Глава 34 Каркассона, джюлет 1209

 

Приближаясь к Каркассоне, они растянулись одной цепочкой: во главе Раймон Роже Тренкавель, сразу за ним Бертран Пеллетье. Шевалье Гильом дю Мас держался в самом конце.

Элэйс ехала среди священнослужителей.

Меньше недели прошло с ее бегства, а казалось – много дольше. Знамена с гербом Тренкавеля невредимыми плыли по ветру, и ни одного человека они не потеряли в пути, но лицо виконта говорило о поражении.

Перед воротами их кони замедлили шаг. Элэйс наклонилась вперед, похлопала Тату по шее. Кобыла устала и потеряла подкову, но всю дорогу не отставала от остальных.

Толпа выстроилась по сторонам дороги в несколько рядов, встречая проезжающую под висящим на Нарбоннских воротах гербом Тренкавелей кавалькаду. Дети бежали рядом с лошадьми, бросали им под ноги цветы и радостно кричали. Женщины выглядывали из верхних окон, размахивали самодельными флагами и платками.

Въезжая по узкому мосту к Восточным воротам Шато Комталь, Элэйс не ощутила ничего, кроме облегчения. Кур д'Онор гудел от приветственных возгласов. Конюшие бросились вперед, чтобы подхватить поводья у своих рыцарей, слуги помчались готовить баню, поварята тащили в кухню воду, чтобы немедля начать готовить праздничный пир.

Среди радостно машущих рук и улыбающихся лиц Элэйс отыскала лицо Орианы. За ее плечом стоял отцовский слуга, Франсуа. Элэйс покраснела, вспомнив, как провела его и ускользнула прямо из-под носа.

Она видела, как Ориана обшаривает глазами толпу. Скоро ее взгляд остановился, отыскав супруга, Жеана Конгоста. По лицу Орианы скользнула тень презрения, и она перевела взгляд дальше, к неудовольствию Элэйс, остановившись на ней самой. Элэйс сделала вид, что не замечает сестры, но чувствовала на себе ее пристальный взгляд через море голов. А когда она все же взглянула в ту сторону, Ориана уже скрылась.

Элэйс слезла с седла, стараясь не задеть ушибленное плечо, и отдала поводья Амилю, чтобы тот отвел кобылу в конюшню. На нее зимним туманом опускалась тоска. Все вокруг обнимали жен, матерей, тетушек, сестер, а Гильома нигде не было видно. «Наверно, сразу пошел в баню». Даже отец куда-то подевался.

Элэйс захотелось побыть одной, и она выбралась в соседний маленький дворик. В голове вертелась строка Раймона де Мираваля, и от нее на душе становилось еще тоскливее. «Res contr' Amor non es guirens, lai on sos poders s'atura». ^[73]

Когда Элэйс впервые услышала эти стихи, ей еще незнакомы были чувства, о которых в них говорилось. Но и тогда, сидя во дворе Кур д'Онор, сложив руки на детских коленках, она прониклась тем, что стояло за словами.

На глаза навернулись слезы, и Элэйс сердито утерла их кулаком. Нечего жалеть себя! Она присела на скамеечку в тени. Перед свадьбой они с Гильомом часто захаживали в Кур дю Миди. Деревья тогда стояли в золоте, и землю устилал ковер осенних листьев – горячая медь и охра. Носком сапога Элэйс чертила в пыли узор, раздумывая, как помириться с Гильомом. Ей недоставало умения, а ему недоставало желания.

Ориана часто по нескольку дней не разговаривала с мужем. Потом недовольство исчезало так же внезапно, как возникало, и до следующего раза сестрица была с Жеаном слаще меда. И давние воспоминания о браке родителей тоже представлялись полосами света и тьмы.

Элэйс надеялась, что ее минует эта судьба. С накинутым на голову красным покрывалом она стояла перед священником в часовне и произносила слова обета. Алые огоньки рождественских свечей окрашивали алтарь, устланный цветущим зимним боярышником.

Она верила тогда, и в душе продолжала верить и сейчас, что любовь их будет длиться вечно.

Ее подругу и наставницу, Эсклармонду, вечно осаждали влюбленные, просившие трав и настоев, вызывающих или сохраняющих любовь. Винный настой мяты и пастернака, незабудки, чтобы сделать любовь плодородной, пучки желтых первоцветов… При всем почтении к Эсклармонде, Элэйс подобные средства казались глупыми суевериями. Не хотелось верить, что любовь можно купить в лавке и подмешать в суп.

Она знала, что существует и другая, более опасная магия: черное колдовство, чтобы очаровать или причинить вред неверному. Эсклармонда предостерегала ее против темных сил – свидетельства господства дьявола над миром. От зла не происходит добро.

Сегодня впервые в жизни Элэйс, кажется, начала понимать, что толкает женщин обращаться к таким отчаянным средствам.

 

– Filha…

Элэйс подскочила.

– Где ты была? – задыхаясь, спросил Пеллетье. – Я звал тебя, искал повсюду…

– Я тебя не слыхала, paire.

Виконт, едва успев обнять жену и сына, занялся подготовкой города к обороне. Нас ждут дни, когда некогда будет перевести дыхание.

– А когда ты ждешь Симеона?

– Через день-два. – Отец нахмурился. – Жаль, что я не сумел уговорить его ехать с нами. Но он считает, что среди своих привлечет меньше внимания. Может, он и прав.

– Как только он появится, – не отставала Элэйс, – вы станете решать, что делать? У меня есть мысль насчет…

Элэйс осеклась, сообразив, что сперва следовало бы проверить свою догадку, чтобы не выглядеть глупо перед отцом. И перед Симеоном.

– Мысль? – повторил отец.

– Нет, ничего, – торопливо ответила она. – Я только хотела спросить, нельзя ли мне присутствовать при вашем с Симеоном разговоре?

Пеллетье задумался. Углубившиеся морщины на лице явно говорили, как трудно дается ему решение.

– Ты уже столько сделала для нас, – сказал он наконец, – что можешь и послушать наш разговор. Однако… – он предостерегающе поднял палец, – только послушать. Пойми хорошенько – ты больше не участвуешь в этом деле. Рисковать собой я тебе больше не позволю.

Элэйс с восторгом слушала отца. «Когда дойдет до дела, я его уломаю».

И она потупила глаза, покорно сложив руки на коленях:

– Ну конечно, paire. Все будет, как ты скажешь.

Пеллетье подозрительно покосился на дочь, однако заговорил о другом.

– Я хотел попросить тебя еще об одной услуге, Элэйс. Виконт Тренкавель затевает большое празднество в честь возвращения – сейчас же, пока не разошлись слухи о неудаче переговоров с графом Тулузским. Дама Агнесс сегодня будет стоять вечерю не в часовне, а в большом соборе. – Он помолчал. – Мне бы хотелось, чтобы ты была там. И твоя сестра тоже.

У Элэйс перехватило дыхание. Службы в часовне она время от времени посещала, но отец никогда не настаивал, чтобы она входила в собор.

– Я знаю, ты устала, но для виконта Тренкавеля очень важно сейчас не давать действительных поводов для обвинений – в том числе и против близких к нему людей. Если в городе есть шпионы – а я в этом не сомневаюсь, – очень важно, чтобы слух о наших духовных провинностях, как они это понимают, не дошел до ушей врагов.

