О родительских надеждах и первых сюрпризах

И. Гамаюнов. ЛЕГКО ЛИ БЫТЬ ПАПОЙ? МУЖСКАЯ ДОЛЯ

Вместо предисловия

О воспитании, как и о любви, книг написано много. Видимо, потому что между тем и другим — прямая связь. Ведь венец любви — рождение нового человека.

Правда, как однажды заметил один мой знакомый, у которого растет беспокойный сын, венец этот время от времени становится терновым. Причем для обоих родителей. Однако когда заходит речь о воспитании, папе почему-то отводят вторую или даже третью роль. Главной же оказывается мама.

На первый взгляд - справедливо — она чаще общается с ребенком. Кроме того, ее, работающую, обремененную заботами о близких, о завтраках и ужинах, о чистоте в квартире и, наконец, о собственной прическе, можно без тени иронии назвать подвижником. Особенно в сфере домашнего труда. Мамам при нынешних темпах жизни действительно приходится трудно. Но разве можно вслед за этим утверждать, как это делают многие, что папам — легко? Пап часто критикуют в статьях-раздумьях о воспитании за то, что они тратят досуг на домино, рыбалку, ремонт собственного автомобиля, а не на семейное общение. Их изображают в газетных разделах «Улыбка» отгороженными от домашнего мира этой самой газетой. Но давайте задумаемся, не скрывается ли за этими «улыбками» «невидимые миру слезы»?

Может быть, спрятавшись за газетный лист, папа молча подводит итоги очередного поражения на поприще родительской педагогики и отчаянно ищет выхода из критической ситуации?! И, не найдя его, бежит от семейной действительности в «домино», на рыбалку, под сломавшийся автомобиль…

Попробуем непредвзято взглянуть на создавшееся положение: педагогический опыт мам обобщается и распространяется в проникновенных рассказах, очерках, радио- и телепередачах, даже в песнях. А опыт пап? Он настолько мало пропагандируется, что его как бы не существует.

Перенять мамин опыт папы, как известно, не могут — у них в общении с детьми своя специфика. К тому же подавляющее большинство женщин в учительских коллективах, в среде воспитателей (от детского сада до рабочего общежития) уже наметили в педагогической работе крен, называемый феминизацией… Можно ли допускать его и в семье?!

…Несколько лет подряд я бывал в обществе одного молодого папы, который делал все, чтобы не допустить такой крен.

Человек несколько педантичный и в то же время увлекающийся, он все значительные события в первые годы жизни ребенка заносил в дневник.

По этим записям можно проследить, как папа, попадая в непредвиденные ситуации, обнаруживает: мало лишь знать основные положения науки о воспитании, цитировать Макаренко и Сухомлинского. Нужно еще научиться строить свои отношения с маленьким, быстро меняющимся человеком.

То, что так ясно и просто рисовалось в воображении до рождения ребенка, с его появлением стало поворачиваться неожиданной стороной импульсивные порывы растущего человека сменялись апатией, а столь милое родительскому сердцу послушание — приступами упрямства.

Трудные вопросы возникали на каждом шагу: что заставляет ребенка поступать наперекор взрослым? Можно ли считать нормальным бесконфликтное детство? Как, формируя непреклонный характер, научить состраданию? Мешает или способствует «допинг самолюбия» полному развитию творческих способностей? Умеем ли мы в детях любить не только собственное отражение, а еще и своеобразную неповторимую личность?!

Папа искал ответы. Ошибался. Делал нечаянные открытия.

Путь к родительской педагогике оказался очень нелегким.

Я уговорил своего знакомого поделиться опытом, отнюдь не всегда удачным, но в каждом случае по-своему полезным, с другими папами (а заодно и с мамами). Подготовил его записи к печати, дополнив их некоторыми своими наблюдениями.

Правда, опыт этот не для применения, нет. Для сопоставления. Для раздумья. Для поиска собственного варианта. Ведь не бывает одинаковых семей. И все молодые папы и мамы, воспитывая маленького человека, всякий раз по-своему переживают это труднейшее и, как впоследствии оказывается, счастливейшее время.

Бремя душевного и нравственного обновления…

Запись 1-я. "СЕМЬЯ ВСЕСИЛЬНА!"

О родительских надеждах и первых сюрпризах

В холле ожидания — тишина. В открытую форточку слышно, как на улице, за двойными стеклами высоких окон, разбиваются об асфальт капли тающего на крыше снега.

Наконец, с оглушительным стуком распахиваются фанерные дверцы окна для передач. Девушка в белом халате называет мою фамилию. Подхожу. Встречаю проницательно-испытующий взгляд.

— Кого ждете? — спрашивает, улыбаясь. Интересно, который раз она проводит этот маленький эксперимент?!

— Сына…

Ну, понятно, ответ чаще всего бывает именно таким, иначе ее лицо не поскучнело бы почти мгновенно.

— У вас дочь, — сообщила она.

