субъект с необходимостью включен в картину исследуемой реальности, в природу как объект научного анализа.

В соответствии с этим идея господства над природой, рассмотрение природы как независимого от человека объекта с необходимостью сменяется идеей гармонизации человека и природы, человека и космоса, возрастанием ответственности человека перед последующей эволюцией Земли – во имя выживания и быстрейшего достижения ноосферы на всей планете.

С этой позиции «объектное» понимание научного знания является недостаточным, более того, невозможным, оно «достраивается» субъектной, ценностной компонентой. Сами аргументы, используемые при построении современной научной картины мира, становятся ценностно наполненными, ибо человек должен мыслить и действовать в планетарном аспекте. «Гордо-независимый» идеал научной рациональности классической науки, в котором любой объект выступал как данный «сам по себе», вне точки зрения субъекта познания, трансформируется в неклассический, в рамках которого человек со своими ценностными и мировоззренческими установками как субъект познания перемещается «внутрь» природы.

В результате осуществляется гуманизация науки и ее идеалов, ибо сам человек, способ его бытия и жизнедеятельности в биосфере, воздействия на нее и ее сохранения становятся самыми вескими «аргументами», приобретая общепланетарный, космический характер. Разум человека, воплощенный в научную мысль, предназначается для обоснования идеи целостности, гармонизации и единства человека и биосферы, обеспечивающих целенаправленное развитие биосферы.

Вхождение «человекоцентристских» подходов и аргументов в современную науку и культуру происходит не только через развитие концепции ноосферы, но и благодаря исследованиям, предпринятым в области термодинамики неравновесных процессов и вводящим в структуру научного знания «стрелу времени» (И. Пригожин). Наука, в которой исследуется совместное действие многих подсистем самой различной природы, процессы их самоорганизации, в результате которых возникают новые структура и соответствующее им функционирование, называется синергетикой.

Важнейшими характеристиками самоорганизующихся систем являются: их нелинейность, стохастичность, необратимость, неповторимость, наличие большого числа подсистем, открытость. Фундаментальность проявлений этих характеристик в различных областях, биологические и космические факты, а также данные о необратимых процессах в области элементарных частиц приводят к революционным концептуальным изменениям в наших представлениях о мире.

Открытый характер подавляющего большинства систем во Вселенной, наличие большого числа подсистем в их структуре приводит их к постоянным флуктуациям, т.е. случайным отклонениям величин, характеризующих системы, от их среднего значения. Иногда отдельные флуктуации или их комбинации могут быть настолько сильными, что существующая прежде структура или организация не выдерживает и разрушается. В такие переломные моменты (бифуркации) принципиально невозможно предсказать, в каком направлении будет происходить дальнейшее развитие, в какое состояние перейдет система, какой из вариантов структур «выберет» система.

 

Анализ функционирования самоорганизующихся систем позволяет сделать следующие выводы:

– движение от прошлого к будущему – «стрела времени» совершается через проявление случайности и переход от неустойчивости к устойчивости, «порядку»;

– детерминизм в таких неравновесных системах имеет место лишь в отдельных случаях;

– в состояниях, когда прежний порядок и основанная на них структура достаточно «расшатаны» и система далека от равновесия, даже очень слабые флуктуации, т.е. случайные отклонения или возмущения, могут усиливаться от слабой до сильной и мощной волны, способной разрушить старую сложившуюся структуру;

– осмысление последствий даже слабого вмешательства человека в характер развития многих природных (например, экологических) и социальных (например, возникающих на национальной или региональной почве) процессов в соответствии с принципами функционирования самоорганизующихся систем приводит к необходимости всестороннего «проигрывания» возможных вариантов развития сложных систем и анализа причин их неустойчивости;

– необходим также анализ возникающих вопросов и возможных вариантов ответов на них при исследовании неравновесных систем:

что произойдет, если..? какой ценой будет установлен порядок из хаоса? какие последствия вызовет такое слабое «воздействие» на систему, как..? какова значимость того, что погибнет и что возникнет, если..? – такого рода вопросы свидетельствуют о необходимости отказа от позиции беспрекословной «манипуляции» и жесткого контроля над изучаемыми системами – и природными, и социальными;

– «свобода выбора», случайность являются неотъемлемыми спутниками сложных объектов, как бы скрепляющими их структуру.

