Глава 28 египтянин превращается в нептуна, нептун в Аполлона, а Аполлон в Людовика

 

Король, признающий только необыкновенные вещи, во всем, что бы он ни

предпринимал...

Такое начало да не пугает читателя: оно принадлежит не мне, а придворному

драматургу Мольеру. Но продолжаю я. Итак, стремясь к необыкновенным вещам,

король приказал в начале 1670 года устроить торжественные праздники в

Сен-Жермен ан Ле и назвать их "Королевский дивертисмент".

Вследствие этого королевская труппа во главе с Мольером 30 января прибыла

в Сен-Жермен, чтобы играть там пятиактную комедию-балет, называющуюся

"Блистательные возлюбленные".

Желая угодить королю наилучшим образом, в пьесе своей, сюжет которой был

предложен самим королем, де Мольер превзошел самого себя. В пышной комедии и

интермедиях действовали не только принцессы, военачальники, жрецы, но также

нимфы, тритоны, вольтижеры на деревянных лошадях и даже какие-то танцующие

статуи.

Сам Мольер играл в "Возлюбленных" придворного шута Клитидаса, а в

балетных номерах участвовали многие придворные кавалеры. Сидя на скалах, они

изображали морских богов и тритонов, и очень большие способности в этом деле

обнаружили граф д'Арманьяк, маркиз де Вильруа, Женганы-старший и младший-и

многие другие.

Под грохот труб и стук жемчужных раковин поднялся из морской пучины бог

Нептун, и все узнали в нем короля Франции, Людовика XIV. Затем, по ходу

дивертисмента, король переоделся, и в последней интермедии, в освещении

бенгальским огнем, явился как бог солнца Аполлон. Бог Аполлон танцевал, под

восторженный шепот придворных.

Все шло необычайно гладко, и казалось, что и в следующие дни увеселений

не умолкнет хор, восхваляющий короля, затем ПОСЫПАЮТСЯ изящные стихотворения

и дамы будут вздыхать, рассказывая о том, как пленителен был король в

греческом одеянии. Но случился совершенно непредвиденный казус, чрезвычайно

огорчивший сьёра де Мольера. На следующий день после первого представления

вдруг стали затихать умиленные отзывы о танцах короля, а потом и совсем

утихли. В придворном журнале ни словом не было упомянуто, что король

участвовал в спектакле. А еще через несколько дней на вопросы наивных людей

о том, как чувствует себя король после выступления в театре, высшие

придворные отвечали сухо:

- Его величество не участвовал в спектакле.

Дело очень быстро разъяснилось. Оказывается, что королю тотчас после

представления попала в руки только что написанная трагедия Расина

"Британник", в которой, между прочим, заключаются следующие строки,

касающиеся римского императора Нерона:

 

Он выступает в спектаклях перед римлянами,

Расточая свой голос в театре,

И произносит стихи и хочет, чтобы их обожали,

В то время как солдаты исторгают для него аплодисменты!

 

Вот и все. Император Нерон мог поступать, как ему заблагорассудится. Мог

допускать и насмешки над собой; но король Франции, Людовик XIV, не мог

допустить даже и мысли о том, что кто-нибудь позволит себе язвительно

улыбнуться, глядя, как король танцует в театре. И выступления короля были

тотчас прекращены.

- Чума бы взяла этого Жана Расина!-хрипел, кашляя и плюя, директор

Пале-Рояля.

Когда закончились сен-жерменские торжества, Мольер погрузился в заботы

очередного летнего сезона. В апреле покинул труппу, выйдя в отставку, хромой

Луи Бежар, прозванный Острым. Двадцать пять лет работал с Мольером

хромоногий актер. Он начинал мальчишкой и вместе с Мольером ходил за волами

в жару по южным дорогам и играл молодых комических слуг. К концу своей

деятельности он прославил себя бесподобным исполнением "хромоногой собаки",

как выражался Арпагон, продувного слуги Лафлеша в "Скупом". Луи Острый

устал, и труппа, под председательством Мольера, на торжественном заседании

составила акт, согласно которому обязалась уплачивать Луи Бежару пожизненный

пенсион в размере одной тысячи ливров в год все время, пока труппа будет

существовать. И Острый Луи удалился на покой.

Чтобы пополнить труппу, Мольер пригласил двух провинциальных актеров,

мужа и жену. Жан Питель, он же Боваль, начал свою карьеру с должности

гасильщика свечей, а затем уже перешел на актерское положение. Жена, Жанна

де Боваль, специализировалась на исполнении ролей королев в трагедиях и

субреток-в комедиях. Мольеру пришлось потратить много сил, чтобы обучить

супругов своей системе и избавить их от провинциальных манер на сцене.

