Часть вторая. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВАХИД-ИБН-РАБАХА 18 страница

Вмиг подобравшись, Хамза произносит:

— Согласно приказу султана, задача у моего отряда остаётся прежней — завоёвывать христианские крепости.

И ревниво спрашивает:

— А кто пойдёт на армянского царя?

Отец сообщает:

— Если царь Хетум отвергнет требование султана вернуть наши пограничные крепости, которые он захватил с монгольской помощью, то тогда на него пойду я.

И, видимо, армянский царь отказывается, потому что вскоре мой отец во главе армии мамлюков выступает из Дамаска, чтобы напасть на земли Киликии. Когда через месяц он с победою возвращается домой, я, слушая его беседы с Хамзою, узнаю подробности кровавых сражений.

В скупых словах отец повествует:

— Царь Хетум отправился за помощью к новому ильхану монголов — Абаке, поэтому навстречу нам армянская армия выступила во главе с двумя его сыновьями. В начале сражения мы, как обычно, с флангов расстреляли армян из луков, а потом уже без труда разгромили их в ближнем бою.

Хамза интересуется:

— А что стало с армянскими царевичами?

И отец сообщает:

— Один погиб, а другой попал в плен. Если захочешь, в любое время можешь на него полюбоваться. Он содержится здесь, в нашей цитадели, в подвале главной башни.

Затем Хамза спрашивает:

— А как ты поступил с Киликией? Ты исполнил приказ султана?

Отец подтверждает:

— Да, исполнил. Земли разорил, столицу предал огню, а всех выживших угнал в рабство.

Хамза ухмыляется:

— И что там осталось от былого величия Киликийского царства?

Мстительно сузив глаза, отец с усмешкою произносит:

— Только воспоминания.

И подобные разговоры с описанием разных сражений не стихают в нашем доме всё лето.

Свои путешествия я продолжаю, но при этом стараясь избегать общения с прозрачной сущностью Чёрного Дервиша, который настойчиво преследует меня.

И однажды я читаю по его жестам:

— Вахид, ты всё ещё нужен мне!

Я возражаю:

— Ну, и что из того? Не желаю я сидеть на месте и созерцать! Нет! Мне это неинтересно — я хочу убивать врагов!

Его прозрачная сущность предупреждает меня:

— Если изберёшь неверный путь, то со своим даром ты убьёшь слишком многих. И чтобы не допустить этого, я должен заставить тебя покориться мне. Но теперь лишь от тебя самого зависит, придёшь ты ко мне как ученик или как раб.

Я отвечаю ему:

— Отец с братом защитят меня!

Вначале прозрачная сущность Чёрного Дервиша сокрушается:

— К сожалению, мне не удалось уговорить твоего отца и брата.

А затем заявляет:

— Вот поэтому мне придётся разлучить тебя с ними! И, если понадобиться, я даже уничтожу их всех! Будь готов к этому!

И в начале осени случается страшное — брат Хамза попадает в плен к крестоносцам.

Когда эта печальная весть приходит в наш дом, тут же является с утешениями Аариф и спрашивает у меня:

— Где это случилось?

Сдерживаясь, чтобы не завыть от горя, я отвечаю:

— Спасшиеся воины рассказывают, что они попали в засаду возле одного из христианских замков в окрестностях города Антиохия.

И не выдержав, рыдаю:

— Что они с ним сделают?

Он впивается в меня глазами:

— Ты уже был там?

Чувствуя вину, я шепчу:

— Нет ещё.

И он требует:

— Поищи его! Лучше знать правду, чем мучиться от мыслей.

Но как только я погружаюсь в волшебный сон, появляется прозрачная сущность Чёрного Дервиша и говорит мне:

— Вахид, выслушай меня. Твой брат пока жив. И ты можешь спасти его. Скажи своему отцу, что христиане согласны обменять его на тебя. Ведь я по-прежнему хочу взять тебя учеником.

