Глава 30 Каркасон, вторник, 5 июля 2005

 

Удаляясь от Тулузы, Элис чувствовала, как с каждой минутой улучшается настроение.

Дорога прямо, как стрела, прорезала желтые и зеленеющие поля. Мелькали посевы подсолнечников, склонивших головы от вечернего солнца. После гор и угрюмых долин Арьежа эта часть Франции казалась ручной и дружелюбной.

На вершинах холмов притулились деревушки. Отдельные домики, заслонившиеся от зноя ставнями и cloche-mur^[65] с колоколами, чернеющими на фоне пыльного розоватого неба. Проезжая, Элис читала названия деревень и городков: Авиньонет, Кастельнодари, Сен-Папол, Брам, Мирпуа… – смакуя их на языке, как глоток вина. Перед ее мысленным взором вставали старинные мостовые и светлый камень стен, насквозь пропитанный тайнами прошлого.

Она въехала в департамент Од. Коричневый плакат возвещал: «Vous êtes en Pays Cathare».^[66] Элис улыбнулась. Страна катаров. Она быстро поняла, что эти места жили не только настоящим, но и прошлым. Не только Фуа – и Тулуза, и Безье, и Каркасом: на городах Юго-Западной Франции лежала тень событий, случившихся здесь восемьсот лет назад. Книги, сувениры, открытки, видеофильмы – вся индустрия туризма выросла на их плечах. Вечерние тени все дальше протягивались к западу, словно каждый плакат указывал ей путь в Каркасон.

К девяти часам Элис проехала платный въезд и, следуя указателям, направилась к центру города. Пробираясь через серые промышленные окраины и парки брошенных машин, она ощущала в себе странную приподнятость, нетерпеливую и беспокойную радость. Она чувствовала, что уже близко.

Загорелся зеленый сигнал светофора, и Элис погнала машину дальше, вместе с потоком других огибая площади и переезжая мосты. Неожиданно впереди снова открылась сельская местность: обтрепанные придорожные кусты вдоль кольца автострады, некошеная трава и кривые деревца, протянувшие ветви по ветру.

Элис выехала на гребень холма и – вот оно!

Средневековая цитадель господствовала над округой и была еще величественнее, чем рисовалось Элис, – более вещественной, цельной, чем представлялась ей. Увиденная издалека на фоне зубчатого гребня далеких лиловых гор, крепость казалась волшебным городом, плывущим в небе. Элис влюбилась с первого взгляда.

Она свернула к обочине и вышла из машины. Сверху были видны два кольца укреплений: внутреннее и внешнее. Можно было найти взглядом собор и замок. Одна высокая прямоугольная башня – очень стройная и симметричная – поднималась над всеми другими строениями.

Цитадель стояла на вершине поросшего травой холма. Его склоны круто спускались к черепичным крышам тянувшихся понизу улочек. На равнине зеленели виноградники, фиговые и оливковые деревья, длинные гряды тяжелых, зрелых помидоров.

Элис не торопилась ехать дальше. Ей было страшно, что взгляд вблизи разрушит очарование, и она дождалась, пока село солнце и погасли все цвета. Неожиданная прохлада тронула мурашками ее голые плечи.

В памяти сами всплыли слова: «…вернулись к своему началу и с первого взгляда узнали место».

Впервые Элис поняла, что хотела сказать Элиот.

 

ГЛАВА 31

 

Юридическая консультация Поля Оти располагалась в Нижнем городе Каркасона.

Его практика за последние два года сильно разрослась, и адрес изменился соответственно преуспеванию. Здание из стекла и бетона, выстроенное по проекту известного архитектора. Элегантный, отгороженный стеной дворик, комнатный сад, отделяющий коридоры от деловых помещений. Все скромно и стильно.

Оти находился в своем кабинете на четвертом этаже. Огромное окно смотрело на запад – на собор Сен-Микель и казармы парашютного полка. Комната являла собой отражение человека: сдержанное достоинство и старомодный вкус.

Вся наружная стена была стеклянной. После полудня жалюзи поднимали, чтобы защитить помещения от солнца. Стены украшали фотографии в строгих рамках, свидетельства и дипломы. Здесь же висели несколько старинных карт – оригиналы, не репродукции – одни с отмеченными на них маршрутами Крестовых походов, другие показывали изменявшиеся из года в год границы Лангедока. Бумага пожелтела, красная и зеленая краска местами вылиняла, так что цвет выглядел пестро и неровно.

Широкий длинный стол, соответствующий просторному помещению, был развернут к окну. На нем было пусто, если не считать большой конторской книги в кожаном переплете и нескольких фотографий в рамках: большие студийные портреты бывшей жены владельца и двух его детей. Оти держал их на столе ради клиентов, которым такое доказательство надежности и приверженности семейным ценностям внушало уверенность.

Были и еще три карточки: его собственный портрет в возрасте двадцати одного года, сразу после окончания Национальной школы администрации в Париже, сохранивший момент рукопожатия с Жаном-Мари Ле Пеном, вождем Национального фронта; вторая была сделана в Компостелло; третья – в прошлом году, на ней он вместе с аббатом Сито. Оти в тот день сделал самое крупное на сей день из своих пожертвований Обществу Иисуса.

Каждая из фотографий напоминала ему, как далеко он продвинулся по социальной лестнице. На столе зажужжал телефон.

– Oui?^[67]

Секретарша сообщила, что пришли посетители.

– Пусть поднимутся.

Хавьер Доминго и Сирил Бриссар были отставными полицейскими. Бриссар был отставлен от службы в 1999 году за неоправданное применение силы при допросе арестованных; Доминго – годом позже за вымогательство и взяточничество. Оба они избежали срока только благодаря его успешной защите. И оба с тех пор работали на него.

