Часть вторая. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВАХИД-ИБН-РАБАХА 23 страница

И весь остаток этого дня под присмотром Хамзы самый искусный писарь корпит над листом бумаги. Он пишет новый приказ короля Гуго, на который затем старательно переносится королевская печать.

Когда мне становится нестерпимо скучно наблюдать за рождением этого фальшивого приказа, и я собираюсь покинуть шатёр, Хамза останавливает меня:

— Послушай, брат! Давно хотел спросить у тебя. Знаешь ли ты, чем сейчас занимается Чёрный Дервиш?

Я сообщаю ему:

— А он находится как раз в этом замке и умирает.

И затем рассказываю о моей с ним недавней встрече.

…Глянув на худое, словно скелет, тело Чёрного Дервиша, которое лежит на куче тряпья, я со злорадством спрашиваю у находящейся рядом его прозрачной сущности:

— Ты так и умрёшь, не став Совершенным Существом?

Окинув меня совершенно равнодушным взглядом, его прозрачная сущность с помощью жестов передаёт:

— Перед смертью мой Учитель сказал мне, что когда готов ученик — приходит Учитель. И, наоборот, когда готов Учитель — у него появляются ученики. Ученик у меня уже есть. Ему перед смертью я и передам свой дар. Он молод и, думаю, сумеет достичь конечной цели…

Выслушав меня, Хамза сокрушается:

— Жаль, что он уходит спокойно! Не испытав отмщения за смерть моих друзей!

И, сдерживая кипение ярости, интересуется:

— А давно ты видел его? Может, он ещё жив?

— Погоди, сейчас гляну! — говорю я и, сев на землю, быстро погружаю себя в сон.

Чёрный Дервиш уже умер. И я сожалею, что мне не удалось присутствовать в этот момент и увидеть, какую именно вещь он вручил своему ученику. Рядом с мёртвым телом Чёрного Дервиша я вижу молодого мужчину, которого раньше знал как юного нищего. И там же находится прозрачная сущность этого молодого мужчины.

— Как тебя зовут, — спрашиваю я у прозрачной сущности новоявленного просветлённого.

— Азам, — отвечает эта прозрачная сущность. — Я суфий.

— Снова Азам? Ты взял себе его имя? — удивляюсь я. — Тогда я буду называть тебя Чёрным Суфием.

При этом в моей голове мелькает мысль: «А может быть, дар передаётся вместе с именем?» Но я тут же от неё отмахиваюсь.

А прозрачная сущность Чёрного Суфия предлагает:

— Давай встретимся? Мне очень нужно поговорить с тобою.

Мне любопытно познакомиться поближе с этим человеком, поэтому я соглашаюсь, и мы встречаемся в назначенном месте.

Чёрный Суфий сразу же переходит к делу:

— Вахид! Пока твоя душа окончательно не очерствела от убийств, я могу взять тебя в ученики. Поверь, для тебя это наилучший путь.

Мысленно кляня себя за то, что согласился на этот бесполезный разговор, я отказываю ему, как когда-то и Чёрному Дервишу:

— Нет. Я не испытываю тяги к жизни аскета-отшельника и философа-мистика. Мне слишком нравятся все те удовольствия, что предоставляются жизнью.

И презрительно прибавляю:

— Да и что мне может дать обучение у тебя?

На это он с невозмутимым видом отвечает так:

— Ты сможешь улучшать свой духовный мир, чтобы в конечном итоге стать Совершенным Существом. Вот для этого как раз и нужен аскетизм. Ведь с его помощью ослабляется влияние материального мира на твою личность.

Я говорю:

— Звучит легко, но мне что-то не верится. Наверное, путь к этому не так уж прост?

Он подтверждает:

— Да путь этот не прост. Эмпирический опыт, логика или какие-либо доказательства тут неприменимы. Здесь требуется душа и сердце. А, главное, вера и полное подчинение ученика Учителю и выполнение всех его указаний. Кроме того нужно время. Ведь передача суфийского знания и благодати от Учителя к ученику осуществляется в процессе длительного обучения.