– Дело не в усталости, – горячо возразила Элэйс. – Епископ де Рошфор со своими церковниками – лицемеры. Они проповедуют одно, а делают другое!

Пеллетье покраснел, и Элэйс не поняла, была то краска гнева или стыда.

– А ты, значит, тоже пойдешь? – возмутилась она.

Пеллетье отвел глаза.

– Как ты понимаешь, мы с виконтом будем слишком заняты.

Элэйс бросила на отца сердитый взгляд.

– Очень хорошо! – сказала она, помолчав. – Я исполню твою просьбу. Но не жди, что стану преклонять колени перед статуей сломленного человека на деревянном кресте или молиться ему.

Она тут же испугалась, что наговорила лишнего. Но к ее изумлению, отец в ответ расхохотался.

– Так-так, – сказал он. – Я и не ждал от тебя иного, Элэйс. Но будь осторожна. Не спеши открывать свои взгляды перед каждым встречным. Они только того и ждут.

 

Элэйс провела несколько часов в своих покоях. Приготовила припарки из дикого майорана на распухшее плечо и прилегла, прислушиваясь к добродушной болтовне своей служанки.

Если послушать Риксенду, мнения по поводу ее бегства из замка разделились. Одни восхищались твердостью и отвагой Элэйс. Другие – и среди них Ориана – осуждали ее. Ее самовольство выставило якобы дураком ее супруга. Более того, поставило под удар всю миссию. Элэйс надеялась, что Гильом так не думает, однако надежда была слабой. Муж ее вообще склонен был думать и рассуждать заодно с большинством. И к тому же был болезненно самолюбив. Элэйс по опыту знала, как он жаждет всеобщего восхищения, как стремится выделяться среди других и как часто это желание заставляет его говорить и делать вещи, вовсе не свойственные его истинной природе. Если Гильому покажется, что его оскорбили, невозможно предсказать, что он натворит.

– Но теперь уж им придется замолчать, госпожа Элэйс, – уверила ее Риксенда, смывая с плеча и шеи остатки травяного настоя. – Все вернулись благополучно, а значит, Господь за нас, не так разве?

Элэйс выдавила слабую улыбку. Она опасалась, что Риксенда увидит дело в ином свете после того, как в городе проведают об истинном положении дел.

 

Гул колоколов взлетал в пестревшее розоватыми облаками небо, когда они вышли из Шато Комталь и двинулись к собору Святого Назария. Во главе шествия выступал облаченный в белое священник, воздевший высоко вверх золотой крест. За ним тянулись другие священники, монахи и монахини.

Дальше шла дама Агнесс, жены консулов, а в самом конце – придворные дамы. Элэйс волей-неволей пришлось занять место рядом с сестрой.

Ориана не перемолвилась с ней ни единым словом – ни добрым, ни злым. Она, как обычно, привлекала к себе восхищенные взгляды. Сегодня сестрица нарядилась в темно-багровое платье. Тонкий золотой с чернью поясок, туго обхвативший стройную талию, подчеркивал ее пышные бедра. Черные волосы были вымыты и умащены маслом, руки молитвенно сложены перед грудью, так что всем был виден изящный кошель для милостыни, свисавший с запястья.

Элэйс подозревала, что кошелек подарен поклонником, и не бедным, если судить по нашитым вокруг горловины жемчужинам и гербу, вышитому золотой нитью.

Элэйс за церемонным видом сестры угадывала злость и подозрительность.

Франсуа она заметила только тогда, когда слуга тронул ее за плечо.

– Эсклармонда вернулась, – шепнул он ей на ухо. – Я сейчас от нее.

Элэйс развернулась к нему:

– Ты с ней говорил?

Он замялся.

– По правде сказать, нет, госпожа.

Элэйс поспешно стала выбираться из рядов.

– Я пошла.

– Прости, госпожа, не лучше ли дождаться конца службы?

Они уже вошли в собор.

Элэйс оглянулась на дверь. Едва пропустив шествие богомольцев, вдоль задней стены сомкнулся ряд монахов. Из-под клобуков смотрели бдительные глаза. Эта стража никого не пропустила бы незамеченным.

– Ваш уход может повредить отцу или даме Агнесс. Его могут истолковать как знак вашего сочувствия новой церкви.

– Конечно, ты прав. – Элэйс помолчала, соображая. – Передай Эсклармонде: я приду, как только смогу.

 

Элэйс обмакнула палец в кропильницу и перекрестилась святой водой. Она помнила, что за ней могут наблюдать.

Место для себя она выбрала в боковом нефе, так далеко от Орианы, как можно было отойти, не привлекая внимания. В подвешенных под сводами люстрах мигали свечи. Снизу эти люстры казались пылающими железными колесами, готовыми обрушиться с высоты на головы грешников. Элэйс удивило, как много народу собралось сегодня в соборе, давно стоявшем пустым. Голос епископа едва пробивался сквозь шепот дыхания задыхающейся в давке толпы. Как непохоже это все на простые служения в церкви Эсклармонды!

Церкви, к которой принадлежит и ее отец.

Bons Homes ставили внутреннюю веру выше внешних проявлений. Им ни к чему были святые храмы, суеверные обряды, унизительная покорность, отделяющая простых людей от Бога. Они не почитали идолов, не падали ниц перед изображениями орудий пытки. Для Bons Chrétiens сила Господа таилась в Слове. Им нужны были лишь книги и молитва: слово, произнесенное или прочитанное вслух. Спасение не достигалось через раздачу милостыни, почитание мощей или субботние молитвы, прочитанные на языке, понятном одним церковникам.

В их глазах перед милостью Святого Отца все были равны: евреи и сарацины, мужчины и женщины, зверь в полях и птица в небе. Не будет ни ада, ни Страшного суда, потому что милость Божия даст спасение каждому – только иным, прежде чем достигнуть царства Божия, придется прожить много жизней.

Правда, сама Элэйс не посещала служб, но от Эсклармонды знала слова молитв и ход обрядов. Однако важнее для нее было то, что в эти темные времена Bons Chrétiens оставались добрыми людьми, мирными и терпимыми, и почитали Светоносного Господа, вместо того чтобы трепетать в страхе перед жестоким божеством католиков.

Наконец Элэйс разобрала в бормотании епископа слова «Benedictus».^[74] Теперь можно незаметно ускользнуть. Медленно, сложив руки, стараясь держаться незаметно, Элэйс бочком продвигалась к дверям.

Еще минута – и она свободна.

 

ГЛАВА 35

 

Дом Эсклармонды скрывался в тени башни Балтазара. Элэйс помешкала, прежде чем постучать в ставень. Сквозь большое окно ей видна была хозяйка дома, расхаживающая по комнате. На женщине было простое зеленое платье, тронутые сединой волосы туго стянуты на затылке.

«Наверняка я не ошиблась».

Элэйс преданно смотрела на подругу. Она уже не сомневалась, что ее догадка верна. Эсклармонда подняла взгляд, вскинула руку, помахала. Улыбка осветила ее лицо.

– Элэйс! Как я тебе рада! Мы с Сажье по тебе скучали.

В дверях Элэйс встретил знакомый запах трав и пряностей. Она переступила порог, входя в единственную комнату, занимавшую весь нижний этаж маленького жилища. Над небольшим очагом посередине кипел котелок с водой. Ближе к стене стояли стол, лавка и два стула. Тяжелый занавес отделял заднюю часть комнаты, где Эсклармонда принимала приходящих за советом просителей. Сейчас у нее никого не было: отдернутый занавес открывал ряды глиняных кувшинов и горшков, расставленных на длинных полках. С потолка свисали пучки засушенных трав и цветов. На столе рядом со светильником стояла ступка с пестиком – точь-в-точь такая же, как у самой Элэйс. Эсклармонда и подарила ей на свадьбу инструменты травницы.

