I. Власть как средство коммуникации 1 страница

ВЛАСТЬ

 

Форматирование, вычитка: socioline.ru

Издательство «Праксис» выражает глубокую признательность председателю Совета Директоров ЦПК «Никколо-М» Игорю Евгеньевичу Μинтусову, при моральной и финансовой поддержке которого вышла в свет эта книга.

 

В оформлении обложкн использован фрагмент фотографии А. Родченко «Детали „АМО"», 1922.

 

Луман Никлас. Власть / Пер. с нем. А. Ю. Антоновского. — М.: Праксис, 2001. — 256 с. — (Серия «Образ общества»).

ISBN 5-901574-06-0

Работа крупнейшего современного немецкого социолога, создателя оригинальной концепции социальных систем, посвященная рассмотрению одной из ключевых проблем современной социальной и политической теории — проблеме власти. В своем анализе автор предлагает своеобразную трактовку власти как средства социальной коммуникации.

Книга будет интересна социологам, политологам, философам, а также всем, кому небезразличны проблемы общества и политики. На русском языке публикуется впервые.

 

ББК 60.5

 

This edition is published by arrangement with Lucius & Lucius Verlagsgesellschaft, Stuttgart.

Original copyright 1988 © Lucius & Lucius Verlagsgesellschaft. Title of the German original; Niklas Luhmaim, Macht ©А. Ю. Антоновский, перевод с нем., послесловие, 2001 €>М. Хорьков, общая редакция, 2001 С> А. Кулагин, А. Мосина, художественное оформление, 2001 ISBN 5-901574-06-0 © Издательская группа *Праксис», 2001

Оглавление

Оглавление. 3

ВВЕДЕНИЕ. 4

I. ВЛАСТЬ КАК СРЕДСТВО КОММУНИКАЦИИ.. 6

II. ОТНОШЕНИЕ ДЕЙСТВИЯ. 16

III. КОДОВЫЕ ФУНКЦИИ.. 24

IV. ВЛАСТЬ И ФИЗИЧЕСКОЕ НАСИЛИЕ. 45

V. ЖИЗНЕННЫЙ МИР И ТЕХНИКА. 52

VI. ГЕНЕРАЛИЗАЦИЯ ВЛИЯНИЯ. 55

VII. РИСК ВЛАСТИ.. 60

VIII. ОБЩЕСТВЕННАЯ РЕЛЕВАНТНОСТЬ ВЛАСТИ.. 66

IX. ОРГАНИЗОВАННАЯ ВЛАСТЬ. 72

ПРИМЕЧАНИЯ. 85

БИБЛИОГРАФИЯ. 101

 

 

ВВЕДЕНИЕ

Известно много противоречивых попыток подвести феномен власти под теоретически и эмпирически адекватное понятие власти. Ввиду этого, создавая свою теорию власти, мы не можем довольствоваться таким описательным истолкованием и анализом сущности власти, которые бы в той или иной степени уже заведомо предполагали нечто такое, что может быть получено лишь в качестве результата. Попытки анализа понятия власти самого по себе, обнаружение в нем различных смысловых оттенков также никогда ни к чему не приводили; они всегда были излишне осторожными и в конце концов разочаровали исследователей. В такой ситуации невозможно поступательно двигаться вперед, заранее имея в своем распоряжении некое понятие власти. Поэтому необходимо попытаться использовать более общие концепции, находящие применение в иных сферах и могущие послужить основой привнесения в сферу теории власти уже обоснованных проблемных постановок и способов образования понятий, а также сравнения этой сферы с исследованиями в иных, сопредельных предметных областях.

В поисках возможных подходов мы прежде всего сталкиваемся с представлением, согласно которому власть является воздействием, реакцией на возможное сопротивление, так сказать, каузальным следствием неблагоприятных обстоятельств. Недавно появились также теория обмена и теория игр, выдвигающие на первый план калькуляционную сторону все еще понимаемого каузально, хотя и полного разнообразных альтернатив процесса1, анализ которого может осуществляться различными путями.

