Сокровища господина Марьянна 1 страница

 

Зеркальная галерея

Подвал Министерского крыла, Версаль

 

Не мешкая, Пьетро направился в Зеркальную галерею. Ландретто тем временем вернулся, чтобы получить распоряжения от главного конюшего.

Весь дворец находился в ожидании; никто не знал, что предпримет королевская семья, если Людовик XV скончается сегодня поутру. Атмосфера в кулуарах была тягостной из‑за неизбежности траура. В галерее царило сдержанное волнение. Пьетро задержался там на несколько минут. Он не спеша опустился на колени у того места, где нашли тело Розетты. Все уже было убрано. Однако на паркете остались кое‑какие следы, похожие на царапины от когтей, а также сгустки воска и еле заметные темноватые пятна, возможно, кровь. Содрогнувшись, Пьетро даже нашел там нечто, похожее на кусочки ногтей, хотя, возможно, это были частицы бараньих косточек, о которых ему говорил д'Эгийон. Он поднял глаза. Повсюду уже вешали черные шторы. Опершись одной рукой о колено, венецианец поглаживал паркет, не отрывая взгляда от перешептывающихся придворных.

Он слышал их приглушенные голоса, видел их удлиненные тени на паркете.

Обстановка была сдержанно‑траурной.

«Итак, – думал он, – Баснописец вернулся. Возможно, из преисподней… Один Бог знает, с помощью какого колдовства. Театральные подмостки, на которых будет представлена пьеса о странной и небывалой схватке, находятся здесь. В самом центре французского двора».

 

Привычный к заговорам Светлейшей Республики, Пьетро умел ловко вступить в любую игру из тех, что составляли придворную жизнь, одновременно назидательную и меланхоличную, тщеславную и агрессивную. Он обладал кошачьей сноровкой. Каждый спешил в Версаль в надежде быть представленным королю: это была возможность удостоиться слова, жеста или просто улыбки, способной навсегда изменить судьбу. Но при этом можно было потерять честь и даже жизнь. Угодничество превратилось в ремесло. Необходимо было в мельчайших подробностях знать протокол и правила этикета. Владеть искусством рассеянного приветствия или приветствия еле заметным движением подбородка; уметь задавать вопросы, не глядя при этом на собеседника, говорить громко и ясно, легко скользить по паркету. Все это требовало немалой практики и грации. Иногда следовало чуть‑чуть помедлить перед тем, как отступить; притвориться капризным, чтобы продемонстрировать свою силу; ловко польстить государю или кому‑нибудь из его окружения, кто мог бы вас ему представить. Но несмотря на все эти продуманные телодвижения, как говаривал в прошлом веке Лабрюйер, часто приходилось покидать эту унизительную игру, потерпев поражение, а то и наголову разбитым. Золото и кровь текли здесь поочередно.

Существа в шелковых драпированных нарядах, находившиеся в этот момент перед Пьетро, прекрасно знали все эти уловки. При всем своем опыте Пьетро не мог не признать, что французы довели эту игру до высшей степени виртуозности. Хотя французы и могли помериться с итальянцами тщеславием и высокомерием, понять их было еще сложнее. Постоянный страх потерять милость вышестоящих мог ввергнуть в пучину кошмара вполне здравомыслящего человека. Двор функционировал по образу и подобию колеса фортуны. Зеркала галереи бесконечно множили эти схватки ничтожной власти или великой боли. На лице Пьетро появилась циничная улыбка. Первый намек Баснописца стал понятен.

Это был театр, безусловно. Театр зверей.

А сколько басен и в самом деле разыгрывалось в этих альковах!

 

Ну так вот, Виравольта,

Десять выбрано басен для наших утех,

Так начнем же игру без дальнейших помех.

 

Венецианец поднялся.

Он пригладил свой парик и непринужденно дотронулся до одного из сверкавших на его пальцах колец.

«Все будет разыграно в этих стенах. Он здесь, среди нас… Но где именно?» – подумал Виравольта.

Больше медлить было нельзя.

Следовало разыскать господина Марьянна.

Пока он шагал вдоль галереи, на выходивших в парк окнах были спущены последние черные шторы.

 

Кабинет начальника Бюро изобретений Королевского ведомства располагался в подвальном этаже Министерского крыла. Виравольта прошел в дверь и спустился вниз по лестнице, ведущей к древнему фундаменту дворца. Он наткнулся на еще одну обитую железом деревянную дверь с огромной узорчатой скважиной. Трижды постучав, он вошел. Там были ступеньки, ведущие в зал, где его поджидал Августин Марьянн.