– Ну? – встретил их Оти. – Если у вас имеются оправдания, самое время их представить.

Они закрыли дверь и молча стояли перед столом.

– Нет? Нечего сказать? – Он ткнул пальцем в воздух. – Тогда молитесь, чтобы Бо не пришел в себя и не вспомнил, кто вел машину.

– Он не придет в себя, месье.

– Вы у нас теперь доктор, а, Бриссар?

– Сегодня его состояние ухудшилось.

Оти повернулся к ним спиной и уставился на собор за окном.

– Ну, с чем пришли?

– Бо передал ей записку, – сказал Доминго.

– Каковая исчезла, – язвительно подхватил Оти, – вместе с самой девицей. Зачем вы пришли, Доминго, если вам нечего сказать? Тратить мое время?

Лицо Доминго залила краска гнева.

– Мы знаем, где она сейчас, месье. Сантини выловил ее днем в Тулузе.

– И?..

Она выехала из Тулузы час назад, – сказал Бриссар. – Полдня провела в библиотеке. Сантини прислал факс со списком сайтов, которыми она интересовалась.

– За машиной следят? Или я слишком многого требую?

– Следим. Она едет в Каркасон.

Оти откинулся в кресле, сверля подчиненных взглядом.

– В таком случае вам следовало бы сейчас отправиться в отель и ждать ее там, не так ли, Доминго?

– Да, месье… Но в каком?..

– «Монморанси»! – рявкнул он. Потом сложил кончики пальцев: – Она не должна заметить, что за ней следят. Обыщите машину, номер – все, но так, чтобы она не знала.

– Что-нибудь, кроме кольца и записки, искать, месье?

– Книгу. Примерно вот такую.

Оти показал.

– Деревянные доски переплета, скрепленные кожаными шнурками. Книга чрезвычайно ценная и очень хрупкая.

Он достал лапку, извлек фотографию и кинул им.

– Такая же, как эта.

Дав Доминго несколько секунд на изучение, Оти отобрал карточку.

– Если это все…

– Еще мы получили от медсестры в больнице вот это, – торопливо заговорил Бриссар, протягивая маленький бумажный прямоугольник. – Было у Бо в кармане.

Оти взял листок. Это была квитанция на посылку, отправленную с главного почтамта в Фуа вечером в понедельник на каркасонский адрес.

– Что за Жанна Жиро? – спросил он.

– Бабушка Бо с материнской стороны.

– Вот как… – протянул он.

Склонился над столом и нажал кнопку внутренней связи.

– Аврели, мне нужны сведения на Жанну Жиро. Ж-и-р-о. Проживает на улице Гаффе, Срочно.

Оти снова опустился в кресло.

– Она знает о несчастье с внуком?

Бриссар молчал.

– Узнать, – резко приказал Оти. – Пожалуй, пока Доминго присматривает за доктором Таннер, вы нанесете визит мадам Жиро – без шума. Жду вас на стоянке у Нарбоннских ворот через… – он бросил взгляд на часы, – тридцать минут.

Опять зажужжал телефон интеркома.

– Да, Аврели?

Оти слушал секретаршу, поглаживая золотое распятие на груди.

– Она хочет перенести встречу на час вперед? Да, конечно, затруднительно, – заговорил он, прерывая ее извинения.

Достал из кармана мобильный телефон и просмотрел память. Сообщений не было. Прежде она всегда связывалась с ним лично и напрямую.

– Мне придется уйти, Аврели, – сказал он. – По дороге домой занесите досье на Жиро ко мне на квартиру. До восьми часов.

Оти сорвал со спинки кресла пиджак, выдернул из ящика стола пару перчаток и вышел.

 

Одрик Бальярд сидел за столиком в передней спальне дома Жанны Жиро. Ставни были прикрыты, но в щель просачивался свет клоняющегося к закату солнца. За его спиной стояла узкая старомодная кровать с резными деревянными изголовьем и изножьем, свежезастеленная простыми полотняными простынями. Жанна выделила ему эту комнату много лет назад, и с тех нор она всегда была к его услугам, когда бы ни потребовалось. Бальярда неизменно трогала деревянная полочка над кроватью с подшивками всех его публикаций.

У него было немного имущества. В этой спаленке он хранил только смену одежды да письменные принадлежности. В первые годы их дружбы Жанна поддразнивала его за приверженность перу и чернилам да бумаге, толщиной и грубостью напоминающей пергамент. Он только улыбался, уверяя ее, что слишком стар, чтобы менять привычки.

Теперь он был не так уверен. Перемен уже не избежать.

Он откинулся в кресле, задумавшись о Жанне и о том, как много значила для него их дружба. В каждую пору своей жизни он находил добрых людей, мужчин и женщин, готовых ему помочь, но Жанна среди них стояла особняком. Именно с помощью Жанны он отыскал Грейс Таннер, хотя друг с другом эти две женщины никогда не встречались.

Звон посуды в кухне вернул его мысли к настоящему. Бальярд поднял перо и ощутил, как растаяли годы, оставив его вдруг молодым и неопытным. Снова молодым.

Слова пришли сами собой, и он начал писать. Письмо вышло коротким и деловым. Закончив, Одрик промакнул блестящие чернила и сложил листок втрое, превратив в конверт. Можно отправить, как только он раздобудет ее адрес.

После этого все в ее руках. Решать только ей.

Si es atal es atal. Что будет, то будет.