Приставная лестница вела наверх, на полати, где спали бабушка и внук. Сажье свесил голову и, увидев, кто пришел, издал восторженный вопль. Мальчуган скатился по ступеням и обхватил гостью руками за пояс. Ни минуты не медля, он пустился в рассказ о своих приключениях, обо всем, что видел и слышал за то время, как ее не было.

Сажье был отличный рассказчик, красноречивый и пылкий, а в особенно интересных местах его янтарные глаза так и светились от волнения.

Дав ему поболтать немного, Эсклармонда вмешалась.

– Я хотела попросить тебя доставить пару посылок, – обратилась она к мальчику. – Госпожа Элэйс тебя извинит.

Сажье собирался возразить, но взгляд на лицо прабабушки остановил его.

– Я быстро вернусь!

Элэйс потрепала его по волосам.

– У тебя зоркий взгляд, Сажье, и дар слова. Не станешь ли ты поэтом, когда подрастешь?

Паренек замотал головой:

– Я буду шевалье, госпожа. Я хочу сражаться!

– Сажье, – строго одернула его Эсклармонда. – Послушай-ка меня.

Она назвала имена людей, которым он должен был сообщить, что через три ночи в роще к востоку от Сен-Микеля назначена встреча с двумя Совершенными. Мальчик кивнул.

– Вот и хорошо. – Эсклармонда поцеловала его в макушку и тут же приложила палец к губам. – Помни: только тем, кого я назвала. Теперь отправляйся. Чем скорей уйдешь, тем скорее вернешься, чтобы закончить свой рассказ госпоже Элэйс.

– Ты не боишься, что его подслушают? – спросила та, когда Эсклармонда закрыла дверь.

– Сажье толковый мальчишка. Он знает, что слышать его должны только те, кому назначаются послания.

Высунувшись из окна, она подтянула и закрыла ставни.

– Кому-нибудь известно, что ты здесь?

– Только Франсуа. Это он мне сказал, что ты вернулась.

Что-то странное мелькнуло во взгляде Эсклармонды, но она промолчала. Потом кивнула:

– Лучше, чтобы никто и не знал, да?

Она присела за стол и поманила Элэйс к себе.

– Ну как, поездка в Безьер оказалась успешной?

Элэйс покраснела:

– Ты уже знаешь?

– Вся Каркассона знает. Ни о чем другом и не говорят.

Лицо ее стало строгим.

– Я тревожилась за тебя. Сперва то нападение, а потом…

– Ты и об этом знаешь? От тебя не было вестей, и я решила, будто ты в отъезде.

– Ничего подобного. Я пришла в замок, как только тебя нашли, но тот же Франсуа меня не впустил. Твоя сестрица приказала никого к тебе не пропускать без ее дозволения.

– Он мне ничего не сказал, – озадаченно пробормотала Элэйс. – И Ориана тоже, но она-то меня не удивляет.

– Вот как?

– Да, она все время за мной следит, и это, мне кажется, не от большой любви. У нее есть какая-то цель. – Элэйс помолчала. – Прости, Эсклармонда, что я тебе не доверилась. Просто не было времени.

Эсклармонда отмахнулась:

– Послушай-ка лучше, что здесь творилось, пока вас не было. Через несколько дней после того, как ты пропала из Шато, туда явился какой-то человек и стал расспрашивать о Рауле.

– Кто это, Рауль?

– Паренек, который нашел тебя в саду. – Эсклармонда усмехнулась. – Эта находка его прославила. Послушав его рассказы, можно было подумать, будто он, спасая твою жизнь, в одиночку отразил армию Саладина.

– Я его совсем не помню, – покачала головой Элэйс. – Думаешь, он что-то видел?

Эсклармонда пожала плечами.

– Вряд ли. Тревога поднялась, когда тебя не было уже целый день. Если бы Рауль застал разбойников на месте преступления, он бы проговорился раньше. Как бы то ни было, незнакомец увел парня в таверну Святого Иоанна Евангелиста. Накачал его пивом, расхваливал на все лады. Рауль, при всем своем бахвальстве, всего-навсего мальчишка, притом туповатый, так что ко времени, когда Гастон стал закрывать, он уже на ногах не держался. Незнакомец обещал, что проводит его домой.

– Да, и?..

– Домой Рауль не вернулся. И никто его с тех пор не видел.

– А того мужчину?

– Пропал, как не бывало. В таверне он говорил, будто явился из Альзонны. Пока вы были в Безьере, я туда съездила. Никто там о таком и не слыхивал.

– Так что с этой стороны мы ничего не узнаем…

Эсклармонда покачала головой.

– И как это ты так поздно очутилась во дворе? – спросила она негромко.

За спокойным и ровным тоном вопроса ясно слышалась серьезная озабоченность.

Элэйс рассказала ей. Когда рассказ закончился, Эсклармонда еще долго молчала.

– Остаются два вопроса, – сказала она наконец. – Первый: кто знал, что тебя вызывает отец? Я уверена, что нападавшие оказались на твоем пути не случайно. И второй – были то сами заговорщики или они исполняли чей-то приказ, а если так, то чей?

– Я никому не говорила. Отец меня предупредил.

– Тебя вызвал Франсуа.

– Верно, – признала Элэйс, – но я не поверю, что Франсуа мог…

– Кто угодно из слуг мог увидеть, как он идет за тобой, или подслушать ваш разговор, – Она не сводила с Элэйс прямого проницательного взгляда. – Что заставило тебя поехать за отцом в Безьер?

Неожиданный оборот беседы застал Элэйс врасплох.

– Я… – начала она тщательно подбирая слова. Она ведь пришла к Эсклармонде за ответом на свой вопрос, а сама оказалась на месте свидетеля. – Я получила от отца знак, – сказала она, не сводя взгляда с лица подруги. – Знак с вырезанным на нем лабиринтом. Воры забрали его. Из сказанного мне отцом я поняла, что каждый день в неведении о его пропаже может поставить в опасность… – Она умолкла, не зная, как закончить.

К ее удивлению, Эсклармонда заулыбалась.

– Ты ему и о дощечке рассказала? – мягко спросила она.

– Да, еще до его отъезда, перед… нападением. Он очень тревожился, особенно когда я призналась, что не помню, откуда она у меня. – Элэйс помолчала и договорила: – Хотя теперь я, по-моему, знаю.

– Сажье ее заметил, когда помогал тебе выбирать сыр, и рассказал мне. Как ты заметила, у него зоркий глаз.

– Странно, что одиннадцатилетний мальчуган обращает внимание на такие вещи.

– Он знает, как это важно для меня, – объяснила Эсклармонда.

– Так же важно, как мерель? – Их глаза встретились.

Эсклармонда отозвалась не сразу.

– Нет, – сказала она, – нет, не совсем так.

– Она у тебя? – медленно спросила Элэйс.

Эсклармонда кивнула.

– Но почему было просто не попросить? Я бы сама тебе отдала.

– В ночь, когда ты исчезла, Сажье приходил к тебе как раз с такой просьбой. Он ждал и ждал, а ты все не возвращалась, и тогда он взял ее без спроса. И оказывается, правильно сделал.