Я интересуюсь:

— А чем я должен буду конкретно заниматься для достижения этого?

Он отвечает:

— Будешь размышлять над смыслом Корана, и в повседневной жизни строго следовать его предписаниям и суннам пророка Магомета.

Я уточняю:

— Буду укреплять в себе веру?

Он кивает головою:

— Да. Совершая многократные дополнительные молитвы, бдения и посты, ты отрешишься от всего мирского, и твоя повседневная жизнь станет благочестивою.

Я подсказываю:

— Уйду от мирской суеты?

— Да, — произносит он. — Ты откажешься от сотрудничества со светскими и военными властями и передашь себя воле божьей.

Я спрашиваю:

— Что-нибудь ещё?

И он улыбается:

— Ещё много чего. Например, ты примешь культ бедности.

Я делаю нарочито-примитивный вывод:

— Стану нищим и через это обрету «божью благодать»?

Он предупреждает:

— Нет. Ни сразу. Вначале ты должен научиться вызывать в себе эсхатологические и покаянные настроения, быть удовлетворённым своей земной долею и терпеливо переносить страдания и лишения.

Я даже не хочу знать о том, что собою представляют «эсхатологические настроения», поэтому интересуюсь лишь итогом:

— И стану Совершенным Существом?

С горящим взором он подтверждает:

— Да!

Но тут же прибавляет:

— Если разовьёшь в себе бескорыстную любовь к Создателю, неизбывную тоску по нему и стремление сблизиться с ним.

Я молчу, осмысливая услышанное, а затем зачем-то спрашиваю:

— И это точно случится после моего обучения?

Чёрный Суфий улыбается:

— Могу обещать тебе только одно. Окончив обучение, ты получишь из моих рук суфийское рубище, которое даст тебе право на самостоятельную проповедь. А потом ты сможешь возвратиться в родные места, создать там суфийский кружок или обитель для подготовки уже своих учеников, и тем самым продолжишь распространение суфизма.

Я сокрушённо качаю головой:

— Только рубище? Не густо.

Он, счастливо улыбаясь, прибавляет:

— Хорошо. Но это только для тебя! Получишь ещё коврик для молитвы, тюбетейку, барабан, посох, халат, пояс и штаны. А если отучишься тысячу и один день, то я дам тебе ещё и чётки из девяноста девяти бусин с кисточкой.

И тут я принимаюсь задавать ему вопросы, которые уже давно не дают мне покоя:

— Скажи мне, а действительно ли некоторые суфии уже стали Совершенными Существами? Отчего народ поклоняется их могилам как святыням? И нет ли в этом противоречия Корану, где сказано, что поклоняться следует только одному Аллаху?

Он отвечает не задумываясь:

— Тут важнее другое. Пускай язычники поклоняются Аллаху хотя бы через эти святые могилы.

Я удивлённо переспрашиваю:

— Язычники?

Он поясняет:

— Любой, кто не поклоняется Создателю напрямую — является язычником. Разве не так?

Я задумчиво произношу:

— Выходит, все люди — язычники?

И он подтверждает:

— За незначительным исключением.

В моей голове сразу же появляется целый рой новых мыслей, и одновременно наваливается сильнейшая усталость. В раздражении я решаю закончить этот разговор:

— Нет! Мне не хочется вступать ни в какое суфийское братство! Я не желаю попасть в полное подчинение к кому-то, только из-за того, что этот кто-то считает себя наследником божьей благодати!

Он долго смотрит на меня и говорит:

— Скажи проще — ты не желаешь быть моим учеником.

И я решительно заявляю:

— Нет, не желаю! Ведь я воин, и поэтому у нас разные пути!

Прощаясь со мною, он тихо произносит:

— Я должен был попытаться.