И зачастила привычной скороговоркой: рост… вес… самочувствие…

Прихожу в себя на улице. Так отчетливо представлялся сын, катающий на полу заводной автомобиль. А тут — дочь. То есть в перспективе — платьица, оборки, куклы, капризы, кавалеры, родительские опасения, Дворец бракосочетания, новый паспорт и — внук (катающий автомобиль) с чужой, неизвестной мне пока, фамилией.

Нет, я, конечно, рад. Ощущение праздничности постепенно заполняет меня. Каких-нибудь пятнадцать шагов к телефонной будке, и я полностью осознаю случившееся: я — отец! Смешно, если смотреть со стороны, но я преисполняюсь гордостью. Как эта перемена важна, оказывается, для человеческого самоутверждения!..

Набираю номер. Трубку тут же снимает Максим Петрович. Поздравляю его с внучкой и слышу, как у него гаснет голос. Его сменяет Вера Ивановна… Она шумно радуется, кричит: «А дед-то внука ждал!..»

Немногословный и рассудительный, он однажды проговорился, что купил внуку этюдник — решил пристрастить его к своему увлечению. Вера Ивановна готовилась к ожидаемому событию по-своему: покупала «приданое», разглядывала и постоянно твердила дочери: «Ты не сиди, ты гуляй!» По вечерам на кухне пускалась в воспоминания — как ездила картошку копать, хотя и была в положении. Соседка-подселенка баба Глаша пронзительным голоском вторила ей:

— Года-то были послевоенные, тяжело жилось, не то что нынче, все кругом балуют детей.

— Они не забалуют, — насмешливо кивала в нашу с Валей сторону Вера Ивановна. — По книжкам собираются воспитывать…

Это наш дискуссионный конек. Вера Ивановна считает: двадцать лет работы в школе (ведет младшие классы) дают ей право с недоверием относиться к частым в последнее время разговорам и публикациям о воспитании. По ее мнению, они вносят только лишнюю нервозность в работу учителей.

— Уроки для ребенка — это работа, — говорит она, — а не развлечение.

— Нужно эту работу сделать увлекательной, — убеждали ее мы, — иначе принуждение лишит ребенка способности самостоятельно думать и действовать.

— Страх они должны иметь, — вклинивается в разговор баба Глаша. — А ежели нет у детей страха перед учителями и родителями, то и ведут они себя плохо…

Максим Петрович обычно в дебатах не участвует. Однажды только сказал:

— Надо во всех случаях быть человечным, тогда и ребенок вырастет человеком.

Словом, мы его очень ждали.

Сейчас, записывая все это, ставшее уже нашим прошлым, я слышу его легкое дыхание. Кроватка стоит почти вплотную с письменным столом. Чтобы туда не падал свет, Валя накрыла настольную лампу пеленкой. Сама она спит, но я знаю: достаточно в кроватке небольшого шевеления, она тут, же поднимется.

у существа, чье дыхание я слышу, оказались кривые ножки с гибкими, почти обезьяньими ступнями. Я видел, как эти ступни, натыкаясь в хаотическом движении на висящие над кроваткой игрушки, вдруг сжимались словно пытаясь схватить их. А еще у него непропорционально большая голова, некрасивый беззубый рот и пронзительный голос. Когда его впервые развернули и в воздухе замелькали освобожденные от пеленок коротенькие руки, ноги, вместо ожидаемых родственных чувств я ощутил только жалость. И — боязнь за него: как бы не скатился, не упал.

Сегодня Валя подозвала меня: «Взгляни». Подошел, сел рядом. Лежащее в кроватке существо, упакованное в пеленки, молча, сосредоточенно смотрело на нас внимательным, даже, казалось, строгим взглядом. Взглядом наблюдателя.

—…Не по себе становится, — призналась Валя. — Будто изучает нас…

Однажды он минут десять изводил всех пронзительным криком, причину которого мы, четверо, установить не могли. Вера Ивановна предлагала то соску, то погремушку, то брала на руки. Через полминуты — снова крик. Подошел Максим Петрович. Склонился, забормотал что-то успокаивающее. Его глуховатый голос звучал негромко и ровно. И человечек замолк.

Может быть, он был чем-то встревожен?! Резким звуком (в смежной комнате включили телевизор), цветовым пятном (пестрое платье подошедшей Веры Ивановны) или неожиданным ощущением (из форточки пахнуло весенней, сыростью). Как бы там ни было, голос деда восстановил его душевное равновесие. Непостижимым для нас чутьем, не понимая ни слова, он все-таки уловил их смысл: мы рядом с тобой, мы — твоя защита, не надо тревожиться!

Да, мы убережем его, защитим, вырастим. Но не помешаем ли своей опекой приобрести необходимую жизнестойкость? Пока в его жизнь придут друзья, книжки, детсад, школа, он проживет среди нас, четверых, целую эпоху! Причем самую решающую. Ведь именно в первые годы человек наиболее восприимчив. И потому семья всесильна! Только не все родители знают об этом. Они у себя дома абсолютные творцы будущих бед и радостей своего ребенка.