Найдя отца, который с опущенной головою одиноко сидит в затемнённой комнате, я окликаю его и рассказываю о предложении Чёрного Дервиша.

Он озадаченно произносит:

— Обменять?

И вдруг его мертвенное лицо оживает, и он велит мне:

— Сын, узнай у этого дервиша, где держат Хамзу.

Я исполняю его указание и сообщаю:

— Хамза в темнице у антиохийского князя Боэмунда.

Обрадованный отец произносит тихим голосом:

— Прекрасно! Передай, что я готов начать переговоры об обмене.

Узнав о месте и времени обмена, отец отпускает меня со словами:

— Если это будет угодно Аллаху, ты скоро увидишься с Хамзой.

Когда мы с Аарифом, стоя на площади цитадели, обсуждаем всё произошедшее, мимо нас проносится большой кавалерийский отряд мамлюков во главе с отцом. Они спешно покидают город.

Аариф удивляется:

— Куда они? Как же они без тебя?

Ведь мы с ним уже решили, что ради брата я обязан покинуть родной дом, и собирались попрощаться друг с другом.

И поэтому я в полной растерянности шепчу:

— Не знаю.

Я пытаюсь проследить за отцом и его мамлюками, но мать всё время отвлекает меня от моих волшебных снов — мне постоянно приходится утешать её. А Чёрный Дервиш почему-то вовсе прекращает навещать меня, лишая тем самым возможности что-нибудь узнать о происходящем. Проходит десять дней, и отец со своим отрядом возвращается. Мы с матерью и Аарифом выбегаем встречать его.

Среди множества лиц всадников я отмечаю одно — очень знакомое, с лихорадочно сверкающими глазами. И я кричу изо всех сил:

— Хамза! Брат!

Хамза соскакивает с коня и заключает меня в объятья, а отец, возвышаясь на своём скакуне, смотрит на нас с доброй усмешкою.

— Как? — расшифровывает отец мой немой вопрос, когда мы всей семьёю собираемся у обеденного стола. — Всё просто. Я ведь знал, что жена князя Боэмунда, Сибилла, — дочь царя Хетума. А тот армянский царевич, что был у меня в плену, — это её родной брат.

А Хамза смеётся:

— Вахид, да ты не расстраивайся! Ведь эти христиане так глупы! За меня они могли бы получить тебя, но предпочли какого-то армянского царевича!

И мы весёлым смехом оцениваем его шутку.

Затем, посерьёзнев, Хамза говорит мне:

— А с Чёрным Дервишем надо быть осторожнее. Он связался с неверными. Ведь это с его помощью крестоносцы выследили меня и устроили засаду. Я потерял в том бою лучших друзей. Знай, Вахид, когда я его встречу, то не посмотрю, что он просветлённый и лишу головы.

После того, как утихают страсти по пленению и освобождению Хамзы, я напоминаю Аарифу об одном из наших прежних планов:

— Ты не забыл, что мы с тобою хотели изучать наших врагов? И что ты предлагал последить за каким-нибудь христианским мальчиком?

Он в ответ кивает головою:

— Помню. А что?

Я рассказываю ему:

— Разыскивая Хамзу, я нашёл подходящего мальчика. Он наш ровесник.

И предлагаю:

— Теперь, когда я знаю европейские языки, думаю, уже пришла пора познакомиться с нашими ближайшими врагами теснее.

Хищно прищурившись, Аариф восклицает:

— Давно пора!

Но прежде чем приступить к этому делу, я задумываюсь:

— С чего начнём?

— Начни с описания места, в котором он живёт, — советует Аариф. — Это город или деревня?

И я сообщаю:

— Он живёт в большом старом замке, который находится в одном дне пути от города Триполи. В таких замках живут семьи почти у всех христианских воинов-рыцарей.

— Ты сказал, что замок старый, — произносит Аариф и уточняет: — Он что? Разрушен?