– Ничего себе… Виравольта! Сколько лет, сколько зим!

 

В глубине, по другую сторону письменного стола, стоял мужчина лет шестидесяти, со сложенными на груди руками. Его поза напоминала позу сфинкса. Благородство и элегантность его осанки, подчеркнутые черной одеждой, контрастировали с окружающим хаосом. На носу у него были очки. Он приветствовал Виравольту таким широким жестом, как будто приглашал его во дворец из «Тысячи и одной ночи». Пьетро оглянулся по сторонам. Каждый раз он все с тем же изумлением взирал на весь этот хлам. Зал был тесный, с очень низким потолком. На стенах были закреплены эскизы, рисунки и наброски, один невероятнее другого. Виравольта удивленно оглядел изображение странного механизма с колесами, тросами и клапанами, опутывавшими украшенную золотыми лилиями карету. Над ней возвышалась металлическая труба с оперением.

– Я вижу, что к вам поступили новые предложения… – иронически прокомментировал он.

Этот эскиз сопровождало самое серьезное пояснение, написанное округлым замысловатым шрифтом: «Проект кареты для транспортировки Его Величества короля Франции, приводимой в движение без помощи лошадей, но исключительно механическим автодвижением». Чуть дальше карандашом в манере эскизов Леонардо да Винчи было нарисовано с полдюжины моторов, которые позволяли, если верить соответствующим надписям, «летать по воздуху подобно птицам». Пока Пьетро с усмешкой знакомился с этим кладезем идей, Августин демонстрировал груды запыленных папок.

– Поверьте мне, мой труд становится все более тяжким. Эти этюды, чертежи, расчеты поступают к нам сотнями со всех уголков королевства. Некоторые изобретения исходят из ученых обществ и подписаны одним или несколькими их членами; все друг другу завидуют, посылают предложения и контрпредложения. Другие являются плодом усилий частных лиц, каждое из которых, естественно, мыслит себя совершенным гением! – Глядя на Пьетро, он принял суровый вид. – Но гений, мой дорогой друг, – редкая вещь. Каждый, конечно, желает употребить свой талант и плоды своих измышлений на благо Франции! Вот это, признаюсь, благородно. А также они ожидают вознаграждения, соответствующего их качествам и разглагольствованиям, причем некоторые, поверьте мне, таковы, что их не поймут даже наши самые уважаемые грамматики и самые опытные инженеры!

Говоря это, он снял очки и начал их протирать маленькой тряпочкой.

– И в то же время меня отчасти восхищают эти фантазеры. Какая жизненная сила! Какое воображение!

 

Пьетро продолжал расхаживать посреди этого грандиозного беспорядка. В одном углу стул на колесиках ожидал, чтобы его привел в движение человек, скрытый в ящике, который должен был нажимать ногами на две дощечки, прикрепленные к рессорам, и таким образом возить двух человек, расположившихся на скамейке… В другом углу сложное переплетение труб позволяло, если верить прилагавшейся инструкции, передавать тайные сигналы с помощью звуков. Механизм был предназначен служить «Агентам Короля и Солдатам Его Величества во Время Войны», а также, как не без ехидства добавлял изобретатель, «Придворным, страдающим от неразделенной любви». Кюре из юго‑западной Франции, также подвизавшийся на ниве астрономии, предлагал увеличительные очки, с помощью которых можно было разглядывать небесные светила так, «как будто человек сам там находится». Из иной области: господин Жан‑Вьо де Фонтенэ объявлял об изобретении «антизловонного насоса», предназначенного для очищения всех выгребных ям в Версале. Число этих ям все возрастало, и их очистка создавала постоянные трудности. Толпы снующих повсюду людей еще больше усугубляли эту проблему. Но протестировать изобретение не представлялось возможным. Виравольте было хорошо известно, что отхожие места швейцарских гвардейцев, расположенные у входа в передний двор, периодически затягивались плотным слоем экскрементов. Туалеты оставались в запущенном состоянии, несмотря на уже разработанные проекты и планы, а также консультации лучших королевских инженеров, пытавшихся найти решение этой проблемы. Принимая во внимание сложившуюся ситуацию, господин де Фонтенэ в своей записке напоминал о необходимости поддержания общественной гигиены.