Сначала мы хотели бы исследовать различные способы образования понятия «власть» на предмет имманентных возможностей логического вывода и верификации, трудностей измерения и, наконец, понятийных предпосылок2. Прежде этот путь приводил скорее к расщеплению теории власти, нежели к ее консолидации. По-видимому, это проистекало из поспешности в теоретизации отдельного феномена.

Затем можно воспользоваться социологической техникой постановки вопросов, подтверждающей свою надежность со времен Дюркгейма. Это поможет прояснить предпосылки жизненно-мировых, заведомо обладающих интерпретацией и понятных установлений. Если власть является каузальным процессом, то следует задаться вопросом о непричинных основаниях каузальности. Если власть исчисляется как меновая величина, то следует спросить об основаниях обмена, не подлежащих уже никакому обмену. Если власть — это игра противников друг с другом, то надо искать не-игровые основания игры. Эта техника постановки вопросов возвращает нас к обществу как условию самой возможности власти. Она приводит нас к теории, рассматривающей власть на окольных путях теории общества.

По этим окольным путям мы как раз и хотим направиться. При этом мы не должны упускать из виду определенную макросоциологическую системную референцию, а именно референцию, охватывающую всю систему общества. Поэтому прежде всего мы ставим вопрос о функциях образования власти именно на данном уровне8. Это отнюдь не исключает использования экспериментальных социально-психологических видов исследования. Однако можно предположить, что образуются и такие символические генерализации, которые осуществляются не в процессе отдельных интеракций, а возникают на уровне общества в целом. Примером такой генерализации является право. Локализуя анализ на уровне общественной системы в целом, мы можем воспользоваться более современными теориям общества, строящимися вокруг трех различных, но допускающих интеграцию концепций: 1) теорией образования и дифференциации систем, 2) теорией эволюции и 3) началами теории символически генерализированных средств коммуникации. Эти подходы выводят нас за рамки понимания власти как простого выражения или независимой величины, свойственных обществу как социальному факту. На уровне образования систем, релевантных всему обществу, предметы перечисленных теорий следует рассматривать как взаимозависимые. При этом мы опираемся на предположение, что общественная эволюция ведет к образованию более широких, более комплексных и дифференцированных общественных систем, которые для предотвращения дальнейшей дифференциации формируют предельно генерализированные и одновременно специализированные средства коммуникации, наделяя каждую общественно значимую частную систему своим коммуникативным средством. В этой книге мы не можем рассмотреть эту взаимосвязь во всей ее полноте, но вынуждены ограничиться лишь частной задачей— понять феномен власти как символически генерализированное средство коммуникации и проанализировать его в связи с теорией общества в целом.

I. ВЛАСТЬ КАК СРЕДСТВО КОММУНИКАЦИИ

Теория средств коммуникации в качестве основания теории власти обладает тем преимуществом, что открывает возможность сравнения власти с коммуникативными средствами иных видов, например с истиной или деньгами. Такая постановка вопроса служит, следовательно, не только прояснению феномена власти, но одновременно и более широкому компаративистскому интересу и обмену теоретическими подходами, существующими в различных областях коммуникативных средств. Отсюда следует, что теория власти включает в себя также, помимо прочего, необходимость обзора форм влияния, рассматриваемых вне рамок ограниченной концепции власти. Такой подход помогает избежать часто наблюдаемой перегруженности понятия власти признаками процесса влияния, понимаемого слишком широко и неопределенно4.

В качестве введения я считаю необходимым сделать некоторые общие замечания к теории средств коммуникации5.