Уже давно потух закат и делается совсем темно. Облака полностью заслоняют собою всё небо. Не видно ни луны, ни звёзд.

Я сожалею, что лишён возможности видеть волшебные сны в такое время суток, и потому не могу проследить за Чёрным Суфием. Ведь из осаждённого замка на место этой встречи он мог проникнуть только по подземному ходу. А для нашего войска обнаружение входа в подземелье врага могло бы стать приятным сюрпризом. И понимая, что сегодня мне не стоит ожидать от судьбы такого роскошного подарка, я решаю уйти.

Но когда я отправляюсь назад, к лагерю нашего войска, моё обоняние улавливает кислый запах. Свежесть ночного ветерка перебивается смрадом давно немытых христианских тел. И я замечаю блеск доспехов и оружия на десятках окруживших меня силуэтов. Несколько моих стрел сокращают их численность, но не останавливают. Чтобы не попасть в плен, я, выхватив из ножен свой дамасский клинок, расчищаю им себе путь и бегу изо всех сил.

Обоняние подсказывает, что впереди у меня находится препятствие из длинной глубокой траншеи, которую воины нашего войска вырыли для оправления своих естественных потребностей.

Я резко меняю направление и бегу вдоль этой траншеи, криками привлекая к себе внимание:

— Неверные! Неверные!

Крестоносцы, желая перехватить меня, с разбегу падают в траншею с экскрементами, что делает их дальнейшую погоню невозможной.

Подоспевшие воины нашей армии освещают факелами барахтающихся в нечистотах христиан.

Кто-то из великих эмиров командует:

— Убейте их стрелами! Брать в плен нет смысла — будет слишком много вони!

Когда брат Хамза узнаёт о моих приключениях, описывая которые я не стал упоминать о Чёрном Суфии, он начинает весело смеяться:

— Европейцы и так-то редко моются и не меняют бельё, пока оно само не истлеет на теле. А тут, в осаждённом замке, где приходится экономить воду, они и вовсе завоняли. И это спасло тебя, брат!

Находящийся рядом Аариф весело добавляет:

— А этим язычникам война с нами идёт на пользу! Они уже переняли от нас мытьё рук перед едою. Может быть, научатся и бани строить. Вахид, а ты точно видел, что некоторые из них при еде уже пользуются вилками?

Хамза говорит:

— Да они ведь от нас переняли все науки: астрономию, географию, математику, химию и философию. Даже о ветряных мельницах и почтовых голубях они узнали от нас.

Я тоже не отстаю в уничижении европейцев:

— В их современной литературе все сюжеты заимствованы из старых произведений наших авторов. И свои университеты они создали по подобию наших. Да что говорить об этом, если даже такую пищу как тростниковый сахар, рис, абрикосы, лимоны, гречиху, арбузы, фисташки они впервые попробовали здесь?

Этой же ночью возле ворот замка устраивается ложный бой, на месте которого остаются тела мёртвого королевского гонца и нескольких христианских кавалеристов из его сопровождения. И на следующий день крестоносцы открывают для нас ворота своего замка, ведь у них есть письмо короля Гуго, в котором тот отказывает им в помощи и приказывает сдаться на милость победителя.

В замке мы захватываем богатую добычу: золото и серебро, коней, ослов, верблюдов, овец, быков и многое другое. Кроме того, лично мне достаётся много доспехов и оружия. Это выражение благодарности от брата Хамзы.

У торговца, которому продаю свои трофеи, я интересуюсь:

— Что ты станешь с ними делать?

Довольно поблёскивая маслеными глазками, тот отвечает:

— Перепродам в Йемене!

Пока я решаю, как поступить с доставшимся мне комплектом сплошных доспехов, Лопоухий, завистливо осмотрев их, сообщает:

— Эти доспехи очень дорогие! Они принадлежали магистру ордена рыцарей-тамплиеров.