Тысяча шестьсот семидесятый год должен был весь пройти под знаком

непрерывных увеселений и празднеств у короля в различных его резиденциях.

Цепь этих увеселений ненадолго была прервана печальным событием: умерла в

руках неудачливого доктора Вало жена Орлеанского, Генриэтта. Двор облекся в

траур. Проповедник Боссюэ произнес над гробом покойницы полноводную речь,

исполненную красот, которые исторгли слезы из глаз придворных. Печаль

прекратилась в тот самый день, как полагается по этикету, и вновь начались

празднества. В Шамборских лесах затрубили рога, и двор поехал на охоту.

Мольер и Люлли, композитор, входивший все больше в славу и силу при дворе,

получили приказ сочинить смешную комедию с музыкой для шамборских

празднеств, но с непременным условием, чтобы в пьесе были выведены турки.

Дело в том, что в прошлом году осенью королем было принято в Версале

турецкое посольство, во главе коего был некий Солиман-Ага. Прием был

организован очень тонко. Во-первых, турок заставили очень долго ждать, а

во-вторых, приняли их в галерее Нового дворца, убранной со

сверхъестественной пышностью. Король сидел на троне, и на королевском

одеянии бриллиантов было на четырнадцать миллионов ливров.

Но опытный дипломат Солиман-Ага удивил французский двор гораздо более,

чем рассчитывали удивить его самого. У Солимана было такое выражение лица,

будто в Турции все носят костюмы, на которых бриллиантов на четырнадцать

миллионов ливров. Вообще хитрые турки нисколько не растерялись.

Поведение турецкой делегации не понравилось королю, и придворные,

привыкшие отмечать малейшее изменение в его лице, год высмеивали турок как

могли. Поэтому и композитору и драматургу было приказано непременно ввести в

пьесу шутовскую турецкую сцену. В качестве консультанта к авторам приставили

побывавшего на Востоке кавалера Лорана д'Арвье, который должен был снабдить

их сведениями относительно обычаев и нравов Турции. Мольер, Люлли и д'Арвье

уединились в Отейле и разработали план пьесы. Нужно сказать, что Мольер

работал с не совсем ясным, пожалуй, даже тяжелым чувством. Он начинал

понимать, что главным в будущем спектакле будет признана музыкальная и

балетная часть, а его драматургическая отойдет на второй план. Он начинал

опасаться силы и влияния Люлли, зная, какое громадное впечатление на короля

оказывает музыка Джиованни Баптиста.

Таким образом был сочинен "Мещанин во дворянстве". В этой пьесе был

выведен буржуа Журден, помешавшийся на сладкой мысли стать аристократом и

органически войти в высший свет. Замысел Мольера был значителен и остроумен.

Наряду с Журденом был изображен маркиз Дорант, причем заранее можно было

сказать, что неприязнь аристократов в отношении к Мольеру усилится в

предельной степени, так как этот До-рант был изображен уже в виде совершенно

бесчестного проходимца, а возлюбленная его, маркиза Доримена, в лучшем

случае представлялась личностью сомнительною.

А что же заказанные турки? Турки были. Одураченного Журдена посвящали в

несуществующий сан мамамуши. Журдена выводили с бритой головой, под музыку

выходили турки, в том числе и муфтий, к шляпе которого были прикреплены

горящие свечи. Турки в церемонии кривлялись порядочно, они то опускались на

колени, то поднимались и восклицали почему-то "гу-гу-гу". И Журдена ставили

на колени и клали ему на спину Коран, и прочее в этом же роде. Вообще должен

заметить, что лично во мне турецкая часть "Мещанина" не вызывает решительно

никакого восторга. Предоставляю, впрочем, другим судить, есть ли что-нибудь

остроумное хотя бы в том восьмистишии, с которым муфтий обращается к

Журдену. В этом восьмистишии смешаны слова португальские, испанские и

итальянские, причем все глаголы почему-то (надо полагать, смеху ради)

поставлены в неопределенном наклонении.

 

Если ты знать,

Ты отвечать.

Если не знать,

Молчать, молчать,

Я - муфтий.

А ты кто быть такой?

Не понимать?

Молчать, молчать.

 

Словом, не поблагодарил бы я ни кавалера Лорана д'Арвье за его советы, ни

двор-за заказ, ни беспредельно утомленного и встревоженного Мольера-за

сочинение интермедии, которая портит хорошую пьесу! Вообще, я того мнения,

что хорошо было бы, если бы драматургам не приходилось ни от кого принимать

заказы!

