I. Власть как средство коммуникации 2 страница

Данная аргументация имеет свои параллели также и в других сферах коммуникативных средств, получая благодаря этому обстоятельству дополнительное обоснование. Начиная с известной стадии развития повседневная коммуникация содержит в себе такое обилие информации, что истина превращается в проблему, а многообразие благ оказывается настолько большим, что ввиду ограниченности распределительных возможностей имеет смысл сделать их свободными для контингентного доступа. Можно развить эту мысль далее: любовь как особое средство коммуникации превращается в необходимость лишь тогда, когда эмоции и мировоззрение партнера становятся столь сильно индивидуализированными, иначе говоря, контингентными, что в них уже нельзя более быть уверенными и, следовательно, любить просто в соответствии с существующими культурными предписаниями. Искусство как средство коммуникации также зависит от возрастания контингенции, а именно от контингенции публично создаваемых, однако более не зависимых от конкретного целевого контекста жизненного мира произведений. Таким образом, мы обозначили специализированные проблемы интеракции, а именно варианты проблемы трансляции селекции, а заодно описали различные эволюционные состояния общественной системы.

5. Возможно, наиболее важное новшество теории средств коммуникации в сравнении со старыми теориям власти состоит том, что она понимает феномен власти на основе различия между кодом и процессом коммуникации и поэтому не склонна приписывать власть как некое качество или способность никому из партеров властных отношений31. Власть «есть» управляемая кодом коммуникация. Приписывание власти тому, кто-ето обладает, регулируется данным кодом с такими далеко идущими последствиями, которые требуют усиления мотивов подчинения ей, ответственности, институционализа-ции, обращения к ней с требованиями перемен и т. п. И хотя в рамках властных отношений действуют обе стороны, ответственность за все происходящее приписывается лишь одному власть имущему32. Научному анализу не следует раздраженно реагировать на эти правила приписывания, столь характерные для самого предмета науки о власти. Данные правила отнюдь не действуют в том смысле, что ВДасть имущий является для реализации власти более важной, «причинной» фигурой, нежели подчиненный33. Кроме того, сами правила приписывания Р*едийных кодов могут оказаться возможным предметом научного анализа34. Можно также задаться вопросом об их функциях. А для этого прежде всего должен- быть путем абстрагирования получен аналитический инструментарий, который поможет предварительному определению особенностей данного приписывания. Все это требует более последовательного и полного вычленения научной системы из рамок системы общественной, в нашем случае — кардинальной дифференциации науки и политики.

О различии между генерализированным кодом и селективным процессом коммуникации мы будем далее постоянно говорить в нашем исследовании. Символическая генерализация кода, в соответствии с которым могут формироваться ожидания, представляет собой условие для вычленения власти как специализированного средства, ориентированного на разрешение определенных проблемных ситуаций, способствующего достижению известных результатов и подчиняющегося определенным условиям. В генерализированном медийном коде кроются истоки всех достижений общественной эволюции. С этой точки зрения власть приобретает исключительное значение для теории общества. Не следует оставлять без внимания и тот момент, что теории организации или теории интеракции могут работать и с упрощенными концепциями власти, скажем, с такими, которые включают в понятие власти статусные различия либо характерные для власти более высокие информативные и калькуляционные возможности. Однако в рамках столь узких предпосылок все-таки невозможно судить о значении власти для общества в целом.

6. Среди обширной и получившей большой резонанс критики трудов Парсонса вообще и его теории власти в частности особенно выделяется Элвин Гоулднер, выражающий свое удивление по поводу того, что Парсонс, рассматривая власть как символически генерализированное средство, столь явно отождествляет ее с легитимной властью, establishment power, и считает такое отождествление общественно нормальным случаем35. Такая трактовка власти как в общем, так и в отдельных своих формулировках рассматривается Гоулднером как морально и интеллектуально абсурдная, утопическая и вводящая в заблуждение, особенно если учитывать жестокость и своекорыстие власть предержащих. Удивление этого социолога должно было бы, в свою очередь, удивить других социологов, особенно если учесть, что оно сформулировано в рамках социологии социологии. Конечно, не может быть оспорено, что социология может и должна интересоваться феноменами жестокого и своекорыстного применения власти. Но подобный интерес все-таки не должен перерастать в предрассудок, встраивающийся в описывающие общественную реальность понятия и теории.