1. В своих главных составных частях, доставшихся нам от XIX века, общественная теория понимается, с одной стороны, как теория социальной дифференциации на группы и функциональные подсистемы, а с другой — как теория социокультурной эволюции. Оба исходных пункта объединяются в тезисе, согласно которому социокультурная эволюция усиливает дифференциацию. Однако в рамках (skipped)

В этих конститутивных условиях выбор между «да» и «нет» не может управляться лишь с помощью языка, поскольку последний содержит в себе обе возможности. Этот выбор не может быть также и делом случая. Поэтому в каждом обществе помимо языка формируются еще и дополнительные учреждения, которые обеспечивают возможности селекции в требуемом объеме. Потребность в этих учреждениях возрастает, а их форма изменяется в ходе эволюции общественной системы. В простых обществах эта функция выполняется преимущественно благодаря «конструкциям реальности», которые являются общими для жизненного мира образующих эти общества индивидов. Эти конструкции, лежащие в основе всех процессов коммуникации, являются в простых обществах чем-то само собой разумеющимся9. Язык в основном и служит для удостоверения подобных само собой разумеющихся естественных оснований. Его потенциалы информации и отрицания в данном случае достаточны10. Лишь в более развитых обществах формируется потребность в функциональной дифференциации как языкового кода в целом, так и в особенности таких символически генерализированных коммуникативных средств, как власть или истина, которые специально обуславливают и регулируют мотивацию принятия селективных предложений. Благодаря этой дифференциации в обществе могут взаимно усиливаться и потенциалы конфликта, и потенциалы консенсуса. Все более расширяется спектр эволюционных механизмов вариации и отбора доказавших свою пригодность, социально успешных, наследуемых селекции, что ускоряет социокультурную эволюцию, поскольку теперь увеличивается возможность выбора на основе более специфических точек зрения.

Историческим импульсом для возникновения особых символизированных средств коммуникации, видимо, стало изобретение и распространение письменности, которая необъятно расширила коммуникативный потенциал общества и вывела его за пределы интеракции непосредственно присутствующих, а значит, и из-под контроля конкретных систем интеракции11. Без письменности было бы невозможно выстраивать комплексные цепи власти внутри политико-административной бюрократии, не говоря уже о демократическом контроле над политической властью. Остракизм предполагает письменность. То же самое важно и для дискурсивного развития и письменного обеспечения более комплексных связей, ориентирующихся на код истины12. Сортирующая функция логически схематизированного кода истины становится необходимой лишь в том случае, если она применяется к письменно формулируемой системе идей. Но также и моральная генерализация особых кодов (Sander-Code), использовавшихся в ситуации дружбы-любви (philia, amicitia) в греческом полисе, стала реакцией на городскую письменную культуру, компенсацией уменьшившейся плотности интеракций между непосредственно присутствующими (philoi). Эта зависимость от письменности становится еще более очевидной в отношении кода денег. Лишь двойное кодирование языка^письменностью смогло избавить общественный коммуни-κaτивныЙJrpoiнiCiiJχr^гQЛзSycлoвлeннocτи социальными ситуациями само собой разумеющимися реалиями в такой значительной степени, что для мотивации принятия коммуникаций теперь должны были формироваться специальные коды, которые также обуславливают ведущие к успеху замыслы и притязания.

2. На основании вышесказанного под коммуникативными средствами должна пониматься некая дополняющая язык инстанция, а именно код генерализированных символов, которые управляют процессом передачи результатов селекции. В дополнение к языку, который в нормальных обстоятельствах обеспечивает интерсубъективную понятность, то есть распознавание как селекции того, что реализовано в качестве такой селекции кем-то другим, коммуникативные средства обладают, следовательно, еще и функцией мотивации, поскольку они способствуют принятию чужих селективных достижений и, в нормальных обстоятельствах, делают это принятие желанным. Поэтому коммуникативные средства всегда могут образоваться там, где способ отбора, осуществляемого одним из партнеров, одновременно служит для другого мотивационной структурой. Тогда символы этого единства селекции и мотивации берут на себя функцию посредника и проясняют связь обеих сторон, которая, будучи связью предвосхищаемой, может, в свою очередь, усиливать селективность и дополнительно ее мотивировать.

Эта концепция коммуникативных средств содержит в себе ряд условий и предположений, приложи-мых в том числе и к теории власти и задающих ей определенное направление.