 

Зазвонил телефон, и Бальярд открыл глаза. Он слышал, как Жанна сняла трубку, ответила. Потом вдруг вскрикнула. Ему даже показалось сначала, что крик донесся с улицы, но тут же раздался стук трубки, упавшей на изразцовый пол. Он сам не заметил, как оказался на ногах. Атмосфера в доме переменилась. Бальярд обернулся на звук шагов. Жанна поднималась по лестнице.

– Что такое? – сразу спросил он и повторил, уже настойчивее: – Что стряслось, Жанна? Кто звонил?

Она ответила бесцветным голосом:

– Насчет Ива. Он ранен.

Одрик в ужасе уставился на нее:

– Когда?

– Прошлой ночью. Сбит неопознанным автомобилем. Они только сейчас сумели связаться с Клодеттой. Это она звонила.

– Насколько тяжело ранен?

Жанна, по-видимому, не слышала вопроса.

– Они послали кого-то отвезти меня в больницу в Фуа.

– Кто? Это Клодетта организовала?

Жанна покачала головой.

– Полиция.

– Хочешь, я поеду с тобой?

– Да, – сказала она, чуть помедлив, и походкой лунатика вышла из комнаты.

Почти сразу Бальярд услышал, как хлопнула дверь ее спальни.

Бальярд вернулся к себе. Он вдруг почувствовал себя слабым и беспомощным. Новость испугала его. Он был уверен – совпадение не случайно. Взгляд упал на написанное только что письмо. Он шагнул к столу, думая о том, что мог бы остановить неизбежный ход событий, пока еще оставалось время.

И опустил поднятую было руку. Можно сжечь письмо, но тогда все, за что он боролся, все, что он вынес, окажется напрасным.

Бальярд упал на колени и начал молиться. Давние слова сперва застревали на губах, но скоро потекли легко, связав его с теми, кто когда-то говорил на том же языке.

Автомобильный гудок, протрубивший под окном, вернул его к действительности. Он тяжело, устало поднялся на ноги. Опустил письмо в нагрудный карман, снял висевший за дверью пиджак и пошел сказать Жанне, что пора ехать.

 

Оти оставил машину на одной из множества больших муниципальных стоянок перед Нарбоннскими воротами. Орды иностранцев, вооруженных путеводителями и камерами, роились кругом. Как он презирал все это – эксплуатацию истории, распродажу прошлого на потеху японцам, англичанам, американцам. Ему внушали отвращение восстановленные стены и заново отстроенные башни из серого плитняка: прошлое в подарочной обертке для тупых и лишенных веры.

Бриссар ждал его на условленном месте и немедленно приступил к докладу. Дом был пуст, и проникнуть в него из сада не составило труда. Соседи говорят, что пятнадцатью минутами раньше мадам Жиро увезла машина полиции. С ней был пожилой мужчина.

– Кто такой?

– Его видели и раньше, но имени не знают.

Отослав Бриссара, Оти стал спускаться с холма. По левой стороне на три четверти пути тянулись дома. Двери были заперты и ставни закрыты, но улица казалась все еще обитаемой.

Он дошел до перекрестка и повернул налево по улице Барбакан к площади Сен-Гимер. Несколько местных жителей сидели на ступенях своих домов, разглядывая припаркованные на площади машины. Группка подростков-велосипедистов, голых до пояса и дочерна обожженных солнцем, болтали на ступенях церкви. Оти даже не взглянул на них. Он размашисто шагал по асфальтированному спуску, открывавшемуся позади первых домов и скверов улицы Гаффе. От него ответвлялась каменистая тропинка, уходившая вверх по травяному склону к самой стене.

Скоро Оти оказался над участком, принадлежавшим Жанне Жиро. Задняя стена была выкрашена той же желтоватой известкой, что и фасад домика. Узкая калитка, ведущая в садик, была незаперта. Фиговое дерево, увешанное черными плодами, почти скрывало от глаз соседей маленькую террасу. Переспелые фиги падали на терракотовые плитки дорожки и взрывались чернильными пятнами. Стеклянная задняя дверь скрывалась за решетчатой беседкой, увитой плющом. Оти заглянул внутрь и увидел, что ключ оставлен в замке, но дверь заложена двумя засовами – внизу и вверху. Ему не хотелось оставлять следов, и потому он огляделся, ища другого средства попасть в дом. Рядом со стеклянной дверью осталась открытой форточка маленького окошка. Оти натянул резиновые перчатки, просунул руку в отверстие и возился со старомодной оконной защелкой, пока она не поддалась. Окно давно не открывалось, и петли жалобно заскрипели, уступая его усилиям.

Запах оливок и хлеба встретил его в небольшой прохладной кухне. Полку с сырами огораживали проволочные перильца. На соседних полках стояли бутыли, банки солений, джема и горчицы. На столе лежала деревянная разделочная доска и белое кухонное полотенце, прикрывающее остатки черствого батона. В раковине он увидел дуршлаг с абрикосами – их собирались вымыть. На сушилке – два перевернутых стакана. Оти прошел в комнаты. На бюро в углу гостиной – старая электрическая пишущая машинка. Нажав кнопку, он включил механизм. Вставил листок бумаги и попробовал несколько клавиш. На бумаге остался ровный ряд четких ярких букв.

Сдвинув машинку на себя, Оти осмотрел отделения для бумаг. Жанна Жиро любила порядок: все было разложено и надписано – в первом отделении счета, во втором личная переписка, в третьем пенсионные документы и страховка, в последнем смесь случайных записей и рекламы.

Ничего интересного. Он перешел к ящикам. Первые два обнаружили обычный набор: карандаши, скрепки, конверты, марки и пачку бумаги формата А-4. Нижний был заперт. Карманным ножом Оти осторожно поддел язычок замка.