Достижением теории Парсонса стало то, что предрассудки социологии как кризисной и оппозиционной науки она заменила на относительно автономную (и при этом допускающую критику по отношению к самой себе) понятийную архитектонику. Как бы ни судили об адекватности этого инструментария, нельзя оспаривать тот факт, что институцио-нализадия утвердившейся легитимной власти является феноменом гораздо большего общественного значения, нежели жестокость и своекорыстие власть имущих. Повседневную жизнь общества в несравненно большей степени определяет его обращенность к нормализированной власти, а именно к власти правовой, нежели жестокость и своекорыстие применения власти. Регионально ограниченные исключения как нельзя лучше высвечивают такое положение дел36. Что касается насилия, то более частым случаем является насилие легитимное. Поэтому нельзя просто отказаться от его рассмотрения, не нарушив и не деформировав целостность нормальной общественной жизни. Жестокость и своекорыстие представляют собой эксцессы, совместимые со многими общественными состояниями до тех пор, покуда доминирующая институциональная власть не будет погребена под их тяжестью. Подобная аргументация, как это хорошо известно из истории всяческих «теодицей» и планов «всеобщего благоденствия», естественно, не оправдывает ни одного акта жестокости и не может служить основанием для терпимости или смирения. И все же проблема эгоизма власти как исторически, так и теоретически является вторичной проблемой. Она уже предполагает наличие бинарной схематизации, дифференцирующей долженствование и реальное положение дел, право и беззаконие, конформистское и девиантное поведение.

По мере разработки теории символически генерализированных средств коммуникации мы стремимся обнаружить истоки подобных контраверз. Конституционные условия дихотомизации «господствующего порядка» и его «критики» являются элементами этой теории. Они затрагивают такого рода дизъюнкции, как элементы коммуникативных кодов, и ставят вопрос об их генетических условиях, функциях, следствиях, дополнительных установлениях и шансах развития. Такая теория по примеру Гоулднера может быть впоследствии также охарактеризована как моральная или консервативная, если ей будет вменено в вину, что она подтверждает обнаруженные ею в интересующем ее предмете признаки. И в самом деле, она будет консервативной в том смысле, что хотела бы сохранить и держать открытым возможность выбора между «за» или «против» в отношении того или иного способа выражения власти.

II. ОТНОШЕНИЕ ДЕЙСТВИЯ

Власть отличается от других коммуникативных средств тем, что ее код требует от партнеров, то есть от обеих сторон коммуникативного отношения, чтобы те редуцировали комплексность действиями, а не переживаниями. Такое противопоставление действия и переживания, неразрывно переплетенных в человеческой жизни, представляется чем-то искусственным37. Все это бесспорно, однако не стоит упрекать теорию. Искусственный характер механизма, специально отвечающего за формирование цепей действий, является не плодом аналитического искусства научной абстракции, но результатом абстрагирования, осуществленного самим обществом, требованием эволюционно продвинувшихся общественных систем. Теория власти, разработанная в виде теории особых символически генерализированных средств коммуникации, должна уметь объяснять, как в общественной жизни вообще возможна подобная специализация при трансляции редуцированных действий и какие проблемы отсюда вытекают. Точно такая же проблема — словно в зеркальном отражении — встает и для теории истины, которой следовало бы объяснить, как возможна специализация при трансляции редуцированных переживаний без того, чтобы интерференция действий и деятельных предпочтений участников не искажала бы при этом реального положения дел.