Я объясняю:

— Нет. Это замок цел. Я имел в виду, что он старой постройки, и очень напоминает нашу цитадель. Новые же замки у крестоносцев выглядят иначе. В них отсутствуют главные башни, но зато значительно усилены наружные стены. А фланговые башни имеют цилиндрическую форму и громадные размеры. И внутри у них нет, таких как у нас, разбросанных по двору строений — все помещения там встроены в стены. Так вот, замок, в котором живёт этот христианский мальчик, имеет семнадцать защитных башен и одну главную, расположенную внутри, за стенами.

Аариф интересуется:

— Кто владеет этим замком?

И я рассказываю:

— Хозяином замка является барон Джон Фин. А мальчик — его имя Генри — один из сыновей этого рыцаря.

Для лучшего представления Аариф просит больше подробностей:

— Этот замок расположен на вершине горы или на равнине?

И я даю ему детальное описание окрестностей:

— Он на вершине. Но не горы, а небольшого холма, который огибает никогда не иссякающая река. Берега той реки из-за постоянных сильных ветров занесены песком и поросли высоким орешником. А запруда, на которой устроена мельница, образует большое озеро.

Аариф любопытствует:

— Наверное, там много рыбы?

На это я затрудняюсь ответить:

— Пока не знаю. Понаблюдаю, если надо.

И продолжаю обрисовывать местность:

— И ещё там есть сад и виноградник.

Однако Аариф, перебивая меня, задаёт уже иные вопросы:

— Этот замок для барона Джона Фина является только домом и крепостью? Или ещё чем-то?

Задумавшись, я собираю воедино все свои связанные с этим вопросом наблюдения и говорю:

— Из этого замка он управляет своими деревнями. Там он судит крестьян и сажает провинившихся в темницу. И ещё во дворе замка устроена военная школа.

Затем перехожу к изложению быта христиан:

— А внутри их главной башни на стенах развешены картины с изображениями людей.

Услышав это, Аариф брезгливо морщится:

— С изображениями людей? Так они что же? Язычники?

— Кажется, нет, — неуверенно отвечаю я. — Надо пойти и спросить у Хамзы.

Выслушав мой вопрос, Хамза задумывается и после минутного размышления даёт такой ответ:

— Через сто лет после создания ислама Магометом — да благословит его Аллах и приветствует! — христиане попытались сблизиться с правоверными и уйти от языческого культа почитания икон, но вскоре опять встали на неверный путь. Они продолжают поклоняться идолам. И поэтому, Вахид, их можно смело причислять к язычникам. А их церкви называть капищами или кумирнями.

День стоит очень душный, и мы с Аарифом отправляемся купаться на реку, а по пути продолжаем наш разговор.

Опираясь на мои описания, Аариф пытается вообразить себе замок барона Джона Фина:

— Как я понимаю, у этого замка прочные и толстые стены.

Но вдруг его заинтересовывает другая тема:

— А хватит ли там запасов провианта и воды на долгую осаду?

И я сообщаю ему:

— Провианта там много и он постоянно пополняется. Брат Хамза говорил, что такие замки трудно повредить или штурмовать. Обычно их захватывают с помощью изменников.

Выслушав меня, Аариф просит вернуться к внешнему облику замка:

— А как он выглядит издалека? Опиши это, чтобы мне было легче его представить.

— Издалека? — переспрашиваю я и вспоминаю: — Ну, в первую очередь видна красная черепичная крыша главной башни. Эта башня стоит в центре замка. Она четырёхугольная и очень большая. Её крутую кровлю украшает множество маленьких шпилей, а по периметру устроены каменные навесные бойницы. Внизу к ней пристроен большой обеденный зал и жилые помещения для ремесленников. Они под серо-голубым шифером. А крыши защитных башен покрыты каменными плитами. Ещё там есть небольшой сад. Он занимает часть внутреннего двора. И ещё я там видел клетки для соколов, они рядом с конюшней и псарней.