И советует:

— Продай их мамлюкам султана. У них, я слышал, создаётся отряд по образцу рыцарского. Только одним этим ты окупишь все свои прежние затраты на экипировку.

Я пробую примерить эти сплошные доспехи на себя, но ничего не получается. Они изготовлены точно по размерам тела магистра. А у того плечи хоть и поуже моих, но зато конечности гораздо длиннее.

Я сокрушаюсь:

— Трудно будет найти для них нового владельца!

Лопоухий предлагает:

— Тогда продай их обратно старому хозяину!

И добавляет со смехом:

— А потом, глядишь, когда-нибудь ещё разок разденешь его.

Поглядев на толпу безоружных крестоносцев, я подхожу к Хамзе и спрашиваю его:

— Брат, казнишь ли ты этот сдавшийся гарнизон?

Он говорит мне:

— Нет. Я не хочу отправлять их в рай.

И смеётся:

— Я уже не так добр, как прежде!

Тогда я задаю ему ещё один вопрос:

— А если ты стал таким жестоким, то отчего позволяешь этим покорённым жителям-немусульманам сохранять свою веру?

Хамза продолжает смеяться:

— За это они будут платить особый налог!

А я продолжаю пытать его:

— Ты же говорил мне, что мы — воины ислама. А теперь что-то изменилось?

И он объясняет мне свой необычный шаг:

— Война требует денег, Вахид. И с этим ничего не поделаешь.

Затем Хамза переводит разговор в другое русло:

— После этой истории с королевским приказом, я со стыдом признаю, что недостаточно серьёзно относился к твоему дару, брат. Возможно, Аллах наделил им тебя именно для нашей победы над неверными.

Я молчу, ожидая продолжения.

И Хамза предлагает мне стать его глазами и ушами:

— Если раньше ты в твоих волшебных снах наблюдал за войсками крестоносцев от случая к случаю, то теперь я прошу тебя наведываться в их ставку каждый день.

Я признаюсь ему:

— Брат, меня поначалу отвращало твоё вероломство по отношению к врагам. Наверное, я прочёл слишком много европейских книг, и мне хотелось видеть воспетые там «благородные» сражения.

И грустно усмехнувшись, прибавляю:

— Но теперь я понимаю тебя лучше. Я знаю, что сражения лучше выигрывать с помощью разведки, военной и политической хитрости, секретности и прочих ухищрений. Я принимаю твоё предложение. А, возможно, и сам вскоре придумаю какой-нибудь ещё более коварный и изощрённый способ ведения войны. И ради этого я готов использовать свой дар. Кстати, у меня уже появилась одна мысль.

Хамза заинтересовывается:

— Что за мысль?

Я делюсь с ним своими соображениями:

— Брат, я давно заметил, что христианские правители, владея несколькими замками, постоянно переезжают из одного в другой, посещая по очереди все свои угодья и поместья. И они не живут на одном месте подолгу, потому что их свита, остановившись на пять-шесть дней, подчистую съедает все запасы.

И предлагаю:

— Вот я и думаю, хорошо бы где-нибудь в пути выследить и убить короля Гуго или графа Боэмунда.

Улыбаясь, Хамза говорит мне:

— Ты взрослеешь, брат! Но не забывай, что пользоваться своим даром ты по-прежнему должен в тайне ото всех. А лучше всего только здесь, в моём шатре.

Но я не соглашаюсь:

— Нет, брат! К тебе часто приходят разные люди. Поэтому заниматься этим я буду в моей палатке. А мой сон пускай сторожит Аариф. По школьной привычке. Известно ли тебе что после гибели его воинов, он просится в мой десяток?

Когда после обеденной молитвы мы с Лопоухим устраиваемся в нашем общем шатре, он говорит:

— Вахид, нас с тобою очень скоро ожидает первое сражение с крестоносцами. Настоящее сражение, а не осада. Конечно, командовать армиями будут великие эмиры, ведь они лучше знают, как это делается. Но нам с тобою, возможно, придётся участвовать в поединках с рыцарями. Поэтому хорошо бы изучить их сильные и слабые стороны.