1. О действиях мы будем говорить тогда и только тогда, когда селективное поведение относится к самой системе (а не к внешнему по отношению к ней миру)38. Это приписывание системе связано с самой природой селекции; одновременно оно предоставляет возможность объяснить чудо редукции. За подобным приписыванием — будь то в виде переживания или действия — могут стоять и часто действительно стоят определенные разногласия. Однако прояснение данного вопроса — по крайней мере, для проблемных ситуаций — представляет также общественный интерес. От того, приписывается ли действие внешнему миру или системе, зависит, ожидается ли от остальных общественных систем точно такая же селекция или же они вольны осуществлять селекции иного рода. Переживания должны быть одинаковыми, действовать же можно по-разному. Это различие ставит вопрос о том, должна ли свобода при совершении действий иного вида быть снова ограниченной — моральными заповедями, правом или властью. В отношении же переживания эти формы ограничения контингенции не имели бы никакого смысла. Оплошности в переживании понимаются как заблуждения, и если они вообще санкционируются, то происходит это иначе39. Действия, напротив, подлежат особому социальному контролю, который формируется одновременно с появлением возможности осуществить эти действия. Высокий риск возможных действий очевиден. Помимо прочего на это указывают большая по сравнению с переживанием легкость в отрицании деятельных интенций и возникающие в связи с этим сложности, связанные с рассмотрением проблемы отрицания в нормативной теории или даже нормативной логике действия.

Категоризация селекции как действия должна поэтому приобретать статус механизма, избавляющего системы от опасности уравнивания и делающего возможным дифференцирование. И поскольку данный механизм не может функционировать без ограничений, действие тем самым ставится в определенные рамки и как бы приручается. Социальные условия возможности совершать действия и специализация относящихся к ним механизмов контроля обнаруживают свою изначальную функцию в создании некоего обходного пути для производства более высокой общественной комплексности, а именно в производстве и ограничении возможности неоднородных селекции в интерсубъективно конституированном смысловом мире. Вслед за интересами приписывания и анкетирования следуют интересы категоризации, предполагающие и проясняющие ситуацию действия и, следовательно, упорядочивающие переживание собственного либо чужого действия. Сюда же относится и понятие воли (в отличие от понятия разума), постигающее контингенцию акта селекции как свободу (в отличие от случайности) и в новейшее время связанное, прежде всего, с приписыванием мотивов40 и намерений41. Свободная воля представляет собой староевропейский, а мотивированность — новоевропейский атрибут действия. Однако в любом случае и то, и другое не является первичным фактором и уж точно — не «причиной»42 действия, но представляет собой приписывание, делающее возможным социально прозрачное переживание действия. Мотивы — это не побуждения к действию, (но, скорее, требования понятного переживания действия. На уровне приписывания мотивов социальный порядок и интеграция выражены поэтому сильнее, чем на уровне самого действия. Понимание мотивов помогает, однако, задним числом осознать, являлось ли данное событие вообще действием или нет43.

Вследствие вышесказанного, функция коммуникативного средства власти описана пока еще недостаточно, так как считается, что речь в данном случае идет исключительно о принуждении подчиненного с целью заставить его принять те или иные исходящие от власти предписания. Между тем и самого власть имущего требуется порой принуждать к исполнению своих властных функций, и здесь во многих случаях возникают значительные трудности. Разве не свойственно ему, обладающему сомнительной независимостью, стремление отойти от дел и позволить вещам идти своим чередом? Мотивация того, кто транслирует селективные достижения, образуется и приписывается лишь в ходе коммуникативного процесса. Именно власть имущему, хочет он того или нет, приписываются — в силу того, что он обладает властью, — все успехи и неудачи и навязываются соответствующие этому мотивы действий. Власть, следовательно, отнюдь не инстру-ментализирует изначально наличную волю. Эту волю она сначала производит, а затем может ее обуздывать и приручать, заставлять сглаживать риски и неуверенности, может даже вводить ее в искушение и приводить к крушениям. Генерализированные символы кода, должностные задачи и инсиг-нии, идеологии и условия легитимации служат более четкой артикуляции воли. Но только лишь сам процесс коммуникации устанавливает связь между исполнением власти и ее мотивами.