– Она и сейчас у тебя?

Эсклармонда кивнула.

Элэйс преисполнилась гордости. Разве не она угадала в своей наставнице последнего из стражей?

«Я видела узор. Он подсказал мне…»

– Скажи, Эсклармонда, – попросила она, не в силах больше сдерживаться, – если это твоя дощечка, почему мой отец об этом не знал?

Женщина улыбнулась.

– По той же причине, по которой не знает, откуда она у меня. Так захотел Ариф. Он заботился о сохранности книг.

Элэйс не решилась заговорить, боясь, что сорвется голос.

– Ну а теперь, когда мы друг друга поняли, расскажи мне все.

 

Эсклармонда внимательно выслушала повесть Элэйс.

– Стало быть, Симеон направляется в Каркассону?

– Да, но книгу он пока отдал на хранение отцу.

– Разумная предосторожность, – кивнула Эсклармонда. – Я рада буду получше узнать его. По твоему рассказу, он прекрасный человек.

– Мне он ужасно понравился, – призналась Элэйс. – Но отец был очень разочарован, узнав, что у Симеона осталась всего одна книга. Он ожидал найти в Безьере обе.

Эсклармонда собиралась ответить, но тут кто-то заколотил в дверь и в ставень. Обе они вскочили на ноги.

– Atencion! Atencion!

– Что там? Что случилось? – вскрикнула Элэйс.

– Солдаты! Пока твой отец был в отъезде, в городе прошло много обысков.

– Чего же они ищут?

– Говорят, что преступников, но по правде – Bons Homes.

– А кто их послал? Консулы?

Эсклармонда покачала головой.

– Беренгьер де Рошфор, наш благородный епископ; испанский монах Доменико де Гусман со своими братьями проповедниками… кто знает? Они не объявляют себя.

– Наш закон не позволяет…

Эсклармонда приложила палец к губам:

– Тс-с! Может, они еще пройдут мимо.

В то же мгновение тяжелый удар обрушился на дверь. Брызнули во все стороны щепки, засов отскочил, и дверь, распахнувшись, с глухим стуком ударилась о каменную стену. Двое вооруженных людей ворвались в комнату. Их лица скрывали низко надвинутые шлемы.

– Я Элэйс дю Мас, дочь кастеляна Пеллетье! Я желаю знать, от чьего имени вы действуете.

Мужчины не опустили оружие и не подняли забрал.

– Я требую…

В дверях мелькнуло что-то красное, и, к ужасу Элэйс, на пороге появилась Ориана.

– Сестра? Что привело сюда тебя и этих людей?

– Я исполняю приказ нашего отца: препроводить тебя в Шато Комталь. Весть о твоем излишне поспешном исчезновении с вечери уже дошла до его ушей. Опасаясь, что с тобой случилось несчастье, он послал меня искать тебя.

«Лжешь!»

– Он бы ничего подобного и не подумал, если бы ты не вложила ему в голову эту мысль. – Говоря это, Элэйс смотрела на солдат. – И к чему тебе вооруженная стража?

– Мы думаем только о тебе, – натянуто улыбнулась сестра. – Признаюсь, может быть, я слишком сильно о тебе беспокоилась.

– Тебе вовсе незачем беспокоиться. Я сама вернусь в Шато, когда закончу разговор.

Элэйс вдруг заметила, что сестра вовсе не слушает ее, а взглядом шарит по комнате. Холодный ком встал у Элэйс под ложечкой. Неужели Ориана подслушала их разговор?

Она тут же изменила тактику.

– Впрочем, пожалуй, я пойду с тобой. Здесь я уже закончила дела.

– Дела, сестрица?

Ориана принялась бродить по комнате, гладить ладонями спинки стульев, столешницу. Она открыла крышку стоявшего в углу сундука, заглянула внутрь и со стуком захлопнула. Элэйс с беспокойством наблюдала за сестрой.

Та остановилась на пороге рабочей половины комнаты.

– Чем это ты тут занимаешься, колдовством? – презрительно бросила она, впервые замечая Эсклармонду. – Зелья и заговоры для слабоумных? – Она с отвращением огляделась и отступила назад. – Многие считают, что ты ведьма, Эсклармонда из Сервиана, faitilhièr, как говорят простолюдины.

– Как ты смеешь так с ней разговаривать? – негодующе крикнула Элэйс.

– Если желаешь, госпожа Ориана, можешь осмотреть все, – невозмутимо проговорила Эсклармонда.

Ориана неожиданно вцепилась в плечо сестре.

– Хватит с тебя, – процедила она, запуская острые ногти ей в кожу. – Ты сказала, что готова вернуться в замок? Так идем!

Не успев опомниться, Элэйс оказалась за порогом. Солдаты дышали ей в затылок. Мелькнуло воспоминание: запах вчерашнего пива, вонючая рука, зажавшая рот.

– Живо, – приказала Ориана, подталкивая ее в спину.

Ради Эсклармонды Элэйс не стала противиться ей. На углу она сумела обернуться через плечо. Эсклармонда стояла в дверях, глядя им вслед. Поймав взгляд Элэйс, она прижала палец к губам. Ясный знак: молчать.

 

ГЛАВА 36

 

В главной башне тер глаза и потягивался, разгоняя ломоту в костях, Пеллетье. Час за часом из Шато Комталь рассылали гонцов с письмами к тем из шестидесяти вассалов Тренкавеля, кто еще не выступил к Каркассоне.

Сильнейшие из них, хотя и числились вассалами виконта, были вполне независимы, так что в письмах к ним Приходилось скорее убеждать и уговаривать, нежели приказывать. В каждом послании он не скрывая описывал грозящую опасность. Французы собрали на границе Миди невиданную доселе армию вторжения. Гарнизон Каркассоны необходимо усилить. Исполните свои вассальные клятвы, соберите, сколько возможно, добрых людей и приходите.

– A la perfin, – сказал Тренкавель, разогревая на светильнике воск, чтобы приложить печать. – Наконец.

Пеллетье подошел к виконту, кивнув Жеану Конгосту. У него редко находилось время для мужа Орианы, но сегодня он должен был признать: Конгост со своей армией писцов трудились неутомимо и успешно. Сейчас слуга унес последнее послание, чтобы вручить его последнему из гонцов, и кивком Пеллетье отпускал эскриванов отдохнуть. Следом за Конгостом вставали, хрустя онемевшими пальцами, и другие писцы – терли покрасневшие глаза, собирали свитки пергаментов, перья и чернильницы. Пеллетье молчал, пока они с виконтом не остались наедине.

– Тебе надо отдохнуть, мессире, – заговорил он тогда. – Следует беречь силы.

Тренкавель рассмеялся.

– Força e vertu, – повторил он слова, сказанные в Безьере. – Сила и храбрость. Не беспокойся, Бертран, со мной все хорошо. А вот у тебя, старый друг мой, усталый вид.

– Признаюсь, мысль о постели кажется очень привлекательной, мессире, – кивнул кастелян.

Две недели бессонных ночей и пятьдесят два года за плечами давали себя знать.

– Сегодня все мы будем спать в собственных постелях, Бертран, но боюсь, им придется еще час-другой подождать нас. – Виконт погрустнел. – Я должен как можно скорее встретиться с консулами – со всеми, кого удастся собрать в такой спешке.