Я удивляюсь:

— Разве тебе недостаточно знаний, полученных в школе?

Однако Лопоухий настаивает:

— Нас научили осыпать их стрелами и избегать ближнего боя. В сражении это, наверняка, и есть лучшая тактика. Но я говорю о поединках!

И я соглашаюсь с ним:

— Ты прав, Аариф. И пускай на это уйдёт много времени, но в любом случае нам будет полезно узнать врага поближе. Помнишь сквайра Генри? Давненько я его не навещал.

Перед тем, как я отправляюсь в путешествие, Лопоухий проявляет любопытство:

— А как ты ориентируешься на территории крестоносцев?

— Это несложно, — отвечаю я. — Лечу вдоль побережья, ведь почти все их земли располагаются на берегу моря.

Как дисциплинированный воин, он советует:

— Ты только сначала выполни указание великого эмира Хамзы. Посмотри, что у крестоносцев делается в ставке, а уж потом понаблюдай за тренировками рыцарей в замке Генри или в каком другом.

Так я и поступаю.

…С большой высоты замечаю множество длинных шлейфов пыли. А снизившись, вижу, что это во главе с королём Гуго и князем Боэмундом походным порядком в нашу сторону движутся колонны крестоносцев. Покрутившись рядом с полководцами врага и ничего интересного не услышав, я, взвившись ввысь, отправляюсь дальше, вглубь христианских земель.

Внизу, на основных трактах между городами и замками, несмотря на войну, я отмечаю весьма оживленное движение, а местами дороги попросту кишат от путешественников. Из любопытства хочу узнать, кому это не сидится на месте в такое опасное время. И нахожу целые семейства, состоящие из мужчин и женщин всех сословий. Попадаются целые обозы из дорогих карет, в которых едут знатные дамы с девицами и детьми. Их сопровождают чуть ли не целые армии священников, воинов и слуг. И я говорю себе: «Пока мужья и отцы воюют, их домочадцы продолжают кормиться, переезжая из зама в замок». Однако путешественники двигаются не только по суше. На реке я наблюдаю несколько барж, заполненных такой же публикою. Причём отдельные баржи везут для них продовольствие и другие припасы. На их палубах я вижу груды мешков с пшеницей, овсом и сушёной рыбою, а также множество вязанок дров.

Но вот, вдали, у реки, на вершине одного из холмов я обнаруживаю хорошо знакомый мне замок барона Джона Фина…

Пробудившись от волшебного сна и глядя на внемлющего мне Лопоухого, я задумчиво произношу:

— Из наших прошлых путешествий мы с тобою, Аариф, уже уяснили, что замок для рыцаря — это его дом.

— Да, конечно, — подтверждает он.

И я продолжаю:

— И знаем, что рыцарь вместе со своими воинами должен находиться там, пока не призван в поход.

Лопоухий догадывается:

— А! Так ты не застал в том замке ни барона Джона, ни сквайра Генри?

Оправдавшись таким вот замысловатым образом за впустую потраченное время, я подтверждаю:

— Да, не увидел. А это значит, их нужно искать в армии идущих на нас крестоносцев.

И прибавляю:

— Но какой толк будет для нас с тобою, если я даже и найду их здесь?

Вначале Лопоухий сокрушается:

— Да. Для изучения тактики поединков — нам это ничего не даст.

А затем оживляется:

— А вот наши великие эмиры с радостью воспользовались бы этими сведениями.

Уже давно привыкнув к необычайной осведомлённости друга, я заранее верю ему, но всё-таки интересуюсь:

— Это как же?