Виравольта ходил по кругу, покачивая головой, поднося пальцы к губам, то смеясь, то искренне изумляясь. Августин, который лицезрел эти чудеса беспрерывно весь день, был более искушен. Он выполнял главным образом обязанности секретаря, занимаясь перепиской, содержание которой оставалось неизменным.

– Взгляните сюда, к примеру.

Августин повернулся к станку, на котором находился очень странный инструмент. Он представлял собой четыре ответвления, расположенные вокруг полого деревянного цилиндра, оконечность которого была снабжена защелкой. В верхней части цилиндра свинцовые шарики скатывались по четырем желобам, располагавшимся по два с каждой стороны, напоминая паучьи лапки. Шарики катились то по одному, то по другому желобку, и их вес поочередно толкал их то вправо, то влево. Августин, запуская шарики через определенный интервал времени, продемонстрировал это устройство Виравольте. Сразу же паучок начал ритмично двигаться, его ответвления поворачивались по мере падения шариков. Все это, видимо, приводилось в движение неким зубчатым колесом. Как только шарики оказывались в конце желоба, их тут же бросало в противоположном направлении, и они снова оказывались на самом верху, готовые направиться вниз. По крайней мере, это был наименее запутанный способ продемонстрировать любопытный механизм, точное назначение которого Пьетро никак не мог понять.

– Это, мой друг, плод одного из последних веяний. Перпетуум мобиле. Великое дело. Оно состоит в том, чтобы производить движение, подобное божественному или первому двигателю Аристотеля, без помощи человека, силы ветра или речного течения, без огня и животной тяги. С тех пор как эти проклятые философы состряпали свою «Энциклопедию», все, от владельца постоялого двора до хозяина замка, прозябающего в своей провинции, вообразили, что они могут продвинуть науку, и теперь кто попало занимается механикой…

Он вновь подошел к своему письменному столу, открыл одну из папок.

– Но, конечно, у них ничего не выходит. Трение и сопротивление воздуха всегда в конечном счете одерживают победу над этой воображаемой вечностью. У меня здесь сто пятьдесят проектов такого рода. Все они оказываются в мусорном ведре. Чаще всего мы ограничиваемся тем, что набрасываем на полях их послания куртуазную формулу, а также благодарность от имени короля, чего вполне хватает в качестве компенсации за их труды. Но мы, конечно, не хотим совсем отбить у них инициативу… Ведь, в конце концов, все возможно. Может, на десять тысяч бахвалов найдется‑таки один да Винчи! Если бы только нам посчастливилось разыскать его сразу, без того чтобы отвечать всем остальным!

Перпетуум мобиле…. Пьетро улыбнулся.

 

Августин вновь посмотрел на него.

– Итак, вас послал герцог?

– Совершенно верно.

– Ну да! Судя по тому, как развиваются дела, он рискует оказаться за пределами Версаля раньше вас. Но посмотрим, что у меня есть… Представьте себе, посреди всего этого бедлама у меня все‑таки нашлось несколько новинок, которые могут оказаться вам полезными.

Пройдя мимо Виравольты, он приблизился к шкафу. Казалось, он в нем что‑то искал, затем медленно вынул нечто похожее на саквояж. Он показал Виравольте его содержимое. На сей раз венецианец мгновенно узнал этот предмет.

 

Перед ним был пистолет, но необычного вида и образца. Он напоминал пистолеты Dog Lock, которые в прошлом веке использовали англичане, но также и более современные лондонские Twigg и, с другой стороны, железные пистолеты Scottish All Steel Flintlock, типичные для шотландского Высокогорья. Этот пистолет был многоствольным – стволов оказалось ровно шесть. Пьетро никогда не видел ничего подобного. Пистолет был около тридцати пяти сантиметров длиной, с латунным корпусов Его отвинчивающиеся нарезные стволы напоминали неукороченную модель, состоящую на вооружении кавалерийских полков. На пистолете было выгравировано клеймо мануфактуры Сент‑Этьенн и штамп «hlb». Рукоятка была из мелкорифленого орехового дерева. Пистолет, достойный наследник своих предков, имел на рукоятке металлическую головку, предназначенную для того, чтобы при первой возможности размозжить череп противника.

– Позвольте ознакомить вас с тем, что мы могли бы назвать системой Марьянна, – сказал Августин, кланяясь.