Внутри лежал всего один предмет – маленькая почтовая бандероль. В такой могло поместиться кольцо, но не книга. На штемпеле стояло: «Арьеж, 18:20, 4 июля 2005».

Оти сунул палец внутрь. Конверт был пуст, если не считать расписки мадам Жиро в получении – в 8:20. Копия квитанции, которую доставил ему Доминго.

Оти опустил ее во внутренний карман пиджака.

Нельзя назвать это неопровержимым доказательством, что Бо взял кольцо и отправил его своей бабушке, но можно считать косвенной уликой. Оти продолжал поиски. Покончив с нижним этажом, он поднялся по лестнице. Прямо перед ним оказалась дверь в заднюю спальню. Комната явно принадлежала Жиро: очень яркая, чистая и женственная. Он обыскал платяной шкаф и сундук, опытными пальцами прощупывая маленькие, но добротные предметы белья и одежды. Все было аккуратно сложено и разложено, тонко благоухало розовой водой.

Шкатулка с украшениями стояла на туалетном столике перед зеркалом. Пара брошек, нитка пожелтевшего жемчуга и золотой браслет, а между ними несколько пар серег и серебряный крестик. Обручальное и венчальное кольца глубоко ушли в потертый красный бархат – как видно, их давно не доставали.

Передняя спальня оказалась совсем иной – простой и почти пустой, если не считать кровати и столика с настольной лампой под окном. Оти одобрительно кивнул. Комната напомнила ему суровые кельи аббатства.

Здесь остались приметы недавнего пребывания жильца. Полупустой стакан на столике у кровати рядом с томиком окситанской поэзии Рене Нелли. На полях книги – отметки карандашом. Оти перешел к столу. Старинное перо и чернильница, несколько листков толстой бумаги. И почти новая промокашка.

Оти не верил своим глазам. Кто-то сидел за этим столиком и писал письмо к Элис Таннер. Имя читалось совершенно отчетливо.

Перевернув промокашку, Оти попытался расшифровать расплывшуюся подпись в нижнем углу. Почерк тоже отдавал стариной, иные буквы находили друг на друга, но он сумел все же более или менее угадать имя. Оти сложил листок и сунул в нагрудный карман. Он уже собирался покинуть комнату, когда взгляд упал на обрывок бумаги, застрявший на полу у дверного косяка. Оти поднял клочок. Это оказался железнодорожный билет на Каркасон, помеченный сегодняшним числом. Станция отправления отсутствовала.

Звон колокола Сен-Гимера, отбившего час, напомнил ему, как мало времени остается на обратный путь. Убедившись, что оставляет все, как было, Оти ушел той же дорогой, какой вошел.

Двадцать минут спустя он сидел на балконе своего дома на Куай де Пашеро, любуясь видом средневекового города за рекой. На столике перед ним стояла бутылка «Шато Виллерамбер Моро» и два бокала. На коленях лежала папка с материалами, которые успела собрать его секретарша на Жанну Жиро. Второе досье содержало предварительное заключение эксперта-антрополога по поводу найденных в пещере останков.

Поразмыслив, Оти выбрал и отложил несколько листов из первой папки. Затем снова тщательно закрыл и стал ждать посетительницу.

 

ГЛАВА 32

 

Вдоль всей высокой набережной Куай де Пашеро расселись на металлическом ограждении люди. Мужчины и женщины любовались видом на реку Од. Широкие ухоженные газоны были разделены на квадраты пестрыми рабатками и чистыми дорожками. Яркие цвета детских площадок гармонировали с буйными клумбами, где светились будто раскаленные докрасна мальвы, огромные лилии, дельфиниумы и герань.

Мари Сесиль одобрительно окинула взглядом дом Поля Оти. Как она и ожидала, скромное и достойное жилище, ничем не выделяющееся: нечто среднее между семейным особняком и частным коттеджем. Пока она осматривала дом, мимо прокатила на велосипеде женщина в бордовом шелковом шарфике и ярко-красной рубашке.

Мари-Сесиль почувствовала на себе чей-то взгляд. Не поворачивая головы, она нашла глазами мужчину, стоявшего на невысоком балконе, опершись руками на перила. Он смотрел вниз на ее машину. Мари-Сесиль улыбнулась. Она знала Поля Оти по фотографиям. Насколько можно судить с такого расстояния, снимки были не слишком удачные.

Ее шофер нажал кнопку звонка. Ей видно было, как Оти повернулся и скрылся в доме. Ко времени, когда шофер открыл перед ней дверцу машины, он уже стоял в дверях, готовый приветствовать гостью. Она сегодня выбирала одежду особенно тщательно: бежевое льняное платье без рукавов и жакет в тон: строго, но не слишком официально. Очень простой, очень стильный наряд.

Вблизи первое впечатление подтвердилось. Оти был высок и хорошо сложен, одет в свободный, отличного покроя костюм с белой рубашкой. Волосы зачесаны назад ото лба, подчеркивая тонкую лепку бледного лица. Слишком проницательный взгляд. Под цивилизованной внешностью Мари-Сесиль ощутила жесткую решительность кулачного бойца.

Десятью минутами позже, приняв предложенный бокал вина, она сочла, что начинает понимать, с каким человеком имеет дело. Улыбнувшись, склонилась вперед, чтобы погасить сигарету в тяжелой стеклянной пепельнице.

– Bon, aux affaires.^[68] В доме, полагаю, будет удобнее. Оти посторонился, пропустив ее через стеклянную дверь в безупречную и безликую гостиную. Светлые ковры и абажуры, стулья с высокими спинками вокруг стеклянного стола.