— А как устроена главная башня? — спрашивает Аариф. — Ведь она же должна быть самой укреплённой частью замка.

И я принимаюсь описывать это циклопическое сооружение:

— Стены этой башни высотою в двадцать или двадцать пять метров и сложены из огромных тёсаных камней.

И прибавляю:

— В этой башне и живёт вся семья рыцаря вместе с домашними слугами и воинами.

Аариф продолжает испытывать своё воображение:

— И толщина её стен, наверное, очень большая?

Вспоминая о глубинах дверных и оконных проёмов, я сообщаю ему:

— У основания — метров шесть или семь, а на последнем этаже — три.

Услышав такое, Аариф озадаченно присвистывает:

— Как же такая громадина не проваливается под землю?

И я пытаюсь объяснить ему архитектурное устройство башни:

— Там все углы усилены специальной кладкой. Сделаны такие громадные выступы, снизу и до самого верха.

— А как жители башни попадают в неё? — любопытствует он. — На какой высоте устроен вход?

— Вход там расположен так же, как и в башне нашей цитадели, — говорю я, — высоко над землею, на втором этаже. Туда ведёт внешняя лестница, прикрытая защитной башенкой. И в этой башенке они устроили кумирню, где поклоняются своим идолам.

Он просит меня:

— Вахид, расскажи мне подробнее, как эта башня устроена изнутри. Сколько там этажей и сколько комнат?

И я рассказываю:

— Вся башня сверху донизу надвое перегорожена толстой поперечной стеною, поэтому каждый этаж — это два больших помещения. Вместе с цоколем всего получается четыре этажа.

Он интересуется:

— И как там размещаются жители?

И я рассказываю:

— Они живут на верхних этажах, в маленьких помещениях, которые устроены непосредственно в стенах.

Аариф усмехается:

— А как они испражняются? Каждый раз спускаются вниз?

И я описываю нужные помещения:

— Уборные у них тоже имеются. На каждом этаже. Это маленькие комнатки, отверстия из которых открываются наружу.

Аариф морщит нос:

— И что? Все отходы льются прямо на улицу?

А, видя мой утвердительный кивок, восклицает:

— Ну, и вонь же там, наверное, стоит!

Я смеюсь:

— Не знаю! Ведь во сне я запахов не ощущаю.

Выкупавшись в холодной реке, мы греемся на больших горячих камнях.

Аариф, прикрыв от солнца глаза, предлагает:

— Ну, а теперь, Вахид, расскажи мне об этом христианском мальчике. Как его имя? Генри?

— Да, Генри, — подтверждаю я и лениво начинаю рассказ: — Этого мальчика называют паж. Он с восьми лет прислуживает юноше, которого называют сквайр. А тот юноша-сквайр прислуживает рыцарю.

Разомлев под солнцем, он через силу переспрашивает меня:

— Прислуживает? Это как? Как слуга?

Собирая свои разбредающиеся от неги мысли, я поясняю:

— Нет, ни как слуга. Это трудно объяснить. Выполняет мелкие поручения, помогает ухаживать за конями, чистит оружие.

Зевая, он произносит:

— Понятно. Давай поспим, а ты заодно посмотришь, чем он сейчас занимается.

…Я застаю пажа Генри в главной башне замка, играющим в прятки с другими мальчиками, — возможно, его братьями.

Вот сломя голову он несётся вниз по лестнице и достигает цокольного этажа. Тут темно, потому что нет окон. Лишь кое-где на стенах коптят факелы, освещая вокруг себя небольшое пространство. Паж Генри прячется в тени, за большим ящиком. Раздаются чьи-то гулкие шаги, и он затаивает дыхание. Входят двое мужчин и направляются к колодцу. Они крутят ворот и поднимают тяжёлую бадью с водой, которую выливают в короб стока, пронзающего стену насквозь. Так вода попадает в лошадиные поилки. Ведь там снаружи за стеною находится конюшня. Значит, двое пришедших — это конюхи.