Пеллетье кивнул и спросил:

– Ты хочешь от них еще чего-то?

– Даже если на мой призыв откликнутся все вассалы до единого, даже если они приведут с собой сильные отряды, все равно людей нам не хватит.

– Ты будешь просить, чтобы они открыли сундуки с казной?

– Нужны деньги, чтобы купить отряды опытных дисциплинированных наемников. В Арагоне или в Каталонии – чем ближе, тем лучше.

– Ты не думал поднять налоги? Скажем, на соль? Или на муку?

– Для таких мер время еще не пришло. Я предпочел бы получить нужные средства в дар, а не вымогать их. – Виконт помолчал. – Если не выйдет, тогда придется обдумать другие способы. Как идет работа на укреплениях?

– Собраны все каменщики и плотники из города, Сен-Венсена и Сен-Микеля, а также и из северных деревень. Уже начали разбирать хоры в соборе и монастырскую трапезную.

– Беренгьер де Рошфор будет недоволен, – усмехнулся виконт.

– Епископу придется потерпеть, – заворчал Пеллетье. – Нам понадобится дерево, чтобы сейчас же приступить к сооружению ambans и cadefalcs. Его дворец и трапезная – самый подходящий источник.

Раймон Роже вскинул руки в притворном отчаянии.

– Я не оспариваю твоих распоряжений, – засмеялся он. – Укрепления важнее епископских удобств! Скажи лучше, Бертран, Пьер Роже де Кабарет уже прибыл?

– Еще нет, мессире, но его ждут с минуты на минуту.

– Когда появится, пришли его прямо ко мне. Я бы хотел, если возможно, увидеться с ним до встречи с консулами. Из Терма или из Фу а нет вестей?

– Пока нет, мессире.

 

Чуть позже Пеллетье стоял, подбоченившись, посреди Кур д'Онор. Он был доволен: работа продвигалась быстро. Звенели пилы, стучали молотки, скрипели колеса телег, подвозивших дерево, гвозди и вар, гудели в кузницах пылающие горны.

Краем глаза он заметил спешащую к нему через двор Элэйс и нахмурился.

– Зачем ты послал за мной Ориану? – с ходу накинулась она на отца.

Тот ошеломленно оглянулся.

– Ориану? Куда послал?

– Я гостила у подруги, у Эсклармонды из Сервиана, в южной части города, когда туда вломилась Ориана в сопровождении двух солдат. Она заявила, будто ты послал ее доставить меня в Шато. – На лице отца она увидела неподдельное изумление. – Она правду сказала?

– Я не виделся с Орианой.

– Ты ведь обещал поговорить с ней о ее поведении в твое отсутствие.

– Не было времени.

– Прошу тебя, не думай, что это пустяки. Она что-то знает – что-то, что может тебе повредить. Я уверена.

Пеллетье побагровел.

– Я не желаю слышать, как ты клевещешь на родную сестру! Это зашло…

– Дощечка с лабиринтом принадлежит Эсклармонде, – выпалила Элэйс.

Он осекся, словно дочь ударила его.

– Что? О чем ты говоришь?

– Вспомни, Симеон отдал ее женщине, которая приходила за второй из книг.

– Не может быть! – выговорил он с такой силой, что Элэйс отшатнулась.

– Эсклармонда и есть третий страж, – заторопилась она, не давая отцу времени возразить. – Та сестра из Каркассоны, о которой пишет Ариф. И про мерель она знает!

– И твоя Эсклармонда утверждает, что она – страж? – требовательно спросил отец. – Потому что если так, то…

– Я не спросила ее напрямик, – сказала Элэйс и добавила: – Но это вовсе не глупо, paire. Она как раз такой человек, которого мог бы выбрать Ариф. Что ты знаешь об Эсклармонде? – спросила она, чуть помолчав.

– Знаю, что ее считают мудрой женщиной. И у меня есть основания благодарить ее за любовь и заботу о тебе. Ты говорила, у нее есть внук?

– Да, вернее, правнук, Сажье. Ему одиннадцать лет. Эсклармонда сама из Сервиана, мессире. Она перебралась в Каркассону, когда Сажье был младенцем. И по времени сходится с рассказом Симеона.

– Кастелян Пеллетье!

Оба они обернулись на голос слуги.

– Мессире, виконт Тренкавель желает немедля видеть вас у себя. Прибыл Пьер Роже, владетель Кабарета.

– Где Франсуа?

– Не знаю, мессире.

Пеллетье досадливо заворчал, покосился на Элэйс.

– Передай виконту, что я сейчас буду, – бросил он. – Потом разыщи Франсуа и пришли ко мне. Его никогда нет под рукой, когда он нужен.

– Хотя бы поговори с Эсклармондой! Выслушай ее. Я передам ей твое приглашение, – не отступалась Элэйс.

Пеллетье на мгновенье задумался и сдался:

– Дождемся Симеона, и тогда я послушаю, что скажет нам твоя мудрая подруга… – Он уже поднимался по лестнице, но остановился, договаривая на ходу: – Еще одно, Элэйс. Откуда Ориана знала, где тебя искать?

– Должно быть, шла за мной от собора Святого Назария, хотя… – Она осеклась.

У Орианы не хватило бы времени заручиться помощью солдат и вернуться так быстро.

– Не знаю, – призналась Элэйс. – Но я уверена, что…

Пеллетье уже уходил. Проходя по двору, Элэйс с облегчением заметила, что Орианы нигде не видно. И тут же замерла как вкопанная при мысли: «Что, если она вернулась туда?»

Элэйс подобрала подол и пустилась бегом.

 

Едва свернув на улицу, где жила Эсклармонда, Элэйс увидела, что опоздала. С окон были сорваны ставни, дверь выбита.

Эсклармонда, ты здесь?!

Элэйс вбежала внутрь. Мебель перевернута, ручки кресел прогнулись, как сломанные кости. Содержимое сундука разбросано по всему полу, угли очага кто-то пнул ногой, засыпав все кругом слоем серого пепла.

Она поднялась на несколько ступенек по лестнице. Солома, одеяла, тюфяки – все ложе перерыто, распорото. Нетрудно догадаться, что в перины тыкали копьями или остриями мечей.

Еще худший беспорядок царил в рабочей половине Эсклармонды. Занавес просто сорвали, пол усыпан черепками горшков, залит лужами лекарственных настоев и отваров – бурыми, красными, белыми. Пучки трав сорваны с потолка и втоптаны в цветную жижу.

Застали вернувшиеся солдаты Эсклармонду дома? Элэйс вернулась на улицу, надеясь узнать что-нибудь от соседей. Но все двери были заперты, ставни плотно закрыты.

– Госпожа Элэйс…

Сперва она подумала, будто ослышалась.

– Госпожа Элэйс!

– Сажье! – выдохнула она. – Где ты?

– Здесь, наверху.

Элэйс вышла из тени дома, подняла взгляд. В собирающихся сумерках она едва разглядела светлую копну волос и блеск янтарных глаз над крутым карнизом крыши.

– Сажье, – с облегчением улыбнулась она, – ты убьешься!

– Вот и нет, – ухмыльнулся мальчишка. – Я сколько раз так лазал. Я и в Шато Комталь могу по крышам забраться, и обратно тоже!

– Ну а у меня голова кружится на тебя смотреть. Слезай.

У нее перехватило дыхание, когда Сажье повис на руках и спрыгнул на улицу прямо перед ней.