– Еще вина? Или вы предпочитаете другие напитки?

– Пастис,^[69] если у вас есть.

– Со льдом? С водой?

– Со льдом.

Мари-Сесиль уселась в кремовое кожаное кресло перед стеклянным кофейным столиком и стала смотреть, как он смешивает коктейль. Тонкий аромат аниса наполнил комнату. Оти передал ей бокал и сел напротив.

– Благодарю. – Она добавила к благодарности улыбку. – Итак, Поль. Если не возражаете, я бы хотела услышать короткий отчет обо всем, что произошло.

Если он и почувствовал раздражение, то ничем этого не показал. Она не спускала глаз с собеседника, однако его сообщение оказалось кратким и точным и ни словом не противоречило сказанному им прежде.

– А сами скелеты? Их увезли в Тулузу…

– На экспертизу в лабораторию при университете. Совершенно верно.

– Когда вы ожидаете узнать результат?

Вместо ответа он передал ей большой белый конверт, лежавший на столе. «Не прочь показать себя», – отметила Мари-Сесиль.

– Уже? Быстро работаете.

– Пришлось напомнить об услуге.

Мари-Сесиль положила конверт на колени.

– Благодарю. Я прочитаю позже, – небрежно сказала она, – а пока только общий итог. Вы успели прочесть – ваше мнение?

– Это всего лишь предварительное заключение, не подтвержденное подробными анализами, – предупредил Оти.

– Понимаю. – Она откинулась в кресле.

– Кости принадлежат мужчине и женщине. По предварительной оценке, костям – от семисот до девятисот лет. Останки мужчины свидетельствуют о незалеченном ранении в области таза, вероятно причиненном незадолго до смерти. Имеются свидетельства более старых, залеченных переломов правого плеча и ключицы.

– Возраст?

– Взрослый, не старик и не юноша. Что-нибудь между двадцатью и шестьюдесятью. Дальнейшие анализы позволят уточнить. На черепной коробке справа вмятина. Причиной могло быть падение или удар по голове. Женщина выносила по крайней мере одного ребенка. Также признаки залеченных повреждений правой ступни и свежий перелом левой локтевой кости выше запястья.

– Причина смерти?

– Эксперт не готов делать выводы и предполагает, что однозначного заключения сделать не удастся. Учитывая особенности времени, о котором идет речь, не исключено сочетание ранений, потери крови и, возможно, истощения.

– Он полагает, что оба попали в пещеру еще живыми?

Оти пожал плечами, но в его серых глазах, заметила Мари-Сесиль, мелькнула искра интереса. Она взяла из ящичка сигарету, задумчиво покатала между пальцами.

– А что касается найденных рядом предметов? – Она наклонилась к поднесенному им огоньку зажигалки.

– С теми же оговорками он датирует их концом XII – началом XIII века. Светильник на алтаре может быть несколько старше, арабской работы. Возможно, привезен из Испании, но вероятнее, из более отдаленных областей. Нож – обычный нож для еды, чтобы резать мясо, хлеб и фрукты. На клинке следы крови. Анализы покажут, человеческой или животного. Мешок из кожи изготовлен в Лангедоке и типичен для этого периода. Что находилось внутри, предположить трудно, однако в швах на внутренней поверхности имеются частицы металла и овечьей шерсти.

Мари-Сесиль пришлось приложить усилие, чтобы голос звучал ровно:

– Что еще?

Женщина, обнаружившая пещеру, доктор Таннер, нашла крупную пряжку из меди с серебряной отделкой. Она лежала под валуном, закрывшим выход. Пряжку относят к тому же периоду времени и считают местной или, может быть, арагонской работы. В конверте есть фотография.

Мари-Сесиль отмахнулась:

– Пряжка меня не интересует, Поль. – Она выдохнула вверх струйку дыма. – Однако мне хотелось бы узнать, почему вы не нашли книгу.

Она заметила, как его тонкие пальцы плотнее обхватили подлокотник.

– У нас нет доказательств, что книга там вообще была, – спокойно проговорил он, – хотя нельзя отрицать, что в кожаном кошеле могла бы поместиться книга, соответствующая по размеру той, которую вы ищете.

– А что с кольцом? Вы тоже сомневаетесь?

И снова ей не удалось нарушить его невозмутимость.

– Напротив, я убежден, что кольцо там было.

– И?..

– Оно там было, но в промежуток времени между открытием пещеры и моим прибытием вместе с полицией его оттуда забрали.

– Однако доказательств у вас нет! – Теперь она заговорила резко. – И, как я понимаю, нет и самого кольца?

Она следила взглядом, как Оти достает из кармана и разворачивает бумажный листок.

– Доктор Таннер была весьма настойчива. Настолько, что сделала этот набросок, – пояснил он, передавая ей листок. – Грубый набросок, признаю, но он довольно точно отвечает вашему описанию, не так ли?

Мари-Сесиль рассматривала рисунок. Размер, форма и пропорции были не совсем точны, но достаточно близки к чертежу лабиринта, который хранился у нее в сейфе в Шартре. За последние восемьсот лет его видели только члены семьи Л'Орадор. О подлоге не могло быть и речи.

– Настоящая художница, – пробормотала она. – Это ее единственное творение?

Собеседник, не дрогнув, встретил ее взгляд.

– Там были и другие, но только этот стоит внимания.

– Почему бы вам не позволить судить об этом мне? – негромко спросила она.

– Боюсь, мадам Л'Орадор, я взял только этот. Остальные, видимо, не имели отношения к делу. – Оти извинительно улыбнулся. – Кроме того, Нубель, офицер местной полиции, и без того выказывал подозрительность к моим расспросам.