Тут в цоколь спускается другой мальчик и спрашивает у конюхов:

— Его Милость Генри сюда не входили?

— Ваша Милость, мы не видели Его Милость, — отвечает один из конюхов.

Взяв из угла новый факел и запалив его от горящего, мальчик принимается обходить и исследовать складские помещения цоколя. Всюду расположены входы в погреба со съестными припасами, а вокруг них расставлены вместительные лари, большие бочки, бадьи и другая домашняя утварь. Мальчик заглядывает в амбары, которые доверху забиты мешками с фуражом для лошадей. Быстрым взглядом он окидывает большую комнату, сплошь заваленную камнями и древесиною для ремонта. Среди запасов негашёной извести в углах стоят запечатанные кувшины с красками и другими строительными жидкостями. На стенах висят листы кожи и мотки верёвок. На полках разложены тюки с тканями и полотнами. Дольше всего он задерживается возле арсенала. Кроме котлов с горючим маслом, которые льют на головы осаждающих, там хранится оружие и военное снаряжение. И мальчик собирается идти ещё дальше.

Но тут из-за его спины выскакивает паж Генри и бежит к выходу со словами:

— Не нашёл! Не нашёл!

Паж Генри, что есть сил, несётся вверх по одной из винтовых лестниц, которые устроены в углах здания и ведут на все этажи, от цоколя и до башенок на крыше. Мимо мелькает тёмный вход на первый этаж, где, как и в цоколе, вообще нет окон, да и предназначение у которого такое же. За пажом Генри, тяжело пыхтя, гонится его брат. Убегая от брата, паж Генри на мгновение задерживается и заглядывает в зал второго этажа, который еле освещён крошечными окнами, являющимися, по сути, стрелковыми щелями. Это большое помещение с очень высоким сводом. Вдоль его стен располагается множество дверей в жилые комнаты. Ещё ряд комнат располагается выше, с доступом через галереи. Внимание пажа Генри направлено на большой и очень длинный стол, стоящий посреди зала. Несколько слуг сервируют его к обеду. Удовлетворённо улыбнувшись, паж Генри продолжает свой бег наверх. Он проскакивает мимо входа в зал третьего этажа, который светлее остальных, поскольку там имеются окна нормальной величины. Свой путь паж Генри заканчивает на балконе, который обрамляет всю крышу башни.

Под одобрительные возгласы собравшихся там мальчиков он кричит:

— Я победил!

Тут на балкон поднимается слуга и объявляет:

— Ваши Милости, вас просят спуститься к обеду!

И вся ватага разновозрастных мальчиков, весело галдя, сбегает на второй этаж.

Пока мальчики рассаживаются за обеденным столом, я осматриваюсь вокруг. Вот слуги широко распахивают двустворчатую дверь, показывая скрытую в стене спальню барона, и оттуда величавой походкою выходят сам Джон Фин и его супруга. Их фигуры освещены переливчатым светом, падающим сквозь цветные узорчатые стёкла узких окон. Вижу, что стены спальни, обеденного зала, и прочих жилых комнат обшиты деревянными панелями и завешены коврами. А там где этого нет, они покрыты красочными росписями. В высоком обеденном зале, стены выше панелей выбелены или задрапированы цветными тканями. Причём плоские детали выкрашены белым, а каждая колонна, капитель и арка — разными цветами. А вдоль стен, в нишах и на галереях установлены золотисто-серебристые статуи христианских идолов и развешены картины с их изображением. Женская прислуга и маленькие дети то и дело открывают двери в соседние помещения. Вижу, как в одном из них в камине горит огонь, видимо, согревая какого-то больного. Наверху на галерее начинают дружно хлопать двери крохотных комнаток и оттуда вниз спешат домашние слуги мужского пола. Большая их часть отправляется во двор, а остальные — в соседний зал, на кухню, где очаги такой величины, что в них можно жарить одновременно туши двух или трех быков. С третьего этажа, покидая свои апартаменты, по винтовой лестнице в обеденный зал спускаются богато одетые мужчины и женщины, юноши и девицы. Из их разговоров я понимаю, что это пёстрое общество состоит из детей барона, рыцарей-наёмников и гостей замка. Замечаю, что в покоях у дам стеклянные окна расписаны голубями. Мужчины и юноши пытаются поцеловать руки женщинам и девицам, а те жеманно отдергивают их со словами: «Ой, что вы! Это незаслуженная честь!»