Причем, специфические свойства проявляются у сложных статистических систем в результате увеличения «степеней свободы» и взаимодействия между элементами системы. А поскольку случайность является обязательным и существенным фактором развития природных и социальных объектов, то свобода выбора определяется не столько мерой осознания еще не реализованной действительности (т.е. будущего), сколько мерой понимания ее возможных и случайных путей становления. И если даже в областях, где по традиции принято считать все процессы однозначно задаваемыми посредством начальных условий, случайность и неопределенность выступают необходимыми параметрами физических объектов, то их значимость в социальной и гуманитарной среде еще выше, ибо здесь речь идет о людях, чей язык «делает их способными воспринимать бесконечное множество вариантов прошлого или будущего, которого они могут страшиться или ожидать с надеждой» (И. Пригожин).

 

Учет различных действующих на систему параметров, отказ от жестких средств обоснования научного знания и обращение к концепциям случайных, вероятных процессов демонстрируют на современном этапе многие дисциплины – от космологии до медицины.

Так, кризис советской клинической психиатрии, как отмечают некоторые исследователи, во многом объясняется «пристрастием» к линейному принципу, согласно которому каждая психическая болезнь должна включать единые причины, проявления, течение, исход и анатомические изменения (т.е. одна причина дает одинаковый эффект). Такая «жесткость» в формулировке тезиса (постановке клинического диагноза) ничем не оправдана, ибо нельзя не учитывать тот фактор, что как неповторимы физические и духовные свойства отдельных индивидов, так индивидуальны проявления и течение болезни у отдельных больных. Аргументация на основе «непогрешимого», «объективного», «непредвзятого» клинического метода, изложения «без личного толкования» является несостоятельной не только с логической точки зрения, поскольку лечение адресуется не к личности, как декларируется клинической психиатрией, а к болезни, т.е. лечится «болезнь, а не больной». Отказ от однолинейности и жесткости, обращение к теориям случайных процессов приведет, как считают некоторые специалисты, к обновлению психиатрии, ибо понятие болезни будет вероятностным, а ее возникновение в ряде случаев – принципиально непредсказуемым. В психиатрии появится свобода воли в ее термодинамическом выражении, что повлечет за собой и изменение суждения о «норме» и патологии, к размыванию «границы» между нормой и болезнью широким спектром адаптационных реакций, а суждение о «нормальном» будет изменяться вместе с обществом и в зависимости от модели медицины.

Этические и аксиологические аргументы с неизбежностью «пронизывают» и другие медицинские дисциплины. Такая медико-биологическая наука, как танатология, изучающая причины, признаки и механизмы смерти, с особой остротой ставит проблему «этической аргументации» при пересадке органов (как избежать этического перекоса: прежде чем донорский живой орган может быть изъят, сам донор должен быть мертвым); при продлении жизни больного с помощью аппаратуры (какие аргументы будут этически вескими при отключении аппаратуры, т.е. по сути дела умерщвлении больного); при решении вопроса о сохранении жизни больных, обреченных на умирание от неизлечимых болезней (насколько нравственны идеалы медицинской этики, предписывающей бороться за жизнь «до конца», если больной предпочитает «легкую смерть») и т.д.

 

Вхождение в науку «человекоцентристских» ориентиров и аксиологических параметров и все более сильное звучание тезиса об ответственности ученых за применение результатов науки, отмечается уже в конце первой половины XX века. А. Эйнштейн предостерегал, что существует опасность полного самоуничтожения человечества, которую нельзя сбрасывать со счетов. В реальной науке и ее этике, писал М. Борн, произошли изменения, которые делают невозможным сохранение старого стиля служения знанию ради него самого. Мы были убеждены, что это никогда не сможет обернуться злом, поскольку поиск истины есть добро само по себе. Это был прекрасный сон, от которого нас пробудили мировые события.