– В следующий раз… – начала Мари-Сесиль и тут же прервала себя, потушила сигарету, с такой силой ткнув в пепельницу, что разломала окурок. – Вы, как я понял а, обыскали имущество доктора Таннер?

Он кивнул.

– Кольца там не было.

– Кольцо совсем маленькое. Она легко могла спрятать его где-нибудь еще.

– Теоретически могла, – согласился он, – но я так не думаю. Если бы она взяла кольцо, зачем ей вообще понадобилось о нем упоминать? Кроме того… – он нагнулся ближе, – если у нее есть оригинал, к чему трудиться над копией?

Мари-Сесиль снова взглянула на рисунок.

– Для сделанного по памяти он удивительно точен.

– Согласен.

– Где она сейчас?

– Здесь, в Каркасоне. У нее на завтра назначена встреча с юристом.

– По поводу?

Он пожал плечами.

– Какие-то дела о наследстве. В воскресенье она улетает домой.

Сомнения, одолевавшие Мари-Сесиль со вчерашнего дня, когда она впервые услышала о находке, усиливались с каждой минутой. Что-то не складывалось.

– Как эта доктор Таннер попала к археологам? – спросила она. – Ее рекомендовали в группу?

Оти выглядел удивленным.

– Доктор Таннер не была членом группы, – ответил он. – Я, конечно, об этом упоминал?

Мари-Сесиль поджала губы:

– Не упоминали.

– Прошу прощения, – непринужденно извинился он. – Я был уверен, что сказал. Доктор Таннер – волонтер. Большая часть раскопок ведется за счет неоплачиваемых помощников, так что, когда на прошлой неделе ее попросили включить в команду, для отказа не нашлось оснований.

– Кто за нее просил?

– Шелаг О'Доннел, как мне помнится, – уверенно сказал он. – Номер второй на раскопе.

– Она подруга О'Доннел? – не скрыв удивления, спросила Мари-Сесиль.

– Очевидно. Мне приходило в голову, что она могла отдать той кольцо. К сожалению, в понедельник мне не представилось возможности ее допросить, а теперь она, кажется, исчезла.

– Что она?.. – резко переспросила Мари-Сесиль. – Когда? Кому об этом известно?

– Прошлую ночь О'Доннел провела с остальными археологами. Ей кто-то звонил, и вскоре после того она вышла. С тех пор ее никто не видел.

Чтобы успокоить нервы, Мари-Сесиль снова закурила.

– Почему мне не сообщили немедленно?

– Не думал, что вы заинтересуетесь обстоятельствами, так мало связанными с основной нашей заботой. Прошу прощения.

– В полицию заявляли?

– Еще нет. Доктор Брайлинг, начальник группы, всех на несколько дней отпустил. Он считает возможным – и даже вероятным, – что О'Доннел просто отправилась по своим делам, не потрудившись никого поставить в известность.

– Я не желаю участия полиции, – с силой выговорила она. – Вмешательство полиции было бы весьма некстати.

– Совершенно согласен с вами, мадам Л'Орадор. Доктор Брайлинг далеко не дурак. Если он заподозрил, что О'Доннел что-то забрала с раскопа, то не в его интересах вовлекать в это дело власти.

– Вы думаете, кольцо у О'Доннел?

Оти уклонился от ответа.

– Я думаю, ее надо найти.

– Я не о том спросила. И где книга? По-вашему, тоже у нее?

Оти прямо встретил взгляд женщины.

– Я уже сказал, что для меня остается открытым вопрос, была ли там вообще книга. – Он выдержал паузу. – Если была, не думаю, что ее удалось бы вынести незаметно. Кольцо – дело другое.

– Однако кому-то удалось! – гневно бросила Мари-Сесиль.

– Как я уже сказал, если она там была.

Женщина вскочила с места и, не дав собеседнику опомниться, обошла стол так, что оказалась стоящей прямо над ним. И впервые поймала в холодных серых глазах отблеск тревоги. Она наклонилась и приложила ладонь к его груди.

– Я чувствую, как бьется ваше сердце, – тихо заговорила она. – Так сильно бьется. С чего бы это, Поль?

Удерживая его взгляд, она толкнула Оти к спинке кресла.

– Я не терплю ошибок. И не люблю, когда от меня что-то утаивают. Вы меня поняли?

Оти не отвечал. Она и не ждала ответа.

– Все, что от вас требуется, – доставить мне предметы, которые вы обещали и за которые вам заплачено. Так что найдите эту молодую англичанку, разберитесь, если необходимо, с Нубелем – остальное ваше дело. Я не желаю больше об этом слышать.

– Если какие-то мои действия создали у вас впечатление, что…

Она приложила пальцы к его губам и ощутила, как он сжался от этого прикосновения.

– Я не хочу больше слушать.

Она отпустила его, шагнула назад, вышла на балкон. Вечер стер все краски города. Мосты и здания силуэтами чернели на фоне потемневшего неба.

Оти вышел вслед за ней и встал рядом.

– Я не сомневаюсь, что вы прикладываете все усилия, – тихо сказала она, опустив руки на перила и на миг коснувшись его руки. – Есть и другие члены Noublesso Véritable, которые могли бы заменить вас. Однако учитывая, насколько глубоко вы вовлечены…

Она оставила конец фразы висеть в воздухе. И по его напряженной неподвижности поняла, что намек попал в цель. Мари-Сесиль подняла руку, привлекая внимание ожидавшего внизу шофера.

– Я хотела бы сама посетить пик де Соларак.