2. На этом фоне следует понять, как происходит специализация средства, обеспечивающего переход от одних селекции действия к другим и предполагающего наличие обоих партнеров как системы, в рамках которой их селекции приписываются им в виде действий. От подчиненного власти ожидают, что он выбирает свое собственное действие и благодаря этому приобретает возможность собственного самоопределения. Именно поэтому по отношению к ^подчиненному могут быть применены такие власт-'ные средства воздействия, как, например, угрозы, позволяющие управлять им в осуществляемом им самостоятельно акте выбора. Кроме того, власть имущий не только претендует на то, чтобы быть истиной; он также притязает на то, чтобы действовать в соответствии со своей собственной волей. Тем самым в отношении обоих постулируется возможность исчисляемой, «локализируемой» дивергенции. Трансляция редуцированной комплексности может состояться лишь в том случае, если действия Альтера соопределяют селекцию действий Эго. Успех властного порядка состоит в росте дифференцированности селекции и ситуаций, между которыми можно наводить мосты.

Помимо этого необходимым является также обходной путь отрицания, устанавливающий известные требования к коду власти. Если власть должна обеспечить комбинацию выбранных альтернатив и задействовать при этом и другие возможности, то вероятность такой комбинации может быть гарантирована лишь посредством параллельно протекающей координации исключения альтернатив. Власть предполагает, что оба партнера видят альтернативы, реализации которых они хотели бы избежать. У обеих сторон должно, следовательно, иметься в распоряжении не просто множество возможностей, но порядок предпочтений, которые необходимо схематизировать под углом зрения преимущественно позитивных и преимущественно негативных оценок и представить в ясном виде противоположной стороне^4. На основании этой предпосылки обе стороны способны производить гипотетическую комбинацию альтернатив избежания. В простейших случаях это осуществляется посредством угрозы санкций, которых и сам власть имущий предпочел бы избежать: «Если ты этого не сделаешь, я тебя ударю!» Но этого мало. Власть может быть реализована только в том случае, если отношение участников к тем или иным альтернативам избежания структурируется ими по-разному, например, когда подчиненный стремится избежать своих альтернатив (в данном случае — физической борьбы) в большей степени, чем тот, кто имеет над ним власть. Но даже и эта взаимосвязь между отношениями сторон по поводу альтернатив избежания остается для них познаваемой. Если говорить коротко, код власти должен обеспечивать относительность подобных отношений. При этом условии создается возможность кондиционального связывания комбинаций избежания с менее негативно оцениваемой комбинацией других альтернатив. Это связывание мотивирует трансляцию селекции действия от власть имущего к тому, кто подчинен этой власти.

Помимо этого, данное связывание наделяет властью того, кто способен принять решение о том, будет ли осуществлено такое кондициональное связывание комбинаций тех или иных возможностей или нет45! Власть, следовательно, покоится на том, что существуют возможности, реализации которых стараются избежать. Избежание (возможных и оста-•ющихся возможными) санкций для функционирования власти необходимо46. Каждое фактическое обращение к альтернативам избежания, скажем, каждое насильственное действие, изменяет структуру коммуникации почти необратимым образом. Власть заинтересована в том, чтобы избегать подобного развития событий. Тем самым она изначально структурно надстроена (и не только правовым путем!) над инстанциями, контролирующими исключения из общего порядка. Когда власть вынуждают обращаться к альтернативам избежания, она разрушается47. Помимо прочего, из этого следует, что общества, обладающие высокой степенью комплексности и нуждающиеся поэтому в гораздо большем объеме власти, нежели более простые общества, существенно изменяют пропорцию между исполнением власти и применением санкций, обходясь все меньшей, почти незаметной долей фактической реализации альтернатив избежания48.