В начале XXI столетия мировые события и эти предостережения выглядят не менее тревожно. И поэтому не только результат, но и сам процесс постижения уникальных эволюционных систем никак не может оставаться этически безразличным, а научное исследование, нацеленное лишь на получение истинного знания (любой ценой) становится слишком узким, а порою и опасным. «Не ищи в науке только истину, – предупреждает академик Д.С. Лихачев, – и не пользуйся ею во зло или ради корысти».

В современной науке возникает настоятельная необходимость в привлечении факторов, устанавливающих контроль за самим постижением научной истины, а в иерархии ценностей, к которым она несомненно относится, должны присутствовать и такие ценности, как благо человека и человечества, добро и мораль, благополучие и безопасность. Поиск научной истины «освящается» ценностным императивом: новое знание не должно увеличивать риск существования и выживания человека, а должно служить благу человечества, его интересам.

Моральные нормы творческой деятельности ученого

Ценностный императив во многом определяет специфику профессиональной этики ученого, в частности, предъявляет ряд требований к этике самого процесса научного творчества и диктует некоторые моральные нормы творческой деятельности ученого.

Первое и самое главное нравственное требование, предъявляемое к ученому – требование научной объективности, т.е. служение истине и только истине. Оно предполагает объективный, честный подход к предмету исследования, стремление познать объект таким, какой он есть в действительности. Это стремление определяет отсутствие у ученого намерений и целей, противоречащих задаче поиска истины. Любые цели и намерения, несовместимые с этой задачей (например, соображения материального расчета, карьеры, эгоистические интересы) должны быть отброшены. В противном случае ученый в той или иной мере фальсифицирует науку и дискредитирует себя.

Научная объективность как моральное требование тесно связано с научной объективностью как познавательным принципом, но первое отнюдь не следует автоматически из второго.

Академик Н.Н. Семенов отмечал, что «наука – дело абсолютно объективное, и как таковая она беспристрастна. Но поскольку творят науку люди, испытывающие всякого рода страсти, обладающие теми или иными моральными качествами,.. в ходе научного творчества постоянно возникают противоречия, порой весьма серьезные, между строгой объективностью науки и субъективными особенностями творящих ее людей». Именно поэтому этический принцип объективности, обладая относительной самостоятельностью, выступает как необходимый нравственный регулятив деятельности ученого.

 

Второе нравственное требование, предъявляемое к ученому – добросовестность в отношении к научному труду, к поиску истины. Это требование предполагает сомнения ученого в процессе отыскания истины, проверку каждого шага на пути исследования, скрупулезность в научной работе, а также наличие у ученого таких моральных качеств, как умение и мужество отказаться от, казалось бы, уже найденной истины, если обнаруживаются факты, противоречащие ей.

Добросовестность оберегает ученого от заблуждений и предотвращает возможные ошибки. Разумеется, в науке никто не застрахован от ошибок, но ошибка ошибке – рознь. Есть так называемые добросовестные ошибки, связанные со сложностью изучаемых объектов, с невозможностью получить исчерпывающие данные, с неудачным выбором или с ограниченностью метода исследования и т.п. Но есть ошибки и иного рода, связанные с научной недобросовестностью, вытекающие из нее.

Это, например, односторонний, тенденциозный подбор фактов ради тех или иных теоретических положений, хотя при этом заведомо известно, что эти идеи нуждаются в дальнейшей разработке и коррективах в связи с обнаружением новых фактов. Это и те случаи, когда ученый ориентируется на достижение житейских целей при минимальных затратах труда и в кратчайшие сроки (например, ради скорейшего получения ученой степени облегчает себе научную задачу, отказываясь от изучения необходимых материалов, хорошо зная в то же время, что они имеются и могут быть очень полезны; или в диссертацию вводится сомнительный материал просто потому, что он подходит под какую-либо «признанную концепцию»).

 

Подобные случаи научной недобросовестности искажают объективную истину, «маскируют» ее, затрудняя тем самым поиск истины другими исследователями и направляя науку по ложному пути. Недобросовестный ученый изменяет истине, своему призванию, изменяет науке, перестает быть подлинным ученым в высоком смысле этого слова.

Третий нравственный принцип, которым следует руководствоваться любому ученому, это требование доказательности. Суть его может быть выражена следующим образом: всякое научное утверждение должно быть выведено и обосновано, всесторонне доказано методами и средствами, взятыми из арсенала самой науки.