Он погладил пальцами стволы. Вид у него был весьма лукавый.

– Это оружие, Виравольта, станет предметом гордости оружейников Льежа. Оно знаменует подлинную революцию в оружейном деле, но мы пока держим его в секрете, так как существуют многочисленные сложности. Речь идет лишь о первой модели. Этот пистолет снабжен шестью пронумерованными стволами. У самого дула каждый имеет четыре канавки, позволяющие демонтировать пистолет с помощью квадратного ключа, который находится в маленькой коробочке. Я бы сказал, что эта модель произведет революцию. Как это функционирует? Гм… Эта система основана на использовании специального отдельного капсюля и в один прекрасный день, несомненно, заменит кремневый пистолет.

Он погладил механизм.

– Зажигание пороха происходит здесь путем удара собачки по латунному капсюлю. Капсюль вставляется в отверстие, ведущее в камеру сгорания. Эта процедура предоставляет неожиданные преимущества… в частности, позволяя разработать многострельное оружие! Видите, здесь длинный цилиндр с несколькими стволами… Нажимая на курок, вы можете все их последовательно выстроить в ряд, причем у каждого имеется свой собственный капсюль. Щиток закрывает собачку в момент удара, чтобы стреляющий не обжег себе пальцы. Все это пока еще не очень удобно, так как перед стрельбой каждый ствол заряжается через дуло; к тому же оружие это довольно громоздко. Но мы занимаемся разработкой различных гипотез зарядки с затвора…

Августин прочистил горло.

– Короче говоря, это изобретение к вашим услугам. Благодаря вращающимся стволам, вы сможете сделать шесть выстрелов без перезарядки. Я привнес еще много небольших новшеств; мне бы хотелось выгравировать на фланце слова «спайка Марьянна». Но скромность и необходимость хранить тайну вынуждают меня оставаться в тени. Вот невеселый удел человека, состоящего на королевской службе!

Он засмеялся своим мыслям.

– Добавлю, что это оружие может также пригодиться в рукопашном бою. Видите предохранитель? С предохранителя его можно легко снять указательным пальцем.

Он продемонстрировал, как это действует. Раздался щелчок, и внезапно выскочило блестящее лезвие.

– Отлично. А это? – в изумлении спросил Пьетро.

Он указал на другой цилиндр в верхней части пистолета который, казалось, был оснащен пружинным клапаном.

– А, это…

Августин повернулся к шкафу и достал из него небольшой сложенный крюк, обмотанный тросом.

– Сюда крепится этот крючок. Его можно легко размотать и запустить. С его помощью вы сможете за несколько секунд оказаться на крыше замка. Трос достаточно прочен, чтобы выдержать вес одного человека. Мне известно, что в Венеции вам уже попадались аркебузы‑пищали, алебарды с дулом и другое фантастическое оружие. Но признайтесь, что этот пистолет заслуживает особого внимания. Честно говоря, он был изобретен одним морским офицером.

 

Но Пьетро его больше не слушал. Взяв в руки пистолет, он взвешивал его на ладони, указательным пальцем играл с предохранителем, высвобождающим клинок. Он взял и крюк. Голос Августина доходил до него как будто издалека.

– Но и это еще не все.

Театральным жестом он взял перо, опущенное в чернильницу.

– Это, мой друг, совершенно обычное перо. Но вот это…

Он открыл малозаметный ящик письменного стола и достал из него отточенное гусиное перо, как две капли воды похожее на первое. Взял он и небольшую темную чернильницу. Он с таинственным видом открутил крышку чернильницы и с предосторожностями, удивившими Виравольту, обмакнул в нее перо.

– Прошу внимания… – проговорил он, делая Виравольте знак отступить на несколько шагов.

Он резко бросил перо, кончиком вперед, на пол, за письменный стол. Пьетро не смог сдержать крик и отскочил назад. Едва коснувшись пола, перо взорвалось, извергнув облачко белесого дыма; запахло порохом.

– Теперь есть чем подписывать взрывные контракты, не правда ли? – снова принялся объяснять Августин. – Перо оказалось сильнее шпаги. Вы могли убедиться, что достаточно одной капли чернил. Между нами, мы обязаны этим изобретением бывшему нотариусу из Шомона, которого утомили бесконечные заверения подписей под договорами о купле‑продаже земли. И с тех пор этот славный малый, вместо того чтобы действовать в соответствии с законами, сам их создает. Он заседает в парижском парламенте, но позвольте мне не называть его имени.