– Что здесь было? Где Эсклармонда?

– Menina в безопасности. Она велела дождаться тебя. Знала, что ты придешь.

Оглянувшись через плечо, Элэйс втянула мальчика в пустой дверной проем.

– Рассказывай, – поторопила она.

Сажье с несчастным видом уставился себе в ноги.

– Солдаты вернулись. Я почти все слышал через окно. Menina догадалась, что они придут назад, как только ваша сестра доведет вас до Шато, так что мы спрятались в погребе. – Мальчик глубоко вздохнул. – Они очень спешили. Мы слышали, они ходили от двери к двери, выспрашивали о нас у соседей. Топали прямо у нас над головами, пол трясся, но люка они не нашли. – Голос у него задрожал, обычного озорства не осталось и следа. – Они все у бабушки перебили. Все ее лекарства.

– Я знаю, – мягко сказала Элэйс. – Видела.

Элэйс взяла мальчика за подбородок, подняла к себе его лицо.

– Это очень важно, Сажье. Солдаты были те же, что в первый раз? Ты их видел?

– Не видел…

– Ну ничего, – быстро сказала она, видя, что мальчик готов расплакаться. – Ты, видно, храбрец. Настоящая опора для Эсклармонды. – Элэйс замялась. – С ними был кто-нибудь?

– По-моему, нет, – жалобно отозвался мальчуган. – Я ничего не мог сделать.

Элэйс обняла его за плечи, увидев, как по щеке скатилась первая слеза.

– Тише, тише, все будет хорошо. Не отчаивайся. Ты старался, как лучше, Сажье. Никто из нас не может сделать большего.

Мальчик кивнул.

– Где теперь Эсклармонда?

– В одном доме в Сен-Микеле. – Он сглотнул слезы. – Она сказала, мы там будем ждать, пока ты нам не скажешь, где встретиться с кастеляном Пеллетье.

Элэйс замерла.

– Она так и сказала, Сажье? Что ждет известия от моего отца?

Сажье поднял на нее озадаченный взгляд.

– Разве она ошиблась?

– Нет-нет, просто я не знаю, как… – Элэйс не договорила. – Ничего. Это неважно. – Своим платком она вытерла мальчику лицо. – Вот так-то лучше. Отец хочет поговорить с Эсклармондой, но он ждет еще одного… друга, который должен добраться из Безьера.

Сажье кивнул:

– Симеона.

Элэйс широко открыла глаза, потом с улыбкой признала:

– Верно, Симеона. Сажье, есть ли что-то, чего бы ты не знал?

Мальчик уже почти улыбался:

– Такого мало.

– Ты передай Эсклармонде, что я все расскажу отцу, но пока ей… вам обоим лучше подождать в Сен-Микеле.

К удивлению Элэйс, мальчик взял ее за руку.

– Скажи ей сама, – предложил он. – Menina рада будет тебя повидать. И вам еще надо поговорить. Она говорит, вам не дали закончить разговор.

Элэйс заглянула в его янтарные глаза, горевшие азартом.

– Так ты пойдешь?

Элэйс засмеялась:

– С тобой, Сажье? Куда угодно. Но не сейчас. Это слишком опасно. За домом могут следить. Я пришлю весточку.

Сажье кивнул и исчез так же неожиданно, как появился.

– Deman al vesprè! – крикнул он уже издалека.

 

ГЛАВА 37

 

После возвращения из Монпелье Жеан Конгост мало виделся с женой. Ориана не приветствовала его, как должно, не выказала почтения к выстраданным мужем превратностям и унижениям. К тому же он не забыл еще бесстыдной сцены в спальне накануне его отъезда.

Жеан поспешал через двор, бормоча себе под нос. У входа в жилые помещения он встретил Франсуа, слугу Пеллетье. Конгост не доверял этому человеку, полагая, что тот непозволительно заносчив и вечно шныряет кругом, донося обо всем своему господину. Да и нечего ему было делать в покоях в такое время.

Франсуа поклонился ему:

– Мое почтение, эскриван.

Конгост посмотрел сквозь него.

К тому времени, как он добрался до своих покоев, Конгост успел взрастить в себе праведное негодование. Пора преподать Ориане урок. Недопустимо оставлять безнаказанной столь наглую и откровенную непокорность. И он без стука распахнул дверь.

– Ориана, где ты? Поди сюда!

Комната была пуста. В досаде супруг смел все со столика отсутствующей супруги. Разлетелись вдребезги кувшинчики, со стуком раскатились по полу свечи. Жеан бросился к гардеробу, вывернул из него всю одежду, сдернул с ложа покрывало, еще хранившее следы ее распутства.

Затем он в ярости бросился в кресло и осмотрел плоды своих усилий: разорванные тряпки, разбитые горшки, поломанные свечи. Ориана сама виновата. Если бы она вела себя как следует, ничего бы не случилось.

Он пошел искать Жиранду, чтобы та прибрала в спальне, раздумывая, как призвать к порядку отбившуюся от рук супругу.

 

Гильом в облаке горячего пара показался в дверях бани и увидел ожидавшую его Жиранду. Женщина хитровато усмехалась, загнув кверху уголки губ.

Гильом сразу помрачнел.

– Что тебе?

Служанка хихикнула, окинув его взглядом из-под густых ресниц.

– Ну? – прикрикнул он. – Говори, если есть что сказать, а нет, так оставь меня в покое.

Жиранда склонилась к нему, зашептала на ухо.

Гильом выпрямился:

– Чего она хочет?

– Не могу сказать, мессире. Моя госпожа не поверяет мне своих желаний.

– Жиранда, ты не умеешь лгать!

– Ответ будет?

Гильом задумался.

– Скажи госпоже, что я сейчас буду, – он сунул ей в руку монетку, – и держи рот на замке.

Он посмотрел ей вслед, потом вышел на середину двора и присел под раскидистым вязом. Не надо бы ходить. Зачем подвергать себя искушению? Это слишком опасно. Она слишком опасна.

Он вовсе не намеревался заходить так далеко. Зимняя ночь, теплая кожа под мехами, кровь, разгоряченная вином с пряностями, и не остывший еще охотничий азарт… Что за безумие им овладело? Она просто околдовала его.

Утром он раскаивался и клялся себе, что это никогда не повторится. И первые несколько месяцев после женитьбы держал слово. Потом снова случилась такая ночь, потом вторая, третья и четвертая. Она овладела им, захватила целиком.

При нынешнем положении дел он особенно беспокоился, как бы не просочились наружу скандальные слухи. Следует быть осторожнее. Важно хорошо закончить дело. Он увидится с ней только ради того, чтобы сказать, что больше им нельзя встречаться.

Заторопившись, пока не растаяла решимость, он вскочил и направился в сад. У ворот остановился, задержал руку, уже тронувшую засов. Дальше идти не хотелось. Но тут он увидел ее, стоящую в густой тени ивы – темная фигура, тающая в сумерках. Сердце подпрыгнуло у него в груди. Она походила на темного ангела, ее волосы, свободными локонами рассыпавшиеся по плечам, даже в полумраке блестели гагатом.

Гильом глубоко вздохнул. Еще не поздно вернуться. Но тут Ориана, словно почувствовав его колебание, обернулась, и власть ее взгляда притянула Гильома к себе. Он приказал своему конюшему охранять ворота и по мягкой траве пошел к ней.