"Мещанин" был сыгран в Шамборе первый раз 14 октября 1670 года, и темный

ужас охватил Мольера после представления: король не произнес ни одного слова

по поводу пьесы. Прислуживая королю за торжественным ужином после спектакля

в качестве камердинера, Мольер был полумертв. Молчание короля немедленно

дало пышные результаты. Тут уж не осталось ни одного человека, который не

изругал бы пьесу Мольера (не при короле, конечно).

- Объясните мне, ради бога, господа,-восклицал один из придворных,-что

означает вся эта галиматья, все эти "галаба, габалалу и балаба", которые

выкрикивают турки? Что это такое?

- Это белиберда,-отвечали ему,-ваш Мольер исписался совершенно, у него

пора отнять театр.

Увы! Приходится признать, что действительно эти "балаба" ничего не

обозначают и в них нет ничего веселого.

Шестнадцатого октября состоялось второе представление, и опять на нем был

король. По окончании спектакля он подозвал к себе Мольера.

- Я хотел вам сказать о вашей пьесе, Мольер,-начал король.

"Ну, убей меня!"-прочитали все в глазах у Мольера.

- Я ничего не сказал вам после премьеры, оттого что еще не мог составить

о ней суждение. Ваши актеры слишком хорошо играют. Но теперь я вижу, что вы

написали превосходную пьесу, и ни одна из ваших пьес не доставила мне такого

удовольствия, как эта.

Лишь только король отпустил Мольера, как его окружили все придворные и

стали осыпать пьесу похвалами. Замечено было, что больше всех его хвалил

тот, кто накануне говорил, что Мольер исписался. Вот буквальные его слова:

- Мольер неподражаем,-сказал он.-Ей-богу, необыкновенная комическая сила

есть во всем,, что бы он ни написал! Он, господа, гораздо сильнее древних

авторов!

Интересен, однако, в данном случае не этот неустойчивый в своих суждениях

человек, а, главным образом, король. Почему-то я не уверен в том, что

"Мещанин" ему понравился и что он не дал своего отзыва сразу, потому что не

разобрался в пьесе. Мне кажется, благоприятный отзыв о пьесе он дал лишь

потому, что узнал о том, как начали травить Мольера, и пожелал это сейчас же

прекратить. Впрочем, это мое подозрение, и свою мысль я никому не навязываю.

Комедию повторяли в Шамборе, затем в Сен-Жермене, а в конце ноября Мольер

стал играть ее в Пале-Рояле, где она пользовалась большим успехом. В то

время, как при дворе обсуждали роль Доранта и искали людей, с которых Мольер

мог бы списать этот тип, посетители Пале-Рояля рассказывали о том, что в

Журдене они узнали одного парижанина.

"Мещанин" принес Пале-Роялю более двадцати четырех тысяч ливров в сезон и

шел первой пьесой. Из всех пьес, в смысле сборов, на последнем месте

оказался "Лекарь поневоле", давший в кассу смехотворную цифру в сто

девяносто ливров.

Тысяча шестьсот семидесятый год принес в числе других событий следующие:

скончалась вдова Бежар на восьмидесятом году жизни, та самая урожденная

Эрве, мать Мадлены, сочинявшая такие странные акты. Она была одной из

немногих, которые знали тайну рождения Арманды, и унесла ее с собой в

могилу.

Произошла еще одна смерть и вырвала из рядов Бургонского Отеля великую

Дезейе.

В этом же году появился в печати знаменитый пасквиль на Мольера под

названием "Эломир-ипохондрик". Автором этого произведения был ле Буланже де

Шалюссе. В "Эломире" была разобрана и оплевана вся жизнь и деятельность

Мольера. Самое слово "ипохондрик" в заглавии показывает, насколько автор

ненавидел Мольера, а содержание свидетельствует, что многие факты из жизни

Мольера ему известны точно. Мольер, конечно, ознакомился с этим

произведением, но ничего и нигде не отвечал его автору.

Радостное этого года я нарочно оставляю на конец: на Пасхе перед

Мольером, после четырехлетних скитаний в провинции, предстал возмужавший и

блистающий красотой семнадцатилетний Барон. Мольер немедленно принял его в

труппу, назначил ему полный актерский пай и дал роль Домициана в "Тите и

Беренике" Пьера Корнеля. Эта пьеса по количеству спектаклей и по сборам

заняла второе место после "Мещанина".