В случае отношений между негативными и позитивными санкциями сформулированные положения требуют дальнейшего прояснения. Несмотря на свою логическую симметрию, негативные и позитивные санкции различаются в своих предпосылках и следствиях49 столь существенно, что дифференциация и спецификация коммуникативных средств не может пройти мимо этого различия. Любовь, деньги и убеждения не могут классифицироваться в ценностном консенсусе в виде проявлений власти. Поэтому здесь мы ограничиваем понятие власти теми случаями, которые подразумеваются под понятием негативных санкций (требующим, правда, в свою очередь дополнительных разъяснений)50. Власть применяется лишь в том случае, если по отношению к данным ожиданиям конструируется более неблагоприятная комбинация альтернатив. Различие между благоприятным и неблагоприятным зависит от ожиданий и, следовательно, зависит от момента51. Изначальное положение дел вполне может опираться на позитивные достижения власть имущего, скажем, на обещание защиты, заверение в любви, посулы денежных выплат. Однако, во власть они могут трансформироваться лишь в том случае, если от поведения подчиненного оказывается зависимым не только существование изначальной ситуации, но также и ее устранение посредством определенных действий. Государственные субвенции, связанные с выполнением обязательств, как таковые являются выражением власти в такой же незначительной степени, что и обыкновенная покупка. Они становятся базисом власти лишь в том случае, когда появляется поведение, не предусмотренное программой субвенций (например, воздержание от критических высказываний в адрес правительства), грозя поставить крест на всех планах власти. Различие состоит в том, что на основании имевшего место в прошлом кондиционирования позитивных результатов подчиненный может рассчитывать на то, что при дополнительном кондиционировании в ситуации угрозы лишения старых субвенций ям уже сформированы ожидания, помогающие избежать этой ситуации: он уже утвердился в нужном для властей направлении, а потому заслуживает большей поддержки с их стороны. Поэтому, с одной стороны, различаются легитимационные потребности позитивных и негативных санкций. С другой стороны, именно путь трансформации позитивных достижений в негативные санкции может открывать власть имущему источники мотивов и шансы воздействовать на подчиненного, которые в противном случае были бы для него недостижимы. Власть, сформированная на основе организации, широко использует этот обходной путь.

После того, как мы это прояснили, вернемся к главной теме. Под воздействием столь сложно выстроенных, опосредуемых отрицаниями медийных структур, специально вырабатывающих и форсирующих селективность поведения обоих партнеров, действие превращается в решение, то есть в осознанный селективный выбор. Эволюционная невероятность подобного дифференцированного, символически генерализированного кода отражается в процессуальной плоскости ожидаемых решений, которые могут сделаться неудобными как для подчиненного, так и для самого власть имущего. Поэтому не следует удивляться, когда в наиболее комплексных полях селекции оказывается, что важнейшими проблемами власти являются, в конечном счете, трудности в принятии решений.

3. Базисная структура коммуникативного средства «власть», то есть — к сожалению, это невозможно сформулировать проще — инверсионно кон-диционализированная комбинация относительно негативно и относительно позитивно оцененных комбинаций альтернатив лежит в основе того, что власть проявляется в виде возможности (потенции, шанса, диспозиции) и действует именно в этом качестве52. На этой основе осуществляется процесс модализации коммуникативных интеракций под углом зрения власти. В коммуникациях на предметные темы принимается во внимание то, что власть обладает лишь одной стороной возможности самооформления. Однако благодаря возможности генерализации власть уравнивается по отношению к своим контекстам и в известном объеме становится независимой от ситуативно и фрагментарно данной действительности. Проекция возможного, как сформулировал Нельсон Гудман53, позволяет заполнить пробелы действительного мира.