Первое важнейшее условие состоит в том, что управляемые этими средствами коммуникативные процессы связывают партнеров, каждый из которых реализует свои собственные селективные достижения и знает о том, что то же самое делает и другой13. Назовем этих партнеров «Эго» и «Альтер». Все коммуникативные средства предполагают социальные ситуации, характеризуемые наличием возможностей выбора со стороны каждого из участников, то есть ситуации с обоюдно контингентной селективностью. Именно это и обеспечивает им их функцию — управлять процессами трансляции селекции во всей их селективности от Альтера к Эго. С этой точки зрения исходная проблема всех символически генерализированных средств коммуникации — одна и та же, и применительно к власти она формулируется точно так же, как и в отношении любви или истины, В каждом случае оказывающая влияние коммуникация ориентируется на партнера, который должен руководствоваться ею при осуществлении своих селекции14.

Трансляция результатов отбора означает поэтому в строгом смысле слова воспроизводство селективных достижений в упрощенных, абстрагированных от исходных констелляций условиях. Для подобного упрощения и абстрагирования требуются символы, которые замещают конкретное начало, исходный контекст цепи селекции. Поэтому коммуникативные средства в целях общей ориентации развивают символически генерализированные коды. Каждая последующая фаза процесса остается поэтому селекцией в той же мере, что и предыдущая. Средства коммуникации комбинируют тем самым общность ориентации и не-идентичность селекции. Власть как коммуникативное средство функциони- μ рует также лишь при этом основном условии15. Она Упорядочивает социальные ситуации своей обоюдонаправленной селективностью. Кроме того, необходимо различать селективность Эго и селективность Альтера, так как относительно каждой из них в случае-с властью возникают совершенно различные проблемы.

Фундаментальное условие всякой власти состоит поэтому в том, что в отношении селекции, осуще-, ствляемой власть имущим Альтером, возникает не-) которая неопределенность16. Альтер всегда выбирает безразлично на каком основании — из нескольких альтернатив. При совершении своего выбора он Сможет поселить в своем партнере неуверенность, либо устранить ее. Этот постоянный переход от производства неопределенности к ее устранению является предпосылкой существования власти, условием, которое образует пространство генерализации и спецификации особого коммуникативного средства, а отнюдь не представляет собой чего-то вроде особого источника власти наравне с другими.

Также и по отношению к Эго, подчиненному чужой власти, эта власть предполагает открытость другим возможностям действия. Власть предлагает результаты предпринятого ею отбора и благодаря этому обладает способностью оказывать влияние на селекцию действий (или бездействия) подчиненных перед лицом других возможностей. Власть становится более могущественной, если она оказывается способной добиваться признания своих решений при наличии привлекательных альтернатив действия или бездействия. С увеличением свобод подчиненных она лишь усиливается.

Власть поэтому следует отличать от принуждения к какому-либо конкретному действию. У того, кто подвергается принуждению, возможности выбора сводятся к нулю. В своем крайнем варианте принуждение сводится к применению физического насилия и тем самым подмене собственными действиями действий других людей, которые власть не в состоянии вызвать17. По мере усвоения функций принуждения власть_утрачивает свою функцию наведения мостов между полюсами двойной контин-генции. Принуждение означает отказ от преимуществ символической генерализации, отказ от того, чтобы управлять селективностью партнера. По мере осуществленияггринуждения практикующий его возлагает на себя бремя селекции и принятия решений. В большинстве случаев можно говорить о том, что к насилию прибегают ввиду недостатка власти. Редукция комплексности не распределяется пропорционально между властью и подданными, но целиком отходит в сферу компетенции власти. Имеет ли это смысл, зависит от того, насколько комплексными и изменчивыми являются ситуации, в которых следует принимать решение о том, как надо действовать.

Лишь в самых простых системах использование принуждения может быть централизованным. Более комплексные системы способны централизовать лишь решения об использовании принуждении (или всего лишь решения, создающие предпосылки решения принять решение). Это означает, что для того, чтобы сделать принуждение возможным, в Этих системах уже должна существовать особым образом сформированная власть. Введенное Максом Вебером понятие «орган принуждения» характеризует именно такое положение дел.