Ученый обычно убежден в истинности собственных идей и представлений, он считает своим долгом отстаивать их. Однако задача заключается в том, чтобы убедить и других в истинности своих взглядов, а для этого нет иного пути, как научная (теоретическая или практическая) проверка полученных выводов. Этическая норма доказательности состоит в том, что сам ученый может быть глубоко убежден в истинности любого положения, но он не имеет морального права доказывать его методами и средствами, несовместимыми с наукой. Иными словами, научные споры надо решать научными средствами (на этом важнейшем моменте в этике науки мы остановимся позже более подробно).

В истории науки были случаи, когда некоторые ученые, стремясь любой ценой доказать справедливость своих теоретических предположений, во что бы то ни стало протащить свои «открытия», пускали в ход демагогию, наклеивание ярлыков, административные и другие неблаговидные средства. Известно, например, что «методы борьбы» академика Лысенко существенно затормозили прогресс биологической науки в нашей стране. Было бы слишком большим оптимизмом считать, что в нашей науке подобные явления уже полностью изжиты. Безусловное соблюдение принципа доказательности, недопустимость «доказывания» вненаучными методами и средствами должны стать законом жизни каждого ученого, любого научного коллектива.

 

Четвертая нравственная норма научной деятельности – высокая требовательность к себе, проявляющаяся в скромности ученого и его самокритичности, в отсутствии самомнения и зазнайства, в умении признать свои ошибки и дать объективную оценку собственной деятельности и ее результатов. Л.Н. Толстой заметил однажды, что ценность человека можно выразить дробью, числитель которой – действительные достоинства человека, а знаменатель – то, что он думает о себе.

Основным противоядием против тщеславия и зазнайства служит любовь к науке: «Любите науку в себе, а не себя в науке». Академик И.П. Павлов давал следующий совет молодым ученым: «Никогда не думайте, что вы уже все знаете. И, как бы высоко ни оценивали вас, всегда имейте мужество сказать себе: я невежда. Не давайте гордыне овладеть вами. Из-за нее вы будете упорствовать там, где нужно склониться, из-за нее вы откажетесь от полезного совета и дружеской помощи, из-за нее вы утратите меру объективности».

К сожалению, научная молодежь далеко не всегда следует этому совету. Нередко бывает, что молодой ученый не приемлет никакой критики, не принимает ничьих советов, воображает себя чуть ли не «столпом» науки.

Тщеславие зачастую портит и крупного ученого. Он привыкает к почету, который воздается ему за старые заслуги, не замечая, что он, в сущности, уже перестал работать как ученый.

Благодушие, почивание на лаврах весьма опасная болезнь, которая не дает возможности вовремя обнаружить проявляющиеся недостатки, убивает способность к творческому поиску. Такой ученый требует от своих сотрудников беспрекословного признания его научного авторитета, становится нетерпимым к малейшим критическим замечаниям.

Отсутствие скромности, самокритичности у подобного деятеля, особенно если он возглавляет большой или малый научный коллектив, служит серьезным препятствием для работы: научное руководство заменяется администрированием, принципиальность – покровительством. Такой самодовольный чинуша опасен в любом деле, но вдвойне – в научных и научно-педагогических коллективах, где игнорирование мнения товарищей по работе неизбежно ведет к застою в науке, наносит вред общему делу.

 

Высоко оценивая скромность как необходимое моральное качество ученого, нельзя «перегибать палку» и требовать от него «сверхскромности». Чрезмерная скромность в научном творчестве противостоит дерзанию, она ориентирует человека на весьма незначительный успех, гасит его творческий порыв, порождает необоснованное удовлетворение весьма мелкими достижениями. Сверхскромность неизбежно порождает застой в научной деятельности, ибо она предполагает легко достижимые цели и быстро приходящее самоуспокоение. Необходимо уметь трезво оценивать свои достижения и возможности, не допуская ни их переоценки, ни их недооценки.