Он открыл футляр с полудюжиной перьев и такой же чернильницей. Пьетро взял одно из них и слегка обмакнул его в чернила, чтобы повторить опыт. Не осмеливаясь бросить его, он внимательно следил за тем, как Августин защелкнул футляр и поднял указательный палец.

 

– И последний подарок, Виравольта.

Он вынул из кармана колоду карт.

– Эти карты, дорогой друг, на вид совершенно безвредны и кажутся подходящими для самых разнообразных модных игр. Но не будьте столь легковерным.

Большим пальцем он отделил от колоды одну карту и приложил ее ребром к толстой папке. Когда он провел ею по бумаге, послышался звук, как будто резали свежее мясо.

Папка оказалась рассеченной надвое.

– Вы понимаете, что с этими картами надо обращаться осторожно. Это был червонный король. У каждой карты правое ребро представляет собой бритвенное лезвие. Имея при себе всю колоду, вы будете владеть одним из самых грозных видов оружия. Смотрите не пользуйтесь ими без веского повода, Виравольта. И берегите свою руку.

Он осторожно вынул карту.

– На обратной стороне каждой из них изображен, кроме того, еще и… цветок, который вы сразу узнаете, мой друг. Эту колоду изобрел чемпион виста, фараона и ландскнехта. И от себя я кое‑что добавил… для вашего удобства, – сказал он с поклоном. – Я был уверен, что вам без моей помощи не обойтись.

– Поверьте, я очень тронут, – сказал Пьетро.

Августин убрал колоду в металлический футляр и протянул ему.

– Ну вот и все. Хотя я могу показать вам еще кое‑что, вот это, например, – сказал он, открывая голубой ларчик, обшитый изнутри бархатом.

Пьетро увидел в нем множество черных кружочков, похожих на таблетки.

– Мушки. Но если вы раздавите такую мушку на лице женщины, она выделит кислоту, способную раз и навсегда уничтожить ее красоту… Проблема заключается в том, что я пока не решил, для чего это может пригодиться… У меня есть еще перстень с бриллиантом, способным перерезать стекло, и металлические прутья, и…

– Мне и без того довольно, – сказал Пьетро.

Августин перестал почесывать в затылке.

– Вы правы. Довольно! Покорно прошу расписаться в моей приходной книге, чтобы все мои реестры были в порядке. Что касается этих заказов, умоляю вас, принимайте необходимые меры предосторожности. Не забывайте, что все, кроме перьев, – лишь экспериментальные модели.

Пьетро подошел поближе. В руке он по‑прежнему держал перо, которое еще не просохло.

– Нет, прошу вас, не этим пером! Воспользуйтесь другим…

– Ах да, конечно! – сказал Пьетро, меняя перья.

– Правда, обычно заказчиками являются наши инженеры, архитекторы из Строительного бюро или служащие Королевского ведомства. Вы же клиент совершенно особый. Не каждый день мне доводится снабжать агента его величества. Надо бы мне придумать, как это зарегистрировать и в то же время не выдать вас среди всего теперешнего хаоса.

– Да, да, – проговорил Пьетро.

– Ну ладно. Вот, распишитесь здесь. Поставьте свое имя и, если угодно, какой‑нибудь характерный знак, который я сразу смог бы опознать.

На мгновение перо повисло в воздухе. Пьетро поднял бровь и улыбнулся.

– Я питаю нежные чувства к своему прозвищу…

Он подмигнул Августину.

И расписался своим изящным, легким почерком.

 

Вдруг раздался оглушительный стук в дверь.

Пьетро и Августин переглянулись.

За дверью стоял Ландретто, вид у него был совершенно обезумевший.

– Ну, в чем дело?

Мгновение Ландретто молча смотрел на него. Затем развел руками и с волнением произнес:

– Все кончено!

 

Возвращение Орхидеи

 

Апартаменты наследника престола, Версаль

Дворец Серсо, Марли

 

Людовик Август метался по своим апартаментам, как зверь в клетке. Рядом с ним находилась Мария Антуанетта.

Когда он услышал приближающийся шум и раздающиеся в коридоре шаги, без пяти минут король понял, что момент настал… и он содрогнулся.