Уже эти простые исходные соображения показывают, что более точное определение, операционали-зация и измерение конкретных отношений власти становится чрезвычайно сложным предприятием. Необходимо в отношении обеих сторон (при образовании цепей решений — в отношении всех участников) установить такую единицу измерения, которая бы учитывала многомерный характер всего комплекса возможностей, из которых обе стороны могли бы выбирать то или иное действие18. Власть того, кто ею обладает, усиливается, если он может выбирать большее количество разнообразных решений для ее реализации. Если же власть имущий в состо-"янии осуществлять власть в отношении своего партнера, который, в свою очередь, также обладает огромным числом разнообразных альтернатив, его власть становится еще больше. Власть усиливается по мере увеличения степени свободы обеих сторон, например, она возрастает в каком-либо обществе по мере увеличения в этом обществе возможных альтернатив.

Этим мы обозначаем не только научные и методические проблемы19. Данное усложнение приводит к тому, что общество оказывается перед необходимостью развивать субституты для точного сравнения властных уровней и что эти субституты сами становятся фактором власти. В качестве таких субститутов в одном случае могут служить иерархии, которые постулируют асимметричное распределение власти. Предполагается, что начальствующий имеет больше власти, чем его подчиненный (хотя в бюрократических организациях нормальным представляется как раз обратный случай)20. Другим субститутом может выступать история системы. Речь в данном случае идет о прецедентах успешного разрешения конфликтных ситуаций, которые откладываются в памяти, превращаются в нормы, генерализируются как ожидания. С этой функцией в качестве основания для сравнения тесно связана символическая взрывоопасность проблем статуса или отдельных событий, которые слишком отчетливо высвечивают действительное положение власти. В-третьих, важные субститутивные возможности заключаются в договорообразных регуляциях, посредством которых облёченный более высокой властью партнер устанавливает свои отношения с теми, кто избегает власти или ведет себя по отношению к ней нелояльно21. Во всех этих случаях прямое коммуникативное обращение к власти заменяется обращением к символам, накладывающим на обе стороны нормативные обязательства и одновременно принимающим в расчет подразумеваемый перепад между властными уровнями.

Все рассмотренные варианты представляют собой функциональные эквиваленты измерения власти и ее тестирования, являющиеся предпосылками принятия решений в общественной реальности. Институциональное закрепление и возможность применения таких субститутов делают ненужным точное определение меры власти, да к тому же любые попытки подобного рода являются слишком проблематичными. В качестве следствия из данного положения можно указать на то, что наука, если ей удастся точно измерить пределы власти, изменит социальную действительность, а именно разрушит субституты, то есть разоблачит их ложные предположения. Однако более вероятным представляется то, что она разовьет собственные субституты измерения власти, которые в других сферах общества станут рассматриваться лишь в качестве научной системы идей.

3. Функция средств коммуникации заключается в трансляции редуцированной комплексности. Селекция Альтера, вследствие того, что она допускает коммуникацию в определенных, узко задаваемых условиях, ограничивает возможности селекции Эго. От общих интерференции и взаимно создаваемых препятствий (когда, например, Альтер слушает радио и тем самым мешает спать Эго) зависимости, циркулирующие в сфере средств коммуникации, отличаются тем, что они предполагают некий процесс коммуникации, условия которого могут задаваться посредством символов. Поэтому они оформляются культурой, изменяются в ходе эволюции и оказываются совместимыми с большим количеством системных состояний.