И, проявляя стратегическую смекалку, Лопоухий принимается рассуждать:

— Наши военачальники стараются не оставлять у себя в тылу рыцарских замков. Ведь неизвестно, какие гарнизоны те могут скрывать. Поэтому, чем обходить стороною такой вот оставшийся без серьёзной защиты замок, его следовало бы немедленно захватить. И если бы он не располагался так далеко отсюда, я посоветовал бы тебе рассказать всё Хамзе.

И, хитро улыбнувшись, продолжает:

— Но, с другой стороны, даже если во всех замках засели крупные гарнизоны, этим тоже можно воспользоваться. Такой замок надо сначала осадить небольшой частью армии, дав противнику возможность отправить гонцов за помощью. А большая часть армии должна находиться в засаде с тем, чтобы неожиданными ударами уничтожать идущую помощь. Ведь раздробленным крестоносцам потребуется какое-то время для того, чтобы собраться вместе. Именно благодаря этому приёму наша армия за последнее время захватила такое множество рыцарских замков.

Я удивляюсь нашему противнику:

— Но ведь эта война длится уже много десятков лет. Отчего бы крестоносцам не изменить такое положение дел? Почему бы им не держаться всем вместе в одном городе, как наша армия, например? Неужели они никак не могут поумнеть?

Однако Лопоухий вступается за нашего врага:

— Если бы они были глупы, то не смогли бы удерживать эти земли почти два столетия. Просто, мы ещё недостаточно знаем их. Они, наверное, не могут жить по-другому. Может быть, вне стен своих замков им сложно прокормиться? Или же они слишком драчливы и потому не могут долго находиться вместе?

Желая помочь Лопоухому в отыскании ответа, я припоминаю свои давние наблюдения:

— У христиан все деревни и города поделены между светскими рыцарями и рыцарями-монахами. И они часто враждуют друг с другом.

Пытаюсь найти хоть какое-то объяснение непонятностям в жизни христиан-крестоносцев, Лопоухий высказывает предположение:

— Наверняка, тут у крестоносцев утверждены те же порядки, что в европейских странах, на их родине. А может, вот так, сидя в замках, они теснее сближаются с местным населением?

Однако для того, чтобы со всей категоричностью опровергнуть его последнее предположение, мне хватает даже тех обрывочных сведений, которыми я располагаю:

— Это вряд ли! Всё местное население у них обращено в рабов, обязанных трудиться на полях и в домах рыцарей.

И добавляю:

— Впрочем, как и у нас. И поэтому, кстати, рассчитывать на помощь местных крестьян нам не следует. Ведь какая им разница, кто захватит их земли, мы или крестоносцы?

Но, вспомнив некоторые эпизоды, я опровергаю себя:

— Хотя, нет. Наверное, всё-таки мы, мусульмане, для них предпочтительнее. Ведь рыцари взяли за правило лишать девственности их невест.

— Что за дикость! — восклицает Лопоухий. — Это правда?

 

 

Глава 8. Рыцарь

 

Превосходство. Ристалище. Наставление. Секрет. Сбруя. Подарок.

 

Получив моё подтверждение относительно дикого обычая, процветающего в среде рыцарей, Лопоухий, спохватившись, возвращается к теме нашего первоначального разговора и, желая получить по-настоящему полезные сведения, говорит:

— Вахид, всем известно, что основой армии крестоносцев является тяжёлая кавалерия, которую составляет масса простых воинов и относительно небольшое число рыцарей. Но, тем не менее, именно эти рыцари являются главной силою. Можешь ты мне объяснить, чем же они так превосходят других воинов?

Я разочаровываю его:

— Всё ещё не могу, Аариф. Мы ведь уже давно пытаемся в этом разобраться. Помнишь, когда ещё смотрели за тренировками сквайра Генри? Возможно, мы что-то упустили?

Лопоухий предлагает:

— Тогда давай, рассуждать снова.

И, не дожидаясь моего согласия, задаёт вопрос:

— Все ли рыцари богаты?