– Я боялась, что ты не придешь, – сказала она, когда любовник поравнялся с ней.

– Не смог устоять.

Он почувствовал на руке прикосновение ее нежных пальцев, потом ее ладонь мягко легла ему на запястье.

– Тогда я молю простить за то, что нарушила твой покой, – шепнула Ориана, привлекая его к себе.

– Увидит кто-нибудь, – прошипел Гильом, отстраняясь.

Ориана придвинулась совсем близко, так что он ощутил аромат ее духов. Гильом пытался не замечать пробуждающегося желания.

– Отчего ты так неласков со мной? – уговаривала она. – Здесь некому нас видеть. Я велела сторожить ворота. К тому же сегодня все слишком заняты, чтобы думать о нас.

– Не настолько уж погружены в собственные дела, чтобы не сунуть нос в чужие, – возразил он. – Все следят, подслушивают, надеются подметить что-нибудь, что можно обернуть в свою пользу.

– Какая гадкая мысль, – бормотала она, гладя его по волосам. – Забудь о них. Сейчас думай лишь обо мне.

Ориана была уже так близко, что он чувствовал, как бьется под тонкой тканью платья ее сердце.

– Отчего ты так холоден, мессире, разве я чем-нибудь оскорбила тебя?

Он чувствовал, как стынет его решимость по мере того, как разогревается кровь.

– Ориана, мы грешим. Тебе это известно. Ты предаешь мужа, а я жену нашей нечестивой…

– Любовью? – подсказала она и рассмеялась милым, легким смешком, от которого перевернулось в нем сердце. – Любовь не грех. То добродетель, обращающая дурное в хорошее, а хорошее в лучшее. Разве ты не слышал трубадуров?

Гильом только теперь заметил, что уже держит в ладонях ее прекрасное лицо.

– Песни есть песни. Наши обеты даны были не в балладе, а в жизни. Не извращай моих слов. – Он набрал в грудь побольше воздуха. – Я говорю, что мы не должны больше встречаться.

Она замерла в его ладонях, прошептала:

– Ты больше не любишь меня, мессире?

Густые волосы упали ей на лицо, скрыв ее от глаз Гильома.

– Не надо, – сказал он уже не так твердо.

– Чем я могу доказать тебе свою любовь? – шептала она так тихо, так безнадежно, что он едва слышал ее слова. – Если ты недоволен мною, мессире, тогда скажи…

Он переплел ее пальцы со своими.

– Ты ни в чем не виновата. Ты прекрасна, Ориана, ты… – Он умолк, не находя больше слов.

Пряжка на плаще Орианы отстегнулась, упала в траву, мерцающая синяя материя волной стекла к ее ногам. Она казалась такой беззащитной, такой слабой, что ему ничего не оставалось, как сжать ее в своих объятиях.

– Нет, – бормотал он, – я не…

Гильом пытался вызвать в памяти лицо Элэйс, ее прямой взгляд, доверчивую улыбку. Как ни странно для мужчины с его титулом и положением, он верил в святость брачных уз. Он не хотел предавать жену. Сколько раз в первые ночи их брака, глядя, как она мирно спит в тишине их опочивальни, он понимал, что стал – мог стать – лучше, чем был, потому что был любим ею.

Он попытался высвободиться, но в ушах стоял голос Орианы, и к нему примешивались шепотки челяди, болтавшей, каким дураком выставила его Элэйс, отправившись за мужем в Безьер. Гул в ушах разрастался, заглушая звонкий голосок жены. Ее лицо, стоявшее перед глазами, бледнело, таяло. Она уплывала, оставляя его в одиночку бороться с искушением.

– Я тебя обожаю, – шептала Ориана, между тем как ее ладонь проскальзывала у него между бедрами.

Он зажмурил глаза, не в силах противиться этому голосу. Он звучал, как шум ветра в лесу.

– С самого вашего возвращения из Безьера я только мельком видела тебя издалека.

Гильом хотел ответить, но в горле было сухо.

– Говорят, виконт Тренкавель отличает тебя среди всех своих шевалье, – шепнула Ориана.

Гильом уже не различал слов: слишком громко шумело в ушах, слишком сильно билась кровь, слишком отяжелела голова…

Он уложил женщину на траву.

– Расскажи мне, что было между тобой и виконтом, – нашептывала она ему в ухо. – Расскажи, что было в Безьере.

Гильом тихо ахнул, когда она обвила его ногами и притянула к себе.

– Расскажи, какая судьба нас ждет.

– Об этом нельзя рассказывать, – выдохнул он, чувствуя только, как движется под ним ее тело.

– Мне можно. – Ориана прикусила его губу.

Он выкрикнул ее имя. Его больше не заботило, кто может подсмотреть или подслушать их. Он не видел ни жадной радости в ее зеленых глазах, ни крови – его крови – у нее на губах.

 

Пеллетье с неудовольствием оглядывался. Ни Элэйс, ни Ориана не явились к ужину.

Подготовка к обороне не совсем затмила дух празднества, царивший среди собравшихся в Большом зале на лир по случаю возвращения виконта.

Встреча с консулами прошла удачно. Пеллетье не сомневался, что они соберут нужную сумму. Из самых близких к Каркассоне замков уже прибывали гонцы. Пока никто не отказался исполнить долг вассала, не отказался помочь людьми или деньгами.

Едва виконт Тренкавель и дама Агнесс удалились, Пеллетье тоже под каким-то предлогом вышел на воздух. Сомнения тяжело давили ему на плечи.

«Брат ожидает тебя в Безьере, сестра в Каркассоне».

Судьба вернула ему Симеона и вторую книгу скорее, чем осмеливался надеяться Бертран. А теперь, если Элэйс не ошиблась, и третья книга, оказывается, совсем рядом.

Рука Пеллетье потянулась к карману, где против сердца лежала книга Симеона.

 

Элэйс разбудил громкий стук ставня, ударившегося о стену, Она села на постели, чувствуя, как колотится в груди сердце. В сновидении она снова видела себя в роще под Курсаном, снова билась со связанными руками, пытаясь сбросить грубый капюшон.

Она подняла одну из подушек, еще теплую от ее щеки, и прижала к груди. Постель еще хранила запах Гильома, хотя уже неделю его голова не лежала на этой подушке.

Снова загремели ставни. Буря свистела вокруг башен, сотрясала кровли. Элэйс вспомнила еще, как, засыпая, попросила Риксенду принести чего-нибудь поесть.

В дверь постучали, и Риксенда робко вошла в комнату.

– Прости, госпожа. Мне не хотелось вас будить, но он настаивает.

– Гильом? – встрепенулась Элэйс.

Риксенда покачала головой.

– Ваш отец. Он просит вас сейчас же прийти к нему в караульню у Восточных ворот.

– Сейчас? Но ведь, должно быть, уже за полночь?

– Двенадцать еще не пробило, госпожа.

– Почему он послал тебя, а не Франсуа?

– Не знаю, госпожа.

Оставив Риксенду присмотреть в спальне, Элэйс накинула плащ и сбежала по лестнице. Над горами еще гремела гроза. Отец встретил ее у ворот.

– Куда мы идем? – крикнула Элэйс, перекрикивая ветер.

– В собор Святого Назария, – ответил он. – Там спрятана «Книга Слов».

 

Ориана по-кошачьи потянулась на кровати, прислушиваясь к шуму ветра. Жиранда хорошо потрудилась, прибрав комнату и починив кое-что из испорченного Жеаном добра. Что привело мужа в такую ярость, Ориана не знала и знать не хотела.