Барон Джон Фин обращается ко всем собравшимся за его столом:

— Милорды и леди! Предлагаю выпить за здоровье сэра Роберта Гиффарда, который сегодня был посвящён в рыцари! Виват!

Один из молодых мужчин встаёт и церемонно раскланивается. Видимо, это и есть виновник торжества — сэр Роберт Гиффард. Подняв вверх кубки с вином, все радостно поддерживают его выкриками и пьют. Паж Генри быстро наполняет вином опустевшую чашу новоиспечённого рыцаря Роберта и ловко разрезает мясо на блюде перед ним.

Утерев усы, барон говорит рыцарю Роберту:

— Сэр, пользуясь случаем, я должен удостоить вас чести, ибо та доблесть, какую вы проявили в недавнем сражении с сарацинами, стяжала вам честь и славу большую, чем кому-либо из нас, и ваше мужество доказало, что вы — храбрейший из воинов. Для того чтобы подтвердить мою признательность и чтобы позволить вам продолжить ваше славное участие в войне, я предлагаю вам отныне и навсегда стать моим рыцарем.

Рыцарь, учтиво поклонившись, отвечает барону:

— Ваша Милость, бог благоволил мне заслужить это расположение, коим вы меня удостаиваете. Я согласен стать вашим рыцарем.

И барон Джон Фин вновь обращается к собранию:

— Милорды и леди! Сэр Роберт изъявил желание поступить ко мне на службу. Прошу всех последовать за нами в часовню и стать свидетелями нашего договора.

В христианской кумирне рыцарь Роберт Гиффард, встав на одно колено, вкладывает свои руки в руки барона Джона Фина и произносит клятву:

— Обещаю служить Вашей Милости в мирное время и на войне. Обещаю быть верным Вашей Милости. Обещаю содержать за свой счёт свиту из четырех дворян и шести йоменов. Обещаю из военной добычи отдавать Вашей Милости одну треть, а также третью часть от трети, какую получат мои воины. А в случае, если захвачу военачальника или селение противника, то это будет собственностью Вашей Милости.

Барон тоже произносит торжественное обещание:

— Обещаю вам, сэр, мою защиту и покровительство. Обещаю вам, сэр, за службу двести пятьдесят золотых монет в год, каковые будут выплачиваться равными долями на Пасху и в Михайлов день.

Затем барон вручает рыцарю меч, видимо, в знак установления взаимных обязательств. На этом процедура принятия на службу заканчивается и все возвращаются в обеденный зал. Однако тут возникает очень комичная, на мой взгляд, ситуация. Рыцари спорят и с такой учтивостью уступают друг другу дорогу, что не могут выйти из кумирни и долго толкутся в дверях.

Вернувшись за стол, барон Джон Фин заводит разговор со своею супругой:

— Леди Анна, ко мне обратился сэр Роберт с тем, чтобы милорд Генри остался у него в услужении, но уже в качестве сквайра. Закончила ли Ваша Милость обучать милорда Генри «куртуазным» материям? Готов ли он перейти из пажей в сквайры?

— Лорд Джон, думаю, милорд Генри сами смогут ответить на вопрос Вашей Милости, — произносит женщина и приказывает слуге: — Принесите скрипку для Его Милости Генри.