 

Отца он потерял в возрасте одиннадцати лет, а мать, Марию Жозефину из Саксонии, – два года спустя. Его воспитанием пришлось заниматься дедушке, Людовику XV, который отнесся к этой обязанности с небольшим энтузиазмом. Возможно, считая, что его собственное влияние окажется не самым благотворным, к тому же устав поучать весь свет, он передал заботы об образовании внука нескольким избранным, включая герцога де Лавогийона и аббата Радонвиллье, к которым вначале присоединились два иезуита, Круст и Бертье, а затем и аббат Солдини. По общему мнению, юный принц не отличался ни положительными, ни отрицательными качествами. Он изучал латынь, немецкий и английский, но особое рвение проявлял на уроках истории, а главное – географии. Сам он чувствовал себя неловко и без всякого повода убеждал себя в собственной посредственности. Он учил уроки, много читал и охотился, посещал церковные службы, вел расчетные книги, занимался добрыми делами, ходил беседовать со слесарных дел мастером Гаменом и казался более раскованным с доезжачими, чем с придворными дамами. Казалось, ему достались два потенциальных варианта судьбы, между которыми он все еще колебался из‑за своей нерешительности: одна судьба предусматривала связь с солнечным великолепием его предков, другая заставляла его созерцать это великолепие снизу.

 

Ему говорили, что когда‑нибудь он станет властелином нации и единственным сосудом божественной власти. Он знал, какими качествами должен обладать хороший монарх. Его личность была сформирована законами и традициями французской монархии, предписаниями Боссюэ и Фенелона[11]по поводу взаимоотношений между государством и религией. Раньше он подолгу рассматривал бесконечные генеалогические древа Шарлеманя, Капетингов[12]и Людовика Святого, Карла VII, Людовика XI и Людовика XIV, изображенные на огромных разукрашенных панно, расписанных арабесками, отдаленно напомимающими деревья или гигантскую фасоль. Он знал обо всех спорах о преемственности между различными французскими домами и династиями, о претензиях герцогов, с которых следовало сбить спесь, и парламентов, которые необходимо было вразумить. Он вникал во все это со всем уважением, характерным для того, кто не имеет права не обращать внимания на свое предназначение. Но он совсем не был знаком с философскими идеями, будоражившими европейские умы, с теориями Монтескье или полетами мысли Руссо. Людовик XV неизменно исключал его из управления государственными делами, и Людовик Август смирился с этим. К своему деду он относился с сыновней любовью, к которой примешивался страх, а иногда и молчаливое неодобрение. Король вел себя как старый ловелас, способный возвести уличную девку чуть ли не в сан королевы Франции. Вплоть до двадцати лет Людовик Август жил как в сказке, в смутном воспоминании о сновидении, которое он желал бы видеть менее блестящим и более счастливым. С годами склонность к размышлениям обернулась усиленной его естественными наклонностями меланхолией, с которой ничего не могла поделать даже наделенная жизнерадостным темпераментом Мария Антуанетта.

 

Опустив очи долу, он не решался даже выглянуть в окно, как будто единственный спектакль, ждавший его в этом мире, был для него пыткой.

Лихорадочно стиснув зубы, он растерянно посмотрел на свою супругу и произнес:

– Мне кажется, на меня сейчас обрушится все мироздание!

 

Свечу задули.

Погасло пляшущее пламя лампадки на балконе королевской спальни.

Король умер! Да здравствует король!

 

Людовик вновь поглядел на Марию Антуанетту. В их глазах сверкали слезы. Когда явились и столпились у входа придворные и свита, они застали их обоих рыдающими на коленях.

И Людовик XVI пробормотал:

– Господи, спаси и сохрани нас… Мы слишком молоды, чтобы править!

Пропасть разверзлась. Как писал позднее один ученый мемуарист, казалось, что в тот момент на новоиспеченного короля снизошло видение всего того, что ему следовало бы знать и чему его никто так и не научил.

 

Виравольта спешно вернулся в особняк, в котором они жили с Анной и Козимо, расположенный на дороге в Марли. Он смотрел на свое отражение в большом стоячем зеркале, которое находилось в спальне. За его спиной томно раскинулась на постели Анна. Во дворце ни о чем, кроме смерти, не говорили, там царило траурное настроение – до такой степени, что Пьетро охватило желание пойти наперекор судьбе. Сейчас в зеркале он созерцал красавицу венецианку, с открытой грудью, разметавшимися по плечам кудрями, расстегнутым корсетом и обнаженными бедрами.