Все мужчины – скороходы, писцы, шевалье, священники в сущности своей одинаковы. Сколько твердят о чести и достоинстве, а потом ломаются, как сухая ветка. Первая измена дается всего трудней, а потом остается лишь удивляться, как легко они выбалтывают все тайны, как делами отрицают все, чем дорожат на словах.

Она узнала больше, чем ожидала. Самое забавное, что Гильом даже не сознает значения того, что рассказал ей нынче вечером. Она и раньше подозревала, что Элэйс отправилась в Безьер за отцом, но теперь знала наверняка. И узнала кое-что из того, что произошло между ними в ночь перед его отъездом. Ориана так заботилась о здоровье сестрицы единственно ради того, чтобы подвигнуть ту поделиться отцовскими тайнами. Уловка не сработала. Правда, ее служанка донесла, в какое отчаяние пришла Элэйс, заметив пропажу деревянной дощечки. В бреду, разметавшись на постели, она только о ней и говорила. Но отыскать эту дощечку пока не удавалось, несмотря на все усилия Орианы.

Она заложила руки за голову. Ей и во сне бы не приснилось, что в руках отца – вещь, обладающая такой властью, что за нее готовы отдать целое состояние. Нужно только набраться терпения.

Из слов Гильома она поняла, что дощечка была не столь уж важна. Будь у нее побольше времени, она выманила бы у любовника и имя человека, с которым встречался в Безьере ее отец. Если он знал это имя.

Ориана села. «Франсуа должен знать». Она хлопнула в ладоши.

– Отнеси это Франсуа, – велела она. – И смотри, чтобы тебя никто не видел.

 

ГЛАВА 38

 

На лагерь крестоносцев пала ночь.

Гай д'Эвре вытер жирные руки о полотенце, протянутое суетливым прислужником, осушил чашу и взглянул на восседавшего во главе стола аббата Сито: готов ли тот встать.

Не готов.

Аббат, облаченный в белое, лучащийся самодовольством, расположился между герцогом Бургундским и графом Неверским. Эти двое, вместе со своими приверженцами, соперничали из-за мест с самого выступления Воинства из Лиона.

Судя по их бессмысленно застывшим лицам, Арнольд-Амальрик продолжает бичевать пороки. Ересь, геенна огненная, неуместность просторечия в богослужении – он способен часами изводить слушателей.

Ни к одному из них Эвре не питал уважения. Их амбиции представлялись ему жалкими: добыть несколько золотых, вина и шлюх, подраться забавы ради и, отбыв законные сорок дней, со славой отправиться по домам. Слушал церковника, кажется, только де Монфор, сидевший за столом чуть дальше. У этого глаза горят неприятным огнем, соперничающим с фанатическим пламенем в глазах аббата.

Эвре знал Монфора только понаслышке, хотя они и были близкими соседями. Гай унаследовал земли с добрыми охотничьими угодьями к северу от Шартра. Благодаря хорошо рассчитанным бракам и безжалостному взиманию податей состояние семьи последние пятьдесят лет неуклонно росло. Никакие братья не оспаривали у него титул, он не был обременен никакими существенными долгами.

Земли Монфора под Парижем лежали в двух днях конного пути от поместья Эвре. Тот знал, что Монфор принял крест после персонального обращения к нему герцога Бургундского, однако его амбиции были известны всем, так же как благочестие и храбрость. Монфор был ветераном восточных кампаний в Сирии и Палестине, он же был в числе немногих крестоносцев, отказавшихся участвовать в осаде христианского города Зара во время четвертого Крестового похода в Святую землю.

Теперь ему было за сорок, но Монфор до сих пор был силен как бык. Самолюбивый и вспыльчивый, он прославился небывалой преданностью людям, воевавшим под его началом, зато многие бароны ему не доверяли, подозревая в интригах и честолюбии, не подобающих его положению. Его Эвре презирал, как презирал всякого, объявляющего свои делишки деяниями Господа.

У Эвре была всего одна, но веская причина принять крест. Достигнув цели, он немедленно вернется в Шартр с книгами, на охоту за которыми потратил полжизни. У него нет ни малейшего желания умирать на алтаре чужой веры.

– Что еще? – буркнул он, заметив появившегося за плечом слугу.

– К вам посланец, сударь.

Эвре поднял голову:

– Где?

– Ждет за границей лагеря, сударь. Имени назвать не пожелал.

– Из Каркассоны?

– Он не говорит, сударь.

Склонившись к внимающим аббату, Эвре извинился за ранний уход и выбрался из-за стола. Его бледное лицо окрасил румянец. Пробираясь среди палаток и коновязей, крестоносец поспешно зашагал к поляне на восточной стороне лагеря.

Сперва в темноте ему удалось разглядеть лишь неясную тень, но, подойдя ближе, Эвре узнал слугу своего шпиона в Безьере.

– Ну?

В его голосе звучало жестокое разочарование.

Посланец упал на колени.

– Мы нашли их тела в лесу под Курсаном.

Серые глаза Эвре напоминали сейчас щели в забрале шлема.

– Под Курсаном? Их дело было следить за Тренкавелем и его людьми. Как их занесло к Курсану?

– Не могу сказать, сударь, – пролепетал посланец.

Повинуясь взгляду Эвре, еще двое выдвинулись из-за деревьев, непринужденно положив ладони на рукояти мечей.

– Что еще там нашли?

– Ничего, сударь. Накидки, оружие, даже стрелы, убившие их… там ничего не было. Голые тела. Все остальное унесли с собой.

– Стало быть, их опознали?

Слуга отступил на шаг.

– В замке больше говорят об отваге Амьеля де Курсана, а кто были разбойники, почти не обсуждают. Там еще была девица, дочь наместника виконта Тренкавеля, Элэйс.

– Она ехала одна?

– Не знаю, сударь, но де Курсан сам проводил ее до Безьера. Она встретилась с отцом в еврейском квартале. Оба провели там некоторое время. В частном доме.

Эвре задумался.

– Вот оно как, – пробормотал он, и на его губах проступила улыбка. – А как зовут еврея?

– Имени мне не сообщили, сударь.

– Когда беженцы двинулись в Каркассону, он участвовал в исходе?

– Да, сударь.

Эвре не пожелал выказывать облегчение, которое принесла ему эта весть.

– Кто еще об этом знает?

– Никто, сударь, клянусь вам. Я никому не говорил.

Эвре нанес удар без предупреждения. Нож легко вошел в горло гонца. Тот задохнулся, выкатил глаза, последний выдох выплеснулся на землю вместе с алой струей крови. Посланец упал на колени, потянулся к торчавшему в горле ножу, но руки его обмякли, и он ткнулся лицом в землю. Еще минуту тело корчилось в кровавой луже, потом содрогнулось в последний раз и замерло.

Эвре безразлично взглянул на мертвеца, протянул руку ладонью вверх, ожидая, чтобы один из солдат вернул ему кинжал, вытер клинок угол ком рубахи убитого и вложил в ножны.

– Избавьтесь от него, – приказал Эвре, толкнув тело носком сапога. – И найдите этого еврея. Я хочу знать, здесь он или уже в Каркассоне. Описание у вас есть?

Солдат кивнул.

– Хорошо. Если оттуда не будет известий, больше меня сегодня ночью не тревожьте.