Паж Генри берёт скрипку и, аккомпанируя себе на ней, исполняет песню, которую, скорее всего, сам сочинил для этого случая. Затем под звуки музыки других исполнителей он принимается танцевать.

Довольный барон Джон Фин перекрикивает музыку:

— Прекрасно, милорд Генри! Решено, вы будете сквайром сэра Роберта! Сегодня же приглашу Его Преосвященство епископа Уильяма, чтобы он взял с вас клятву.

А один из маленьких мальчиков, не дожидаясь, когда паж Генри получит статус сквайра, уже обращается к нему с просьбою:

— Милорд Генри! Вы возьмёте меня к себе пажом? Пожалуйста!...

После моего рассказа у Аарифа, как обычно, появляется множество вопросов.

— У них там, что же, за общий стол, кроме слуг, усаживаются все обитатели замка? — интересуется он тонкостями быта христиан.

— Нет, не все, — поясняю я. — За одним столом в главной башне собирается семья барона, рыцари-наёмники со своими сквайрами, сержанты, йомены и гости. А простые воины, слуги, ремесленники и остальные жители питаются в другом зале, расположенном во дворе и ещё более огромном. Он специально пристроен к этой башне.

Аариф просит меня:

— Вахид, давай, разберёмся ещё раз со статусами христиан. А то я уже запутался.

— Что же тебе не ясно? — спрашиваю я.

— Пока что я лишь хорошо понял, кто такой паж и кто такой сквайр, — говорит Аариф. — И я теперь знаю, что сквайр должен быть знатного происхождения и иметь средства на дорогую амуницию. И что он служит рыцарю. Но я не понимаю, в чём различие между рыцарем-наёмником, рыцарем-монахом, странствующим рыцарем и сержантом. А так же — между йоменом и простым воином.

И я признаюсь ему:

— Про рыцарей я тебе ещё не готов ответить. Знаю лишь то, что рыцари-наёмники служат барону за плату, а странствующие рыцари зарабатывают себе на жизнь в турнирных поединках. Однако я могу рассказать тебе кое-что о сержантах. По статусу они являются простыми воинами, но в бою носят доспехи и сражаются тем же оружием, что и рыцари.

Он хмыкает:

— А они хотя бы знатного происхождения?

И я отвечаю:

— Думаю, что это неважно. Главное, они опытные, закаленные в боях кавалеристы.

Он интересуется:

— А эти, как их? Йомены?

Я пробую объяснить ему:

— Йоменами христиане называют мастеров осадного дела, оружейников, кузнецов и даже поваров.

Он удивляется:

— Так сколько же их там всего?

И я принимаюсь подсчитывать:

— Сейчас, пока замок не на военном положении, там служат всего шесть рыцарей-наёмников, двадцать латников и четырнадцать арбалетчиков. И у них там есть ещё священник. А слуг я даже не считал.

Он спрашивает:

— А во время войны?

Припоминая всё, что мне об этом известно, я говорю:

— Я слышал, что на время войны барон может нанять сотню рыцарей. А общая численность гарнизона может достигать пятисот человек.

— Понятно, — с удовлетворением в голосе произносит Аариф. — А гости? Кого барон принимает у себя в замке?

И я рассказываю:

— В первую очередь, как раз этих странствующих рыцарей. Ведь в замке по любому поводу устраиваются турниры с их участием.

Он любопытствует:

— А ещё кого?

— Да я там много кого видел, — припоминаю я. — Барон приглашает в замок художников, которые изготавливают ему статуи и картины идолов. Он нанимает для ремонта замка мастеров различных ремёсел и принимает людей, развлекающих обитателей замка музыкой, песнями, танцами и сказками. Бывают там государственные чиновники. Но чаще всего я встречал его за беседами с купцами. Однажды я даже слышал, как он зачитывал купцам список необходимых ему предметов: шёлк из Китая, слоновую кость, пряности и сладости из Индии, бархат из Генуи, меха из Руси, полотно из Фландрии, кожу из Кордовы, гобелены из Арраса, доспехи и оружием из Милана, одежду и шляпы из Бордо.