При рассмотрении власти нас также в первую очередь интересует эта трансляция результатов селекции, а не конкретное влияние тех или иных определенных воздействий.'Власть предполагает не только пограничные случаи, когда Альтер предписывает Эго конкретные действия, например, ставит его в узкие рамки своим приказанием завернуть данный винт как можно сильнее. Более типологически точно и всеобъемлюще было бы определить власть по отношению к любому ДРУГОМУ коммуникативному средству — как ограничение пространства селекции партнера22. Теоретическое представление о каузальности23 не должно в данном случае отрицаться; оно лишь абстрагируется. Это представление характеризует отнюдь не инвариантную смычку конкретных состояний мира, то есть тех или иных форм проявления власти и поведения. Оно также ограничивает действенность власти не в том смысле, что поведение Эго вне его определяемой властью коммуникации протекало бы по-иному34. В связи с этим было бы неправомерно полагать, что готовое волевое решение, которое впоследствии не удается реализовать, реально наличествует всегда (и может быть эмпирически зафиксировано). Фактически различия во властных уровнях и возможность предвосхитить решения власти делают наличие воли у подчиненного вообще бессмысленным. Функция власти состоит как раз именно в том, что власть устанавливает возможные сцепления событий абсолютно независимо от воли подчиненного этой власти человека, совершающего те или иные действия, желает он этого или нет. Каузальность власти заключается в нейтрализации воли подчиненного, а вовсе не обязательно в ее сломе. Она затрагивает этого подчиненного даже и в том случае, когда он хочет действовать заодно с властью, а потом понимает, что он должен поступать по-другому. Функция власти состоит в регулировании контин-генции. Как любой другой медийный код, код власти также имеет отношение к возможным (!), а не обязательно действительным, расхождениям между результатами селекции Альтера и результатами селекции Эго, а именно — он их «эгализирует».

Поэтому описание власти того, кто ею обладает, не исчерпывается определением власть имущего в качестве причины либо в качестве потенциальной причины. Скорее, власть можно сравнить с комплексной функцией катализатора. Катализаторы ускоряют (либо замедляют) ход тех или иных событий. Они изменяют время либо вероятность событий, ожидаемых в рамках случайных отношениях вла"сть как средство коммуникации между системой и внешним миром, сами при этом не. меняясь. Таким образом, они производят выигрыш "во времени — фактор, который для структуры комплексных систем всегда оказывается критическим. При этом, если прибегнуть к кантовскому понятию схематизма, катализаторы имеют более универсальный характер, чем соответствующие продукты, в производстве которых они участвуют. Катализаторы в ходе катализа не изменяются либо изменяются не в такой степени, в какой ускоряемый (либо замедляемый) ими процесс способствует или препятствует образованию того или иного.

Если постоянно держать в уме, что, говоря о власти, мы имеем в виду реальную структуру (а не только аналитическую связь)25, то можно сформулировать, что власть представляет собой шанс повысить вероятность возникновения прежде невероятных селективных связей26. Реально существующим вероятностям внутренне свойственна тенденция самоусиления: если известно, что нечто является вероятным, то с наступлением события будут считаться скорее, чем с его ненаступлением, и чем выше его релевантность, тем ниже тот порог, который приводит процесс реализации в движение. Однако сказанное касается также, как это известно каждому водителю, и событий невероятных. Следовательно, возникает необходимость в некоем предварительном решении относительно того, будет ли какое-либо событие, статус которого пока еще не определен, рассматриваться как весьма (довольно, мало) вероятное либо как мало (довольно, абсолютно) невероятное. При этом некоторую роль могут также играть и чисто психологические закономерности27. Отсюда следует, что на процесс принятия данного предварительного решения всегда оказывают влияние социальные ситуативные дефиниции, а также то, что в данном случае воспринимается в качестве вероятного либо невероятного. А, кроме того, сами социальные ситуативные дефиниции могут, со своей стороны, посредством символически генерализированных средств коммуникации приобретать соответствующую модальность.