Из подобного рода модализации вытекает одна типичная проблема, давно занимающая науку как с теоретической, так и с методологической точек зрения54. Благодаря модализации возможностей возникает слишком много. Власть, представляющая собой постоянную возможность и в качестве способности или свойства приписываемая власть имущему, не может тем не менее применяться беспрерывно и, прежде всего, в отношении всех людей и всех тем властного поля. Ожидание, что власть следует употреблять везде, где это возможно, не только чересчур обременяет власть имущего, но и — как предписание кода власти — препятствует аккумуляции значимых властных проявлений. Властитель должен относиться к своей власти селективно. Ему следует всякий раз задумываться о том, в какой именно мере необходимо в том или ином случае его вмешательство. Он должен научиться самодисциплине. Принимая вынужденные решения, носителю власти следует страховать себя дополнительными директивами и рационализаторской помощью55. Новейшая экономическая интерпретация теории власти пытается предложить для этого даже своего рода калькуляцию издержек56. Насколько это может оказаться удачным — вопрос в настоящее время открытый. Во всяком случае, общественный факт модализации властных средств вынуждает теорию власти рассматривать одновременно два уровня: генетические и структурные условия конституции власти как потенциала и структурные и ситуативные условия применения власти.

Это различие потенциальности и актуализации двойственно: на уровне символического кода инструкции о моменте применения власти хотя и могут быть как-то обозначены, но специфицированы еще недостаточно, поскольку в противном случае это устранило бы диспозициоиный избыток потенциальности. Даже если код должен символизировать постоянно сохраняющие свой потенциал возможности, в этом направлении не следует до конца определять его специфику. Прежде всего, это устанавливает пределы юридической зависимости власти, вынуждая власть имущего к постоянным нарушениям закона. Или, если сформулировать иначе, юридическое связывание власти накладывает на нее опасные обязательства и требования. Кроме того, на процессуальном уровне фактических властных отношений жесткие установления, регулирующие применение власти, ослабляют ее позиции, а именно приводят к отказу от неопределенности, открытости, ликвидности возможного57.

Одновременно с этим — в силу модальной генерализации — власть становится восприимчивой к определенной информации о противостоящей ей действительности. По мере того, как властитель оказывается все более зависимым от проективной информационной переработки, он уже более не может позволить себе отдельных неудач. В известных обстоятельствах он уже должен бороться за поддержание фасада своей власти58. Одновременно с коммуникацией по поводу перспективного действия или бездействия осуществляется и метакоммуни-кация по поводу власти59. Она может проявляться в форме молчаливого пред-понимания, этакого ожидаемого ожидания ожиданий. Она может также актуализироваться в косвенных указаниях, риторических вопросах и намеках, наконец, формулиро виться60 эксплицитно. Сформулированная власть приобретает в коммуникативном процессе характер угрозы. В ее распоряжении всегда имеется возможность эксплицитного отрицания. Уже это обстоятельство таит в себе опасность первого шага по пути реализации альтернатив отрицания и разрушения власти, и поэтому подобной эксплицитной метаком-муникации по возможности стараются избегать. Так, например, вместо прямо сформулированной угрозы применить насилие обращаются к правовым процедурам, вуалирующим это насилие.

Формулирование власти, которое может оказаться необходимым для прояснения и производства согласованного модализированного определения ситуации, трудно осуществимо и проблематично прежде всего в рамках простых систем элементарной интеракции. В организованных социальных системах и на уровне более широких общественных систем для этого имеются соответствующие институционализированные эквиваленты, скажем, признанные компетенции или значимые правовые нормы, на которые можно сослаться. Эти эквиваленты служат облегчению и одновременно обезличиванию применения власти в системах интеракции, то есть они подготовляют мотивы исполнения власти, хотя и на них и могут повлиять факторы, тормозящие артикуляцию власти (это известно любому начальнику, который при обращении к трудному подчиненному должен эксплицитно ссылаться на свои полномочия)61.