– Вы задержитесь в Каркасоне? – мгновенно отозвался он.

Она спрятала усмешку.

– Да, на несколько дней.

– У меня сложилось впечатление, что вы не хотели входить в зал до ночи церемонии…

– Я передумала, – сказала она, оборачиваясь к нему лицом. – У меня еще есть дела, так что если бы вы заехали за мной в час, я бы успела до того прочитать ваш отчет. Я остановилась в гостинице «Старый город».

Мари-Сесиль вошла в комнату, взяла со стола конверт и спрятала в сумочку.

– Bien. A demain,^[70] Поль. Спокойного сна.

Спускаясь по лестнице и ощущая спиной его взгляд, Мари-Сесиль невольно подивилась самообладанию этого человека. Однако, садясь в машину, она удовлетворенно усмехнулась: наверху, в квартире Оти, раздался звон бокала, в бешенстве брошенного в стену.

 

В гостиничном баре висел густой сигаретный дым. Желающие выпить после обеда утопали в больших кожаных креслах. Их летние костюмы белели в сумраке уютных, отгороженных ширмами красного дерева уголков.

Мари-Сесиль медленно поднималась по плавно изгибающейся лестнице. Со стен на нее смотрели черно-белые снимки – свидетельства многовекового прошлого изысканной гостиницы.

Войдя в номер, она прежде всего переоделась в купальный халат. Как всегда, перед отходом ко сну постояла перед зеркалом, разглядывая себя пристально и бесстрастно, словно произведение искусства. Сияющая кожа, высокие скулы, четкий фамильный профиль Л'Орадоров.

Она пальцами разгладила кожу лица и шеи. Мари-Сесиль не желала позволять времени стереть эту красоту. Если все пойдет хорошо, она добьется того, о чем мечтал ее дед. Обманет старость. Обманет смерть.

Она нахмурилась. Для этого надо еще найти кольцо и книгу. В ней с новой силой разгоралась решимость. Закурив, Мари-Сесиль подошла к окну и стояла, глядя в сад, дожидаясь ответа на свой звонок. С нижней террасы долетали обрывки вечерних бесед. За бастионами цитадели, за рекой, рождественскими гирляндами светились огни Нижнего города.

Она сняла трубку, набрала номер.

– Франсуа-Батист? Это я. По моему личному номеру за последние сутки никто не звонил? – Она выслушала ответ. – Нет? А тебе она звонила? – Снова пауза. – Мне здесь только что сообщили.

Она барабанила пальцами по стеклу, слушая сына.

– А по другому делу что-нибудь новое было?

Ответ ей не понравился.

– Междугородний или местный? – Пауза. – Держи меня в курсе. Звони, если будут изменения, а если нет, вернусь в четверг вечером.

Отключившись, Мари-Сесиль позволила себе на минутку задуматься о другом мужчине, жившем в ее доме. Уилл был довольно милым, старался доставить ей удовольствие, однако их отношения себя исчерпали. Слишком многого он требует, да и его мальчишеская ревность начала утомлять. Постоянные расспросы. А ей сейчас ни к чему лишние сложности и лишний человек в доме.

Она включила настольную лампу и достала из сумочки отчет Оти, а также и досье на него самого, собранное, когда его два года назад выдвинули в члены Noublesso Veritable.

Просмотрела досье, которое и без того неплохо помнила. В студенческие годы пара обвинений в сексуальном насилии. Вероятно, от женщин откупились, поскольку официального следствия не было. Сообщение о нападении на женщину-алжирку во время происламистского митинга – и тоже никаких официальных обвинений. Сведения об участии в университетской газете антисемитского толка; обвинения бывшей жены в сексуальном и психологическом насилии – также без последствий.

Более существенно – постоянные и увеличивающиеся со временем пожертвования Обществу Иисуса, иезуитам. И в последние годы – все более активное участие в фундаменталистских организациях, противодействующих движению за модернизацию католической церкви. Мари-Сесиль казалось странным сочетание жестких религиозных взглядов с членством в Noublesso. Оти поклялся служить их организации и до сих пор был в самом деле полезен. Удачно организовал раскопки на пике де Соларак и, казалось, успешно ведет дело к завершению. И сообщение о нарушении правил секретности в Шартре прошло через одного из его агентов. Разведка у него была надежная и работала четко.

И все же Мари-Сесиль ему не доверяла. Слишком честолюбив. И поражения последних сорока восьми часов перевешивали все его успехи. Она не предполагала, что Оти мог оказаться так глуп, чтобы самому забрать книгу и кольцо, но и упускать вещи из под носа было ему не свойственно.

Поразмыслив, она сделала еще один звонок.

– У меня для вас работа. Интересуюсь книгой, приблизительно двадцать на десять сантиметров, переплет – доски, обтянутые кожей, скреплены кожаными шнурками. И каменное кольцо на мужскую руку, гладкое снаружи, только тонкая линия посередине окружности, и резьба на внутренней стороне. При нем может оказаться диск величиной с десятифранковую монету. – Она молча выслушала ответ. – Каркасон. Квартира на Куай де Пашеро и контора на рю де Вердюн. То и другое – собственность Поля Оти.

 

ГЛАВА 33

 

Гостиница, в которой остановилась Элис, располагалась прямо напротив ворот средневекового города, в красивом сквере, скрывавшем от взгляда улицу.

Ее проводили в уютный номер на первом этаже. Отворив окно, она впустила в комнату запах жарящегося мяса, чеснока, ванили и сигарного дыма.

Элис быстро разобрала вещи, приняла душ и снова, больше по привычке, чем с надеждой, набрала номер Шелаг. По-прежнему нет ответа. Пожала плечами. Никто не скажет, будто она не старалась.