Скромность и самокритичность ученого, связанные с объективной оценкой собственных идей и полученных фактов, обязательно предполагают умение ученого открыто отказаться от взглядов и положений, оказавшихся ошибочными. Дело это весьма трудное и связано с наличием некоторого «психологического барьера», преодолеть который удается далеко не каждому. Но именно поэтому открытый и решительный отказ ученого от своих заблуждений имеет большое значение для развития науки, т.к. экономит силы и средства других исследователей. Более того, подобное признание своих ошибок не наносит, как иногда полагают, урона научному авторитету ученого, а наоборот, способствует его росту. Можно привести ряд примеров, когда крупнейшие ученые (например, великий физик А. Эйнштейн, академики А.Ф. Иоффе, И.П. Павлов,) ошибались и открыто признавали свои ошибки в научной печати.

Скромность и самокритичность как моральные принципы научной деятельности связаны также с умением уважать научные работы предшественников, с открытым признанием заимствования у них тех или иных идей. Они требуют не преувеличивать свой вклад в решение проблемы, имеющей более или менее длительную историю. Подобный подход к «научному багажу» прошлого, во-первых, ориентирует исследователя на тщательное изучение уже накопленных знаний и объективную оценку собственных достижений, и, во-вторых, защищает науку от плагиата, от «научных тунеядцев».

Пятый моральный принцип научного творчества может быть определен как требование уважения оппонента. Оппонент тоже ищет истину, но ищет ее другими способами и путями, стремясь доказать справедливость «своей», а не «вашей» истины. Поэтому если даже ученый по тем или иным причинам не уважает своего теоретического противника как человека, не ценит его как ученого, он все равно обязан прислушаться к его мнению.

В свое время известный советский биолог С.В. Мейен сформулировал так называемый «принцип сочувствия», ставящий перед ученым трудную этическую задачу: прочувствовать точку зрения своего оппонента, мысленно стать на его место и «изнутри с его помощью рассмотреть здание, которое он построил». Этот принцип, по существу конкретизирует кантовский категорический императив, требуя никогда не относиться к другому человеку лишь как к средству достижения своих целей и признавая его право на инакомыслие, на собственный теоретический образ мира.

Конечно, слово «сочувствие» слегка дезориентирует, ибо обычно оно означает симпатию к чувствам другого. Здесь же гораздо важнее другой нюанс – понимание чувствований своего оппонента вплоть до актерского перевоплощения в него. Принцип сочувствия одновременно относится и к этике, и к методологии науки. К этике, поскольку он учит видеть человеческое достоинство в инакомыслящих и инакочувствующих и требует считаться с другими способами видения мира. К методологии, поскольку он учит эффективному поведению в науке, которое оборачивает неизбежные разногласия на пользу дела и расширяет горизонт ученого. Принцип сочувствия требует действовать вопреки собственным естественным стремлениям, ценой душевного дискомфорта. Воспроизвести в себе интуицию и чувствования другого можно лишь путем серьезных усилий воли – вопреки собственному образу мира.

Тем более нельзя превращать теоретические разногласия в личную неприязнь или, наоборот, из чувства личной неприязни отбрасывать с порога доводы оппонента как не стоящие внимания. Если аргументы противника представляются частично или полностью ошибочными, то доказать это нужно научно, не прибегая к чуждым науке средствам. При этом нельзя доказывать ошибочность тезисов оппонента лишь ссылками на научные авторитеты, нельзя искать аргументы вне поля науки (намекая, скажем, на некоторые отрицательные свойства личности вашего противника, его якобы «запятнанное прошлое» и т.д.).

История науки дает немало примеров уважения оппонента даже вопреки личной неприязни к нему или сомнению в его компетентности. Так, великий ученый И.П. Павлов сумел оказаться выше чувства неприязни к одному из своих сотрудников (идущему, как полагал И.П. Павлов, неверным путем), создавая ему все условия для работы, и открыто признал в конце концов его правоту.

 

Уважение к оппоненту должно в итоге привести к выводу, что за научной идеей, выдвинутой им, следует признать по крайней мере право на существование: нельзя рассуждать с позиции – «есть две точки зрения: моя и вторая, ошибочная». Ученый должен руководствоваться в качестве своих методологических и этических установок принципом, согласно которому идеи подтверждаются или опровергаются только всем ходом развития науки и практики.