Мы не имеем возможности подробно рассматривать здесь детали всех тех форм, в которых может протекать метакоммуникация по поводу власти. Наибольший интерес для дальнейшего хода исследования вызывает то обстоятельство, что дифференциация кода и процесса принимает форму модализации коммуникативного действия. Эта модализа-ция, а не просто, скажем, внутренне присущая властителю способность, сила, потенция или его особая оснащенность известными средствами, служит основанием властных действий как чистой возможности, то есть без применения так называемых «властных средств». Что же касается таких понятий, как «шансы» или «властный потенциал», то в них это положение дел отражено не достаточно ясно.

4. Вследствие этого для прояснения некоторых проблем временной структуры властных отношений нам необходим анализ модализации власти на основе комбинации относительно негативно и относительно позитивно, оцениваемых множеств альтернатив.

Если власть как возможность сохраняется на основе возможных действий, актуализации которых стараются избежать, то на уровне интеракционных процессов властные решения должны быть разведены во времени. Социальная система, которая распоряжается такой возможностью, приобретает тем самым временной ресурс для того, чтобы упорядочить комплексность. То, что не может происходить одновременно, становится возможным в упорядоченной временной последовательности. Благодаря этому расширяется спектр интегрируемых, соотносящихся друг с другом действий системы.

Первоначально подобные временные структуры содержатся в сфере действий самого власть имущего. Он может составлять для себя предпочтительные и одновременно неточные схемы протекания желаемых действий, хорошо сознавая, что он может применять власть, как ему заблагорассудится. Он может попытаться проверить, достаточно ли будет уже одного того, что другому известно, у кого сосредоточена власть. В случае оказания сопротивления j власть имущий может тотчас перейти к более отчетливо выраженной, имплицитной или даже эксплицитной коммуникации по поводу его власти, то есть, к угрозам. Последние со временем постепенно усиливаются. Наконец, если угрозы уже не помогают, власть имущий должен решить, применять или не применять санкции, то есть запускать или не запускать механизм реализации альтернатив избежа-;(ния. Единство подобной цепи, с одной стороны, предписывается самой системой, в которой все это происходит, с другой стороны, этого требует сам код власти, а значит, это диктуется необходимостью сохранения или усиления властного потенциала. Поэтому описанная последовательность шагов и вытекающее из нее усиление властных проявлений не являются чистой случайностью. Система и код функционируют в рамках такой последовательности как сопутствующие идентичности, которые определяют возможность или невозможность последующих шагов. Вместе с тем подобные сцепления образуются из решений, всегда принимаемых в новых, определенным образом изменившихся ситуациях. Начинает ли властитель в ситуации, когда коммуникация протекает не очень гладко, ссылаться на свою власть, может зависеть и от него самого, и от ситуации. От этих же факторов в особенности зависит и выполнение им угрозы применить санк-ции./Система и потенциальность его власти предоставляют ему право принимать решения. Однако происходит это не произвольно, а в рамках более или менее четко очерченных условий последовательности шагов. Вместе с тем в данном случае также дает о себе знать тот избыток возможностей, о котором было сказано выше. Поэтому весьма важ-f ным представляется вопрос о том, каким пространством выбора располагает сам власть имущий в от-у ношении своей собственной цепи решений, насколько открытым является его будущее, если однажды \он уже вступил в коммуникацию62. Величина и обеспеченность его властного потенциала может оказаться здесь столь же важной, как и степень дифференциации, то есть мера возможной произвольности относительно других его ролей. Важен, наконец, и вид символизации власти, например, действует ли властитель в рамках определенной последовательности шагов под сильным давлением нормативной формы легитршации или даже всеобъемлющей юридической артикуляции власти. Открытость его будущего и эластичность в управлении не в последнюю очередь зависят от того, позволено ли властителю действовать оппортунистически.