Аариф удивляется:

— Как же барону удаётся всех их прокормить?

— А он почти каждый день устраивает охоту, — объясняю я. — Всё что добывается, сразу же идёт в котёл.

— В этом замке, наверное, шум и суета не прекращаются ни на час? — хочет знать Аариф.

И я, как могу, пытаюсь передать ему словами те неумолкающие звуки, которые разносятся по замку с рассвета и до заката.

…По вымощенным булыжным площадкам и дорожкам топает и шаркает множество подбитых гвоздями подошв сапог и башмаков, цокают железные подковы коней. То и дело скрипят двери различных деревянных и каменных строений, расположенных вдоль крепостных стен. Там не только жилища для слуг и разных приживальщиков, не только христианская кумирня с идолами и навесы для хранения соломы и сена, там ещё множество других помещений. Из конюшен слышится ржание. С площадки доносится топот и крики команд — это конюхи дрессируют лошадей. В псарнях лают собаки, там егеря занимаются их тренировкой. Иногда из каменных помещений для ловчих птиц раздаётся резкий клёкот соколов и ястребов. Каждое утро партия охотников с гиканьем покидает замок, а вечером так же возвращается. С восторженными воплями и гоготом повара принимают от них диких кабанов и оленей или мелкую дичь: зайцев и птиц. В открытых кухнях готовка пищи ведётся практически непрерывно, а в столовой, которая более обширная и вместительная, чем в главной башне, всё время кого-то кормят и поят. Мычащий и блеющий скот то выгоняют из замка на пастбища, то обратно загоняют во двор для ночёвки. Из мастерских каменщиков, плотников, оружейников и кузнецов раздаются специфические звуки выполняемых работ. Оружейники и кузнецы чинят доспехи для воинов гарнизона, подковывают лошадей, куют железные предметы для нужд замка, ремонтируют повозки и телеги…

Прервав моё повествование, Аариф вдруг вспоминает:

— А какую клятву должен дать Генри?

— Пока не знаю, — отвечаю я. — Всё выяснится, когда в замок приедет какой-то епископ Уильям.

Чуть было не пропустив столь важное событие в жизни пажа Генри, я внимательно наблюдаю за этим христианским ритуалом, который в присутствии всех знатных людей замка проводит человек, облачённый в странное платье.

…Для этой церемонии они все собрались в своей кумирне, где по такому случаю зажжено множество восковых свечей. Странно одетый человек, — который, видимо, и есть епископ Уильям, — торжественным голосом спрашивает у приклонившего одно колено пажа Генри:

— Обещаете ли вы, милорд, всеми силами защищать угнетённых, сирот, вдов, а особенно благородных по рождению женщин?

— Обещаю, Ваше Преосвященство! — клянётся паж Генри. — Они всегда будут предметом моей особой заботы и попечения.

— Обещаете ли вы, милорд, защищать церковь? — продолжает епископ Уильям.

— Обещаю, Ваше Преосвященство! — отвечает паж Генри. — Я буду всегда готов сражаться за дело церкви.

— Обещаете ли вы, милорд, быть в хорошем расположении духа, иметь спокойную речь и никогда не выходить из себя? — спрашивает епископ.

— Обещаю, Ваше Преосвященство! — подтверждает паж Генри. — Я буду говорить либо умные вещи, либо молчать.

— Обещаете ли вы, милорд, стать умелым воином, способным сражаться самостоятельно или в рядах других рыцарей?

— Обещаю, Ваше Преосвященство! Я буду постоянно поддерживать мою физическую силу и выносливость.

— Обещаете ли вы, милорд, быть храбрым?

— Обещаю, Ваше Преосвященство! Я не буду бояться ничего и никого.

— Обещаете ли вы, милорд, хранить верность?