Вооружившись путеводителем, который купила на заправке по пути из Тулузы, Элис покинула гостиницу и, перейдя улицу, вошла в Старый город. Крутые бетонные ступени вели в небольшой парк, окаймленный кустами и высокими вечнозелеными деревьями. В дальнем конце возвышалась яркая карусель XIX века, нелепая в тени сложенных из плит песчаника крепостных стен. Полосатый тент, кайма, расписанная фигурами дам и рыцарей на белых конях, золотые и розовые сиденья, декорированные под скачущих лошадок, сказочные кареты и чайные чашки. Даже билетный киоск выглядел как ярмарочная палатка. Прозвонил колокол, карусель начала вращаться, завизжали детишки, заглушая звуки старинной шарманки.

За каруселью Элис разглядела серые верхушки надгробий и склепов за кладбищенской стеной и строем кипарисов и тисов, стерегущих покойных от случайных взглядов. Направо от ворот компания мужчин играла в петанк.^[71]

На минуту Элис остановилась перед воротами, подготавливая себя к встрече с городом. С каменной колонны на нее уставилась серая горгулья. Ее тупая непроницаемая рожа выглядела недавно отреставрированной.

SUM CARCAS. Я – Каркас.

Дама Каркас, королева Сарацинии, жена короля Балаака, в честь которой, говорят, после того, как она выдержала пятилетнюю осаду войска Карла Великого, и назван Каркасон.

Элис прошла по крытому подъемному мосту, почти протискиваясь между бревнами, камнем и цепями. Под ногами скрипели и прогибались доски. Во рву не было воды – только трава, пестревшая полевыми цветами.

Мост вел на ристалище – широкую пыльную полосу между внешним и внутренним кольцом укреплений. Со всех сторон мальчишки пытались вскарабкаться на стены или затевали поединки на пластмассовых мечах. Прямо перед ней были Нарбоннские ворота. Проходя под узкой высокой аркой, Элис подняла глаза и с удивлением встретила взгляд статуи Девы Марии, смотревшей на нее из-под свода.

Едва Элис миновала ворота, кругом стало тесно. Рю Крос-Майревиль – мощенная камнем главная улица города – оказалась совсем узкой и круто уходила вверх. Дома стояли так близко друг к другу, что человек, склонившийся с верхнего этажа одного дома, мог бы пожать руку соседу напротив.

Звуки метались между высокими стенами, как в ловушке. Разноязычная речь, крики, смех, когда по улочке, оставляя не больше ладони пространства между собой и стенами, проползала машина. Повсюду прилавки, торгующие открытками, и путеводителями, и куколками в колодках – реклама музея орудий пытки инквизиции – мылом, подушками, посудой, непременно украшенной изображением мечей и щитов. Витая скоба из кованого железа торчала из стены, поддерживая деревянную вывеску: «Средневековая Шпора» – «l'Èpron Mèdievale» – торговля сувенирными мечами и фарфоровыми фигурками. В лавке «Сен-Луи» продавали мыло, сувениры и посуду.

Ноги вынесли Элис на главную площадь, пляс Марко. И она оказалась мала, к тому же заполнена кафе и подстриженными деревцами. Их ветки, подобно переплетенным ладоням, защищали столики от яркого солнца, смешивая свою тень с тенями ярких навесов, расписанных названиями кафе: «Марко», «Трувер»,^[72] «Менестрель».

Элис перешла мощенную булыжником площадь и по рю Крос-Майревиль вышла на пляс де Шато, где треугольник магазинов, кафе и ресторанов окружал каменный обелиск около восьми футов высокой, с бюстом историка XIX века Жан-Пьера Крос-Майревиля и бронзовым барельефом с планом крепости на постаменте.

Она пошла дальше, пока не уперлась в широкую полукруглую стену бастиона, защищавшего Шато Комталь. Мощные запертые засовы охраняли башни и укрепления замка. Крепость в крепости.

Здесь Элис остановилась, поняв, что достигла цели. Сюда она и шла с самого начала. Шато Комталь, жилище семьи Тренкавель.

Она заглянула в щелку высоких деревянных ворот. Во всем здесь чудилось что-то знакомое, словно она уже бывала здесь однажды когда-то давно, а потом позабыла. По обе стороны ворот стояли стеклянные будки с опущенными изнутри шторками и печатными объявлениями о часах работы. Дальше лежала серая площадь, засыпанная пылью и щебнем, а за ней узкий мост около шести футов шириной.

Элис отошла от ворот, пообещав себе, что утром первым делом придет сюда. Она свернула направо и по указателю вышла к воротам де Родец. Над воротами стояли две заметные издали башни подковообразной формы. Вниз вели широкие каменные ступени, выбитые посередине бесчисленным множеством ног.

Здесь была особенно заметна разница в возрасте между внешней и внутренней стеной. Внешнее кольцо стен, как она прочитала в путеводителе, возводилось в конце XIII и обновлялось в XIX веке. Серые плиты были примерно равной величины, что возмутило бы сурового критика, приверженца точного воспроизведения старины. Элис не заботила точность реставрации. Ее трогал сохранившийся здесь дух места. Внутренняя стена была отделана красной керамической плиткой галло-романского периода вперемешку с крошащимся плитняком XII столетия.

После шумного города Элис ощутила здесь покой, чувство сопричастности. Она была дома здесь, между горами и небом. Опершись локтями на парапет, она стояла, глядя на реку и представляя, как холодные струйки щекочут пальцы ног.

Только когда остаток дня растаял в сумерках, Элис повернула назад в город.