На основании вышесказанного каталитическая функция власти основывается на уже ставших очень комплексными каузальных связях. Именно поэтому власть может быть понята только как символически генерализированное коммуникативное средство. Посредством абстрагирования в направлении символически контролируемых селективных связей достигается то, что власть перестает рассматриваться как зависимая лишь от непосредственно осуществляемого воздействия власть имущего на того, кто этой власти подчинен28. В центре внимания оказывается коммуникация вообще, то есть то, что подданный любыми обходными путями так или иначе знает о селективности (а не только о существовании!)29 прошлых или будущих властных действий руководителей. Функция генерализации такого коммуникативного средства, как власть, заключается именно в том, чтобы делать возможными подобные обходные пути, не уничтожая при этом возможность идентификации кода власти и коммуникативных тем.

4. Для всех средств коммуникации типично то, что в основе их дифференциации лежат особые инфракционные констелляции и осуществляемые в их рамках специфические постановки проблем. Средства коммуникации лишь там выделяются из само собой понимаемых реалий совместной жизни, где властное влияние осуществляется контингент-но и вследствие этого представляется прежде всего и по преимуществу невероятным. Лишь в том случае, когда количество благ оказывается ограниченным, вмешательство одного действующего лица становится проблемой для другого, и именно эта ситуация регулируется затем с помощью коммуникативного средства, переводящего селекцию действий одного партнера в сопереживание другого и делающего его, таким образом, более приемлемым для последнего30. В горизонте подобного дефицита благ властное влияние испытывает затруднения особого рода, так что в результате для разрешения этой особенной ситуации может образоваться специфически генерализированное средство коммуникации, которое делает возможным трансляцию редуцированной комплексности именно для данного, а не для какого-либо другого случая. Аналогичным образом возникает и истина. И здесь в рамках всеобщих и само собой разумеющихся реалий жизненного мира и объектов веры прежде чем функционально реализовать критерии проверки и выработать особенный код, регулирующий установление истинного и неистинного, сначала приходят к информации, в которую трудно поверить. Истина — это преодоленное сомнение. Причиной же разрешения сомнения может быть не только простое разочарование в когнитивных ожиданиях, но также и чрезвычайно абстрагированные возможности по разрешению проблем, свойственные тем или иным когнитивным инструментам.

Для образования коммуникативного средства власти также требуется такая фокусировка, прорыв сквозь возросшую контигенцию. Не каждое действие, которое предполагается совершить, обязательно становится проблематичным. Так, человек не дает упасть предмету, который ему передают, уверенно принимает его и крепко держит в своих руках. Но в особых случаях, если планирующий ограничивается, так сказат^однш^планированием и в своих собственных действиях специализируется на том, чтобы предписывать другим их действия, то конкретный контекст перестает содержать в себе трансляцию селекции. Вместе с контингент ноет ыо селекции возрастает и соблазн отрицания. Тогда трансляция результатов отбора реализуется только при наличии определенных предпосылок; реконструирует же и институционализирует эти предпосылки код власти. Лишь посредством символически генерализированного средства коммуникации они превращаются в основание надежных ожиданий.

Довольно трудно втиснуть это проблемное соотношение в одно единственное определение, которое бы однозначно формулировало, что является властью, а что ею не является. Однако данное проблемное соотношение генерирует связи, которые вполне можно описать. Можно сказать, что чем сильнее выражена контингентность влияния, распознаваемого как действие, которое в своей собственной селективности специализируется на том, чтобы вызывать к жизни чужие действия, тем труднее подвести под нее естественно-ситуативную основу конгруэнтности интересов, тем проблематичнее становится мотивация и тем необходимее делается код, регулирующий условия трансляции селективности и приписы-Вание соответствующих мотивов. Этот подход, основанный на положении о соотношениях интеракций, может быть впоследствии также применен и к теории общественной эволюции с помощью тезиса, согласно которому при возрастающей общественной дифференциации увеличивается количество ситуаций, в которых, несмотря на высокий уровень кон-тингенции и специализации, должны осуществляться дранслядии селекции, обеспечивающие сохранение достигнутого уровня развития. В важных функциональных областях ситуативная конгруэнтность интересов уже ие может быть частой и настолько специализированной, чтобы можно было обойтись только ею одной. И тогда развитие ориентированного на решение этой проблемы особого кода власти становится краеугольным камнем дальнейшей эволюции.