 

Пьетро ополоснулся, поправил и напудрил парик. Анна встала, выбрала ему наряд, заменив французскую куртку, – его обычное одеяние для посещений дворца, – на один из тех светлых венецианских камзолов, украшенных каймой и золотыми арабесками, которые он когда‑то носил. К этому камзолу Пьетро не добавил ни черное манто, сохранившееся со времен его венецианской жизни, ни карнавальную маску. Он осмотрел рукава, разгладил свою белую сорочку. Анна улыбнулась. Фалды ее платья струились под расстегнутым лифом. Она проверила застежку его пояса и щелкнула пряжкой. Пьетро надел перчатки, вытащил шпагу, вспоминая тот день, почти двадцать лет назад, когда он вышел из венецианской тюрьмы, чувствуя себя так, как будто родился заново. Он встал по стойке смирно и после этого небольшого парада вложил шпагу в ножны. Он оглядел перо, полученное им от господина Марьянна, необычный пистолет‑кинжал и колоду карт с нарисованным на оборотной стороне цветком. Все это время Анна кружилась вокруг него, обдавая его сладкими парами своих духов.

– В этот раз мы играем по‑крупному, моя милая. Если я потерплю поражение…

– Я верю в тебя, – ответила Анна. – Ты это прекрасно знаешь.

Пьетро втянул носом воздух.

– Скорее всего, ты права.

Он еще раз оглядел себя в зеркале.

– Как бы там ни было, портрет готов.

– Не совсем…

Она опять подошла к нему, пряча что‑то на груди.

– Сегодня днем я прогуливалась в садах… Надеюсь, садовники на меня не рассердятся.

Она показала свой подарок. Это был черный цветок.

У Пьетро сильнее забилось сердце.

– Ну а теперь, Баснописец, кто бы ты ни был, нам предстоит сразиться.

 

Из Версаля слух распространился повсюду. Все повторяли: «Король умер! Король умер, да здравствует король!» Между похоронным звоном и набатом французский народ пел о своем трауре и о своих надеждах. В садах и под окнами дворца поднимался рокот, растекался по дорогам и тавернам, готовый охватить все королевство. Пьетро продел цветок в петлицу, поглаживая лепестки. Глядя в зеркало, он улыбнулся отражению Анны.

Она ответила ему прелестной улыбкой.

– Ну вот, – сказала Анна. – Вновь наступила весна… – Она еще шире улыбнулась и добавила: – И Черная Орхидея вновь возвращается на службу.

 

 

Акт II

Бал зверей

 

Если в республике изящной словесности что‑либо изобрели, то это изобретение, так сказать, заключалось в том, как Эзоп преподносил свою мораль. […] Мой господин, осмеливаюсь представить на Ваш суд несколько своих набросков. Это беседа, вполне подходящая для Вашего юного возраста. Вы находитесь в той поре жизни, когда принцам позволены игры и развлечения; но в то же время некоторые из Ваших размышлений должны касаться и серьезных предметов. Все это можно найти в баснях, которыми мы обязаны Эзопу. Сюжеты в них весьма наивны, я это признаю; но за наивностью скрываются важные истины…

Ваш чрезвычайно смиренный,

покорный и верный слуга,

де Лафонтен

Письмо наследнику престола

 

Убийства in fabula

 

Мраморный двор, Версаль

Парфюмерный магазин Фаржона, улица Руль, Париж

 

Пьетро пересек Мраморный двор, направляясь к карете, которая должна была отвезти его в Париж. Пока он шел по выложенному шашечкой двору, он смотрел по сторонам на придворных, которые разошлись небольшими группами, кто с зонтиком от солнца, кто с тросточкой. С балкона короля убрали свечу. Версальский птичник затих. Лишь несколько священников в капелле, освещенной пылающими свечами, должны были дежурить у тела монарха, наскоро положенного в наполненный винными парами свинцовый гроб, который вскоре будет переправлен в Сен‑Дени. Тело провезли прямо сквозь толпу подданных, которые, глядя на направляющуюся к месту захоронения карету, вместо того чтобы разразиться рыданиями, начали выкрикивать: «Ату! Ату!» Именно так кричал монарх во время охоты. Ну что ж! Все кончилось очень быстро. Пьетро покачал головой.