Я усмехаюсь:

— Само собою! Ведь тебе известна стоимость их экипировки.

Он насмешливо спрашивает.

— Ты хочешь этим сказать, что именно дорогая экипировка делает их хорошими воинами?

Поразившись его способности выставлять меня в глупом виде, я раздражённо мотаю головой:

— Нет, я этого не утверждал! Ведь всем известно, что из двух воинов лучший тот, кто всегда побеждает. Но экипировка, бесспорно, при этом имеет решающее значение.

Аариф горячится:

— Однако есть ведь что-то ещё, кроме экипировки, что отличает рыцарей от прочих?

Я отвечаю:

— Внешних отличий существую множество. Поэтому рыцарей трудно с кем-то перепутать даже на многолюдных улицах в христианских городах.

И перечисляю:

— Ведь только одни они имеют право носить копья и полные доспехи с двойными кольчугами и быть в шлемах. И лишь им позволено надевать золочёные шпоры и одежду из бархата и красного сукна, украшенную золотом, горностаевыми и беличьими мехами.

Лопоухий молчит, и я, немного подумав, продолжаю:

— Но ведь это ничуть не приближает нас к ответу на твой вопрос, Аариф. Это всего-навсего рыцарские привилегии. Что нам может дать знание того, что флюгер на башне — это тоже рыцарская привилегия? Или что они получают титулы и могут восседать за одним столом с королями? И что у мечей самых прославленных рыцарей есть собственные имена?

Наконец, Лопоухий нарушает молчание и произносит:

— Тогда, Вахид, давай поступим так же, как с ассасинами. Изучим их экипировку и все тонкости техники.

— Хорошо, — соглашаюсь я и спрашиваю: — Начнём с доспехов?

Пренебрежительно хмыкнув, Лопоухий говорит:

— С кольчугой всё понятно. Она слишком легко разрубается мечём и топором, протыкается копьём и стрелою, и никак не защищает от дубины или булавы. Для рыцаря кольчуга — это не доспехи.

Затем, с уже более серьёзным видом, продолжает:

— Давай, разбираться с их тяжёлыми доспехами. Кстати, у тебя есть такие же. Понятно, что надетый на кольчугу панцирь гораздо лучше защищает туловище от колющих ударов и стрел, а прикреплённые к панцирю латы, закрывают ещё плечи, руки и ноги. Но ведь у таких доспехов есть и слабые места?

— Да, конечно, — подтверждаю я. — Это щели между латами. Особенно там, где заканчивается шлем и начинается панцирь. Правда, надо ещё изловчиться попасть туда. Именно поэтому нас и учили выпускать тучи стрел в тяжёлых кавалеристов.

Лопоухий напоминает мне:

— А ведь конные рыцари прикрываются ещё и щитами.

И я вспоминаю эти заостренные книзу рыцарские щиты с яркими гербами. Сделанные из крепкого многослойного дерева, обтянутые кожей и усиленные железными полосами они являются непреодолимой преградой для любых стрел.

— Да, Аариф, ты прав, — соглашаюсь я. — Для рыцаря щит в бою имеет большое значение: он надёжно закрывает от рубящих ударов мечей и прямого попадания стрел и копий. И, кроме того — я сам не раз такое видел, — они могут использовать его как мощное оружие.

И Лопоухий с грустью произносит:

— А что тогда говорить о сплошных доспехах? Там ведь почти нет щелей. Все отдельные детали очень плотно сочленены.

Я успокаиваю его:

— К счастью! — сплошны доспехи очень дорогие и поэтому их крайне мало. К тому же, самостоятельно одеть или снять эти доспехи рыцари не могут. Поэтому если такой рыцарь получает даже небольшую рану, он может скончаться от кровопотери.

Лопоухий интересуется:

— Сколько же могут весить такие доспехи? Ты не взвешивал те, которые у тебя были? Которые достались от магистра?

Я отрицательно мотаю головой, но, припомнив один из подслушанных разговоров рыцарей, сообщаю:

— Слышал, что около тридцати пяти килограммов. Мои полные доспехи легче килограммов на десять.

Лопоухий умоляюще смотрит на меня и просит:

— Вахид! У нас ведь есть твой дар. Ты всё-таки внимательно понаблюдай за ними: как они тренируются, как воюют. И мы обязательно отыщем их слабое место.

— Хорошо. Я буду следить за их турнирами, — соглашаюсь я. — Рыцари очень любят ристалища и устраивают их по любому поводу. И у меня даже есть догадка, для чего они это делают.

Лопоухий советует:

— И ещё присмотрись, как они охотятся.

Я улыбаюсь:

— Договорились! Тем более что в перерывах между турнирами и войнами других дел у рыцарей нет.

И теперь, путешествуя по разным христианским замкам, я выискиваю только такие, в которых в это время проводятся рыцарские турниры.

После первого же моего рассказа Лопоухий пытается сделать скоропалительный вывод:

— По твоим словам выходит, что для турнира рыцарю годится любой повод?

Но я отклоняю такое прямолинейное заключение:

— Нельзя сказать, что любой. Но всё же таких поводов много. Обычно рыцари устраивают турниры во время своих христианских праздников, после возвращения с войны и при заключении союзов. И очень часто — по семейным поводам: при бракосочетании или рождении наследников. А ещё у них проводятся судебные поединки и поединки по обету или вызову.

Глядя на меня осуждающе, будто бы я специально всё усложняю, Лопоухий произносит:

— Ну, о причинах судебных поединков я и сам могу догадаться. Но что такое «поединки по обету или вызову»?

Прежде чем начать рассказывать ему о такой странной традиции христиан, я окунаюсь в одно из давних воспоминаний. В те дни я летал вокруг рыцарских замков в поисках пленённого брата Хамзы. И как это всегда происходит с волшебными снами, всколыхнув память о них, я переживаю все события заново и с такой же яркостью, как и в первый раз.

…Неподалёку виднеются башни какого-то замка. Одинокой рыцарь отдыхает в тени дерева, рядом с мостом через реку. Но как только на противоположном берегу появляется небольшой отряд вооружённых всадников, этот рыцарь, вскочив на коня и размахивая копьём с развевающимся на его конце красным дамским платком, кричит им:

— Милорды! Имею честь представиться вам! Я — Красный рыцарь! Ради дамы моего сердца я принял обет! Что никого не пропущу по этому мосту! Пока не одержу здесь три победы!

Всадники совещаются между собою, затем один из них кричит в ответ:

— Я странствующий рыцарь! Моё имя Хью Перси! Перед богом я дал торжественное обещание, что не буду мыться до тех пор, пока не одержу десять побед! Осталась одна — последняя! И, кстати, тут течёт река! Где я, наконец, смогу совершить омовение! И мои попутчики перестанут воротить от меня носы! Поэтому я первым принимаю ваш вызов, сэр Красный рыцарь! …

Лопоухий интересуется результатом поединка:

— Кто же из них победил?

— «Вонючий» рыцарь выбил из седла Красного, — удовлетворяю я его любопытство. — И после этого он не только смыл с себя многомесячную грязь, но и забрал у Красного рыцаря коня, оружие и доспехи.

Почему-то обеспокоившись судьбою проигравшего, Лопоухий спрашивает:

— А что стало с Красным рыцарем?

— Не знаю, — с полным безразличием отвечаю я. — Наверное, пошёл пешком к «даме своего сердца», чтобы та помогла ему приобрести новую экипировку.

Он хвалит меня:

— Хороший рассказ, Вахид! Теперь я разобрался, что такое поединки по обету или вызову. И даже представляю себе, как в каком-нибудь узком месте такие вот «герои» заступают путь всем встречным. У нас их называют разбойниками и без долгого суда лишают головы.